Глава7 СМЕРТЬ ЦАРЯ И ПРИГОТОВЛЕНИЯ К БЕССМЕРТИЮ
1343 г. до н, э.
Анализ мумии показывает, что Тутанхамону было от восемнадцати до двадцати лет, когда он умер. Это позволяет установить приблизительную дату его коронации — девятый год его жизни, поскольку, помимо девятого года, который появляется на сосудах с вином, никакой другой даты не указано.
Неизвестно, умер ли царь в результате болезни, несчастного случая или убийства; мумия не позволяет это установить, но, учитывая ранние смерти двух его предшественников и братьев, Аменхотепа IV — Эхнатона и Сменхкара (последний, очевидно, скончался, не достигнув двадцати пяти лет), можно заключить, что последние потомки Тутмо-са IV отличались хрупкостью и слабым здоровьем.
Тем не менее фрукты и цветы на могиле Тутан-хамона, в частности мандрагора и василек, которые расцветали в Египте в марте и апреле, однозначно указывают сезон его кончины. Его похороны, очевидно, приходились на весну, а его смерть должна была наступить приблизительно за семьдесят дней до этого — время, требовавшееся для мумификации. Таким образом, последний сын Аменхотепа III скончался где-то в январе 1343 г. до н. э., к безмерному горю своей семьи, друзей и малькатского двора. Молодая вдова не пожелала выбрать среди окружения нового мужа и передать ему скипетр Египта. В этой ситуации «Божественный отец», Эйэ, направлявший и поддерживавший монархов со времени ереси, стал правой рукой Анхесенамон, вынужденной исполнять царские обязанности.
Между тем предстояло погребение царя; сыну бога, «божественному воплощению» нужно было помочь воссоединиться с создателем — Шаром. Эйэ был знаком с установленным ритуалом и хотел сам надзирать за приготовлениями к «отправлению в вечность» Тутанхамона, лишив этой привилегии жрецов Амона. И хотя он сумел короновать юного царевича и помогал тому править страной, как и прежде поступали его предшественники, обеспечить фараону бессмертие оказалось куда сложнее. Эйэ не забыл, сколь драматически проходили похороны Нефертити, еретика Эхнатона и, наконец, Сменхкара.
Тутанхамон, ставший одним из основателей храмов в Каве и в Фарасе, что в Нубии, и святилищ в Карнаке и Луксоре, взойдя на престол, также время от времени размышлял о сооружении собственного заупокойного храма к западу от Фив, предполагая одновременно построить рядом с ним личный дворец, — это было в традициях того времени, судя по обнаруженным в данном районе останкам заупокойных монументов Эйэ, Хоремхеба, Рамзеса II и Рамзеса III.
Не исключено, что один из двух анонимных храмов, следы которых имеются позади погребального участка Аменхотепа III, принадлежал Тутанхамону. Так или иначе, на двух великолепных статуях и по сей день сохранились следы росписей; они вырезаны из красного кварцита Гебель-эль-Ахмара, что вблизи Мемфиса, и, очевидно, прибыли из его таинственного святилища. Эти подобия молодого царя присвоил сперва Эйэ, затем Хоремхеб, в заупокойном храме которого их и обнаружили американские археологи; одна из статуй в настоящее время выставлена в Каирском музее, другая — в музее «Метрополитен».
Однако Тутанхамон, несомненно, думал о своей гробнице; и хотя в восемнадцать лет мало кто размышляет о смерти, для каждого египтянина кончина являла собой желанную трансформацию, переход к истинной, вечной жизни. Она означала не совершенный конец, а лишь неизбежный этап на пути к бессмертию; и чтобы путь этот был ровным и гладким, требовалось только соблюсти установленный ритуал. В результате гробница и ее внутреннее убранство приобретали исключительное значение. Возможно, молодой царь или один из придворных выбрали место для нее в Долине царей и приготовились соорудить там длинную гробницу. Действительно, имеется гробница, вырубленная прямо в скале и напоминающая гробницу Эхнато-на в Тель-эль-Амарне, с ее рядом камер и коридоров; она сооружена таким образом, что солнце проникает внутрь и освещает погребальную камеру. Однако в ней похоронен Хоремхеб.
Впрочем, можно предположить, что гробница, предназначавшаяся для Тутанхамона, но еще не оконченная к моменту его смерти, затем была захвачена Эйэ, и не приходится сомневаться, что впоследствии ее разорили по приказу Хоремхеба, в результате чего изображения старого монарха и его жены Тей были совершенно обезображены.
Какой бы из этих склепов ни сооружался для молодого царя, после его смерти работы сразу же были прекращены и строители принялись возводить гораздо более скромную могилу, общий план которой в целом повторял конструкцию царских гробниц Тутмосов, устройство которых уже продвинулось далеко вперед. Вероятно, это была предполагаемая гробница «Божественного отца», Эйэ, который, таким образом, пользовался правом, периодически предоставлявшимся некоторым «родственникам фараона». Семидесяти дней, требовавшихся для мумификации, оказалось достаточно, чтобы закончить все работы по ее сооружению.
Эйэ обратился с просьбой к хранителю царских сокровищ, Майю, также отвечавшему за работы в некрополе, лично проследить за возведением этого погребального храма, и Май, который, видимо, был близок к молодому царю, приложил к делу максимум рвения. Поскольку Май был «слугой его величества, делающим то, что полезно для хозяина», он приказал одному из своих наиболее искусных ремесленников изготовить погребальный дар, который навечно засвидетельствовал его преданность царственной особе.
Это — миниатюрное изображение царя, лежащего на похоронных дрогах, украшенных головами львов, оно являет собой настоящий шедевр. Цветовые мазки очерчивают облик правителя и двух птиц по бокам, каждая из которых простирает крыло над его руками, сложенными на груди, как бы заботливо оберегая ушедшего. У птицы справа — человеческая голова, что типично для изображений душ умерших египтян. По левую руку — сокол. Вдоль всего ложа идут надписи, воспроизводящие имена и титулы Майя. В гробнице царя обнаружено немного подобных личных даров. Однако Май все же был не единственным другом, подношения которого легли в гробницу вместе с царем: среди предметов, представленных «царским писцом, носителем опахала по правую руку царя», военачальником Нахтмином, найдено пять маленьких ушабти (погребальных статуэток), изображавших умершего царя в привычном головном уборе.
Нам мало что известно об этих двух людях, имена которых навечно связаны с эфемерным существованием Тутанхамона, но несколько памятников, в настоящее время хранящихся в Лейденском и Берлинском музеях, а также в Лувре, помогают нам понять ту роль, которую они играли в конце амарнской эпохи. Позднее мы встретимся с Нахтмином — «правой рукой» Эйэ, ставшего царем; и спустя три тысячи лет мы сможем пронаблюдать, как развивалась карьера Майя: он превращается в одного из богатейших вельмож и влиятельного министра финансов Хоремхеба.
Во всяком случае, они — единственные египтяне не царского происхождения, имена которых можно обнаружить на почти двух тысячах предметов, составляющих погребальные сокровища Тутанхамона. Здесь мы располагаем точной информацией, хотя происхождение всего остального остается большей частью невыясненным.
Сам по себе дар Майя — выражение в сжатой форме драмы, разворачивающейся после смерти и приносящей славу ушедшему. Лежащее навзничь тело мертвого человека сохраняли от разложения путем бальзамирования; его земная и зримая проекция располагалась между двух начал, связующих его с вечностью: минувшим и грядущим. Птица с человеческим лицом — Осирис, первый бог, воплотившийся на земле, который умер ради того, чтобы божественный народ мог существовать вечно; сокол, замечательный, напоминающий о движении образ Гора на горизонте, олицетворяет новую жизнь. Вместе они воплощали двойственный принцип «двух душ» умершего, души вечера и души завтрашнего дня; смены дня и ночи, которой египтяне, оперируя множеством символов и признаков, стремились найти объяснение. Столь осязаемым выражением философии вечности Май заслужил, чтобы его помнили.
Вклад военачальника Нахтмина — совершенно иного рода. Возможно, он был связан родственными узами с «Божественным отцом», Эйэ, или даже с самим Тутанхамоном, так как одна из его посвященных царю статуэток носит такую надпись: «слуга, который возрождает имя хозяина». Акт возрождения имени мертвого во время обряда погребения является исключительным правом старшего сына, а в случае отсутствия такового — дочери. Можно предположить, что, поскольку Тутанхамон умер бездетным, проводил эту церемонию его самый близкий родственник или же самый преданный друг. Так или иначе, из надписей ясно, что Нахтмина с царем связывали прочные узы. И все же в день похорон последние магические действия над мумией осуществлял другой военачальник: Эйэ, «Божественный отец», объездчик царских лошадей, взял на себя эту роль, руководствуясь государственными соображениями.
Когда было объявлено о смерти фараона, весь Египет облачился в траур. Новость быстро распространилась по обоим берегам Нила, и люди говорили: «Гор соединился с Шаром». Во дворце, в домах духовенства и знати работа прекратилась, и египтяне, склонившись, оплакивали кончину Тутанхамо-на. Царица и царственные принцессы рыдали и голосили, а затем, как только тело было доставлено в «золотой чертог», в шатер, где жрецы с помощниками готовились совершить бальзамирование, вся страна погрузилась в безмолвную скорбь и пост, отказавшись от любых проявлений радости и веселья. Мужчины из ближайшего окружения усопшего фараона не брились до самого дня похорон.
Мастерские на западном берегу Фив, где жили мастеровые и рабочие некрополя, трудились не покладая рук, чтобы успеть все подготовить ко дню погребения. Конечно, в число многочисленных сокровищ, которые полагалось класть вместе с усопшим царем, входило немало изделий из самого дворца, в частности, как того требовали погребальные обряды, семейные драгоценности и мебель, принадлежавшая царю, когда тот был ребенком. Также в гробницу помещались разные специальные предметы, долженствовавшие способствовать переходу умершего в другой мир. Итак, в период мумификации многим искусным мастерам пришлось немало потрудиться.
Однако те, кто впервые обнаружил эти сокровища, и египтологи, впоследствии изучавшие загадку Тутанхамона, установили, что в храм Тутанхамона попали некоторые из погребальных предметов гробницы Сменхкара. Например, на небольших золотых саркофагах, в которых хранились внутренности царя, и на ряде надписей, нанесенных на пелены мумии, можно разобрать стертое имя Сменхкара. Отдельные эксперты полагают, что гробница Сменхкара частично лишилась своего содержимого по приказу Эйэ приблизительно девятью годами ранее, к выгоде Тутанхамона.
Тутанхамон не порвал с амарнскими реформами, когда обосновался в Фивах; скорее период его правления можно назвать переходным, в течение которого Атон и Амон относительно мирно сосуществовали. Официально верховным правителем вновь был провозглашен Амон. На практике им продолжал оставаться Атон, как это доказывает мумия царя, которая, в отличие от большинства мумий египетских властителей, не была осквернена грабителями древности.
В погребах Малькаты хранились вина из виноградников Атона, и самые лучшие сорта отбирались и помещались в гробницу. Ткацкие станки Тель-эль-Амарны славились своими тканями, и на присланных во дворец огромных повязках с бахромой стоят года восьмой и десятый правления Эхнатона. Эти изделия использовались для оборачивания статуй богов, которые затем помещались в ящики из черненого дерева. Так, повязка с длинной бахромой, датированная седьмым годом, покрывала великолепную статую Анубиса, установленную на сундуке у входа в «Сокровищницу».
Однако все приготовления к вечной жизни, осуществляемые в соответствии с классическими обрядами, установленными «со времен богов», вернувшись к традициям, вероятно забытым при правлении еретика, достигали цели только в том случае, если само тело, земной оплот усопшего, трансформировалось в божественный и вечный образ. Затем, в невидимом мире, все составные части личности царя соединятся с этим очищенным, неуничтожимым материальным отображением, обладающим свойствами, необходимыми для участия в гармоничных движениях космоса.
Итак, ритуал, амулеты и сам процесс мумифицирования превращают труп царя в бога Осириса, умершего, но воскресшего (Оунен-Нефер) для вечности. Действительно, мастерская бальзамирования называлась «Домом жизненной силы» (или «энергии») (Пер-Нефер), а процесс бальзамирования мог бы называться «сенефер», или восстановлением жизненной силы или энергии. По завершении всех церемоний умерший поднимался, подобно солнцу, на востоке мира из голубого лотоса (кувшинки, или водяной лилии, нефер), возвышаясь над водами первобытного хаоса. Потому последняя фраза ритуала мумифицирования служила пропуском в вечность и звучала следующим образом: «Ты снова живешь, ты снова живешь навеки, здесь ты снова обретаешь молодость на века».
В течение семидесяти дней тело умершего обрабатывали жрецы и специалисты, заново совершая то, что совершили приближенные Осириса над расчлененным телом первого царя Египта, убитого Лукавым. «Читающий» жрец надзирал за работой и повторял вслух по памяти соответствующие догматы веры в присутствии «Начальника секрета мастерской бальзамирования». «Бальзамировщик Анубиса» (черный бог с головой молодой собаки, черный — цвет возрождения) и «Старшины Бога» совершали множество сложных ритуальных манипуляций с сакральными предметами, большинство жрецов, участвовавших в обряде, называли «Ут» или «Вет».
После удаления основной части мозга через ноздри то, что осталось в черепе, растворялось с помощью определенных жидкостей. Внутренности затем вынимались через отверстие, проделанное в боку трупа, как сообщает Геродот, с помощью «эфиопского камня». Брюшная полость далее заполнялась измельченной миррой, кассией и различными ароматическими веществами, будучи предварительно промыта пальмовым вином и.пропитана благовониями. Использование ладана, однако, не допускалось. Таким образом, в теле не оставалось никаких способствующих гниению веществ, органов или жиров.
Извлеченные органы сразу же обрабатывали, дабы поместить их в круглые глиняные сосуды с крышками в виде человеческих лиц. Эти сосуды приобрели впоследствии форму идола Осириса, воздвигнутого в абукирской гавани и подобного своеобразной вазе; греки его почитали как воплощение Канопа, кормчего Менелая, умершего, как они полагали, именно там. Археологи нашли четыре таких сосуда в богато украшенном алебастровом ящике, поделенном на четыре отделения. В них лежали завернутые в материю небольшие ящички с изображениями умершего правителя, в которых хранились забальзамированные органы. На внутренней их поверхности были вырезаны магические надписи.
Тело, лишенное всего, что может разлагаться, и чисто выбритое, помещалось на семьдесят дней в сухую соду, которая впитывала в себя всю оставшуюся жидкость. После этой операции оно промывалось и высушивалось на золотом ложе в форме фигуры животного с очень длинными ножками. Это делалось для того, чтобы жрец мог проводить обряд не нагибаясь. Возможно, три золотых ложа в гробнице использовались как раз для этой цели, хотя ничто не подтверждает данное предположение.
На следующем этапе проводилось пеленание. Для этого требовались сотни ярдов очень тонкой льняной материи, чтобы она целиком закрыла всю фигуру царя. Сначала бинтовали пальцы рук и ног (каждый в отдельности), затем каждую конечность и, наконец, все тело. Далее пелены пропитывались мазями, и все это время произносились молитвы и магические заклинания. На мумию Тутанхамона мазей положили слишком много, и они сожгли почти все ткани, затронув даже кости. Уцелели только те участки, которые были защищены золотом: лицо, закрытое маской, и руки и ноги, убереженные напаличниками. Самые крупные — верхние — куски перевязочного материала также пропитывались мазями.
Мумия была буквально усыпана драгоценностями, и ирония судьбы заключается в том, что тело фараона пострадало не от воров, а от изобилия составов, которые предназначались для того, чтобы придать ему новую жизненную силу. Однако сто сорок три предмета, помещенные между повязками, отлично сохранились. Это золотые напалични-ки, сандалии, золотые кольца, ожерелья, браслеты, диадемы, кинжалы, подвески, пекторали и амулеты, вырезанные из листового золота. Не поддающийся порче металл сообщил свою силу человеку, им защищенному, мумифицированный правитель превратился в бога.
Следует, однако, указать на одну очень важную деталь, которая до сих пор остается не выясненной до конца. На груди мумии лежат две простых полосы листового золота, украшенные узлом. Фараоны на барельефах и статуях носят небольшой нагрудник с единственной такой полосой. Но боги всегда изображались с двумя полосами. Тутанхамон, следовательно, считался богом, едва оказавшись в бальзамировочной мастерской, где его труп превратили в тело вечного существа.
Обряжая мумию, бальзамировщики брили череп особым образом, чтобы придать ему вид, который имели головы верховных жрецов. Когда-нибудь станет ясно, почему череп Тутанхамона был обработан совершенно иначе, нежели у большинства других властителей, обнаруженных в тайнике Дейр-эль-Бахри. На черепах великих царей Египта до сих пор сохранились почти живые волосы, но на голове Тутанхамона имеется только головная повязка из очень тонкой материи, украшенная ткаными полосками и бусами из золота и глазированной терракоты, от которой поднимаются четыре священные кобры, чьи гибкие тела украшают темя юного фараона.
Хотя Тутанхамон официально поклонялся Амону и хотя Осирис (историю которого нельзя было даже поминать во времена атоновской ереси) снова занял свое место главы загробного мира, благочестие молодого царя едва ли позволило бы ему целиком отказаться от верований своего детства. Естественно, «Божественный отец», Эйэ, настоял на том, чтобы при погребении фараона соблюдались все те обряды, какие проводили над великими царями, преданными религии своих предков. Однако последний потомок еретической эпохи не мог отбыть в мир иной без короны со знаками возлюбленного Шара. Четыре священные кобры (или уреи) были начертаны рядом с карту-шами, демонстрировавшими имена Солнечного Шара — Атона в том виде, как они звучали в последние годы амарнского царя: «Ра-на-горизонте-который-радуется-на-горизонте-во-имя-Ра-Отца-который-приходит-с-Атоном». Царь, возрождаясь, приходит с рассветом; теперь он — дарующий жизнь. Этот головной убор поддерживала широкая золотая полоса (более широкая на висках), опоясывавшая всю голову и закрывавшая лоб. Сверху накладывалась льняная шапочка, которая сзади имела что-то вроде косички. Коршун с распростертыми крыльями, вырезанный из листового золота, украшал лицевую часть черепа. Царственная хищная птица, богиня Верхнего Египта, соединялась со змеей Нижнего Египта, священным уреем, вздымавшимся надо лбом. Все это удерживала вторая золотая полоса, расширявшаяся между висками и глазами. Над многочисленными льняными повязками располагалась царская диадема, представлявшая собой небольшой золотой ободок, украшенный дисками из сердолика; в центре каждого из них находился золотой гвоздь, окруженный каймой из смальты, имитирующей лазурит и бирюзу. Четыре такие же ленты свешивались сзади, две боковые были сплетены с длинными, извивающимися телами двух кобр, чьи головы поднимались к лицу царя. Урей, символ верховной власти, всегда являлся частью головного убора фараона. При погребении его украшала и голова Нехбет, коршуна юга. Эти два главных элемента диадемы должны были, вероятно, располагаться как можно ближе к телу царя, но они, очевидно, занимали слишком много места под головными повязками, и жрецы положили их около бедер мумии, весьма заботясь о том, чтобы расположить их правильно. Вообще положение предметов в пространстве играло в жизни человека, в особенности царя, огромную роль, и в снаряжении, которое долженствовало сопровождать царя в вечном странствии, не могло быть ничего случайного. В гробнице мумия лежала головой на запад, а ногами на восток. Когда она восстанет, то лицом будет обращена к поднимающемуся солнцу. Следовательно, было логично расположить длинный урей у левой ноги, ближайшей к северу, символом которой он являлся. Голова же хищной птицы покоилась у правого бедра и была обращена на юг. Закончив пеленание головы, сверху закрепляли последнее украшение — переплетение нитей и шнуров, вероятно, предвестник современного головного убора бедуинов. Современный исследователь может счесть это мерой предосторожности, позволяющей священнику предотвратить чрезмерное давление погребальной маски на лицо мумии.
О сохранности лица помнили на всех стадиях обработки тела, и в сложном переплетении повязок оказывались лишь драгоценности и амулеты тщательно подобранных размеров. Особенно тщательно была защищена шея царя, от которой зависела безопасность его головы (без которой невозможно воскресение). Эту жизненно важную часть тела оберегали две полоски ожерелий и двадцать амулетов, распределенных по шести рядам. Ближайшее к шее ожерелье состояло из четырех рядов круглых бус, и несколькими слоями ткани выше помещались изображения коршунов и кобр (у одной из последних были распростертые крылья и человеческая голова), вырезанные из листа золота; они, очевидно, изготовлялись специально для мумифицирования. То был знак единства двух половин мира, который царь не покидал и в посмертии. На эти священные изображения клали новые полосы льна. Затем последовательными слоями, отделенными друг от друга повязками, следовали четыре слоя крохотных амулетов из золота и драгоценных камней, нанизанных на золотые нити. Слой ткани чередовался со слоем украшений. По-видимому, крошечные фрагменты папируса с именами божеств (там упоминаются, например, Исида и Осирис) свидетельствуют о наличии среди пелен своего рода миниатюрного молитвенника со следующими символами: змеиной головой из сердолика, изображениями папирусного скипетра из полевого шпата, который сообщал сексуальную силу и вечную молодость, и сердоликового же узла, обеспечивающего защиту со стороны Исиды и Гора и означавшего добрый прием в царстве Осириса. Рядом присутствуют изображения Тота-ибиса, Гора-сокола и Анубиса — юного шакала. Ритуал «Книги мертвых» указывает, что амулет «столб Тет», эмблема Осириса, должен изготавливаться из золота и располагаться у шеи умершего, чтобы помочь ему преодолеть врата другого мира и явиться в нем совершенным существом. Действительно, на шее царя висели два таких столбикообразных 'амулета, один из чистого золота, а другой — инкрустированный голубой стеклянной пастой. Наконец, последний слой составляло ожерелье Гора из чеканного золота, на котором был представлен священный сокол с распростертыми крыльями; противовес на спине служил креплением.
Еще тридцать пять предметов в тринадцать слоев располагались на пространстве между шеей и животом; первым был отделенный от кожи лишь несколькими кусками ткани воротник, состоящий из нескольких рядов мелких бус из золота и голубого стекла, образовывавших узор из зигзагов и волн. Золотые подвески с соколиными головами завершали картину.
На драгоценностях, образующих следующие два слоя, имеются следы носки, так что фараон, очевидно, носил их при жизни. В основном это ожерелья и пекторали. Подвеска исключительно тонкой работы представляет собой изображение южной богини — коршуна Нехбет, украшенное сердоликом, лазуритом и стеклянной пастой. С обратной стороны с шеи птицы свешивается еще один маленький кулон, и в нем картуш с коронационным именем фараона. Само ожерелье, частью которого являлся коршун, имеет противовес — крепление в виде двух миниатюрных соколов. Однако по сравнению с пестротой других изделий данный образец, нужно заметить, еще довольно скромен. Поверх слоев ткани, закрывающей золотисто-голубой воротник, лежат три подвески: на центральной виден великолепный священный глаз (веджет), с левой стороны (от мумии) — змея Буто, властелин Нижнего Египта, а справа — коршун Верхнего Египта. Рядом со змеей висит еще одна подвеска, изготовленная в форме крылатого скарабея, стоящего на корзине и держащего в передних лапах диск, вправленный в полумесяц: это изящное сочетание трех иероглифов, составляющих имя Тутанхамона, находится на левой стороне мумии, то есть на северной стороне, в области ночи, где правит луна. С правой стороны, соответственно, располагается солнечный сокол, увенчанный диском.
По снятии еще нескольких слоев ткани обнаруживается очень тяжелая пектораль, состоящая из тройного ряда иероглифов имени фараона, опять же с тремя скарабеями. Это украшение, висящее среди рядов бус и закрепленное опять же с помощью имени царя, которое держит дух, окруженный божествами и амулетами, дополняют гроздья цветов.
Дальше идут на этот раз не подвески, а прекрасные ожерелья, инкрустированные сотнями кусочков драгоценных металлов и многокрасочной стеклянной пастой. Эти ожерелья походили на те, которые согласно погребальным текстам, датируемым временем создания пирамид, полагалось класть на шею и грудь мумии. На нижней части грудной клетки лежит драгоценное украшение, изображающее коршуна и змею с огромными крыльями, изогнутыми в восточном стиле; на нем помещается лист папируса, а сверху — «ожерелье-пектораль», украшенное коброй из листового золота. Затем идут следующие слои ткани.
Из ящиков затем были извлечены три браслета, два из них представляли собой простые нити из золота, один с лазуритовой бусиной, другой с сердоликовой, а третий браслет вызвал огромный интерес, поскольку священное око на нем было изготовлено из железа. Этот металл, чужой для Египта и почти не применявшийся в то время, на мумии фараона появляется в трех местах. Тут жрецы положили на грудь властителя магические золотые узлы, которые носили только боги, а выше — еще два больших ожерелья, одно — «ожерелье Нех-бет», в виде коршуна, состоящее из 256 кусочков золота, и другое — «ожерелье Гора». Далее шло следующее широкое ожерелье, почти идентичное первому, но сделанное из тонколистового золота. Четыре подобных же украшения, вырезанные из того же металла, потребовались, чтобы окончательно защитить грудную клетку: одно представляло собой копию воротника из бус с двумя соколиными головами, второе изображало крылатый урей, третье — двух богинь, змею и коршуна, и четвертое — одного коршуна. Под ними на золотой нити был подвешен скарабей из черной смолы, с инкрустацией из цветного стекла, представляющей феникса, или возрождающегося бену.
Саркофаг фараона точно воспроизводит положение мумии: руки сложены на груди, левая лежит поверх правой. Сначала пеленали пальцы, затем кисти, предплечья и плечи, затем руки складывали и закрепляли тканью в таком положении. Грудь и живот к тому моменту уже были запеленуты, рядом с левым и правым запястьями жрецы клали пять и восемь колец из золота, лазурита, халцедона, бирюзы и черной смолы. На них имелись печати с именем царя, а на некоторых был изображен скарабей. Браслеты мумии можно разделить на две совершенно разные категории; на локти надевались самые простые, из золотых полос; в правый был вставлен зеленый необработанный камень и шесть амулетов в форме священного глаза; в левый — три бусины и исключительно изящный амулет из сердолика, изображавший лебедя, поддерживающего солнечный диск крылом, — этот мотив появляется в «Книге мертвых» в связи с превращениями бога солнца.
Предплечья, однако, покрывались богатыми и тяжелыми браслетами — семь на правой руке и шесть на левой. Золото, сердолик, золотые сплавы, полудрагоценные камни и стеклянная паста образуют на них узоры, состоящие почти целиком из изображений священного ока веджет и скарабея.
Каждый палец по частям отправляли в золото; особенно подчеркивали ногти и верхние суставы. Золотые печатки надевались на безымянный и средний пальцы левой руки.
После закрепления первых слоев ткани золотые напаличники появлялись и на ногах, и, наконец, под напевные заклинания жреца-чтеца золотые сандалии надевались на ступни фараона, чтобы он топтал ими своих врагов. Когда бальзамировщики перевязывали те места, где были мускулы, они под-кладывали туда жгуты из льняной материи, чтобы придать телу, высушенному едким натром, естественную форму; они также вставляли между ног перевязанный детородный орган в возбужденном состоянии. На бедра и между ними клали семь браслетов, разделяя их тремя слоями ткани; на колени и голени надевалось еще четыре браслета из инкрустированного золота с противовесами.
Поверх первых слоев ткани талию охватывал пояс из золотых и покрытых глазурью терракотовых бус; несколько выше находилась пектораль из ярко-синего лакированного фарфора в виде глаза веджет. Оно поддерживало ожерелье из сверкающих бус, изготовленных из того же материала. Разделяющие эти древние символы бинты оборачивались несколько раз вокруг таза и закреплялись поясом из золотого листа. Ноги мумии жрецы покрывали чем-то вроде узкого фартука, состоящего из двадцати рядов глазурованных терракотовых и стеклянных бус, а также небольших золотых украшений. Затем мумию переворачивали, и хвост, который носили все фараоны, начиная с Нармера при I династии, прикрепляли к поясу и оборачивали бусами. На пояс надевали кинжал, украшенный золотом, полудрагоценными камнями и стеклянной пастой, — рукоять справа, острие направлено к левому бедру. Лезвие и ножны изготовлены из золота; с одной стороны ножен — рисунок в виде перьев, на другой стороне воспроизведена сцена охоты, где по всей длине ножен животные, настроенные дружелюбно к человеку, — две собаки, два ручных льва и гепард, — набрасываются на диких и злобных животных, как, например, буйволы и козлы. С помощью церемониального кинжала, лезвие которого стало неуязвимым благодаря магическим ножнам, мертвый человек мог поразить всех демонов на своем пути. Вскоре эти предметы исчезали под новыми повязками. С левой стороны живота, под распевное произношение догматов веры, параллельно втирая мази, жрецы клали ожерелье из темно-синих глазурованных терракотовых бус, вероятно соответствующих «ожерелью из лазурита», уже изображавшемуся на гробах Среднего царства. Рядом с ним клали инкрустированный золотом браслет и несколько других браслетов одного и того же типа вдоль ног бальзамируемого тела. Талию охватывал еще один золотой пояс, а вдоль правого бедра ложилась одна из самых драгоценных вещей царя: его кинжал с набалдашником из горного хрусталя, лезвие которого было сделано из удивительного металла — железа. (Когда гробница была обнаружена, оно все еще сверкало как сталь.) Ножны кинжала были изготовлены из золота в виде изящного листа пальмы. С левого бока мумии в ткань завертывали еще одну важную вещь — овальную золотую пластину, символически предназначавшуюся для защиты надреза, сделанного бальзамировщиками для удаления внутренностей фараона. Знак Т-образной формы, вырезанный из золотого листа, клался на левую сторону живота и верхнюю часть левого бедра; поверх него закреплялся другой, Y-образный символ, воспроизводящий иероглиф тканых материалов и предназначавшийся для того, чтобы исключить разрушение повязок. Далее следовали новые слои ткани.
Наконец, мумия заворачивалась в большое льняное полотно, которое удерживали четыре поперечных полосы ткани и три полосы, ложившиеся вдоль тела. На голову мумии надевался своего рода колпак, имитировавший головной убор Осириса, чтобы заполнить промежуток между макушкой и верхней частью золотой маски, которую медленно и осторожно опускали на лицо молодого царя под монотонное пение. Читая соответствующую главу из «Книги мертвых», один из жрецов также подкла-дывал под затылок мумии грубо сделанный железный подголовник. И это третий предмет из редкого металла в саркофаге Тутанхамона. Символика предмета и чудесное тепло, которое он выделяет, позволят царю поднять голову, когда солнце взойдет на горизонте.
Мастер, который изготовил маску из чеканного золота, умело передал тонкие и довольно меланхоличные черты лица самого младшего сына Аменхотепа III. Профиль настолько походил на профиль царицы Тии, что некоторые из совершающих богослужение жрецов, которые сохранили преданность амарнской семье, отметили это сходство, возлагая маску, и указали на прекрасный портрет царицы из эбенового дерева, находившийся в Файюме. Две небольшие черточки в уголках рта придавали живость лицу; глаза и брови были сделаны из голубой стеклянной пасты, не обошлось и без ритуальной бороды Осириса. Золотых дел мастер тщательно . скопировал маленькие уши царя с мочками, проколотыми в детстве для серег, но почему-то не заметил след от несчастного случая — глубокий шрам на левой щеке в области челюсти. Коршун и кобра красовались в центре великолепного погребального головного убора, или немеете, инкрустированного голубой стеклянной пастой. Маска оканчивалась широким воротником из нескольких рядов бус, изготовленных из лазурита, кварца и полевого шпата; на каждом плече крепилась голова сокола. Вокруг шеи, под бородой, один жрец привязывал три ряда дискообразных желтовато-золотистых, красно-золотистых и покрытых голубым лаком бус из глины. Второй служитель культа прикреплял к золотой полоске большого скарабея из черной смолы со священным текстом феникса. Две золотых руки, сложенные на груди и держащие посох и цеп Осириса, пришивались к льняной ткани. Пектораль рядом изображала птицу-душу с распростертыми крыльями и головой человека. Тяжелые золотые полосы, соединенные вместе с помощью ниток из бус, образовывали внешний кожух; при этом две доходили до самых ступней. Четыре таких же поперечных полосы покрывались религиозными надписями, посвященными возрождению царя, и обращениями к богам, которые защитят его: «О, Осирис, царь Небхепруре, твоя душа живет и твои жилы полны крови. Ты вдыхаешь воздух и возникаешь (в свете дня) подобно богу...» На золотых полосах с текстами из «Главы сердца» «Книги мертвых» видны следы имени Сменхкара, и, хотя они, вероятно, были изъяты из его гробницы, жрецов это, по-видимому, ничуть не беспокоило. Брат царя был забыт, а теперь требовалось отправить в мир вечности Тутанхамона, снабдив его соответствующим погребальным инвентарем.
За день до похорон мумию, полностью подготовленную и украшенную, переносили обратно в царский дворец и клали на большое золоченое ложе в форме животного. Маска царя с тонкими чертами лица выражала полное спокойствие и сияла вечной молодостью, с которой он только что расстался, но которую обретет навечно среди богов. На других саркофагах придворные мастера золотых дел придали лицу фараона выражения усталости и трагизма, но эти изображения, наложенные одно на другое, предназначались для передачи тех стадий, которые ему предстояло пройти. Третий саркофаг, из чистого золота, ближайший к мумии, предполагал триумф над смертью и человеческими страданиями. Золотая маска свидетельствовала о возвращении монарха к жизни; она означала «возрожденное существо», феникса, бену, как утверждали надписи, высеченные на обратной стороне нагрудной пластины. Согласно египетской легенде, чудесный феникс поднимется, сияя, из вод на рассвете дня, заливая все вокруг ярким светом, возродившийся заново, подобно солнцу. Золотая маска показывала воскресшего царя, утверждая божественность его тела. «Слава тебе, — было выгравировано на обратной стороне нагрудной пластины, — твое лицо живое... твой правый глаз — это лодка ночи (манджет), левый глаз — лодка ночи (мескетет)». Эти символические лодки перевозили солнце во всех его дневных и ночных странствиях, и Тутанхамон, таким образом, приобщался к самой сути солнца и луны, и его бессмертие окончательно оформлялось.
Итак, в одно апрельское утро 1343 г. до н. э. над встревоженными Фивами взошло солнце. На восточном берегу Нила, в северной части города, жрецы Амона держали последний священный совет: должны они или не должны присутствовать на погребении младшего брата еретика, чье тело, даже снаряженное в последний путь несло, как утверждали многие, знак Атона, возлюбленного бога амарнского предателя? Хотя умерший царь официально отрекся от поклонения Шару, на его золотом троне имелось изображение небесного светила, с ладонями на концах лучей, сулящими жизнь молодой царской чете. Однако он был вынужден сменить имя, и теперь только Амон фигурировал в перечне его официальных титулов; его погребальный инвентарь изготовили в строгом соответствии с прежними обрядами Осириса. Вместе с тем, если еще оставался шанс избежать захвата власти со стороны Эйэ, то жрецы не должны одобрять погребальные ритуалы, которые старик проведет как наследник трона. Военачальник Хоремхеб также пребывал в нерешительности, но он не зашел настолько далеко, чтобы преградить путь в Фивы визирю Севера, который был вызван на похороны, равно как и «Божественный отец», визирь Юга. Хоремхеб колебался, не решаясь пересечь реку и последовать за процессией, таким образом втайне симпатизируя последним членам амарнской семьи. В любом случае ему хотелось подчеркнуть свое негативное отношение к дворцовым интригам, которые он последнее время решительно пресекал.
На левом берегу Нила, южнее большого заупокойного храма Аменхотепа III, двор Малькаты пробудился от долгого периода молчаливого траура. Мужчины царской семьи и их приближенные обрили головы, шли приготовления к заупокойной трапезе, призванной покончить с затянувшимися неделями поста и трезвости. Женщины из гарема приготовили простые траурные туники из голубовато-белого льна, которые они будут рвать на себе и посыпать дорожной пылью во время погребальной процессии. Задолго до рассвета служанки уже работали в садах дворца (что предстояло им и во все время похорон), срывая цветы, из которых поспешно составляли сложные букеты, венки и гирлянды, предназначавшиеся не только для фараона, но также для гостей, которые соберутся на заупокойную трапезу.
В ногах мумии Анхесенамон, молодая вдова, нараспев произносила религиозные тексты, посвященные воскрешению, исполняя роль Исиды у тела Осириса. Другая представительница царской семьи, стоявшая у изголовья ложа, воплощала Нефтиду, богиню-сестру Осириса, которая помогала Исиде обряжать убитого бога. Вскоре появлялись жрецы. Несмотря на отчаянные моления женщин, пытавшихся во исполнение ритуала удержать мертвого царя, они забирали мумию, переносили ее в перистиль и помещали на похоронные дроги в форме ладьи под огромным балдахином, которые стояли на салазках. Рыжие буйволы, символ Нижнего Египта, колыбели древней религии, везли бесценную ношу к заупокойному храму. За ними следовала многолюдная процессия: подобной ей эти места не видели со времени похорон Аменхотепа III — Небмаэтре. Особую группу, именовавшуюся «Девять друзей царя» и символизировавшую тайный совет древних царей севера, возглавлял сановник, называвшийся «Устами Бога» или «Преданным Богу», который отвечал за буйволов, приносимых в жертву царю; он был облачен в ритуальный капюшон и держал в руках трость с набалдашником. На всех знатных людях, принимавших участие в погребении, были белые сандалии, как того требовала их роль. Процессия, состоящая из мужчин, включала, что вполне естественно, всех жрецов, которые принимали участие в бальзамировании, а также многих других сановников. Женщины шли отдельно, и на царице, «жене бога», были такие же белое траурное платье и головная повязка, как и на остальных. Между двумя группами мужчин и женщин придворные несли основную утварь, которую предстояло поместить в «вечное жилище». Сюда входили троны, ложа, сундуки с драгоценностями и парадными одеяниями, вазы и сосуды с мазями, кувшины для вина, ларцы с подношениями, золотые колесницы, оружие, игры, ритуальные статуи и погребальные статуэтки, светильники и ладья. Четыре канопы, каждая из которых находилась в отдельном саркофаге, окружала процессия, аналогичная той, которая сопровождала тело почившего фараона. Жрецы, шествовавшие впереди салазок, периодически совершали возлияние молоком, которое делало возможным воскрешение царя и обеспечивало ему вступление в мир богов. Погребальные песни профессиональных плакальщиц заглушали стоны и плачи людей на обоих берегах Нила, пришедших проводить своего царя в последний путь.
Наконец процессия достигала канала, соединявшего Нил с заупокойным храмом. Там уже ждали лодки, в которые садились все участники шествия. Плакальщицы устраивались на крышах кабин и продолжали свои причитания, пока жрецы, под руководством распорядителя церемонии, направляли флотилию по пути, установленному в древнем ритуале. Чтобы возродиться, умерший царь должен был совершить символическое путешествие в священные города в дельте Нила, куда с незапамятных времен всегда отправлялись египетские фараоны, в том числе в Буто, царский некрополь. Эти основные пункты соответствовали четырем сторонам света. Саис, на западе, представлял собой некрополь, где совершалось захоронение тела; в Буто, на севере, с его знаменитым каналом проходили основные стадии превращений в изначальной пучине, соответствующей водам, окружающим не родившегося ребенка; Мен-де, восток, название которого изображалось двумя столпами Осириса, символизировал воздух. В этом месте, как повествуют древние тексты, воссоединились Шу и Тефенет, или согласно 17-й главе «Книги мертвых» именно здесь слились воедино души Осириса и Ра. Путешествие завершалось в южном городе, Гелиополе; это был город солнца, олицетворявший собой четвертый элемент — огонь, город, где вечно юное небесное светило вставало во славе над горизонтом между двух холмов.
На каждой остановке жрецы, совершавшие ритуал, сходили на берег и снимали покрывала с соответствующих статуэток артефактов. На озаренном солнцем берегу оставляли подношения. Наконец, лодки причаливали у пристани заупокойного храма. Жрецы заупокойного храма ожидали прибытия мумии и всех сопровождающих в тени зала, где «Божественный отец», Эйэ, должен был совершить первый акт своего краткого правления в качестве фараона.
На рассвете молодая вдова, наследница трона, официально назвала его своим соправителем, и это решение Анхесенамон остановило, по крайней мере на какое-то время, другого претендента, поддерживаемого армией и жрецами Амона. Эйэ, сменившему царя-ребенка, дедушкой которого он, возможно, был, теперь предстояло совершить то, что совершает обычно сын для своего отца, как сделал это Гор после смерти Осириса, а именно исполнить церемонию «отверзания уст и очей», или, другими словами, возвращения мумии всех ее чувств. Многочисленные подготовительные обряды совершались над статуями умершего царя; каждому жрецу святилища была отведена определенная роль. Вся церемония длилась полных четыре дня, и в конце ее появился новый царь Эйэ в облачении жреца, в шкуре леопарда, символизировавшей его предназначение искоренителя зла, и синей кожаной короне хепреш, готовый исполнить свою обязанность. Мумии подносили переднюю ногу и сердце только что принесенного в жертву буйвола. Эйэ брал большой нож и, совершив последние магические пассы, прикасался к губам и глазам мумии, чтобы открыть их навеки.
На следующий день, на рассвете, процессия вновь отправлялась в путь, на этот раз двигаясь в направлении некрополя. Плакальщицы опять принимались громко рыдать, а мужчины несли длинные стебли папируса, символ царства Хатхор, куда предстояло отправиться Тутанхамону. Рыжих буйволов уже не было; теперь «Девять друзей» и два царских писца — юга и севера -тянули канаты, привязанные к похоронным дрогам, за которыми следовали высокие сановники. В некрополе танцовщицы, наряженные, подобно древним духам Буто, в короткие набедренные повязки и высокие головные уборы из тростника, появлялись из будки, повторявшей форму древнего северного святилища, и исполняли ритуальный танец, двигаясь навстречу процессии. Тутанхамона, таким образом, приветствовала земля, в которую он вскоре будет положен и которая в соответствии с представлениями древних поможет ему заново создать свое тело.
В гробнице, которую едва успели закончить, росписи еще не просохли на трех стенах погребальной камеры. Четвертую стену можно было возводить и расписывать только после того, как содержимое похоронных дрог, которые оказались слишком велики для такого помещения, будет перенесено и расставлено вокруг саркофага. Саркофаг делали в спешном порядке, и его крышка была высечена не из прекрасного плотного песчаника, а из окрашенного в тон гранита.
Пока жрецы в гробнице раскладывали и расставляли все вещи на положенные места, ответственные за «ожерелья погребальной процессии» извлекали из сундуков великолепные длинные Цепи, которые предстояло надеть на шею царя. К этому моменту мумию сняли с дрог и с величайшей осторожностью поставили в вертикальном положении у входа в гробницу на свеженасыпанный слой мелкого песка. Было совершено обливание водой в честь великих богов мифа об Осирисе. Затем на мумию надели «корону оправдания» из оливковых листьев, лепестков голубого лотоса и васильков, и царь Эйэ подтвердил отверзение уст с помощью ритуальных жестов, держа в руке оружие. Каждое его движение сопровождалось произнесением формул из «Книги мертвых». После всех этих церемоний мумия Тутанхамона, утопавшая в огромных и искусно составленных букетах цветов, уже могла сбросить узы смерти, лишь на время сковавшие его тело и душу. Она воскресала, поскольку Эйэ, исполняя роль верховного жреца, вернул сбежавшую аниму (или душу) телу, которое отныне будет спокойно шествовать по дороге к бессмертию.
Когда пришло время положить мумию в саркофаг, женщины царской семьи, отделившись от профессиональных плакальщиц, устремились к телу и припали к его ногам. Анхесенамон так крепко обняла тело, что дорожная пыль, которой она посыпала себя, попала на кожух. Тей, жена нового царя и бывшая «кормилица» Нефертити, Мутнеджмет, сестра Нефертити и тетя Анхесенамон, а также оставшиеся в живых дочери Эхнатона принялись голосить, выражая обыкновенное человеческое горе и нарушая атмосферу величественного смирения. Одновременно были разбиты сосуды из красной глины.
Я твоя жена, о великий, не покидай меня! Неужели такова твоя воля, о, мой брат, чтобы я отдалилась от тебя?
Неужели я могу уйти одна?
Я говорю: «Я последую за тобой, о, ты,
кто любил советоваться со мной»,
Но ты молчишь и ничего не говоришь!
На это придворные дамы, скорбя и плача, от-ечали:
Увы, увы!
Возвысь, возвысь свои нескончаемые стенания!
О, что за погибель!
Прекрасный путник отправился в край вечности
Здесь он схвачен!
Ты, у кого было много друзей,
Ты — в земле, которая любит уединение!
Ты не двигаешь ногами и не шествуешь по земле
Ты — в пеленах, которые сковывают тебя!
Ты, у кого было множество одежд изо льна и
который не любил их носить, -
Ты лежишь во вчерашнем ношеном одеянии!
Когда мумию внесли в гробницу, Анхесенамон не оставила ее; она в сопровождении нескольких жрецов и двух самых преданных друзей царя, Нахтмина и Майя, вошла вслед за Эйэ внутрь. Вдова следовала за бренными останками царя вместе со своими сестрами, Меритатон возложила палетку из слоновой кости к подножию статуи Анубиса, и Нефернеферуре, которая прибавила ко всем сокровищам инкрустированную коробочку, на крышке которой помещался ее собственный портрет из цветной эмали. Большая часть мужчин покинула гробницу, разложив все требуемые предметы в во-сточной камере. В «прихожей» (южной комнате) рабочие поспешно собирали золоченые усыпальницы золотой камеры (или западной камеры). Мумия-уже была положена в изумительный по красоте саркофаг из чистого золота. Перед тем как закрыть его крышкой, тело еще раз умастили мазями, на шею возложили венок из свежих цветов и листьев для приготовления к пиру вечности, к которому погребальный эскорт, завершив все церемонии, также присоединится.
Тяжелый саркофаг помещался во второй, деревянный и инкрустированный золотом саркофаг, и тот, в свою очередь, оборачивали тонкой льняной материей, при этом грудь умершего фараона украшали гирляндой из оливковых и ивовых листьев с цветками голубого лотоса и василька. «Корона оправдания» возлагалась на материю поверх священной змеи и коршуна царского головного убора. Наконец, третий позолоченный саркофаг принимал драгоценную ношу, после чего он закрывался, и новая «корона оправдания» надевалась поверх изображений священных животных. В заключение все это заворачивали еще в несколько слоев льняной материи. Все исключительно тяжелое сооружение помещали в золотую комнату. Углы саркофага из красного песчаника украшали статуэтки крылатых богинь: Исиды — на северо-западе; Нефтиды -на юго-западе; Нейт — на северо-востоке и Сер-кет — на юго-востоке. У южного края саркофага стоял высокий столп джет, символ Осириса, раскрашенный яркими красками.
Последние погребальные обряды проводились относительно быстро, и только несколько жрецов и Май, начальник работ, остались проследить за установкой гранитной крышки. Несомненно, из-за ограниченности пространства это оказалось трудным делом; во-первых, последний, деревянный саркофаг пришлось укоротить, так как иначе крышка не закрывалась, а когда плотники сделали свою работу, крышка упала и разбилась пополам. Трещину замазали и выкрасили под цвет песчаника.
Тем временем один из сановников вынимал из ящика, на котором иератическим письмом было помечено, что он содержит «печати погребальной процессии» (этот ящик археологи обнаружили в «прихожей»), те самые печати, которыми и помечал глиняные шарики, приготовленные его помощниками. Также опечатывались все сундуки из черного дерева и ларцы с украшениями, которые были выставлены на всеобщее обозрение во время мистического паломничества и шествия. Затем закрывалибольшой сундук, содержащий канопы, и маленькие саркофаги с двумя зародышами. Обряд очищения был совершен над ними у входа в гробницу.
Когда установили последнюю панель внешней позолоченной усыпальницы, можно было расставить все оставшиеся предметы по своим местам. Жрец закрывал двери четырех усыпальниц, одну за другой, и запечатывал их, после чего каменщики начали возводить стену из кирпича, которая отделила золотую комнату от прихожей. На следующий день кладка затвердела, и на этой, южной стене были помещены изображения богов. Оставался только небольшой проход, который впоследствии также был заделан, как и все проходы в гробнице, за исключением входа в северную камеру.
Снаружи настала ночь, и вспыхнувшие факелы осветили огромный шатер, разбитый в некрополе для заупокойной трапезы. Период оплакивания завершился, и приглушенные крики скорбящих стихли. На каждом госте было ожерелье, подобное тому, которое возложили на золотой саркофаг фараона; оно состояло из разных элементов, расположенных в девять рядов; крохотные голубые бусы в форме дисков из покрытой глазурью керамики перемежались миниатюрными фруктами, ивовыми и пальмовыми листьями, цветами василька и голубого лотоса и других растений, включая ломтики мандрагоры, знаменитого плода любви.
Звуки и ритмы песен и танцев, исполняемых во время тризны, соотносились с актом творения, и ритуальное возлияние богине Хатхор, стражни-це умерших и покровительнице влюбленных, призвано было помочь усопшему, который, хотя и оставался невидимым, присутствовал на этом пире любви, переродиться в новое существо. Мази, которые ранее обильно наносились на мертвое тело, чтобы восстановить его плоть, теперь выливались на головные уборы гостей, стекали по телам собравшихся во время трапезы.
Еще одно приношение усопшему царю свершится на следующем пиру в течение того же месяца, и в заупокойный храм будут назначены жрецы, которые станут следить за соблюдением культа скончавшегося фараона. Но прежде чем живые покинут некрополь, требовалось поместить в специальное хранилище не только тарелки, использовавшиеся для ритуальной трапезы, и ткани, которые могли соприкасаться с погребальной маской большего из двух мумифицированных зародышей, но также прекрасные ожерелья — последнее связующее звено между живыми и мертвыми, — надевавшиеся в часы мистического опьянения, чтобы помочь молодому царю, находившемуся в одиночестве в темной гробнице, отыскать свой путь к бессмертию.
Глава 6 Глава 8