Глава 5 ТУТАНХАТОН И ДВЕ СТОЛИЦЫ
Глава 5 ТУТАНХАТОН И ДВЕ СТОЛИЦЫ
1361-1359 гг. до н. э.
Ко времени рождения Тутанхатона город фараонов, Фивы, достигнув своего расцвета, превратился в богатую и свободную столицу, открытую для влияния с Востока и поддерживающую отношения со всеми странами Древнего мира. Ахетатон, еретический город, представлял собой квинтэссенцию, если так можно выразиться, утонченной фиванской цивилизации. Мир и процветание, последовавшие за победоносными войнами, способствовали беспрецедентному расцвету искусств: знать и средние классы купались в невиданной прежде роскоши и даже люди низкого происхождения благоденствовали. Старомодные привычки самоограничения и простоты канули в вечность: по праздничным дням мужчины надевали великолепные, изящные парики, а женщины вплетали в волосы длинные искусственные косы, ниспадавшие на плечи (мода более распространенная, чем короткий и круглый нубийский парик, которому отдавали предпочтение дамы еретического города из-за его экзотичности). Мужчины и женщины теперь носили льняные одежды свободного покроя в складку с широкими рукавами, часто отделанные бахромой и элегантными бантами. Сандалии еще не превратились в туфли с длинными, острыми, загнутыми кверху носами, характерные для XIX династии, но украшались вставками из кожи. Обувь царей отделывалась золотом или имела оригинальную форму с открытым мыском и закрытым задником. Стремление к роскоши нашло отражение в сооружении аристократических особняков: на окраине города появились большие сады, так как пространство в центре было ограничено и занято одно-, двух- и трехэтажными домами. Однако в Ахетатоне, который царская чета из Малькаты часто посещала, было достаточно места, чтобы воздвигать огромные, роскошные здания, вызывавшие зависть и восхищение у всех египтян.
Дворцы и лачуги сооружались из необожженного кирпича; известняк использовался только для порогов, оснований колонн, а также дверных и оконных рам. Двери и колонны делались из дерева. Вокруг каждого имения возводилась высокая стена с караульней около ворот, от которых под прямым углом шла тропинка к главному зданию. Оно всегда имело прямоугольную форму и делилось на три основные части. За просторной приемной располагалась общая зала, занимавшая большую часть дома. Ее потолок, располагавшийся выше, чем в смежных комнатах, поддерживали колонны, число которых в богатых домах достигало четырех, и в центре часто располагался очаг. Большой плоский камень с небольшим углублением, лежавший у одной из стен, служил для омовения рук и ног членам семьи и их гостям. У противоположной стены находился помост для сидений. Узкие окна располагались очень высоко. Это делалось для того, чтобы яркий дневной свет не слепил глаза. Иногда колонны, а во дворцах и потолки украшались изображениями растений и животных. По сторонам центральной залы располагались кабинет главы дома и его канцелярия; лестница вела на галерею, расположенную над приемной. Остальная часть здания была отведена под личные комнаты, и ее главная комната квадратной формы обычно принадлежала хозяйке дома. По обеим ее сторонам располагались спальни, как правило, очень скромные, каждая из которых имела альков. Туалеты отличались редкостной изысканностью и обычно даже имели стульчак. До греко-римских времен египтяне не были знакомы с ванной, но, вероятно, пользовались душевыми комнатами. Подобно жителям большинства жарких стран они тщательно следили за своей кожей после принятия ванны, и во всех частных домах имелись комнаты для втирания мазей и массажа. Дренажные и водопроводные трубы были керамическими. Резиденции правителей Амарны и Малькаты отличались еще большей роскошью.
В задней части дома располагались комнаты для слуг, кухни и пекарни, домашняя пивоварня и погреба с кувшинами для вина, на которых было указано место его изготовления и сорт; вина из «Владений Атона» поступали главным образом из дельты Нила, из окрестностей современной Александрии. Позади дома также располагались конюшни, сараи для скота, собачьи конуры, столярные и прядильные мастерские. Воду брали из колодца, а в многочисленных силосных ямах хранилось зерно. Разумеется, богатые египтяне не могли обойтись без садов. В садах росли платаны, пальмы, ивы, иногда акации и гранаты, а также папирус, мак, василек и мандрагора. В прямоугольных прудах цвели лилии и лотос. У входа в сад стояла небольшая открытая молельня с алтарем в виде плоской каменной плиты с изображением солярного шара, простирающего свои лучи-руки к амарнской царской семье. С двух сторон от этой плиты помещались портреты главы и хозяйки дома. Возможно, здесь надо искать истоки христианских триптихов с изображениями покровителей церкви.
В центре еретического города помещались дворцы, главные храмы и государственные учреждения. Официальная резиденция царя состояла из огромных зданий с внутренними дворами, украшенными статуями и колоннадами; через центральную улицу города была перекинута большая арка, первый в Египте мост, соединяющий две части владений фараона.
Приватная резиденция стояла на холме, ее окружал сад, располагавшийся на трех террасах. Под склоном холма протекала река, и в небольшой бухте причаливали царские баржи, доставлявшие на 220 миль вниз по Нилу правителей Малькаты, пожелавших приобщиться на несколько дней к блистательной жизни Шара. Сюда не проникали суета и тревоги повседневной жизни, и все помыслы города были обращены к религиозной реформе.
Когда Тутанхатону было года три, между тридцать седьмым и тридцать восьмым годами правления Аменхотепа III и в конце девятого или в начале десятого года правления Эхнатона, он в сопровождении своих родителей и старшей сестры, Бекетатон, отправился в Ахетатон. На это время пришелся третий юбилей фиванского царя, который также отмечался в городе Шара одновременно с празднованием двойного юбилея Атона и его служителя, Эхнатона. Прежде чем пришвартоваться, баржа проплывала мимо торгового района, где амбары с зерном возвышались над ослепительно белыми парапетами доков.
Затем маленького принца усадили в колесницу одной из амарнских принцесс, и он проследовал по городу в веренице конных царских экипажей в восторге от этого парада и во все глаза глядя на тяжело дышавших придворных, которые все шли пешком, включая царского писца, и старались не отставать, когда процессия проходила мимо огромных храмов. Шествие остановилось за городом —перед двумя большими пилонами, похожими на те, что были воздвигнуты в храмах Луксора и Карнака. Впереди возвышались мачты, на которых развивались длинные ленты, символизирующие дыхание жизни; но эти мачты разделены на две группы по пять штук в каждой, священное число Хмуну (Гер-мополя) и Ахетатена, а не на группы из двух или четырех мачт, как это было в Карнаке или Мемфисе. Две царские четы миновали просторные открытые галереи с кирпичными постаментами (по одной для каждого дня в году) для ежедневных жертвоприношений во время празднеств в честь юбилея Атона. Возложив специально отобранные растения на алтари солнца, к которым ведет несколько ступенек, торжественная процессия покидает первое здание, Перхай (Дом праздника), и вступает в следующее, стоящее поодаль и носящее имя Гем-Атон. Далее они посещают почти достроенный храм под названием Шуэт-Ра («Опахало Ра»), воздвигнутый в честь царицы Тии. Это святилище имеет форму громадной беседки, сквозь стены которого освежающий ветерок проникает в тенистую центральную часть. Как и все святилища, находившиеся под покровительством женщин из царской семьи, он весь был проникнут божественным дыханием жизни, которое они передавали верховному правителю, воодушевляя его, подобно тому как крылья Исиды вдохнули жизнь в безжизненного Осириса. Пока старшие оценивали, насколько успешно продвигается строительство, мальчик и маленькие принцессы с изумлением разглядывали воздвигнутые из песчаника расписные статуи Аменхотепа III и Тии, Эхнатона и Нефертити, слушая объяснения Мутнеджмет, сестры Нефертити, которая их сопровождала.
Однако официальные визиты пришлось сократить до минимума из-за недомогания малькатско-го царя. Действительно, когда на тридцать шестой год правления Аменхотепа III царь Тушратта из Нахарина уступил его настойчивым требованиям и направил ему одну из своих дочерей, принцессу Тадухипу, в жены, она обнаружила, что фараон слаб и совершенно беспомощен. Тушратта, по совету своих послов или по просьбе самого фараона, согласился одолжить египетскому правителю замечательную статую Великой Иштар, богини любви и войны. Богиня, вероятно, полностью оправдала свое доброе имя; фараон хранил статую в своем дворце и никак не хотел расставаться с таким чудесным лекарством. Тем не менее Тушратта, союзник Аменхотепа III против хиттов и его друг, который осыпал фараона знаками внимания в виде золота и лазурита, оружия, драгоценных камней, колесниц и упряжи (последний дар составили тридцать женщин), не собирался навсегда расставаться со своим сокровищем. Аменхотеп III благоразумно оставил статую в Фивах, опасаясь за ее сохранность в городе Шара, где царил культ Атона. В Малькате отношение к прежнему культу было намного терпимее, Аменхотеп III и на тридцать шестом году своего правления спокойно приносил жертвы в честь Амона и богини Хатхор на Синае.
Но давайте вновь присоединимся к процессии, проходящей мимо министерства иностранных дел (канцелярии «переписки фараона»), у ворот которого, низко склонившись, стоит министр Туту, отвечающий за все письма, адресованные царю его союзниками. Во время периода совместного правления, как можно предположить, копии писем также поступали к Эхнатону, жившему в своем городе. В развалинах архива было найдено более 360 табличек с клинописью.
Стража, стоящая на специальных тумбах, под создающими тень навесами, сдерживает толпу, жаждущую увидеть, как проедут в покрытых электроном колесницах ее правители, живые воплощения солнца на земле. По такому случаю ученикам дома жизни — университета — разрешили покинуть лаборатории и скриптории и некоторых из них даже допустили во внутренний двор дворца, где придворные и знатные сановники собрались, чтобы встретить царей, когда они появятся в «Большом церемониальном окне».
Спустя несколько лет принцесса Анхесенпаатон, которая всегда жила при еретическом дворе, напомнила Тутанхамону, в какой исступленный восторг пришла толпа, когда Эхнатон с Нефертити из того самого окна преподносили «золотую награду» «Божественному отцу», Эйэ. В подобных случаях церемония «явления» происходила на огромном дворцовом балконе, — очевидно, еретическая новация. Золотые ожерелья надевались на шеи фаворитов; драгоценные кубки, посеребренные или позолоченные блюда, а также драгоценности раздавались избранным. Однако Эйэ, как царский конюх, наверное, больше всего ценил подаренные ему перчатки из красно-коричневой кожи, которые он гордо демонстрировал всем, пока не вернулся с триумфом домой. Эти торжества были даже более пышными, чем чествование Пернефера, главного распорядителя царского двора.
Процессия минует резиденцию Панехеси, верховного жреца, и канцелярию общественных работ. Из казарм выходят отряды интернациональной «миротворческой» армии фараона со знаменосцами во главе: впереди шествуют отряды египетской пехоты, затем войска бедуинов и шарданов, за ними — нубийские лучники.
Всякий раз, посещая Ахетатон, Аменхотеп III останавливался в своем дворце «Великолепие Атона». Тот визит родителей Эхнатона и Тутанхамона навел Хюи, дворецкого царицы, на мысль украсить собственную заупокойную молельню двумя параллельными сценами, изображающими царственную чету. На одной стороне Эхнатон и Нефертити, нежно сидящие рядом, принимают знаки внимания от своих четырех старших детей. На другой стороне — Тии в сопровождении младшей дочери, Бекетатон, смотрит на своего мужа. Некоторые египтологи полагают, что поза ребенка символизирует ее благоговение перед скончавшимся отцом, но ничто не подтверждает эту точку зрения. В любом случае здесь нет изображения Тутанхатона, который не присутствует на портретах царской семьи (равно как и другие принцы крови), поскольку в соответствии с правилом Атона (вероятно, по ритуальным причинам) только царственные особы женского пола могли изображаться рядом с царями. Даже придворные следовали этому закону, украшая свои гробницы; например, один высокий чиновник изображен за трапезой с женой и тремя дочерьми.
Безусловно, в пределах четырнадцати пограничных стел города Атон должен был даровать свое благословение царским дочерям, подчеркивая, таким образом, значение происхождения по материнской линии. Кроме того, царицам и принцессам посвящались особые храмы — «Опахала солнца Ра» (Шуйет-Ра). Символами царственных женщин были страусиные перья опахала, которые использовались в иероглифическом письме для их обозначения; эта символика выражала «дыхание жизни», которое они пробуждают через посредство солярного шара. Вблизи больших официальных храмов Тель-эль-Амарны при раскопках был найден ряд «Опахал солнца Ра» Тии, Нефертити и Меритатон. Судя по развалинам последнего, он был ориентирован вдоль оси север—юг: самое выгодное положение в этих краях, чтобы ловить свежий ветер. Второй Шуйет-Ра был сооружен на левом берегу Нила, вблизи Гер-мополиса, Аменхотеп IV посвятил его маленькой принцессе Анхесенпаатон Ташери.
На другом изображении, относящемся к тому же царскому визиту, Эхнатон выказывает почтение своему отцу, сам наполняя бокал фиванского царя. Нет необходимости обращаться к дипломатической переписке того времени в поисках указаний на заболевание, от которого могла бы помочь излечиться богиня Иштар: физическая немощь Аменхотепа III слишком очевидна на изображениях амарнской стелы: на фоне увитой виноградом решетки за столом сидят два малькатских правителя (стела в настоящее время хранится в Британском музее). Дряхлый царь запечатлен, видимо, незадолго до своей кончины, -тучный, с расплывшимся лицом и скорбным взглядом, он являет собой разительный контраст полной жизни и энергии Тии, профиль которой все же можно различить, хотя камень поврежден. Вскоре после своего первого визита в столицу старшего брата маленький Тутанхатон начал посещать школу при дворце, где он старался превзойти в учении сыновей знати и принцев из Капа. В Египте того времени, на наш современный взгляд, детей очень рано отдавали в учение: в четыре года они уже умели читать. Сначала их учили распознавать и произносить несколько сот иероглифов, отображающих все аспекты бытия и реальности. Эти знаки были разделены на отдельные категории: таким способом дети приобщались к идее иерархии. Овладев этими навыками, они учились правильно спрягать глаголы и склонять местоимения; после освоения грамматического согласования по числам . и родам, а также арифметических действий в уме, отпрыски знатных семей переходили к изучению иератического письма на папирусе и остраконах. Далее они постигали литературный язык, его особую лексику и систему, используемые для передачи иностранных, главным образом азиатских слов. Юному принцу разрешили писать на папирусе, производимом в Египте со времен I династии из волокон болотного тростника, чего не могли себе позволить обычные школьники, поскольку этот материал стоил исключительно дорого и обычно использовался только для учебников. Школьники писали на известковых или глиняных черепках, которые мы называем остраконами. Учитель относился к будущему правителю Египта весьма строго, никак не выделяя его среди учеников, и, когда тот делал ошибки, переписывая фразы из сборников сказок или кодекса поведения, отмечал их красной тушью. Камнем преткновения всегда было соединение слов — тяжелая задача для любого ребенка, привыкшего к разговорному языку, от которого - внезапно потребовали, чтобы тот перешел на незнакомый, архаичный язык.
Школьные принадлежности Тутанхатона включали обычный набор ученика писца: палетку прямоугольной формы (самые простые из них изготавливались из дерева, а самые изящные — из слоновой кости, а иногда покрывались позолотой) с двумя углублениями в верхней части, куда помещались краски: черная и красная (сажа и охра, смешанная со смолой). Паз в центре палетки предназначался для стеблей морского тростника, использовавшихся как перья, — калами, концы которых, в отличие от гусиных, не затачивались, а разжевывались, так что получалась кисточка. Небольшая полая трубка, украшенная сверху головкой в виде цветка, служила «пеналом» для этих хрупких письменных принадлежностей. У маленького ученика было также особое приспособление для разглаживания поверхности папируса после стирания написанного. «Ластик» представлял собой кусок песчаника, который хранился в кожаном мешочке с завязками. Для исправления ошибок на острако-не применялась губка, висевшая на шнурке. На внешней стороне чаш для смачивания кисточек часто делались надписи, которые напоминали писцу, что перед тем, как приступить к работе, ему следует совершить возлияние несколькими каплями воды в честь Имхотепа, обожествленного мудреца, который построил ступенчатую пирамиду в Саккаре во время правления III династии. Однако большая часть палеток писцов находилась под покровительством Тота, бога письменности, счета и мудрости. После уроков Тутанхатон с друзьями занимались физическими упражнениями: плаванием или борьбой. Он также обучался стрельбе из лука и, возможно, верховой езде на чистокровных лошадях, которых дарили его отцу правители Востока. Египтяне не слишком любили ездить верхом, и эти уроки скорее были исключением из общего правила. Обычно фараон изображался на колеснице, запряженной скакунами.
Приобретя основы знаний, маленький принц начинал осваивать такой предмет, как словосложение; самые мудрые и образованные ученые указывали ему, насколько важно уметь правильно излагать свои мысли:
Что ты получишь за один день в школе, останется
навечно... работа, проделанная там, незыблема,
как горы.
Ты не принес палетку? Она отличает тебя от
того, кто гребет веслом.
Погружайся в книгу, как погружаешься в воду.
Бедность ожидает того, кто не хочет учиться.
Несмотря на хрупкое здоровье юного принца, личный «егерь» научил его охотиться в пустыне на зайцев, газелей, козерогов, антилоп и даже страусов, как это изображено на браслете из слоновой кости, украшенном сценами охоты на страуса, который был обнаружен в гробнице египетского правителя. Однако будущий царь предпочитал бегать вместе со своими собаками или сидеть во дворце, играя в сенет или в «змейку» со своими сверстниками, а порой устраивая фейерверки с помощью источника огня, который он даже взял с собой в могилу.
Тутанхатон еще не успел пройти первый цикл обучения, когда в столице Шара состоялась грандиозная церемония. Правители Ахетатона вместе с шестью дочерьми приняли всех иностранных послов в здании, специально выстроенном для этого случая. При дворе Малькаты уже долго ходили мрачные слухи, и придворные умоляли царицу Тии вмешаться и поддержать шатающийся трон. Аменхотеп III умирал (мумия царя свидетельствует о плохом состоянии его зубов, что вылилось в различные осложнения) и потерял интерес ко всему окружающему. Верховные жрецы Карнака снова подняли голову. Ситуация в Азии тоже оставалась напряженной. Послания, которые союзники направляли Аменхотепу III и его соправителю, оставались без ответа. Двор оставался безразличным к вторжению хапиру, подстрекаемых Лабайя, принцем караванов, в Палестину и к регулярным набегам на Сирию хеттского царя, Суппилулиумы. На севере Сирии ряд провинций уже обрели автономию благодаря предательству царя Амора по имени Азиру, который приходился сыном Абдиаширте. Дань, выплачивавшаяся провинциями, присоединенными к Египту в результате завоеваний Тутмоса III, теперь поступала крайне нерегулярно. Тии с беспокойством следила за тем, как ее муж увядает, и отчетливо понимала, что ее сын-еретик обязан что-то предпринять, дабы положить конец разговорам и пркончить с опасной ситуацией, угрожавшей всему царству. Теперь очень мало азиатских послов прибывали с богатыми подарками, и эти подношения царский казначей приобщил к дани, которая только что поступила от царя Ми-танни. Нубийцы оставались преданными союзниками, тем лишний раз доказав (если нужно было это доказывать) преданность южных народов потомкам Юйи и Туи.
Эту церемонию, которую иногда называют парадом, или сценой принятия даров, двенадцатого года, состоявшуюся, если надписи прочитаны правильно, на восьмой день второго месяца зимы, многие ученые рассматривают как момент фактического вступления Эхнатона на трон сразу же после смерти отца. Письмо (№ 27, издание Кнуд-сона) от митаннийского царя Тушратты Эхнато-ну (Напхурия), в котором он одновременно говорит о погребении Аменхотепа III и восшествии на престол Эхнатона, датировано в архивах днем его поступления в Фивы. Этот документ, как мы уже упоминали, большинство исследователей датируют двенадцатым годом правления, хотя другие, и в их числе сэр Алан Гардинер, читают в дате только одну цифру 2. В таком случае похороны Аменхотепа III должны были предшествовать «параду чужеземных подношений», который мог быть просто частью коронационной церемонии. Но тогда трудно объяснить, почему принцесса Мекетатон стоит рядом с пятью сестрами на параде и каким образом после ее смерти, наступившей, по-видимому, в конце означенного года, на ее саркофаге оказались печати ее деда и ее отца.
Это самый туманный период в жизни Тутанхамона. Две главные загадки, над которыми ломают голову исследователи: имело ли место совместное правление Аменхотепа III и Аменхотепа IV? И следует ли Напхурия рассматривать как коронационное имя Аменхотепа IV на аккадском языке или как редко встречающееся написание имени Небхепруре, коронационного имени Тутанхамона? Опять же возникает вопрос, не могли ли после смерти Аменхотепа III фиванцы, враждебно относившиеся к ереси Эхнатона, намеренно отдать предпочтение молодому Тутанхамону как наследнику отца и игнорировать еретического хозяина Ахетатона.
Эта теория могла бы объяснить, почему Эхнатон в свою очередь прибегнул к совместному правлению (вместе со Сменхкаром), подчеркнув тем самым свое превосходство как старшего царя. Не учитывая все эти возможности и не подчеркивая всякий раз сложности, возникающие при сопоставлении разных документов, порой противоречащих друг другу, нельзя судить о проблемах, связанных с историей Тутанхамона, объективно.
Не делая никаких выводов, давайте, по крайней мере, отметим, что среди всех амарнских находок обнаружено только одно указание на дворец Сменкхара, а о дворце Тутанхамона упоминаний вовсе нет. В целом имена Тутанхамона и Анхесенпаатон чаще упоминаются в материалах из северной части города, из владений Нефертити.
С большой долей условности можно предположить, что во время проведения знаменитого амарнского парада царь, сменивший Аменхотепа III, вероятно, был Эхнатон, который, невзирая на свою клятву никогда не покидать еретическую столицу, посетил южный город Малькату и жил там в своем дворце, который назывался, как это следует из письма под № 27 Тель-эль-Амарны, «замком (Пабекен) возрадующегося на горизонте (Хай-ем-ахет)». Возможно, Эхнатон приехал на похороны отца. Если он и столкнулся с враждебностью малькатского двора, то определенно не встретил противника в лице родной матери Тии, которая всегда, вероятно, выступала в роли посредника между двумя дворами и дипломатично старалась поддерживать у Тушратты из Митанни дружеское расположение к своему старшему сыну. Несомненно, именно Тии Тушратта присылал подарки и именно к ней он обратился, узнав о смерти Аменхотепа III, с пожеланием крепить связи между их двумя странами. В результате принцесса Тадухипа была направлена в гарем нового царя (Напхурия—Эхнатон).
К девятому году правления у Эхнатона уже была вторая жена по имени Киа, но между ним и Нефертити по-прежнему царило полное взаимопонимание, когда они после парада чужеземных подношений, в конце двенадцатого года правления, плакали вместе над безжизненным телом маленькой Мекетатон. Барельефы в царском некрополе Ахетатона, на которых дважды изображена эта трогательная сцена, уникальны для Египта. Изображение погребальной камеры говорит нам больше: в то время как царственные родители и придворные оплакивают умершую принцессу, некая женщина покидает комнату, прижимая к груди новорожденного. Можно предположить, что Мекетатон пс гибла при родах, выйдя замуж за родного отца, и ее примеру через несколько лет последует его третья дочь.
Если у Аменхотепа III был собственный дворец в городе Шара, то и Тии имела свой, упоминания о котором часто встречаются на находках Тель-эль-Амарны.
Следовательно, напрашивается вывод, что после смерти мужа Тии часто жила там подолгу, хотя основной ее резиденцией оставалась Мальката. У Тии были также многочисленные поместья, разбросанные по всему Египту, и она могла забрать Тутанхамона после смерти его отца не только в Тель-эль-Амарну. Однако существование в Ахетатоне дворца, отведенного маленькой Бакетатон, заставляет предположить, что матери-королеве приглянулся город Шара. Именно в этом дворце она заказала скульптору Юти портрет младшей дочери, Бакетатон. Амарнская царственная чета оказывала влиятельной Тии всевозможные знаки внимания, и пиры, устраиваемые в честь вдовствующей царицы, были достойны того, чтобы запечатлеть их на стенах гробницы Хюи, ее управляющего в Тель-эль-Амар-не. На одной из росписей царица Тии со своей дочкой Бакетатон сидят, повернувшись лицом к наследникам правителя. Можно предположить, что среди них присутствовал и Тутанхатон, но в соответствии со строгими правилами на рисунке он не изображен. Рядом с Нефертити за роскошной трапезой сидит близкая родственница Тутанхатона и будущая его жена Анхесенпаатон. Тии подносит к своим губам кубок, но что касается еды, то здесь скульптора остановил фиванский этикет и он не осмелился представить столь высокую особу за таким занятием. Зато он изобразил, как Эхнатон, Нефертити и их маленькие дочери впиваются зубами в сочные куски жареной утки. Хотя на присутствие молодого принца указывает множество надписей, обнаруженных в развалинах города, фактически он не присутствует ни в одной из сцен амарнской жизни, представленных на барельефах гробниц или на стелах еретической семьи в Ахетатоне, ни даже рядом с Тии и Бакетатон, когда старший сын вводит царицу-мать в храм, сооруженный для нее — «Опахало Ра», — который она видела еще недостроенным во время своего последнего визита вместе с Аменхотепом III.
В Фивах юный принц снова стал ходить в школу. Если некоторые из нубийских вельмож носили в ушах золотые кольца, то их дети предпочитали длинные серьги с кисточками, и Тутанхатон, подражая младшим двоюродным братьям и сестрам, надевал их в детстве и отрочестве; подобные серьги были обнаружены в его гробнице, и вставленные в них фигурки показывают, что он продолжал носить их, став фараоном. Но и будучи фараоном, он оставался ребенком, и ему, вероятно, приходилось учиться. У него были хорошие старшие друзья, в том числе двое «детей Капа», которые присутствуют на изображениях данного периода: Хай представлен на стенах храма Кавы в Судане и Хикнефер, знакомый нам по рисункам на стенах гробницы Хюи, наместника Нубии, и по изображениям на стенах собственной гробницы в Тошка.
Тутанхатон теперь пишет свои упражнения красной тушью, и, поскольку ему суждено править страной, как принцу крови, учителя занимаются с ним особенно старательно и относятся к нему строго. Вскоре ему придется решать задачи, которые поставят в тупик самонадеянного ученого, писца Хори. Он уже может легко определить, сколько людей потребуется для доставки обелиска длиной в 60 ярдов, и вычислить пропорции пандуса, необходимого для его подъема. Пройдет совсем немного времени, и ему придется планировать военную экспедицию и отвечать на вопросы относительно географии Сирии. Он умеет складывать и вычитать целые числа и дроби, а при умножении использует систему, которой в Европе пользовались вплоть до конца Средневековья. Конечно, он знал, как вычислить площадь любого треугольника, хотя от него еще не требовали определять объем усеченной пирамиды. Он был способным учеником и в конце второго цикла обучения мог стать «писцом, которому вручили письменный прибор», то есть, говоря современным языком, закончил школу с золотой медалью.
Тии, царицу-мать, все больше беспокоили напряженная ситуация и угроза переворота в Тель-эль-Амарне и в Фивах. После смерти Аменхотепа III и второй дочери Эхнатона в городе Шара возникли серьезные проблемы. Во-первых, по всей стране оспаривалось право Эхнатона на трон. У Тутанхатона были свои сторонники в Фивах, где,
под крылом царицы Тии, его по-прежнему считали законным преемником Аменхотепа III. Жрецы дмона объединялись вокруг него, и даже существуют предположения, что они пытались добиться расположения прекрасной Нефертити. Но Эхнатон, едва завершилось строительство павильона во славу Атона вблизи священного озера Карнака, повел яростное наступление на большинство египетских богов, в особенности на Амона и близких ему божеств, жрецы которых представляли угрозу для его власти и идеалов, им исповедуемых.
Повсюду от дельты Нила до Судана отряды рабочих низвергали и калечили статуи божеств и стирали их имена, а главное — изничтожали всякое упоминание о «богах» во множественном числе. В священных картушах с именами родного отца Эхнатон оставил только его коронационное имя Небмаэтре, которое не содержало вокабулу ненавистного бога; его гнев, однако, не коснулся богини Маат, дочери Ра. К ней он всегда относился с уважением и делал упор на новое толкование этого божества как «дыхания божественной жизни», двойника бога Шу, который оживлял все существа. Он даже приказал удалить из гробниц фиванской знати изображение священного гуся Амона. В Иераконполе он разрушил статую богини-коршуна Нехбет, а в Нубии — плоскую статую бога Мина. Таким образом была объявлена открытая война, и хотя Эхнатон мог поздравить себя с тем, что у него есть Маху, начальник стражи, который защищает город от воров-бедуинов и политических противников, его повсюду подстерегала измена; и армия если не выступала против него, то и не была так преданна, как ему хотелось бы. Министр иностранных дел в Ахетатоне, Туту, по-прежнему оставлял без ответа письма азиатских союзников, которые просили помощи и позднее погибли, так ее и не получив. Самая печальная и трагическая из этих историй связана с именем преданного принца Риб-Адди, царя Библа, который заплатил жизнью за свою исключительную преданность фараону, тогда как Азиру можно заподозрить в двурушничестве: он боялся, что хеттский царь вторгнется в Тунип (Алеппо). Но в глубине души надеялся на это. Вторжение стало началом большой сирийской войны, развязанной принцем хати (хеттов).
На пятнадцатый год своего правления Эхнатон перестал появляться с Нефертити на улицах Ахетатона и больше не воздвигал в домашних молельнях для своих любимых слуг стелы, служившие гарантами вечной жизни. В течение более чем одиннадцати лет царская чета олицетворяла собой реформу, за принятие которой боролся Эхнатон. Когда горожане, придворные и крестьяне видели проезжающих мимо царя с царицей, взявшихся за руки, они начинали верить, что, покуда здравствует возлюбленная Атоном пара, с ними ничего не случится. И если на стене каждой погребальной молельни солнце светило не только над царем и царицей, а также над дворцом и храмом, это был не просто образ, но наглядное подтверждение того, что создатель обитает в доме самого благородного из своих творений. На дворцовых стелах эта тема была выражена еще более ясно: по аналогии с храмовым пилоном, над которым вставало солнце, с левой стороны располагался царь, мужской элемент, соответствующий южной башне, а с правой — женский, подобно северной башне. Над ними только для них одних шар рассеивал свои лучи, которые оканчивались крохотными ладонями, держащими символ жизни. Вокруг них — принцессы, плод союза, освященного божественным дыханием. Два начала — мужское и женское — были связаны неразрывно, и каждое из них само по себе не могло обеспечить вечный цикл в жизни Египта.
Затем, внезапно, Нефертити перестала появляться рядом с царственным супругом. Оставил ли ее Эхнатон? Или, наоборот, царица отреклась от ереси, которая вела династию к катастрофе? Она присоединилась к сторонникам Тутанхатона, поняв, что это — единственная надежда вернуться в вечный Египет ее детства, который она страстно любила. Возможно, сразу же после смерти Тии в Малькате Нефертити, при поддержке «Божественного отца, Эйэ, и «кормилицы», Тей, решила спасти египетскую корону, передав ее самому младшему сыну Аменхотепа III, Тутанхатону. Шел пятнадцатый год амарнского правления. Начиная с этого времени в южном районе Ахетатона — Мару-Атон, где жил еретик Эхнатон со своим соправителем Сменхкаром, предположительно, сыном Аменхотепа III и Ситамун или одной из его вторых жен, сложилась странная ситуация. Эхнатон выдал за молодого человека свою старшую Дочь, Меритатон, и нарек новобрачных одним из Двух имен царицы Нефертити: Нефернеферуатон.
Он также приказал повсюду изображать Меритатон, а не свою жену Нефертити.Теперь он особенно чурался магии, и изразцы его южного дворца украшают кусты с яркими цветами, над которыми кружат дикие утки (им больше не угрожали бумеранги, поскольку они отныне не считались воплощением демонов), и резвые телята паслись на фоне буйной растительности.
Нефертити удалилась в северный конец города, где возле караульни располагался ее дворец «Замок Атона», или Хататон. Это был роскошный ансамбль, каждое строение которого, вплоть до птичника, было украшено самыми прекрасными «натуралистическими» фресками, из всех когда-либо обнаруженных в египетских развалинах; на этих изящных картинках дикие голуби мирно сидят в зарослях папируса и зимородки ныряют в воду. Очевидно, в этом дворце жили и три дочери Нефертити; старшая, Меритатон, была замужем за соправителем Эхнатона Сменхкаром. Сам царь настолько подпал под влияние собственных мистических построений, что, лишившись Нефертити, своей женской половины, чья знаменитая тиара так замечательно гармонировала с красной короной Севера, повелел изображать себя на стелах в компании своего соправителя и сводного брата (или брата); подобная двусмысленная подмена иногда рассматривается как доказательство того, что между ними существовала такая же скандальная связь, как между Адрианом и Антонием. Фактически же Эхнатон просто дошел до крайности в своем стремлении воплотить собственный идеальный принцип, согласно которому вечное начало жизни нисходит от Шара к паре, которая сама по себе служит залогом вечного всесилия Шара.
Третья дочь царицы, Анхесенпаатон, выданная замуж за родного отца, когда ей было одиннадцать лет, к шестнадцатому году его правления родила принцессу Анхесенпаатон Ташери, в честь которой на левом берегу реки, около Гермополя, немедленно было сооружено «Опахало Ра». Эхнатон, таким образом, сделал свою дочь будущей потенциальной правительницей Египта.
Осознал ли царь, в конце концов, насколько непримиримая позиция, занимаемая им в последние несколько лет, ускорила его падение? Формальное введение Сменхкара в должность, вероятно, происходило не в Фивах, а в Ахетатоне, поскольку коронационный зал к югу от большого дворца Эхнатона был сооружен специально для этого случая. Соправитель получил новое имя — Анхепруре. Не тогда ли старший царь отправил его в поездку по стране, чтобы попытаться хоть как-то восстановить свою утраченную отчасти власть? Доказательств, подтверждающих эту точку зрения, мало, кроме того факта, что в Мемфисе Сменхкар воздвиг храм в честь бога Атона.
Весьма немногочисленные документы, в которых упоминается имя Сменхкара, не дают почти никаких сведений об амарнском семействе. Остается только предположить, основываясь на винных кувшинах с его именем, что Сменхкар первую часть своего трехлетнего совместного правления провел в северном дворце. К тому времени разрыв с царицей Нефертити был еще неполным, и некоторые исследователи говорят, что она скрыла свою неприязнь к новому соправителю и попыталась убедить его отправиться в Фивы, где подготавливалось его убийство. Однако это только предположения.
Несомненно, однако, что два соправителя Тель-эль-Амарны пытались упрочить отношения с Фивами. Была ли это отчаянная попытка примирения с духовенством династического бога? Или же Сменх-кар старался таким образом сделать свои права на трон более весомыми по сравнению с притязаниями Тутанхатона? В любом случае некое примирение с Фивами было достигнуто, о чем свидетельствует существование храма (возможно, заупокойного), воздвигнутого в честь Сменхкара, о котором говорится в надписи на фиванской гробнице Пере, датированной третьим годом правления Сменхкара, и ссылки на молитвы, обращенные к Амону, в этом храме. Скульптурная группа, изображающая Сменхкара и Меритатон, фрагмент которой находится в Лувре, по всей видимости, относится к данному периоду. На голове правителя хорошо сохранившийся «немеет», «головной убор Осириса», который исключает возможность того, что подобное изображение предназначалось для еретического города.
Однако временное пребывание Сменхкара в Фивах (если оно и имело место) не помешало ему поклоняться Атону, ибо он сохранил титул Нефернеферуатон, «единственный возлюбленный Ра», который, как мы знаем, прежде был закреплен за самой царицей Нефертити.
Сегодня трудно сказать, где умер Сменхкар, в Фивах или в Тель-эль-Амарне. Однако псевдогробницу царицы Тии (№ 55 в Долине царей) можно счесть временной и наспех сооруженной гробницей молодого царя. В любом случае она содержала, среди прочих царских реликвий, погребальный инвентарь из заупокойного храма Сменхкара, который затем был оттуда украден и использован при погребении Тутанхамона. На небольшом золотом саркофаге, содержащем внутренности Тутанхамона, видны следы имени Сменхкара. Кто может объяснить, почему полосы золота, опоясывающие гроб Тутанхамона, были также изъяты из погребальных принадлежностей Сменхкара? Можно себе представить, что для погребения Тутанхамона были использованы украденные погребальные украшения, но зачем кому-то понадобилось брать столь интимные вещи, как саркофаги для мумии и внутренностей, которые молодому царю, обладавшему несметным богатством, совершенно не требовалось похищать у трупа. История не знала более кощунственного деяния! Чем руководствовался «Божественный отец», Эйэ, который нес ответственность за погребение Тутанхамона?
Некоторую ясность в амарнскую проблему могло бы внести решение загадки этой гробницы, которая, как первоначально предполагалось, принадлежала царице Тии. Одна из главных трудностей, связанных с ней, — это проблема идентификации мумии.
Теодор Дэвис, богатый археолог, который открыл гробницу в 1907 г., не сумел описать свои находки с необходимой научной точностью. В то время изображение царицы Тии и ее сына на золоченой деревянной панели, обнаруженной в гробнице, и предварительные исследования, якобы указавшие на женский таз мумии, навели ученых на мысль, что это тело царицы Тии. Позднее, когда специалист по египетским мумиям Эллиот Смит идентифицировал кости как принадлежащие мужчине с признаками водянки головного мозга, возраст которого не превышал двадцати пяти лет, первое предположение было опровергнуто. В 1933 г. д-р Дерри повторно осмотрел скелет, который после заключения, вынесенного Эллиотом Смитом, стали считать скелетом Эхнатона. Дерри не обнаружил признаков водянки головного мозга, зато указал, что череп относится к тому же типу, что и череп Тутанхамона, и принадлежит мужчине не старше двадцати трех лет. Этот вывод подтверждал мнение ряда археологов, что мумия принадлежит Сменхкару, брату Тутанхамона. С 1947 г. их точка зрения опять оспаривается, и новые аргументы выдвигаются в пользу того, что это все-таки мумия Эхнатона. К единому мнению исследователи по-прежнему не пришли.
Один факт, однако, не вызывает сомнений: собственно саркофаг принадлежал знатной даме, возможно принцессе, но не царице. Не исключено, что он предназначался для принцессы Меритатон, старшей дочери Эхнатона, до того, как она вышла замуж за Сменхкара. Подобным образом канопы, используемые для царя, первоначально также предназначались для принцессы: змея фараона определенно была добавлена на надбровье его головного убора. Саркофаги также были приспособлены для нового владельца, царя еретического периода. Но кого именно? Надписи и беспорядочное содержимое гробницы не дают нам четких указаний на то, кто занимал ее последним.
Возвращаясь к мумии, следует отметить, что очень широкий, и очевидно женский, таз послужил аргументом в пользу идентификации мумии как принадлежащей Эхнатону. На память невольно приходят знаменитые статуи, представляющие царя-еретика в образе Осириса, воздвигнутые им в начале правления, где очень четко прослеживаются эти женские характеристики. Но достаточно ли этого? Подобный аргумент можно привести и в пользу принадлежности мумии Сменхкару. Исследователи обратили внимание на еще одну особенность: положения рук мумии указывают на царственную особу женского пола: левая рука согнута на груди, а правая лежит вдоль туловища. Все это, конечно, заставляет вспомнить о скандальных домыслах в отношении Сменхкара, приведших в замешательство египтологов. Я полагаю, что эта позиция служит наглядным выражением усилий Эхнатона, пытавшегося передать Сменхкару мистическую роль Нефертити как «половины» царской четы. Не таким уж невозможным кажется предположение, что руки молодого соправителя на смертном одре были расположены таким образом, чтобы увековечить символическую роль, которую Эхнатон, в своей мистической глупости,
ему навязывал.
Смерть Сменхкара последовала сразу же за кончиной Эхнатона, вероятно, самое раннее, на семнадцатом году правления последнего, хотя отдельные авторы называют восемнадцатый или даже двадцать первый год. Все эти даты сомнительны, равно как и возраст, в котором он умер. Одни исследователи утверждают, что Эхнатону в то время исполнилось сорок семь лет, но те, кто считает, что мумия в гробнице под № 55 принадлежит царю-еретику, соглашаются с новейшими медицинскими данными, показывающими, что ему было лет двадцать пять — двадцать шесть! В соответствии с данной гипотезой, как мы упоминали выше, Эхнатон должен был приняться за осуществление своей реформы в возрасте девяти лет!
Молодой соправитель мог быть похоронен в некрополе южного города, но там, где Дэвис наткнулся на мумию. С другой стороны, до сих пор никто не знает, где умер еретик. На фрагментах его большого саркофага, обнаруженных в гробнице, которую он возводил для себя в царском некрополе Ахетатона, по четырем углам изображена царица, а не четыре богини — хранительницы Египта, и четыре стенки саркофага украшены горельефом Шара, рассеивающего свои лучи. Если верить клятве царя, ничто, даже смерть, не заставило бы его покинуть родной город, и единственная гробница, приготовленная для него, находилась в Тель-эль-Амарне. В каком-нибудь другом месте, следовательно, его могли похоронить только в сооруженной наспех гробнице. Из-за отсутствия доказательств невозможно прийти к окончательному заключению, но нельзя не задаться вопросом, откуда берутся ушаб-ти Эхнатона, которые появляются периодически на рынке в течение последних нескольких лет.
Следовательно, фараоны Амарны оба умерли в один и тот же год. Царицу-мать, Тии, должны были похоронить с большой помпой в Долине царей, и ее мумия, вероятно, лежит в погребальной камере, выстроенной для нее Аменхотепом III в его собственной гробнице; скорее всего, могилу разграбили, и ее содержимое частично перекочевало в гробницу под № 55 в Фивах.
Остается самая знаменитая из цариц — Нефертити, и о ней мы знаем меньше всего. Дату ее смерти нельзя назвать более-менее точно, и мы не можем судить с уверенностью ни об одном из событий ее жизни, исключая ее развод с царем и переезд в северную часть города. Известно, что ей принадлежал дворец, в надписях которого часто упоминается имя Тутанхамона; установлено, что Тутанхамон находился при ней в течение нескольких лет и был с ней, когда женился на ее третьей дочери, Анхесенпаатон, своей племяннице и также невестке, которая была примерно на два года старше его. Годом раньше она родила дочь от родного отца, за которого вышла замуж в одиннадцать лет.
На стороне Нефертити стояли «Божественный отец», Эйэ, ее предполагаемый отец, и ее «кормилица», Тей. Их главная задача состояла в том, чтобы возвести на трон прямого наследника и тем самым избавить Египет от религиозных войн или кровавых репрессий против поклонников Атона после смерти еретика. Перед смертью неистовый мистицизм Аменхотепа IV перешел в помешательство, и он расправлялся с изваяниями богов и их жрецами, отчего его стали называть не иначе как «великий подлец».
Последний из оставшихся в живых сыновей Аменхотепа III, Тутанхатон, по-видимому, жил в южном городе, и его право на трон не подвергалось сомнению. Возведя на трон столь юного правителя, жрецы Амона смогли бы восстановить былое могущество, и с момента смерти старого царя они рассматривали Тутанхатона как нового сына солнца, несмотря на присутствие Эхнатона в Тель-эль-Амарне. Подобную позицию занимали многие, и даже некоторые чужеземные правители предпочитали вести переписку с Тии, его матерью, которая жила при его дворе, а не сноситься с еретиком.
Тутанхатон, таким образом, стал пешкой в большой игре, затеянной «Божественным отцом», Эйэ. После погребения последнего еретического владыки стало очевидно, что новый царь будет коронован в Фивах, где ему предоставлено право воссесть на троне Гора, поскольку он выполнил окончательный завет своего отца, Осириса, и обеспечил себе бессмертие, пройдя через ритуал «открытия уст и очей».
Мудрый царский писец, Эйэ, вероятно, давно предвидел эту ситуацию и строил соответствующим образом свои планы. Жрецы Амона уже не могли пользоваться безраздельной властью без поддержки армии, которая исполняла важную роль, охраняя границы Египта и обеспечивая прохождение торговых караванов по всему восточному миру. Пост начальника колесничих (элитных войск того времени) давал Эйэ огромную власть над военными, и не приходится сомневаться, что он вступил в молчаливый сговор с военачальником Хоремхебом, официальным защитником владений Египта в Азии. Эйэ, утвердив на троне «своего» принца, получил, таким образом, возможность отстаивать интересы последних и наиболее дальновидных союзников амарнской семьи.
Чтобы придать фараону девяти лет хотя бы видимость мужественности, которая требовалась от «Быка Египта», мальчика женили на принцессе, божественное происхождение которой было должным образом подтверждено ее недавним браком с родным отцом. Выдав Анхесенпаатон за Тутанхатона, Фивы готовились к коронации своего нового царя.
.
Глава 4 Глава 6