Предисловие
Две книги II тома «Всеобщей истории архитектуры» посвящены зодчеству Греции и Рима эпохи рабовладения.
Рабовладельческий строй выступает во многих формах, но одна из них — античное рабовладение — является наиболее характерной, так как пережитки родового строя в ней не играют решающей роли, во всяком случае в эпоху ее полного расцвета.
В Египте, Двуречье и в других странах древневосточных деспотий рабовладение развивалось при наличии крепкого общинного землевладения, сохранившегося от родового строя и недостаточно отделившегося от земледелия, ремесленного производства и слабо развитой торговли. Производственные отношения в рабовладельческом обществе Египта, Двуречья и других деспотий Азии и Африки, выросшие на базе значительных остатков родового строя и поддерживавшиеся рабовладельцами в направлении их классовых и кастовых интересов, значительно отставали от производственных отношений античного рабовладения. Этим и объясняется крайняя продолжительность рабовладельческой формации, например, в Египте и ее относительная кратковременность в Греции и Риме. «Древние общины, — пишет Энгельс (Энгельс. «Анти-Дюринг». 1945. Стр. 170), — там, где они продолжали существовать, составляли в течение тысячелетий основу самой грубой государственной формы восточного деспотизма...».
В Греции и Риме старые формы общинного землевладения быстро распадались под натиском новых форм «античной общинной и государственной собственности» (Маркс и Энгельс. Сочинения. Т. IV. 1938. Стр. 12), что, конечно, содействовало быстрому росту производительных сил античного рабовладения.
В Греции и Риме успешнее шло разделение труда, чем в Египте, Ассирии, Вавилоне, и ремесло быстро становилось особой отраслью хозяйства, отделившейся от земледелия и вступившей с ним в органическую связь посредством торговли.
Гончарное производство развилось особенно в Коринфе и Афинах, текстильное — в Милете, металлургическое — в Сикионе, Халкиде и др. Ремесленники сосредоточивались в городах, которые постепенно становились центрами государств. Более высокая форма рабовладельческого строя в Греции и Риме способствовала блестящему расцвету античного искусства вообще и архитектуры в частности. Этим объясняется выделение истории архитектуры античных Греции и Рима в особый том, выпускаемый двумя книгами.
Рабовладельческий способ производства в Греции сформировался во всех его существенных чертах только к VII—VI векам до н. э., но история античной культуры (в том числе и архитектуры) охватывает значительно более длинный период, а именно — эпоху гомеровской Греции и древнейший Рим — до образования Римской республики.
Таким образом во II том «Всеобщей истории архитектуры» включается и история зодчества эпохи разложения родового строя, что вполне закономерно, так как многие существенные черты материальной культуры античных Греции и Рима в развитом своем виде как бы заимствованы из эпохи варварства, которую буржуазные историки незаслуженно принижают, смешивая варварство с дикостью.
Рабство возникло раньше, чем сформировалась рабовладельческая формация. Оно существовало в патриархальной форме уже в последней стадии варварства.
Высшая ступень варварства, как указывает Энгельс, «начинается с плавки железной руды и переходит в цивилизацию через изобретение буквенного письма и применение его для записывания словесного творчества. Эта ступень, самостоятельно пройденная, как уже сказано, лишь на восточном полушарии, более богата успехами производства, чем все предыдущие ступени вместе взятые. К ней принадлежат греки героической эпохи, италийские племена незадолго до основания Рима, германцы Тацита, норманы времен викингов» (Энгельс. «Происхождение семьи, частной собственности и государства». 1947. Стр. 33. ) и наши далекие предки на западе и юге нашей страны, — добавим мы. Энгельс называет следующие элементы материальной культуры высшей стадии варварства: плуг с железным лемехом и домашним скотом в качестве тяги для земледелия и полеводства, железные топоры и лопаты для корчевки леса. «Полный расцвет высшей ступени варварства, — пишет Энгельс, — выступает перед нами в поэмах Гомера, особенно в «Илиаде». Усовершенствованные железные орудия, кузнечный мех, ручная мельница, гончарный круг, изготовление растительного масла и вина, развитая обработка металлов, переходящая в художественное ремесло, повозка и боевая колесница, постройка судов из бревен и досок, зачатки архитектуры как искусства, город — с зубчатыми стенами и башнями, гомеровский эпос и вся мифология — вот главное наследство, которое греки перенесли из варварства в цивилизацию» (Энгельс. То же). Уже из этого неполного перечня можно судить, как велики были достижения высшей ступени варварства в развитии материальной культуры.
Желая показать античное рабовладение не только в его развитии, но и в его предистории и зарождении, мы включили историю архитектуры героической (гомеровской) Греции и раннего дореспубликанского Рима. В так называемый архаический период античной Греции, а также в течение нескольких веков позднего дореспубликанского Рима рабовладельческий способ производства уже главенствует, рабовладельческая формация уже существует, и в процессе жестокой борьбы с родовыми пережитками формируется рабовладельческое государство. Родовая знать, уже в последней стадии варварства сосредоточившая в своих руках власть, земли, крупные стада домашних
животных, стремится удержать родовые институты, в то время как быстро растущие ремесла и торговля ведут к росту рабовладельческой демократии в лице ремесленников, мореходов и торговцев, одновременно занимающихся и кредитной «деятельностью».
Рабовладельческая демократия, опираясь на свободных, мало обеспеченных граждан с небольшими земельными усадьбами и маленькими мастерскими, оттесняет земельную аристократию, и в V веке в Греции устанавливается республиканский демократический режим, способствующий дальнейшему росту рабовладельческого производства, расцвету колоний и развитию философии и искусств.
В Греции V—IV веков творили крупные философы-материалисты —Эмпедокл, Анаксагор, Левкипп, Демокрит, боровшиеся с идеалистическим лагерем в лице Сократа, Платона и других, менее значительных философов; драматурги Эсхил, Софокл, Эврипид, Аристофан; историки Геродот и Фукидид; скульпторы Мирон, Поликлет, Фидий; живописцы Полигнот, Апеллес.
В Риме рабовладельческая аристократия утрачивает свое преобладание примерно в III веке до н. э. С этого времени усилилась римская экспансия. Рим становится могучим государством, захватившим Грецию и другие эллинистические государства, распространившим свое влияние далеко за пределы Средиземноморского бассейна.
Римское общество в конце республиканского периода своего развития живет в области искусства культурой, во многом заимствованной у греков. Завоеватели и торговцы привозят скульптуру из ограбленных греческих городов, а скульпторы-римляне следуют ей как образцу. Плавт и Теренций пишут художественные произведения, подражая греческим поэтам.
Греческие философы пользуются большой популярностью среди римской интеллигенции, и в I веке до н. э. поэт-философ Лукреций Кар излагает греческую философию и прежде всего материалистов Анаксагора и Эпикура, нисколько не скрывая первоисточника, а напротив, восторженно объявляя себя последователем Эпикура.
Но, вместе с развитием римского государства, с ростом его могущества, с усилением противоречий между рабами и рабовладельцами, между плебсом и патрициями, между собственно Римом и его провинциями, вместе с ростом производительных сил и повышением материального уровня жизни у рабовладельцев, в Риме развивается своя собственная культура. Достигает высокого уровня знаменитая римская портретная скульптура, комедия, сатира, лирика, инженерное искусство, своя архитектура, — одним словом, все то, что называется «римской культурой» и «римским искусством».
Распад рабовладения в конце концов обусловил регресс искусства как в Греции, так и в Риме. Но замечательный вклад классического искусства навсегда вошел в сокровищницу мировой культуры.
Этот факт вызывал некоторое недоумение в связи с тем, что античные Греция и Рим создавали свою культуру, как материальную, так и духовную, на жестокой эксплуатации рабов, которыми становились разорившиеся греки и римляне, а также захваченные в плен люди других народов и племен. Если учесть при этом известный факт, что в разных отраслях искусства работали рабы и рабами были многие талантливые мастера, то вопрос о том, как могло столь высокое искусство вырасти на столь жестокой основе, перестает быть праздным или наивным.
На него дает ответ Энгельс в «АнтиДюринге»: «.. .мы... должны сказать— как бы противоречиво и еретично это ни звучало, — что введение рабства при тогдащних условиях было большим шагом вперед. Ведь нельзя отрицать того факта, что человек, бывший вначале зверем, нуждался для своего развития в варварских, почти зверских средствах, чтобы вырваться из варварского состояния» (Энгельс. «Анти-Дюринг». 1945. Стр. 170).
Рабовладельческий способ производства и был таким «зверским средством» выхода из состояния варварства к цивилизации.
Но рабовладение было основной формой производства и в Египте, и в Двуречье, и в других азиатских деспотиях. Выше указывалось, что только в Греции и Риме рабовладельческий способ производства проявил себя в наиболее классической форме, предоставляя большой простор отдельным рабовладельцам-собственникам в дальнейшем развитии ремесла и торговли и умножении своей движимой и недвижимой собственности. В таких же странах, как Египет и Двуречье, хозяйственной основой было сельское хозяйство, требовавшее сложнейших оросительных систем, которые в доклассовый период создавались силами множества родов, объединенных в племена, вступавшие друг с другом в прочные соглашения для управления единой системой орошения.
В классовых деспотиях системы орошения становились государственной собственностью, увеличивая мощь и значение исключительно деспота и его приближенных и ограничивая возможности инициативы и накопления для отдельных собственников.
Ни в Греции, ни в Риме не было подобных условий для хозяйственного возвышения ограниченной касты рабовладельческого класса. Таким образом, класс рабовладельцев в Греции и Риме мог использовать все свои возможности в развитии в Греции, главным образом, ремесла и торговли, а в Риме еще и крупного земледельческого и животноводческого хозяйства, построенного на внутреннем разделении труда (латифундии).
Быстрое использование возможностей, заложенных в рабовладельческом способе производства, было отличным условием для развития искусства и в частности архитектуры. Но это же обусловило и скоро наступивший в античном мире кризис рабовладения, сказавшийся, с одной стороны, в распаде производительных сил, с другой, — в восстаниях рабов, часто поддерживаемых плебсом. Общий политико-экономический кризис, естественно, повлек за собой также и кризис в духовной культуре.
Расцвет материальной и духовной культуры в классический период античных Греции и Рима был так разносторонен и качественно высок, что к настоящему времени образовалась обильная литература в объяснение этого расцвета. Буржуазная история не сумела найти причины высокой качественности и обильности античного творчества. Наиболее распространена «расовая» теория, которая преклоняется перед греческим народом, приписывая ему исключительные качества и возвышая его над всеми другими народами. Согласно этой «теории» римляне— только завоеватели и администраторы, не обладавшие никакой самостоятельностью в сфере духовной культуры и рабски
подражавшие грекам.
Марксистско-ленинская теория решительно отвергает этот взгляд, который в конце концов означает признание наличия одаренных и неодаренных народов.
В области духовной культуры римляне славны разработкой вопросов права и государства, высоким инженерным искусством, скульптурой, монументальным зодчеством, сооружением зданий общественного назначения, наконец, художественной литературой (Вергилий, Гораций, Овидий, Ювенал, Марциал, Апулей и др.)· Римское искусство так хорошо известно, что видеть в нем простое подражание грекам — значит обнаруживать свое незнакомство с ним или навязывать свои личные вкусы читателю. Надо признать высококачественным все искусство античного мира в эпоху его расцвета.
Однако греческое искусство все же, по общему мнению, выше римского. Расовая теория объясняет это особой гуманностью, якобы присущей грекам, свойственной им любовью к человеку, умением ценить свободную личность. Марксистско-ленинская теория отрицает нацию, как внеисторическую категорию. Согласно этой теории племена имеют свою историю, и образовавшиеся из них народы тоже развиваются на основе изменяющейся экономики.
Национальные черты — суть продукты долгой исторической жизни, и греки эпохи империализма уже не те греки, которые жили в V веке до н. э., как и греки рабовладельческой формации коренным образом отличны от греков родового строя, даже эпохи его разложения. Ясно, что причины высокой качественности античной греческой культуры следует искать в особенностях истории Греции.
В «Заключении» в классической эпохе антично-греческой архитектуры указаны эти особенности. Главная из них — напряженная политическая жизнь греческих «полисов» и особенно Афин. История не знает другого подобного случая, чтобы на протяжении каких-нибудь двух-трех веков государство пережило так много политических событий большого общественного значения, встречавших глубокий отклик у граждан, как это было в Греции VI—IV веков до н. э.
На этот период приходится борьба греков с могучим врагом — персами — за свою независимость; в это же время объединяются многие греческие города-полисы в Делосский союз; тогда же развертывается страстная и
напряженная борьба с переменным успехом между Афинами и Спартой.
В VI веке быстро формируется рабовладельческое государство, ликвидируются многочисленные родовые институты. Успешно проходит разделение труда, быстрое обособление от сельского хозяйства ремесла и торговли; в V веке торжествует рабовладельческая демократия и устанавливается республиканская форма государства. Все граждане полиса, т. е. весь рабовладельческий класс, принимают самое активное участие в общественной жизни своего небольшого государства. Это участие в обстановке острой классовой борьбы, в трудных условиях защиты своей независимости, вызывает большой духовный подъем во всех гражданах полиса. Есть широкие возможности для
проявления способностей, и они действительно проявляются.
В периоды истории, характерные мирным спокойным развитием эволюционного порядка, множество талантов пройдут свой жизненный путь, не проявив себя ни в чем значительном: люди, способные к скульптуре или драматургии, умрут земледельцами или ремесленниками. Напротив, общественная жизнь, богатая политическими событиями, насыщенная социальными страстями, дает богатый материал талантам и способностям, стимулирует их деятельность, и духовная культура развивается в соответствии со склонностями и способностями народа.
Именно в этом богатстве политическими событиями кроется причина расцвета духовной культуры и искусства: в XV веке — в Италии, в XVI — во Франции, Испании, Нидерландах, Германии; на Руси эпохи Ивана III или в России после Отечественной войны 1812 года.
СССР существует не век и тем более не три века, а всего только 33 года, но как много сделано в науке и искусстве за эти немногие годы! Ни в каких-то сверх особенных качествах русских людей надо искать причины этого культурного расцвета, так как последний налицо в любой союзной республике, у любого из советских народов. Причины лежат прежде всего в революционной эпохе и в социалистическом ее характере.
Коренная перестройка всей жизни, начиная с самого фундамента — экономики — и кончая любой материальной и духовной надстройкой, — перестройка в процессе классовых боев не на живот, а на смерть, — не давала спать спокойно даже самым флегматичным людям из рабочих и крестьян.
Зацвели самые различные способности, по научным достижениям СССР быстро выходит на первое место в мире, по искусству он уже занял это место.
Рождаются все новые художники слова — прозаики и поэты, каждая выставка картин обнаруживает новых мастеров рисунка и кисти, мир скульпторов обогащается новыми молодыми талантами, цветет и советская архитектура высокого качества в техническом и в художественном отношении. Продолжает расти и развиваться советское театральное искусство и кино.
Аналогия расцвета греческого античного и советского искусства ограничивается только фактом большой насыщенности общественной жизни политическими событиями и там и здесь. В остальном аналогии не остается места, так как в Греции указанный расцвет носит временный характер, в СССР он постоянен; в Греции искусство и вся древняя культура была классово-ограниченной; в стране же построенного социализма она стала общенародной.
Расовые теории никогда не могли объяснить глубокой сущности искусства в его историческом развитии и оказались бессильными в объяснении причин высокой качественности античного искусства вообще и греческого в частности.
Бессильна и другая теория, которая объясняет расцвет искусства Греции ее счастливым географическим положением: полуостров, омываемый водами Средиземного моря и богатый бухтами, со множеством островов, соединяющих Грецию с Азиатским материком, и находящийся на великом торговом пути из Азии и Египта в западные области Средиземноморского бассейна.
Отрицать значение географических условий, конечно, нельзя, но превращать их в первичную движущую силу, определившую расцвет греческой культуры, значит противоречить фактам. География Греции в основном остается неизменной на протяжении всей истории греческого народа, тогда как последний прошел через разные социально-экономические формации и пережил периоды расцвета и упадка материальной и духовной культуры. Наконец, и самые достоинства греческой географической среды этими теоретиками заведомо преувеличены. Греция — гористая страна с редкими равнинами. Земли, годной для посева, мало. Все греческие области нуждались в ввозном хлебе. Технические культуры по той же причине сеялись в ограниченном размере и тоже ввозились. В изобилии разводились оливы и производилось масло, которое было предметом вывоза.
Металлами Греция тоже не богата: железо добывалось главным образом в Спарте, серебро — в Аттике на Лаврионских рудниках. Географическая «теория» так же, как и расовая, не дает научного ответа на
вопрос о причинах высокой художественности античного греческого искусства.
Только исторический материализм вкладывает в руки историкам средство научного объяснения указанного факта, заставляя признать общественное сознание следствием всей совокупности общественного бытия, которое само имеет в своей основе определенный способ производства. Маркс и Энгельс объясняют расцвет греческого искусства классическим развитием рабовладельческого способа производства, обусловившим сложность классовых отношений, остроту и глубину классовой борьбы и взаимоотношений с другими странами. Расцвет римской культуры объясняется теми же причинами, позволившими римской республике вести успешную завоевательную политику, обеспечить себе практически неистощимый источник почти даровой рабочей силы в лице рабов. Руками рабов в римском государстве созданы целые города, монументальные сооружения, построены отличные дороги, замечательные мосты и прочие произведения инженерного искусства. Это руки рабов обеспечивали римскую культуру золотом и мрамором, разного рода строительными материалами, рудами, красками и т. п.
На основе рабовладения расцвела культура античных Греции и Рима; существенные изменения в самой основе непременно вели к изменениям через известный промежуток времени в надстройках, в том числе и в идеологии.
Эра классической Греции, т. е. Греции V и IV веков до н. э., замечательна развитием ремесла и торговли, ростом и укреплением рабовладельческой демократии, проявлявшей много инициативы и предприимчивости во всех областях общественной жизни. Победы над внешними противниками вселили в господствующий класс чувство уверенности в собственных силах и в своем будущем.
Оптимистическое отношение к жизни и к задачам, требующим решения, очень характерно для искусства классической Греции.
В ее архитектуре много спокойствия, силы, уверенности, здорового ритма, естественной простоты, замечательного соответствия частей сооружения и гармоничной целостности всего ансамбля.
Классическое греческое искусство и в том числе архитектура не нуждаются ни в каких обостряющих восприятие средствах в виде излишних украшений, изощренных пропорций.
Оно не отражает случайного в жизни, сосредоточивая в себе типичные черты и находя для типичного индивидуальные характеристики; в античной греческой архитектуре каждое сооружение имеет свой конкретный неповторимый образ.
Это искусство можно рассматривать, как классический образец полного соответствия формы и содержания. Реалистично в самом своем существе, оно служит социальному содержанию прогрессивно развивающегося общества и отражает античное греческое мировоззрение с его материализмом и диалектикой.
Но именно в силу того, что это содержание динамично и не застывает на одном месте, оно находит для себя столь же динамичную, развивающуюся форму.
Историки искусства и архитектуры, стоящие на позициях формализма, придумали получившую широкое распространение легенду о том, как греческая архитектура создавала идеальные соотношения дорического и ионического ордеров и как она их, наконец, создала. Такое толкование классических ордеров, как застывших, как выразивших идеальные отношения абсолютной гармонии, — ложно целиком и безоговорочно.
Действительно-научное исследование архитектурных памятников V века до н. э. свидетельствует о чрезвычайной гибкости и диалектичности греческих зодчих.
В настоящем томе, посвященном греческому античному зодчеству, читатель найдет необходимый материал, доказывающий, что классическая архитектура Греции не знала никаких застывших формул для дорического и ионического ордеров.
Соотношения частей сооружений различны не только в VII и IV веках, но и в самом V веке.
Не так многообразны соотношения частей в римской архитектуре, но и она не мертва, не статична, а подвижна в своей истории и закономерно изменяется в пропорциях своих сооружений.
Большой заслугой советской истории архитектуры надо считать то, что она опровергла метафизическое толкование античного зодчества и в особенности античных ордеров.
Буржуазная история античного зодчества нередко противопоставляет ионический ордер дорическому, рассматривая первый, как начало упадка греческой классики.
Советская история античной архитектуры рассматривает оба ордера, как две стороны единого классического творчества. Нисколько не отрицая, что дорика возникла несколько раньше ионики, советские исследователи увидели в ионике новую форму, не сменяющую дорическую, а выражающую новые функции, новые требования античного общества и его идеологии.
Маркс и Энгельс называли греков античного времени стихийными диалектиками. В греческой античной философии диалектиками были не только Гераклит эфесский, но и все материалисты милетской школы — Фалес, Анаксимандр, Анаксимен — и философы-элеатцы—Парменид, Ксенофан, Зенон. Даже в IV веке, в обстановке начинающегося упадка греческого античного рабовладения и культуры, Аристотель, хотя и непоследовательно, развивает много диалектических положений.
Стихийная диалектика характерна и для всей античной архитектуры Греции.
Формализм в зодчестве обычно ссылается на высокое художественное качество классической греческой архитектуры, толкуя последнюю как нечто застывшее, абсолютно прекрасное с твердо установившимися пропорциями («золотое сечение» и пр.).
Это формалистическое направление, нашедшее себе учителя в лице Виньолы, действительно лишившего ордер подвижности и способности изменяться в зависимости от содержания, и теперь еще пробует навязать неизменные (по существу) пропорции сооружениям. Советская история архитектуры, как никакая другая, высоко ценит, любит и понимает творчество античных зодчих Греции, но любит и ценит в нем именно его (пусть стихийную) диалектичность и реалистичность, его способность находить нужную художественную форму определенному содержанию.
Римское зодчество тоже отличается соответствием формы содержанию. Оно выражает торжество победителя, величие и могущество администратора, управляющего чуть ли не всем тогдашним миром, значительность того государственного порядка, который установлен республикой или императорами.
Ансамбли площадей, созданные римскими строителями, отличались пышностью, торжественностью, великолепием, что вполне отвечало Риму, создавшему могучую армию, еще более могучий административный аппарат и целую систему законов и учреждений, охранявших права граждан-собственников.
Как и греческая, римская архитектура тоже подвижна, диалектична и, в основном, не выносит застывших форм.
Но греческая классическая архитектура непосредственнее, наивнее римской, и в этом ее великое очарование.
Маркс писал, что греческое античное искусство выразило детство человечества.
Правда, античному периоду предшествовали состояния варварства, а еще ранее — дикости. Но детство цивилизованного человечества приходится на рабовладение.
«Детьми» человечества были и египтяне, и вавилоняне, и ассирийцы, и греки, и римляне, но как хорошо определяет Маркс, дети бывают нормальными или «старчески умными». Греки были нормальными детьми, так как рабовладельческая формация в Греции развивалась в наиболее чистом, последовательном виде. Греческое искусство сумело отлично выразить всю прелесть и наивность нормального детства человечества.
«Обаяние, которым обладает для нас их искусство, не стоит в противоречии с той неразвитой общественной ступенью, на которой оно выросло. Наоборот, оно является ее результатом и неразрывно связано с тем, что незрелые общественные отношения, при которых оно возникло и могло возникнуть, никогда не могут повториться» (Маркс. «К критике политической экономии». 1930. Стр. 81).
В художественно-критической литературе можно встретиться с недоуменным вопросом: как могло на примитивной рабовладельческой основе возникнуть и развиться такое высокое и совершенное искусство, как греческое? Маркс не видит основания ставить вопрос в такой форме. Напротив, он считает, что греческое античное искусство выразило именно незрелые общественные отношения, а вовсе не возвысилось над ними.
Трагедии Эсхила сравнительно с поздней драматургией (Шекспира, Мольера, Пушкина, Островского, Чехова, Горького) во многом так же наивны, примитивны, как ребенок в сравнении с взрослым человеком.
Элементы наивности и примитивности в комедиях Аристофана, Плавта и Теренция буквально бросаются в глаза.
Но эта наивность нас волнует, восхищает, как и нормальный ребенок, которым нельзя не любоваться.
Наивность греческого искусства проявилась прежде всего в том, что «греческая мифология составляла не только арсенал» его, но «и его почву» (Маркс. «К критике политической экономии». 1930. Стр. 81).
Люди эпохи рабовладения не могут рассматриваться, как господа стихийных сил природы. Начало цивилизации сказывается только началом завоевания, подчинения стихий. «Всякая мифология преодолевает, подчиняет и формирует силы природы в воображении и при помощи воображения и, следовательно, исчезает вместе с действительным господством над этими силами природы» (Маркс. Там же).
Греки были еще слабо вооружены знаниями общих закономерностей природы, их техника была примитивна, они были далеки от господствования над природными стихиями и «преодолевали» их лишь в своем воображении, создавая различные мифы или повторяя созданные раньше в догомеровский и гомеровский период. Вся древняя мифология, которая была арсеналом и основой античного искусства, полна богами стихий: здесь и Хронос, и Океан, и Гея, и Деметра с Корой, и Гера с Зевсом, и Вулкан, и Плутон, и боги ветров, лесов, рек.
Враждующие между собой племена выбирают себе разных богов-покровителей. Постройка храмов, посвященных «своим» определенным богам, принесение им обильных жертв располагают, по мнению античных греков, богов в пользу жертвоприносителей, создают между людьми и богами интимные отношения. И силы природы смиряются по воле богов перед людьми, как по воле богини Афины смирялись стихии, стремившиеся погубить Одиссея — любимца богини ремесла и мудрости.
На эту слабость античных греков перед лицом сил природы Маркс и указывает, когда говорит: «Разве был бы возможен тот взгляд на природу и на общественные отношения, который лежит в основе греческой фантазии, а потому и греческого искусства, при наличии сельфакторов, железных дорог, локомотивов и электрического телеграфа? Разве нашлось бы место Вулкану рядом с Roberts и С°, Юпитеру рядом с громоотводом и Гермесу рядом с
Credit Mobilier?».
В буржуазной истории искусств очень распространено ошибочное мнение, что греческое искусство создано народом, для которого религия никогда не играла большой роли в противоположность, например, египетскому и ассиро-вавилонскому народам.
Этот взгляд мы назвали ошибочным потому, что в классовых обществах религия всегда играла большую роль.
Доклассовое родовое общество богато религиозными мифами, уже род имеет жрецов, пользующихся большим влиянием. Этнография собрала значительный материал, доказывающий, что в очень многих случаях старейшина рода был также и верховным жрецом.
Когда родовой строй распадается и образовывается рабовладельческое общество, господствующий класс — рабовладельцы—прилагает все усилия к укреплению религии и связанных с ней институтов. Эти институты играли большую политическую роль не только в Египте, в Двуречье, но и в античных Греции и Риме, что видно хотя бы по значению оракулов в Греции (особенно Дельфийского). Греческие полисы даже боролись за сохранение влияния на жрецов оракулов.
Во всех рабовладельческих обществах религия играла большую активную роль и широко использовалась господствующим классом. Но мифология Египта наиболее изучена в сравнительно поздний период деспотической власти фараонов.
В этих поздних египетских мифах боги возвышались над обществом так же, как фараон и верхушка рабовладельческого класса над народом.
Это уже не боги-люди, не антропоморфированные божества, а нечто несравнимое с человеком и обычными природными стихиями.
Напротив, мифы античной Греции в своем большинстве являются мифами гомеровской эпохи, т. е. родовыми мифами. Боги этих мифов шагают по вершинам гор, а вожди родов вступают с ними в единоборство. Эти боги общаются с людьми, даже вступают с ними в любовные связи, в результате которых рождаются дети, подобные богам. Религия греков существенно отличалась от религий древневосточных деспотий по своему содержанию, но выполняла свои политические функции не в меньшей степени, чем египетская религия.
Неудивительно, что греческие храмы воздвигались из ценного строительного материала, благодаря чему многие из них сохранились до поздних времен, тогда как подавляющее большинство некультовых сооружений осуществлялось из дешевого материала, сравнительно легко подвергающегося разрушительному действию времени.
К постройке культовых сооружений привлекаются лучшие зодчие и строители. Статуи богов изготовляются лучшими скульпторами.
Не меньше средств и забот вкладывалось в Греции и в Риме и в сооружение зданий общественного назначения.
Это, с одной стороны, свидетельствует о большом общественном значении религии и культа, а с другой, — доказывает, что религия отнюдь не была гегемоном в античной идеологии.
Марксизм-ленинизм всегда видел в религии средство классовой борьбы и подчеркивал ее подчиненное политике значение.
Буржуазная история архитектуры выделяет храмы, как ведущий вид в античном греческом зодчестве. В буржуазных учебниках по греческой архитектуре говорится почти исключительно о храмах и меньше о театрах.
Советская история архитектуры в первой книге II тома настоящего издания обращает внимание читателя на большую распространенность зданий общественного назначения вообще, включая в них и храмы.
Уже афинский Акрополь не является преимущественно культовым ансамблем, хотя в нем имеются храмы и статуя Афины. Этот Акрополь «мыслился как политический, религиозный и культурный центр будущей Греции, объединенной под гегемонией Афин...» (135 стр. настоящего тома).
Известны многочисленные театры, арсеналы, стадионы, памятники и другие общественные здания.
Особо надо указать на широко развернувшееся градостроительство. Рабовладение требует централизованного управления, во всяком случае с того времени, как борьба рабов с рабовладельцами достигает большой остроты.
Рабовладение содействует общественному разделению труда, которое ведет к образованию городов, как сосредоточия ремесленного производства.
Разделение же труда в общественном масштабе означает развитие торговли, как внешней, так и внутренней. Города и служат теми центрами, которые, подобно сердцу в организме, гонят кровь (товары) по всему общественному организму.
Централизованное управление содействует строительству Городов по плану.
Распространение «регулярного» города может быть отнесено в Греции к V веку до н. э„ а в Риме — в основном к эпохе империи.
О том, что города начинают строиться по плану, говорят приведенные в данном томе сами планы таких городов, как Милет (194 стр.), Книд (195 стр.), Олинф (197— 199 стр.) и др.
Наличие таких качеств, как пересечение улиц под прямым углом, наличие многих улиц одинаковой ширины, свидетельствующее о стремлении к некоторому стандарту, выделение центра, мобилизующего периферию города, а также одной или двух главных улиц-магистралей, — говорит о том, что регулярный город отнюдь не был случайным результатом строительства, а уже стал некоторым обобщением, использованным также и в позднюю - эллинистическую — стадию античных Греции и Рима.
Распространенный в буржуазной литературе о греческих городах взгляд, что регулярная планировка, получившая широкое распространение лишь в эпоху эллинизма,— в V и IV веках до н. э. применялась лишь в единичных случаях, опровергается материалом, полученным в результате раскопок, произведенных самими же буржуазными исследователями.
Не представляет сомнения тот факт, что регулярная планировка была уже настолько освоена греками в V—IV веках, что могла появиться блочная застройка кварталов (Олинф), сообщавшая жилой застройке скромный и единообразный вид, на фоне которого ярко выделялись отдельные общественные сооружения.
Очень важен и другой факт, опять-таки отмеченный и подчеркиваемый в настоящем издании,—чрезвычайное многообразие форм планов регулярных городов в отношении ориентации главных улиц с учетом оздоровляющих и вредоносных ветров: «единого для всех случаев типового решения ориентации улиц не было...» (стр. 197).
Менее известны жилые дома Греции, несколько больше — римского государства.
Материал, из которого строились дома, был недолговечен, и созданные из него сооружения погибли, не выдержав влияния времени. Однако раскопки в Олинфе, проводившиеся в 20-х и 30-х гг. XX века, сделали возможным нарисовать картину различных стадий перистильного дома. Эта картина резко противоречит старому представлению об обычном типе жилого дома, для которого, якобы, характерно отсутствие удобств. Жилье отражало классовую диференциацию общества и имущественное неравенство в самом рабовладельческом классе. Богатые дома имели ванные комнаты, в отдельных случаях даже две. Помещение для мужчин (андрон) в таких домах имело мозаичные полы.
Материал данной книги, относящийся к классическому периоду античной Греции, убеждает читателя в том, что слава греческой архитектуры этого периода вполне ею заслужена; почти во всех практикуемых тогда видах сооружений зодчества созданы подлинные шедевры. Их всегда высоко оценит советский человек, живущий в эпоху социализма, но они не только совершенно недоступны пониманию империалистической реакционной буржуазии, но даже враждебны и противны ее вкусам, ее идеологии.
Но в V—IV веках до н. э. кончился расцвет античного искусства и архитектуры.
Эллинистическая эпоха богата и научными достижениями и множеством произведений, созданных в самых различных отраслях искусства, а также большим количеством богатых и пышных городов, рассеянных по всему Средиземноморскому бассейну.
Эллинистическую культуру и архитектуру нельзя ни отрицать, ни третировать. Но всегда надо помнить слова Маркса о том, что высочайший внутренний расцвет Греции, совпадает с эпохой Пѳрикла, высочайший внешний расцвет — с эпохой Александра.
Рабовладение уже изживало себя. На границе III—II веков до н. э. восстания рабов стали особо частыми и охватывающими все большие их массы.
Рост торгового и ремесленнического элемента в рабовладельческом классе уже не вел к демократизации городского населения и государственного устройства. Напротив, этот рост был связан с усилением экономической и политической мощи рабовладельческой верхушки, сосредоточившей в своих руках производство товаров, морской торговый флот, а также кредитное и разменное дело.
В классический период рабовладельческая демократия была прогрессивной частью греческого общества и являлась носительницей полисного патриотизма.
В эллинистическую эпоху личный частный интерес отодвинул на второе место интересы общественные и нередко был прямо противоположен им. Патриотизму все сильнее противостоит космополитизм, выражавшийся обычно в механическом сочетании античного греческого с восточно-азиатским, и в утере прежней глубокой связи архитектуры с местными строительными традициями.
Материализм VI—IV веков до н. э. отступает под натиском таких философских течений, как стоицизм, основывающийся на позициях абсолютного релятивизма, и скептицизм, подвергающий сомнению возможности научного познания.
Но практические знания поощряются. Стремление к ним вызывает развитие не только геометрии, астрономии, но и механики, ботаники, анатомии. III и II века до н. э. славны именами математиков Эвклида, Архимеда, Аполлония, Аристарха Самосского.
Создаются и вырастают прославленные библиотеки (александрийские, пергамская).
В архитектурной области распространяются технические новшества, тематика становится все более светской, а культурные сооружения приобретают богатую и пышную форму. Дома знати обеспечиваются большим комфортом и богатой отделкой.
Настоящий том «Всеобщей истории архитектуры» показывает действительную сущность эллинистического зодчества, подтверждающую слова Маркса о внешнем расцвете эллинистической эпохи, это положение подкрепляется довольно многочисленными типичными примерами, позволяющими делать обоснованные обобщения.
Начало упадка рабовладения в Риме тоже было связано именно с внешним расцветом культуры и зодчества, который должен был компенсировать отсутствие внутренней содержательности. Торжественно, но грубовато выполненные ансамбли площадей и монументальных сооружений, связанные с именем того или другого императора, торжественные, но тоже грубоватые арки, посвященные тем же императорам, культовые сооружения, предназначенные примирить разные религии, кричащие богатством украшения, о характере которых можно иметь некоторое представление по известному афоризму Дидро: «Нерон приказал испортить позолотой статую Александра. Это мне нравится: мне приятно, когда у чудовища нет вкуса».
Изучая архитектуру разных времен и народов, постигая закономерности ее развития, в конечном счете, в причинной связи с закономерностями той экономической базы, на которой она возникает, мы ставили перед собой задачу большого значения: выяснить, что из античного зодчества может быть нами унаследовано и почему? Еще Энгельс высмеял Дюринга, который нигилистически отбрасывает старое, объявляя его полностью устаревшим для социализма. Энгельс писал (Энгельс. «Анти-Дюринг». 1945. Стр. 303): «... Что касается эстетической стороны воспитания, то в этой области г. Дюринг намерен все создать заново. Вся прежняя поэзия для этого не годится. Там, где запрещена всякая религия, — там, само собой разумеется, не может быть терпима в школе обычная у прежних поэтов «мифологическая и прочая религиозная стряпня». Равным образом негоден «поэтический мистицизм, к которому, например, был сильно склонен Гете». Таким образом, г. Дюрингу придется самому дать нам те поэтические шедевры, которые отвечают «более высоким запросам примеренной с разумом фантазии» и нарисовать настоящий идеал, «означающий завершение мира». Пусть не медлит только».
Архитектура, как и все на свете, развивается закономерно, и одна из закономерностей такова, что завтрашнее не уничтожает сегодняшнего, а его «снимает», т. е. развивает, что-то отвергая и что-то сохраняя на возвышенной основе и одновременно создавая новое.
В постановлении ЦК ВКЛ(б) от 10 февраля 1948 г. «Об опере «Великая дружба» Б. Мурадели» этому композитору поставлено в обвинение то обстоятельство, что он «пренебрег лучшими традициями и опытом классической оперы вообще, русской классической оперы в особенности»; существенным же признаком музыки формалистического направления назван тот факт, что она «попирает лучшие традиции русской и западной классической музыки», «третирует композиторов, которые пытаются добросовестно осваивать и развивать приемы классической музыки».
Проблема освоения наследства в искусстве марксизмом-ленинизмом поставлена четко: ценно в прошлом все то, что способствует художественному выражению современного прогрессивного содержания, обеспечивая выполнение познавательной и воспитательной функций художественного произведения.
Маркс поэтому и писал о греческом искусстве и эпосе, что они не только «связаны с известными формами развития», но и продолжают еще «доставлять нам художественное наслаждение и, в известном смысле, сохраняют значение нормы и недосягаемого образца» (Маркс. «К критике политической экономии». 1930. Стр. 81).
Содержанием же античного греческого искусства, эпоса, как мы знаем из слов Маркса, служило «детство человеческого общества», которое «обладает для нас вечной прелестью, как никогда не повторяющаяся ступень» (Маркс. Там же. Стр. 82).
Как мы любуемся нормальными детьми, когда они играют или занимаются по-своему чем-то серьезным, когда они спят или смеются, или внимательно созерцают что-то, — так мы любуемся и детством человечества, получившим выражение в художественных произведениях.
Социализм — не детство человечества, а его зрелый возраст, и у него иное содержание, чем у человечества начальной стадии цивилизации. Совершенно ясно, что, любуясь архитектурными творениями античного мира, мы не можем и не хотим их копировать.
Но в творчестве античной классики имеется и методическая сторона, которая должна быть освоена всяким передовым реалистическим искусством и уже, конечно, искусством социалистического реализма.
Прежде всего, это — удивительно развитая способность классического мира антики и прежде всего Греции наполнять свое художественное творчество большим социальным содержанием. Греческое и римское античное искусство — поэзия, драма, скульптура, архитектура — в эпоху классики почти не знает мелких, социально незначительных тем. Вся мифология отражает родовой строй в противоречиях его развития.
Только в эллинистический период в Греции и в эпоху римской империи появляются интимные личные темы и, как следствие, архитектура, прикрывающая богатством форм бедность содержания.
Социальное содержание — вот главное достоинство античного классического искусства.
Метод социалистического реализма требует от художественного творчества большого социального содержания, и мы высоко ценим это качество в античной классике.
Вторым достоинством античного классического искусства надо считать его удивительное умение находить такую художественную форму, которая и соответствует содержанию и делает его особо ясным, отчетливо выраженным и возвышенным.
Попытки механического перенесения в современную архитектуру античных классических форм неизбежно терпят фиаско, так как социальное содержание времени рабовладения и социализма совершенно различны.
«Мужчина не может сделаться снова ребенком, не становясь смешным» (Маркс. «К критике политической экономии». 1930. Стр. 81).
Но учиться у античной классики органическому единству содержания и формы мы должны.
Третье достоинство античной классической архитектуры, которое вошло в сокровищницу вечного в искусстве, заключается в умении находить много форм для одного (по существу) содержания, соответствующих последнему. Формалисты всех времен бесконечно обеднили классическое античное искусство, найдя в нем какие-то неподвижные каноны — пропорции.
Выше мы отметили, что зодчество интересующей нас эпохи чрезвычайно подвижно, многообразно, диалектично.
Эта сторона в античном зодчестве в настоящее время приобрела особое значение. В стране социализма строятся десятки тысяч зданий одного назначения: школы, театры, клубы, библиотеки, дворцы Советов, вокзалы и т. д. Рациональное строительство в социалистических масштабах не может не быть стандартным, по крайней мере когда речь идет о производстве массовых сооружений одного назначения.
В греческом зодчестве мы находим эти типизированные элементы и в храмах, и в театрах, и в стадионах, и в городах V—IV веков до н. э. Это типизирование, однако, вовсе не означает копирование одного образца.
Несколько сооружений, сходных, как особи одного вида, могут так сильно отличаться друг от друга, что только опытный глаз специалиста увидит в них существенные тождества.
Надо, наконец, сказать и еще об одном замечательном достоинстве античного классического зодчества, — об отсутствии в нем излишних украшений, о работе архитектурными средствами — объемом, силуэтом, пространством, ансамблем, художественно переработанной строительной конструкцией. Античная классика привлекает в архитектурном творчестве скульптуру и живопись только как средства, не нарушающие органичной целостности сооружения: греческая архитектура V века, до н. э. говорит спартанским языком — коротко и ясно, словам тесно, мыслям просторно.
Выше мы сказали, что современной буржуазии классическое античное искусство чуждо и даже враждебно.
Архитектура империалистического мира или совершенно свободна от художественных элементов (доходный дом, завод и пр.) или манерно проста (корбюзианство), или криклива и эклектична.
Не буржуазии дать верную оценку античному искусству: она только прикрывает свою антихудожественную наготу именами Эсхилов, Фидиев, Иктинов.
Изучение античного искусства, особенно классического, поставлено на действительно научные основания только в советской науке. Но то, что сделано к настоящему времени, — лишь начало предстоящей большой работы. Советская наука должна будет не только показать основы художественной ценности античного классического зодчества и его особую роль в последовавшем развитии архитектуры, — но и выявить его значение для строительства социалистической культуры.
Материалы буржуазной истории архитектуры недостаточны для серьезных обобщений, а методы — формалистичны или эмпиричны.
Изыскания, ведущиеся советскими исследователями, пока еще также не позволяют дать достаточно полную и разносторонне обоснованную историю античного зодчества. Это обстоятельство обусловило слабые стороны настоящего издания.
Такая, например, существенная проблема, как соответствие художественной формы содержанию, за недостаточностью исторических и археологических данных, находящихся в нашем распоряжении, — может быть освещена только в отношении некоторых важнейших сооружений или же целых периодов античной истории (архаического, классического и периода распада рабовладельческого общества), тогда как по большинству памятников приходится ограничиться возможно точным их описанием.
Даже некоторые вопросы истории ордеров не получают требуемого освещения из-за недостатка исторических данных: например, советской наукой еще недостаточно вскрыты общие социальные причины зарождения дорического и ионического ордеров в разных областях Эллады и дальнейшего повсеместного распространения их, так как сказать что-либо вполне определенное по этому вопросу нельзя, не вдаваясь в сферу субъективного произвола или необоснованных предположений.
Все же античная архитектура впервые показана в органической связи с общественно-экономической рабовладельческой формацией, с ее способом производства и классовой борьбой, этой основной пружиной общественного развития.
Показана также картина технической стороны дела — строительные материалы, характер кладки, основные конструкции и т. п.
Описание разнообразных памятников основано на использовании обширного археологического материала, доступного сегодня: науке, и дано с той полнотой, которую допускал объем тома, предоставленного архитектуре античных Греции, и Рима.
Акрополь в Афинах (вид с северо-запада)