1905 & 1917
Революция
Русская революция 1905 года, или Первая русская революция - цепь событий, происходивших с января 1905 по июнь 1907 г. – в советской традиции расценивается как первое и неудачное выступление трудящихся России против царизма, подавленное верными режиму войсками. Согласно этой версии, причины, вызвавшие Первую русскую революцию, не были разрешены, что определило предпосылки для революции 1917 года – на сей раз успешной.
Причины революции 1905 г. достаточно точно изложили советские историки. Отсталые, полуфеодальные отношения, архаичная структура власти, отсутствие чёткого законодательства, неравенство сословий, крестьянское малоземелье, бесправие рабочих, чиновничий произвол и, конечно, позорные неудачи в войне с Японией – вот, если очень кратко, что подняло подданных царя на революцию.
Напоминать основные вехи и события 1905-07 гг. не нужно: они хорошо известны ещё по школьным учебникам. Однако цели, задачи и движущие силы революции известны гораздо меньше. Согласно общепринятому мнению, движущей силой революции были рабочие и часть крестьянства под руководством революционных партий – социал-демократов, эсеров и анархистов. Между тем инициатором и координатором революционного движения был созданный земскими деятелями «Союз освобождения», начавший фактически легальную работу осенью 1904 г., когда назначенный министром внутренних дел генерал П. Святополк-Мирский провозгласил «эпоху доверия» между властью и обществом. В ноябре 1904 г. в Петербурге был – невероятное событие для России – проведён хоть и не разрешённый царём, но легальный Земский съезд, принявший резолюцию, провозглашавшую необходимость коренных реформ государственного устройства, требования свободы слова, союзов, собраний и вероисповеданий, равенства всех перед законом и созыва парламента. Надо сказать, что эти требования были поддержаны и частью элиты: в их поддержку решительно выступали упоминавшийся П. Святополк-Мирский, статс-секретарь Государственного совета Э. Фриш, председатель департамента государственной экономии Государственного Совета Д. Сольский и многие другие.
П. Святополк-Мирский
Социал-демократы и эсеры ещё раньше, в сентябре 1904 г., на Парижской конференции договорились с либералами о тактическом сотрудничестве, выразившемся в формуле «врозь наступать и вместе бить». Однако сотрудничество земцев и революционеров не получилось из-за разницы во взглядах: земцы никого «бить» не собирались, а революционеры выступали не за реформирование, а за уничтожение всего государственного и общественного строя России.
Это различие ярко проявилось уже во время первого совместного мероприятия земцев и революционеров – в трагический день 9 января 1905 г. Это событие тысячи раз подробно описано, но строит подчеркнуть, что именно левые ответственны за то, что мирное шествие превратилось в кровавую бойню. Революционеры – большевики, анархисты и эсеры-максималисты, вооружённые револьверами, затесались в толпу безоружных манифестантов и, прячась за спинами женщин и детей, стреляли в солдат, полицейских и казаков – у Нарвских триумфальных ворот, на Морской улице, на Васильевских линиях. «Мирные манифестанты» набрасывались на отдельных военных и полицейских, забрасывали их камнями, отнимали у них оружие и подвергали жестоким побоям. Толпа во главе с большевиками разгромила оружейную мастерскую Шаффа на 14-15-й линии, вооружилась и вела огонь по силам правопорядка из-за баррикад, с крыш и из окон домов. Провокаторы планировали и убийство царя. Начальник петербургского охранного отделения А. Герасимов приводит в своих воспоминаниях слова Гапона о якобы существовавшем плане убить царя, о котором ему рассказал Гапон во время разговора с ним и П. Рачковским: «Внезапно я его спросил, верно ли, что 9 января был план застрелить государя при выходе его к народу. Гапон ответил: «Да, это верно. Было бы ужасно, если бы этот план осуществился. Я узнал о нём гораздо позже. Это был не мой план, но Рутенберга [активист партии эсеров, впоследствии - убийца Гапона]… Господь его [царя] спас…».
9 января 1905 г. Кавалеристы у Певческого моста задерживают движение шествия к Зимнему дворцу. Фото из ЦГАКФД
«Кровавое воскресенье» потрясло Россию. Впервые в истории, невзирая на личную непричастность государя к бойне, авторитет монархии пошатнулся. «В 1904 г. народные массы ещё сохраняли спокойствие, революционные требования к правительству предъявляла только образованная элита - студенты и другая интеллигенция, а также помещики-земцы. Основные настроения были либеральными, то есть «буржуазными». И социалисты в этих событиях были лишь на второстепенных ролях агитаторов и террористов. Основная масса населения - крестьяне, а также и рабочие - наблюдали политические столкновения со стороны. Как писал 2 января 1905 г. Струве, «революционного народа в России ещё нет». Пассивность народных масс вдохновляла правительство, так сказать, не уступать своих позиций без боя, в уверенности, что, пока требования политических перемен исходят от «общества», их ещё можно отклонить. Но 9 января, в день расстрела рабочей демонстрации в Петербурге, положение драматически переменилось. С этого дня, вошедшего в историю под именем «Кровавого воскресенья», революционное пламя разнеслось по всем слоям населения, превратив революцию в явление массовое; и если Земский съезд 1904 г. был русскими Генеральными штатами, то «Кровавое воскресенье» стало Днём взятия Бастилии» (Пайпс Р. Русская революция. - М.: «Захаров», 2005. - С. 37-38, рецензия на книгу Пайпса).
Худ. И. А. Владимиров. Расстрел рабочих у Зимнего Дворца, музей В. И. Ленина, Москва
В начале 1905 г. в России бурно развивалось профсоюзное движение, однако подавляющее большинство профсоюзов создавалось не революционерами, а земцами, и выдвигали они общедемократические требования; среди левых партий успешно работали над созданием профорганизаций лишь РСДРП(меньшевики). Что неудивительно: рабочий мог ненавидеть своего работодателя (хотя часто он как раз испытывал к нему уважение), мог, особенно после «Кровавого воскресенья», не любить царя, но в первую очередь он руководствовался собственными интересами. А они, как и во всём мире, были простыми: сокращение рабочего дня, повышение зарплаты, охрана труда и социальные гарантии. Поэтому на баррикады рвалось очень небольшое количество озлобленных людей, маргиналов, считавших необходимость трудиться на «эксплуататора» своим жизненным поражением. Крестьяне, в свою очередь, требовали раздела частновладельческих, в первую очередь помещичьих, земель, а борьба с царизмом их не интересовала.
Георгий Гапон (1900-е годы)
Описывать перипетии Первой русской революции смысла не имеет, вспомним только, что забастовочная волна, шествия и манифестации непрерывно нарастали, и в начале октября 1905 г. страну парализовала всеобщая политическая забастовка. Мелькавшие в те дни среди протестовавших лозунги типа «Долой самодержавие!» были довольно редки: политическое землетрясение проходило под земскими, т.е. общедемократическими, лозунгами. И 17 октября Россия получила «Манифест 17 октября» - октроированную, т.е. дарованную сверху, конституцию, в которой объявлялось о созыве Государственной Думы с законодательными правами, и даровались гражданские свободы: неприкосновенность личности, свобода слова, совести, печати, собраний, союзов. Также было объявлено о предстоящей аграрной реформе.
То, что участники революции настаивали именно на земских, демократических целях, лучше всего свидетельствует тот факт, что после опубликования Манифеста в течении недели всеобщая стачка погасла. Традиционно считается, что высшей точкой революции стали вооружённые восстания, произошедшие в декабре 1905 г. в Москве, Ростове-на-Дону, Екатеринославе, Харькове и других городах. Это не так. Революционные партии, видя, что подавляющее большинство населения успокаивается и обретает веру в начавшиеся реформы, сделали отчаянную попытку захватить власть. Массовой поддержки она, естественно, не получила: так, в Москве в восстании участвовало от 700 до 1,5 тыс. чел., в основном рабочие фабрики П. Шмита – предпринимателя-большевика. В других городах численность повстанцев составляла максимум по нескольку сотен человек. Вооружённые выступления, предпринятые левыми после публикации Манифеста – это не апогей, а угасание революции. Ещё полтора года в стране не прекращались отдельные вооружённые выступления и террористические акты, но к лету 1907 г. революция окончательно прекратилась.
Заседание Первой Государственной Думы
Нельзя забывать и о том, что большую роль в перерастании мирной революции в серию восстаний сыграл внешний – японский - фактор. О деятельности полковника японского Генерального штаба Мотодзиро Акаси, который прямо заявлял: «Русская революция - дело наших рук», в последние годы написано немало (А.Смирнов, www.analysisclub.ru). Японская агентура наладила контакты с российскими революционерами: им (части эсеров, большевикам, а также финляндским и польским националистам; меньшевики от предательства отказались категорически) была передана сумма в $35 млн. на закупку оружия. Большую часть доставленного в Россию из Европы оружия перехватила русская контрразведка, но немало всё-таки попало в руки революционеров-предателей: так, в ходе декабрьских боёв в Москве на вооружении дружинников имелись винтовки «Веттерли» - бывшее оружие швейцарской армии, закупленное на японские деньги. Такими же винтовками были вооружены «красные сотни» в Зугдидском уезде в декабре 1905 г. Так что кровавая агония революции – это не протест трудящихся, а серия вооружённых провокаций левых, ставших на путь национальной измены.
Мотодзиро Акаси
Первая русская революция победила. Все требования её основных движущих сил власти приняли к исполнению. Был созван парламент (Госдума), политические свободы установлены, цензура – отменена, все сословия получили равенство перед законом, религиозные ограничения были хотя и не отменены, но значительно смягчены, а с 1907 г. началось наделение крестьян землёй.
Превращение России в правовое государство – фундаментальное завоевание революции: на протяжении нескольких веков общественные силы страны боролись за торжество закона над произволом, этим наследием ордынского ига.
Конечно, Манифест 17 октября был весьма несовершенным. Из четырёх демократических норм (всеобщие, прямые, равные, тайные выборы) в России была реализована только одна - тайная подача голосов. Куриальная система выборов ущемляла права трудящихся, инородцев и иноверцев. Взаимоотношения монарха с Думой были прописаны нечётко, что давало возможность царю то распускать Думу, то накладывать вето на принятые её законы. Но всё же это была первая российская конституция, которую можно и должно было улучшать.
После 1907 г. экономическое развитие России, набиравшее обороты с середины XIX века, ещё более ускорилось. Но главное - это развитие стало приносить плоды, хотя и в разной степени, большинству трудящихся. Важнейшей реформой, безусловно, стала аграрная, прозванная «Столыпинской».
Столыпинская реформа стала настоящей революцией на селе. Обычно она преподносится как выделение из общинных земель крестьянам-единоличникам участков-отрубов и переселение их на хутора. Но это был лишь первый, демонстрационный период реформы, когда выделение единоличников осуществлялось через суды, причём не обходилось без административного принуждения. С 1912 г. начался второй этап реформы - массовая перерегистрация общинных земель в частновладельческие, которая осуществлялась уже не судами, а земскими органами власти.
В 1907-1916 гг. из общин вышли почти 6,2 млн. крестьянских хозяйств - это 67% (в советских изданиях указывалось, что из общин вышло «всего» 25% крестьян, но это только те, кто ушёл на хутора и отруба до 1912 г. – по первому этапу реформы). Территории, на которых были созданы новые эффективные крестьянские хозяйства, превосходили площадь современной Германии. 10 млн. десятин перешло крестьянам через Крестьянский банк, а в Сибири землеустройство осуществлялось на площади 22 млн. десятин. Всего на свободные земли Сибири переселилось 3,7 млн. безземельных крестьян. До реформы главными сельхозорудиями были деревянные соха и борона. После 1906 г. металлические плуги, веялки, сеялки, масса других изделий, удобрения начали производиться на российских заводах и поставляться крестьянам во всё больших количествах. В 1912 г. в городе Балаково заработал первый в России тракторный завод. В 1913-14 гг. первые трактора малыми сериями выпустили ещё несколько заводов (в Ростове-на-Дону, Кичкассе, Барвенкове, Харькове, Коломне, Брянске).
Крестьяне-переселенцы в Сибири у временного жилья, фото 1911 г.
При помощи правительства было развернуто мощное кооперативное движение. К 1 января 1914 г. число учреждений мелкого кредита превысило 13 тыс., а численность членов в них - 10 млн. Вклады населения, прежде всего крестьян, росли невероятными темпами: на 1 января 1912 г. - 242 млн. рублей, на 1 января 1914 г. - уже 423 млн. Те, кто говорит о «крахе» реформы, «забывают», что она шла нарастающими темпами до 1915 г., когда ее продолжение стало невозможным из-за массовой мобилизации в армию. Так, на первом этапе, в 1907-1911 гг., было подано 2,6 млн. ходатайств о наделении землей, в 1912-1915 гг. - 3,5 млн., то есть на 34,5% больше. Это начисто опровергает тезис о том, что реформа с 1911 г. шла на убыль.
Те, кто вменяет Столыпину медленный ход аграрной реформы, считает, что таковая заключается в простой передаче помещичьих земель крестьянам. Но эффективная земельная реформа – это работа на десятилетия. Если крестьяне неграмотны и профессионально не обучены, не имеют доступа к кредитам и системы сбыта продукции, они, получив землю, просто сокращают запашку, провоцируя шоковый рост цен на продовольствие в городах. Именно так проводили аграрные реформы левые правительства в Мексике, Египте, Гватемале, Боливии, Сирии, Кубе, Ираке, Перу, Эфиопии, Афганистане и Никарагуа. Всюду результат был один: резкое падение сельхозпроизводства, рост цен, общий экономический спад и неизбежные социально-политические потрясения. Тем временем в странах, проводивших – без спешки и штурмовщины - комплексную аграрную реформу, совмещавшую наделение крестьян землёй с образовательными программами, развитием кредитования и созданием сбытовых структур, т.е. пошедших по столыпинскому пути, удалось, хотя и в разной степени, не только решить проблему наделения крестьян землёй, но и обеспечить рост экономики и уровня жизни всего населения (Япония, Тайвань, Южная Корея, Индия, Чили, Коста-Рика, Филиппины, Панама и Бразилия).
До 1917 г. в России быстро развивалась промышленность – таких темпов, как в начале ХХ века (до 13% роста ВВП в год), Советскому Союзу достигнуть не удалось никогда. Особенно стремительно развивались наиболее сложные, высокотехнологичные производства. Автомобили, например, выпускались 18 заводами и фабриками. Одновременно существовало большое число предприятий по производству шин, аккумуляторов, электрооборудования, запчастей и агрегатов. В 1910 г. авиационные предприятия России выпустили первые самолёты. До 1917 г. в России всего было построено около 6200 самолётов, из них 5600 - во время Первой Мировой войны. В России строились океанские суда, производилось самое сложное (в том числе кузнечно-прессовое и энергетическое) оборудование, выпускались самые современные по тем временам станки, локомотивы и средства связи. «Отсталая царская Россия» изобрела электросварку, теплоход, дизель-электроход, танкер, миномёт, телевизор, автомат, многомоторный самолёт и противогаз.
Русские солдаты Первой Мировой войны
Развивалась и социальная сфера. Тяжёлое материальное положение индустриальных рабочих до революции – сильное преувеличение. В книге «Воспоминания. ч. II» (изд. «Вагриус» М., 1997) Н. Хрущёв писал: «...Иной раз брали грех на душу и говорили, что в старое время, дескать, жилось хуже. Грех потому, что, хотя и не все, но высококвалифицированные рабочие в том районе Донбасса, где я трудился, до революции жили лучше, даже значительно лучше».
Комментируя эти, прямо скажем, неожиданные слова экс-руководителя советского государства, Б. Романов в статье «Уровень жизни рабочих в России в 1913 г.», пишет: «…Молодой Н. С. Хрущёв получал не как хороший, а как «плохой слесарь» - вернее, начинающий, молодой. Но уже мог арендовать трехкомнатную отдельную квартиру...».
В 1913 г. машинисты и электрики в среднем по России зарабатывали в месяц по 97 руб. 40 коп. (в пересчёте на рубли 2010 г. – 101880 руб. 40 коп.), высшие мастеровые – 63 руб. 50 коп. (66421 руб. по курсу 2010 г.), кузнецы – 61 руб. 60 коп. (64433 руб. 6 коп. по курсу 2010 г.), слесари – 56 руб. 80 коп. (59412 руб. 80 коп. по курсу 2010 г.), токари – 49 руб. 40 коп. (51672 руб. 40 коп. по курсу 2010 г.).
В столицах и вообще в крупных городах России, как и во всём мире, рабочие зарабатывали намного больше, чем в среднем по стране. Газета «Деловой Петербург» № 27 (1859) от 17.02.2005 сообщала: «В Петербурге в 1910-х гг. средняя зарплата в промышленности составляла 450 рублей в год (39225 руб. в месяц по курсу 2010 г.). Хорошей зарплатой для рабочего считалась сумма в 700 рублей в год (61016 руб. в месяц по курсу 2010 г.). В промышленности Германии средняя зарплата в пересчёте на рубли составляла 707 рублей. Слесари-сборщики на крупных заводах получали по 850-900 рублей в год или по 70-75 рублей в месяц. Сотни путиловских рабочих получали по 1200 рублей (1255200 – МИЛЛИОН ДВЕСТИ ТЫСЯЧ по курсу 2010 г.!), выше была только максимальная зарплата американского рабочего - 1300 рублей.
Осенью 1913 г. городская дума обсуждала петиции рабочих и служащих, сведенные в 18 пунктов, - «Об улучшении материального положения...». Были приняты следующие решения:
- все работники системы городских железных дорог получат пособия на обучение, содержание детей;
- ведомственная амбулаторная медпомощь работникам и членам их семей бесплатная; всем заболевшим бесплатно выдаются лекарства, имеющиеся в амбулатории, сложные рецепты в городских аптеках идут с 25%-ной скидкой, а при предъявлении «особого удостоверения» бесплатно; больничный лист выдается ведомственным врачом сразу на весь срок лечения;
- полный оклад во время болезни (до 45 дней в году) выплачивается всем работникам по решению ведомственного медперсонала; амбулаторный прием проходил по месту работы 4 раза в неделю;
- ежегодный отпуск шел из расчета 2 недели за 1 год службы, но максимально 28 дней.
Стоит упомянуть, что машинист паровоза городской железной дороги получал оклад в 900 рублей, но эту же зарплату имела и учительница первого года работы в начальных классах городской (не частной) школы. Каждый год она могла путешествовать по Германии вторым классом поезда, так как путевка на 24 дня стоила 66 рублей. Максимальный оклад учителя городской школы доходил до 1240 рублей» («Как жил русский рабочий до революции?», Русский портал).
На фабриках, имеющих более 100 рабочих, вводилась бесплатная медицинская помощь, охватившая 70% фабричных рабочих. Социальное страхование рабочих в России было введено к 1912 г. – раньше, чем во многих странах Запада. Были приняты законы по охране труда, о которых президент США У. Тафт заявил: «Ваш Император создал такое совершенное рабочее законодательство, каким ни одно демократическое государство похвастаться не может» (Назаров М. Вождю третьего Рима. – Москва: Русская идея, 2005, с. 81).
Профессор Эдинбургского университета Ч. Саролеа писал в работе «Правда о царизме»: «Одним из наиболее частых выпадов против русской монархии было утверждение, что она реакционна и обскурантна, что она враг просвещения и прогресса. На самом деле она была, по всей вероятности, самым прогрессивным правительством в Европе... Легко опровергнуть мнение, что русский народ отвергал царизм и что революция застала Россию в состоянии упадка, развала и истощения... Посетив Россию в 1909 году, я ожидал найти повсюду следы страданий после Японской войны и смуты 1905 года. Вместо этого я заметил чудесное восстановление, гигантскую земельную реформу… Скачками растущую промышленность, приток капиталов в страну и т. д.… Почему же произошла катастрофа?.. Почему Русская Монархия пала почти без борьбы?.. Она пала не потому, что отжила свой век. Она пала по чисто случайным причинам…» (http://kirill.chuvilin.pro/group52399827/post61037.html).
Ещё более эмоционально на эту тему высказался Черчилль: «Российская империя и русская армия держались, фронт был обеспечен и победа бесспорна. <…> Согласно поверхностной моде нашего времени, Царский строй принято трактовать, как слепую, прогнившую, ни на что не способную тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с Германией и Австрией должен бы исправить эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна. <…> Самоотверженный порыв русских армий, спасший Париж в 1914 году; преодоление мучительного бесснарядного отступления; медленное восстановление сил; брусиловские победы; вступление России в кампанию 1917 года непобедимой, более сильной, чем когда-либо…» (Winston Churchill. The World Crisis 1916-1918. Vol. 1 N.Y. 1927. P. 227-228).
Контрреволюция
События 1917 г. историки-марксисты обычно делят на два этапа – буржуазно-демократический (весна 1917 г.) и перерастание революции в социалистическую (лето-осень 1917 г.). Однако логичнее рассматривать все события того страшного года как единый процесс, подчинённый единой логике – от элитных заговоров и стихийных бунтов в Петрограде, последующим быстрым развалом страны, первых вспышек гражданской войны летом 1917 г., стремительного усиления большевистской партии и захватом власти РКП(б). И годы 1918 и 1919-е – прямое продолжение этого же процесса, поэтому в предлагаемой статье придётся ссылаться и на более поздние события.
Итак, Первая русская революция победила. Но превратилась ли быстро развивавшаяся Россия в «истинный парадиз», как любил говаривать когда-то Пётр Великий? Нет, конечно. Вопреки расхожему мнению, быстрый экономический рост, даже вкупе с ростом уровня жизни населения, устраняя одни противоречия, немедленно порождает другие. Новыми противоречиями стало появление значительных групп населения, не выигравших, а проигравших от реформ.
Мощный подъём российской экономики в 1908-14 гг. ликвидировал кулачество (ростовщичество) как явление, свёл к минимуму власть и влияние помещиков, смягчил противоречия между буржуазией и наёмными работниками, зато резко обострил отношения между различными группами трудящихся. Быстро увеличивался разрыв в доходах и уровне жизни между рабочими современных заводов и передовых отраслей, особенно в столицах и крупных городах, с одной стороны, и с работниками кустарных мастерских и старых, технически отсталых предприятий (в частности, многих уральских заводов, построенных ещё в XVIII веке). Росло озлобление наиболее инертной, необразованной части крестьянства, не получившей земли по Столыпинской реформе, против более активных селян, окончивших аграрные курсы, получивших землю и вступивших в кооперативы. Да и удачливые крестьяне-переселенцы в Сибири были недовольны тем, что у крестьян-старожилов земли больше, чем у них. Их зачастую раздражало, что огромные земли, которые могли бы быть распаханы, принадлежат «инородцам», которые, по их мнению, их не используют. Казаки были недовольны тем, что земли казачьих войск разделу не подлежали и оставались коллективной собственностью станиц, то есть станичного начальства. Иногородние, составлявшие на казачьих землях, в частности, на Дону, половину населения, были недовольны тем, что не имели права на эти земли.
Известный исследователь проблем крестьянства В. Кондрашин пишет: «Очевидным, на наш взгляд, является факт неприятия реформы основной массой крестьянства в традиционных районах помещичьего землевладения в силу того, что она… стала для крестьян «реформой на крови», т.е. проводимой в интересах сильных за счёт слабых, не затрагивающей основ помещичьего землевладения. Идея такой насильственной зачистки деревни в условиях малоземелья и сохранения помещичьих прав на землю вызвала вполне адекватную реакцию большинства крестьян. Массовый бойкот выборов представителей от крестьян в землеустроительные комиссии (в Поволжье 30% крестьянских сходов бойкотировали эти выборы)... За девять лет, с 1906 г. по 1915 г., в поволжских губерниях вышло из общины около 1/3 крестьянских дворов» (В. Кондрашин «Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма», стр. 83, М., РОССПЭН, 2009).
Но если 30% крестьян бойкотировали работу землеустроительных комиссий, значит, 70% в ней участвовали; какое же это большинство, отвергающее реформу, в 30%? И тот факт, что всего за 9 лет в Поволжье из общин вышло 1/3 крестьян говорит о том, что поддержка реформы была достаточно массовой. То есть в Поволжье треть крестьян была за реформы, примерно столько же – против, остальные (те, кто в работе комиссий участвовал, но воздерживался от выхода из общины) колебались, но сама их работа в комиссиях свидетельствует о том, что потенциально они реформу поддерживали. Но треть недовольных – совсем немало, а значит, реформа не успела принять необратимый характер.
Возникали и другие, непредсказуемые проблемы. Так, многие неграмотные крестьяне, услышав о том, что в тёплом Туркестане дают землю, распродавали имущество и, побираясь по дороге, самочинно двигались в дальние края, где их никто не ждал и землю отводить им не собирался. Администрация пыталась сдержать поток самовольных переселенцев, но не могла его остановить. Из 15 тысяч прибывших туркестанской администрации удалось разместить лишь 2 тысячи крестьян на отчуждённых у туземцев землях. Остальные находились в нищенском состоянии. Как отмечалось на Совете туркестанского генерал-губернатора в январе 1911 г., «…Необходимый при условиях туркестанского землевладения переход к интенсивному хозяйству и к обработке высших культур, как уже показал опыт, совершается православными русскими людьми весьма медленно и с большими затруднениями, что не даёт оснований возлагать большие надежды на успех их хозяйства при конкуренции с туземцами, привычными хлопководами, виноградарями и садоводами». А на заседании Совета 3 февраля 1911 г. была отмечена другая проблема переселенцев: «…Русские переселенцы… страдают, вследствие неудовлетворённости своим положением, особым пристрастием к вину. С этим недостатком они не могут быть успешными колонизаторами края, населённого туземным трудолюбивым населением, часто с презрением относящемуся к обессилевшему от пьянства русскому населению» (Журнал Совета Туркестанского генерал-губернатора № 1 за 13.1.1911, ЦГА Узбекистана, ф. 717, оп. 1, д. 48, л. 86).
Серьёзно пострадали от реформ кустари-ремесленники: в 1913 г. кустарей в городах и сёлах оставалось около 5,2 млн. чел., т.е. больше, чем индустриальных рабочих (3,1 млн. чел.). После появления крупного промышленного производства их труд стал либо не востребован, либо невыгоден: появилось множество магазинов, где продавались дешёвые и качественные товары, быстро вытеснявшие кустарную продукцию. В частности, резко упали заработки и социальный статус кузнецов: веками они были важнейшими звеньями в жизни городов и сёл, а к началу Первой Мировой войны им оставалось разве что подковывать лошадей – магазины наполнились инструментами, подковами, гвоздями, дверными петлями и ручками и т.д. Ещё тяжелее переживали реформы мелкие торговцы – не менее многочисленный слой населения: крупные магазины лишали их работы и доходов. Разорившиеся крестьяне, кустари и мелкие торговцы устраивались на заводы и фабрики, но из-за малограмотности и отсутствия квалификации они получали грошовые зарплаты. Кроме того, сама необходимость менять устоявшуюся жизнь и работу вызывала недовольство. Они-то и поддерживали радикалов – кто черносотенцев, выступавших за возвращение дореформенных порядков, кто – леваков, призывавших разрушить «весь мир насилья». И главными врагами этих новых люмпенов были не только буржуазия, а в первую очередь более удачливые, более грамотные и квалифицированные трудящиеся.
Сапожник. 1903-1905 гг. Фото С.А. Лобовикова
Этот – горизонтальный - уровень социальной напряжённости (крестьяне против крестьян, ремесленники против промышленных рабочих) играл в России к 1917 г. основополагающую роль.
Не стихают, да и, наверное, никогда не стихнут споры о том, какие цели ставили перед собой революционеры 1917 г., а главное - кто всё-таки был её главной движущей силой. В сложившейся после 1905 г. социально-политической системе России победителям 1917 г. - большевикам - просто не было места. Крестьянские протесты канализировались эсерами с их программой «чёрного передела»; они же прочно закрепились в сельской кооперации. Рабочее движение контролировалось меньшевиками: они работали в профсоюзах, кассах взаимопомощи, организовывали стачки. Традиционные сектора – ремесленники-кустари и мелкие торговцы, страдающие от индустриализации, поддерживали черносотенцев (К началу Первой Мировой войны бывшие ремесленники и торговцы, ставшие малооплачиваемыми рабочими, постепенно начали переориентироваться на леваков, поскольку те были свободны, например, от христианской морали – сказались последствия пауперизации и люмпенизации этих групп населения). Средние слои и буржуазия уповали на кадетов и октябристов. А на кого же моли опереться большевики и ментально близкие им, но плохо структурированные анархисты?
Даже многие антикоммунисты верят в то, что этой силой были рабочие и «крестьяне, одетые в солдатские шинели», ринувшиеся делить помещичьи земли (другое дело, что, по мнению антикоммунистов, это было с их стороны очень плохо). Но мало кто удосуживается проверить, сколько, собственно, пахотной земли было у помещиков на момент революции. А было её к концу 1916 г. примерно 17% (в том числе около 7% в процессе отчуждения) (Справедливости ради следует указать, что лугов и лесов у помещиков в Центральной России было всё ещё больше, чем у крестьян). Солдаты ринулись в тыл, во-первых, потому, что война к 1917 г. всем осточертела: жертвы были огромны, а конца-краю бойне – не видно. Антивоенные настроения, с забастовками и бунтами, к тому времени охватили все воевавшие страны, тут Россия вовсе не была исключением. Отличие нашей страны от других участников Первой Мировой войны заключалось в том, что только в России в то время проводились радикальные реформы, в первую очередь аграрная. И тот факт, что миллионы сельских жителей были мобилизованы в армию в то время, как в их сёлах и деревнях продолжалось распределение земель, действовал на «крестьян, одетых в солдатские шинели» очень негативно. Ведь дома оставались их почти поголовно неграмотные жёны да старики-родители, которых легко было обмануть при разделе общинных земель. И хотя в 1915 г. по всеобщему требованию крестьян аграрная реформа была приостановлена до окончания войны, недовольство мобилизованных крестьян оставалось очень серьёзным.
Плюс – рост недовольства на фронте и в тылу влиянием Распутина и царицы-немки: её открыто обвиняли не только в склонении государя к сепаратному миру с Германией, но и в шпионаже. После гибели британского главнокомандующего Китченера (5 июня 1916 г. он отплыл с визитом в Россию на крейсере «Хэмпшир»; корабль подорвался на мине, установленной германской подводной лодкой) императрицу открыто обвиняли в том, что она сообщила немцам дату и маршрут поездки фельдмаршала). Ну и, конечно, пресловутые деньги германского генштаба, щедро раздававшиеся русским революционерам, в первую очередь большевикам для развала фронта и подрыва тыла.
В Императорском вагоне. Николай II, императрица Александра Федоровна и цесаревич Алексей (весна 1916 года)
Первыми с фронта, естественно, хлынули те, кто был недоволен реформой, а вследствие этого – и всем социальным устройством, складывавшемся в России после 1905 г. Что, собственно, делили дезертировавшие из армии весной-осенью 1917 г. казаки или крестьяне Сибири, где помещиков отродясь не было? Бежали-то они с фронта не меньшими темпами, чем обитатели бывших «помещичьих» регионов. Что делили казаки, рассказано в романе М. Шолохова «Тихий Дон». Летом 1917 г. в станицу явилась первая волна дезертиров – и первым делом изнасиловала казачек, мужья которых дисциплинированно оставались в окопах и в казармах. Вот это они и пришли делить – имущество, скот, инвентарь, а также женщин своих соседей - этих «фраеров» и «терпил», не понявших, как им подфартило с революцией.
Общинники кинулись «раскулачивать» хуторян. Иногородние бросились делить казачьи земли. Новопоселенцы в Сибири кинулись делить земли крестьян-старожилов, казаков и инородцев – в первую очередь бурят, хакасов и алтайцев. Заодно, как и на Дону, «социализировали» имущество и женщин. Потом, когда отчаянные письма и телеграммы из глубинных районов России достигли фронта, домой, в свои деревни, станицы и улусы рванули ещё недавно дисциплинированные солдаты – защищать свои семьи и имущество от вооружённых бандитов, заполонивших страну. «…Крестьяне ещё прошлым летом… поровну разделили земли не только помещиков, но и земли крестьян и мелких собственников… в данное время получаются в огромном количестве сведения с мест, что сынки кулачков, возвращаясь из армии с ружьями и бомбами, начинают восстанавливать свои права» (РГАСПИ. Ф.17.Оп.4.Д.23.Л.107. Цит. по В. Кондрашин «Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма», стр. 284, М., РОССПЭН, 2009). При этом лозунги «революционных» крестьян могли быть какими угодно: так, красные отряды в Забайкалье в 1917-18 гг. воевали под простым лозунгом «Грабь тварей!» («тварями» многие новопоселенцы называли бурят), в Красноярском крае отряды П. Щетинкина шли в бой под хоругвями великого князя Михаила (они утверждали, что большевики воюют за его воцарение) (Любопытно, что хакасские белые партизаны в 1920-24 гг. именовали себя «Горно-конный партизанский отряд имени великого князя Михаила Александровича»), бойцы А. Кравченко – за «вольную анархическую Тасеевскую республику»… (Тасеево – крупное село в Красноярском крае. В 1918-1920 годах было центром т.н. «Тасеевской республики», находившейся под контролем партизан. В 1930-31 гг. село дважды восставало уже против коллективизации и пострадало сильнее, чем от карателей Колчака)
Петр Щетинкин (в центре) с сослуживцами. Фото 1915 г.
Даже такой благосклонно настроенный по отношению к коммунистам исследователь, как В. Кондрашин, признаёт, что в 1917 г. начались «…межобщинные конфликты на почве перераспределения пахотной земли и других сельскохозяйственных угодий, в-третьих, внутриобщинные конфликты между зажиточной частью деревни и беднотой… Крестьяне нередко идут на прямой захват спорных участков, результатом чего являются столкновения между конфликтующими сторонами… Также имеют место столкновения из-за лесов, когда, по свидетельству источников, «рубят всё подряд» и «деревня идёт на деревню»… Наблюдаются просто волюнтаристские насильственные действия под предлогом хлебной монополии отдельных групп крестьян против своих соседей. В этом смысле можно привести пример вооружённого конфликта между русскими селениями и немецким селом Шенталь в Трудовой коммуне немцев Поволжья. Поводом к нему послужила конфискация крестьянами с. Михайловки муки проезжавших через село крестьян с. Шенталь. После обстрела немцами приехавшей в Шенталь делегации для урегулирования возникших разногласий 223 дружинника захватили Шенталь, наложили на село контрибуцию, учинили грабёж. В ходе вооружённого конфликта с немецкой стороны пострадали 40 человек» (В. Кондрашин «Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма», стр. 96, М., РОССПЭН, 2009).
Если отбросить словесную эквилибристику, дело выглядит так: бандиты сначала отобрали муку у жителей соседнего села, затем совершили вооружённый захват самого села, разграбили его, да ещё и «наложили контрибуцию». Уголовный смысл произошедшего сомнений не вызывает.
То же самое происходило и в городах. После февральской революции в Петербурге исчезли городовые - их убивала толпа. Но ведь городовые всего лишь поддерживали порядок в кварталах, они не арестовывали революционеров, не подавляли демонстрации и забастовки, они боролись с хулиганами и бандитами. Вот хулиганы и бандиты им и мстили. По всей стране «революционные толпы» захватывали полицейские управления – и в первую очередь жгли архивы. Понятно, что это делали не трудящиеся – им до полицейских архивов никакого дела не было – а бандиты, уничтожавшие картотеки. Они были главной ударной силой революции 1917 г. и основной опорой большевиков.
«Уже весной 1917 г. рабочие захватили фабрики и шахты, где установили свой контроль. Профсоюзы их не интересовали, им важно было только, чтобы прежние хозяева подчинились воле рабочих, унизились перед ними. Когда предприниматели стали призывать фабричных рабочих к порядку, последние перешли к формам коллективного правосудия. Нередко практика рабочего «правосудия» (самосуд) приводила к гибели инженеров и предпринимателей…
До самого лета 1917 г. в больших городах, где большевики захватили власть, господствовал самосуд толпы: расстрелы без разбора, грабежи и нападения на всех, кто был отмечен клеймом «буржуя», захлестнули повседневную жизнь Страны Советов. <…> Этот разгул насилия подготовил почву для самых жутких эксцессов гражданской войны» (Й. Баберовский «Красный террор», стр. 19, стр. 22, М., РОССПЭН, 2007).
По сути гражданская война в России началась летом 1917 г., ещё до октябрьского переворота. Её в то время вели безвестные «полевые командиры»; канонические фигуры, такие как Будённый и Колчак, Ворошилов и Деникин появились на кровавой российской арене намного позже, но войну-то ведут в первую очередь простые люди – крестьяне и рабочие. А они, особенно первые, схлестнулись в жестоких схватках задолго до того, что официально получило название гражданской войны.
Колчак на Китайско-Восточной железной дороге в форме КВЖД. 1917 г., Библиотека Конгресса США, отдел эстампов и фотографий.
Главной движущей силой большевизма была уголовщина – тот самый «разбойный элемент», на бунт которого ещё в середине XIX века уповали и видный анархист Михаил Бакунин, и другой выдающийся «бес» - Сергей Нечаев. Это о нём, об уголовном восстании, писал в 1853 г. Николай Чернышевский своей жене: «У нас скоро будет бунт, а если он будет, я буду непременно участвовать в нём...» - и дальше о неизбежной крови и о пьяных мужиках под телегами с награбленным. Николай Бердяев, сам бывший марксист, отлично понимавший психологию русских революционеров, писал: «…Нужно увеличить страдания и насилия, чтобы вызвать восстание масс. Нужно соединиться с разбойниками, которые настоящие революционеры…» Именно большевикам, прямым идейным наследникам Бакунина, Ткачёва, Нечаева и Чернышевского - удалось оседлать уголовную стихию, канализировать её в русло массового движения под чисто бандитскими лозунгами типа «Грабь награбленное!». До революции большевики, работая в профсоюзном движении, постоянно старались превратить экономические выступления рабочих в политические, т.е. заменить мирные методы и борьбу за социальные права голым насилием. А в насильственных действиях с наибольшим рвением участвовали люди с уголовными наклонностями. Так большевики налаживали тесные связи с «разбойным элементом».
Уголовников большевики начали привечать задолго до 1917 г. В частности, есть множество свидетельств того, что И. Сталин предпочитал иметь дело с уголовниками, а не с товарищами-революционерами. «Сталин, по словам Н. С. Хрущева, вспоминал: «Какие хорошие ребята были в ссылке в Вологодской губернии из уголовных. Мы, бывало, заходили в питейное заведение. …Сегодня я плачу, завтра другие, и так поочередно. Очень хорошие, артельные ребята были уголовные. А вот политики, среди них было много сволочей. Что же они устраивали? Они организовали товарищеский суд и судили меня за то, что я с уголовными пью» (Антонов-Овсеенко А. В. Сталин без маски. М., 1990, с. 384-395.).
Трансформация старого общественного строя и быта в начале ХХ века породили огромные массы люмпенов и пауперов, выброшенных из деревни малоземельем, но с трудом привыкающих к жизни в городе. Не имея квалификации, зачастую неграмотные, они перебивались случайными заработками и в большинстве своём бедствовали. Голодные и озлобленные, они одинаково легко вступали на уголовную стезю и – становились объектом революционной пропаганды. Естественно, лозунги парламентаризма и демократии в этой среде не воспринимались, а вот призывы к террору против «угнетателей» и власти (причём любой) находили живейший отклик.
Известный немецкий исследователь большевизма Й. Баберовский ранее считал, что это движение опиралось на тёмные и угнетённые народные массы и стремилось варварскими методами сделать Россию развитой страной. Однако в ходе своих исследований он изменил эту точку зрения: в книге, вышедшей в 2012 г., он уже рассматривает большевистский проект в целом как оргию насилия, которая лишь слегка была приукрашена марксистскими теориями, что стремление к убийствам и насилию с самого начала было истинным мотивом большевиков (Цит. по статье «Вечный Сталин» (Franziska Augstein, "Sueddeutsche Zeitung", 15.03.2012)).
Кто были истинные «герои» революции-1917 – «борцы» с дореволюционным стажем? О них впоследствии сами большевики старались вспоминать поменьше. Мишка «Япончик» – король одесской уголовщины, революционер, чекист, командир полка Красной Армии. Анархисты Н. Махно и Н. Каландаришвили – отпетые уголовники. Алкоголик П. Дыбенко, морфинист и садист М. Муравьёв (командарм!), вор и мошенник Я. Блюмкин. Главный большевик Оренбурга С. Цвиллинг, до революции осуждённый на каторгу «кровавым царским режимом» за воровство и… растление малолетних. Известный глава Харьковской ЧК, до революции – уголовник и каторжник С. Саенко, превративший подвалы «чрезвычайки» в «человеческие бойни»; описать те мучения, которым подвергались «контрреволюционеры» - невозможно.
Лидеры повстанцев в 1919 г. (слева направо): С. Каретник, Н. Махно, Ф. Щусь
Стоит упомянуть и княгиню Шаховскую – известную лётчицу и первейшую поклонницу Распутина. Она была осуждена как немецкая шпионка на смертную казнь, помилована лично царём и освобождена из тюрьмы февральской революцией. «Некоторое время Евгения [Шаховская] работала помощником директора в Гатчинском дворце, превращенном после Февральской революции в музей, но в 1918 году была уволена за растрату - как выяснилось, она продавала за рубеж вверенное ей ценное имущество. Чтобы замять скандал, наркомпрос Анатолий Луначарский отправил Шаховскую следователем в Киевское ЧК. Говорят, став чекисткой, княгиня отличалась жестокостью при допросах и казнях» (А. Гузаирова «Женская рать», Лента.ру, 8 марта 2015).
Княгиня Шаховская вместе с летчиком Абрамовичем (погиб в 1913 г.)
В этой плеяде выделяется Маруся Никифорова: в советских учебниках она упоминается одной фразой – мол, анархистка, атаман мелкой банды. Что неправда: М. Никифорова была очень крупной фигурой в революции, во всяком случае на Украине. Правда, фигурой такой, что после Гражданской войны о ней предпочли поскорее забыть. А она была одним из виднейших деятелей в «революционном» движении и Гражданской войне.
На сайте «Махно.ru» есть статья В. Савченко «Бандитка Маруся (М. Г. Никифорова)». Вот, в частности, что написано и об этом персонаже. «…Анархизм привлёк Марусю ощущением безграничной свободы мечты и возможностью творить новый мир с помощью героических поступков. Она любила рисковать, ощущать близость смерти и чувствовать власть над своими жертвами. В 1905 г. она стала анархистской-террористской. <…>
Маруся оказалась втянутой в группу «безмотивников» – анархистов, которые довели идею террора до маниакального ослепления. Идеологи этой группы предлагали истреблять всех, у кого есть сбережения в банках, всех, кто носит дорогую одежду и обедает в ресторанах. Врагами свободы они объявляли не только капиталиста, но и рабочего, создающего его богатство и силу, интеллигенцию, «как класс паразитов», а союзниками – уголовников, «как разрушителей общества». А в Гражданскую войну М. Никифорова вместе с Н. Махно на Украине возглавила многотысячную «Чёрную гвардию» - в 1918 г. не менее сильную, чем украинские красные части. «Черногвардейцы» захватывали крупные города – такие, как Харьков, Александров (Запорожье), Екатеринослав, Мариуполь, Ростов-на-Дону. И всюду учиняли поголовные грабежи и насилия.
Мария Никифорова. Фотография из следственного дела
***
Таким образом, события 1917 г. по смыслу, содержанию и движущим силам были прямо противоположны Первой русской революции. Если в 1905 г. прогрессивные слои населения России боролись за реформы, то в 1917 г. противники реформ объединились и победили. Советский строй на самом деле не был чем-то принципиально новым: наоборот, он являл собой возврат к самым реакционным явлениям прошлого. Демократия, парламентаризм и местное самоуправление были ликвидированы. Профсоюзы лишились своей основной функции – защиты прав трудящихся, и были полностью подчинены власти. Перестали существовать независимые общественные организации. Вместо самостоятельного крестьянства Россия к началу 1930-х годов вернулась к барской общине времён Екатерины II, когда крепостничество превратилось в настоящее рабство – с той лишь разницей, что в роли коллективного крепостника-рабовладельца выступало государство. После всего лишь 12 лет свободы Россия вновь перестала быть правовым государством, превратившись в царство произвола. Право власти на произвол и относительная терпимость населения к произволу – это наследие ордынского ига, опричнины Ивана Грозного и зверств Салтычихи. Это наследие и бросания персидской княжны в Волгу Стенькой Разиным, и расправ Пугачёва над офицерами и помещиками. Если то же утопление княжны Разиным вполне благосклонно воспевается в известнейшей песне («…И за борт её бросает в набежавшую волну»), значит, желающих бросать кого-нибудь в Волгу или куда-нибудь ещё, к несчастью, было достаточно. Конечно, уголовщина и полууголовщина составляли абсолютное меньшинство населения России, но – велико стадо, да овцы, мала стая – да волки… И она свалила новорожденное правовое государство.
Демонстрация под большевистскими лозунгами. Осень 1905 г.
Показательно, что большинство нынешних поклонников Сталина положительно относятся к Грозному, опричнине и крепостничеству, при этом преклоняясь перед могильщиками исторической России – комиссарами и чекистами. Причина проста - кровожадный опричник, развращённый крепостник и свирепый чекист ментально очень близки: прикрываясь служением некоей великой цели, они, отринув все законы и нравственные принципы, удовлетворяли собственные низменные инстинкты, а также (правда, крепостникам это было не нужно) набивали карманы. По-видимому, сталинисты очень хотели бы почувствовать самих себя в чёрных опричных кафтанах и с саблями или в кожаных тужурках с наганами – за пределами морали и человечности, безраздельно властвующими над телами, душами и имуществом людей.
По сути, события 1917 г. были контрреволюцией, а большевики создали государство, предельно близкое к идеалу контрреформаторов-черносотенцев. Только вместо государя самодержцем стал генеральный секретарь ВКП(б)-КПСС, на смену православия пришёл марксизм-ленинизм, а церковью стала «пролетарская» партия. Не в первый и не в последний раз в истории человечества крайняя реакция победила, накинув тогу радикальной революции.
Автор: Трифонов Е., [email protected]