Глава II. Коалиция открывает огонь по Парижу
Говорили, что Республике угрожала Ассамблея. Господа, когда
произошло восстание, Ассамблея отметилась политически лишь
двумя актами: назначением главы исполнительной власти и
одобрением республиканского кабинета. (Из речи против амнистии
Ларси от Левого центра на сессии 18-го мая 1876 года.)
На плебисцит провинций парижская Национальная гвардия ответила своим объединением; на угрозы монархистов, проекты лишения Парижа статуса столицы – демонстрацией у Бастилии; на назначение Д’Ауреля – резолюциями 3-го марта. То, что не смогла осуществить угроза осады, сделала Ассамблея – она способствовала союзу среднего класса с пролетариатом. Подавляющее большинство парижан следили за ростом республиканской армии без сожаления. 3-го марта, когда министр внутренних дел Пикар, осудил «анонимный ЦК» и призвал «всех добропорядочных граждан подавить эти предосудительные демонстрации», никто не шелохнулся. Кроме того, обвинение было смехотворно. ЦК действовал в открытую, рассылал свои протоколы в газеты, и проводил демонстрации только для того, чтобы спасти Париж от катастрофы. На следующий день он дал ответ: - «ЦК не является анонимным. Он представляет собой союз представителей свободных людей, добивающийся солидарности всех национальных гвардиейцев. Все его документы всегда подписываются. Он с презрением отвергает клеветнические измышления о том, что он подстрекает к грабежу и гражданской войне». Под этой отповедью были проставлены подписи (72).
Лидеры коалиции ясно видели, в каком направлении развиваются события. Республиканская армия ежедневно увеличивала свой арсенал мушкетов и, особенно, артиллерийских орудий. Они были установлены в десяти различных местах – на Итальянской заставе, в Сент-Антуанском прдместье и Бют Монмартр. Красные плакаты извещали Париж об образовании ЦК федерации Национальной гвардии и призывали граждан создавать в каждом округе комитеты батальонов и советов легионов, а также назначать делегатов в ЦК. Еще бы несколько дней и народ дал бы окончательный ответ, если бы удар по Парижу не был бы нанесен немедленно.
То, что они неправильно истолковали, заключалось в стойкости противника. Победа 22-го января ослепила их. Они поверили в россказни собственных газет, в трусость Национальной гвардии, в бахвальство Дюкро, который клялся в секретариате Ассамблеи в неизбывной ненависти к парижским демагогам, но ради нее он, по собственным словам, одержит победу (73). Агрессивные реакционеры воображали, будто смогут проглотить Париж одним глотком.
Операция проводилась с клерикальным умением, методичностью и дисциплиной. Легитимисты и орлеанисты, расходясь во мнениях относительно имени монарха, приняли компромиссное предложение Тьера о равном участии в правительстве, которое получило название «пакт Бордо». В отношении же Парижа не могло быть разногласий.
С первых дней марта провинциальные газеты начали разом пропагандистскую кампанию, утверждая, что в Париже происходят поджоги и грабежи. 4-го марта секретариат Ассамблеи полнился лишь одним слухом – разразился мятеж. Телеграфные линии прерваны, генерал Виной отступил на левый берег Сены. Правительство, распространявшее эти слухи (74), направило в Париж четырех депутатов, каждый из которых являлся также мэром. 5-го марта они прибыли на место и обнаружили Париж абсолютно спокойным, даже веселым (75). Мэры и их помощники, собранные министром внутренних дел, подтвердили, что обстановка в городе спокойная. Но Пикар, без сомнения, в интересах заговора, заявил: - Это лишь внешнее спокойствие. Нам нужно действовать. – А ультраконсервативный Вотрен добавил: - Надо взять быка за рога и арестовать ЦК.
Правые постоянно дразнили быка. Насмешки, провокации, оскорбления обрушивались на Париж и его представителей как из рога изобилия. Некоторых из этих представителей, Рошфора, Тридо, Мало и Ранка, когда они покидали зал заседаний после уродующего страну голосования, преследовали криками: - Скатертью дорога! – Виктора Гюго, поддержавшего Гарибальди, освистали. Делеклюза, потребовавшего импичмента членов совета Национальной обороны, просто никто не слушал. 10-го марта образовалась брешь. Приняли резолюцию, что Париж больше не должен быть столицей и что Ассамблея должна заседать в Версале.
Это поставило в повестку дня необходимость учреждения Коммуны, ибо Париж не мог оставаться в одно и то же время без правительства и муниципалитета. Раз обозначилось поле битвы, безысходность вывела на него армию. Правительство уже решило, выплачивать жалование только тем национальным гвардейцам, которые обратятся к нему за этим с просьбой. Ассамблея постановила, что счета, подлежавшие оплате 13 ноября 1870 года, должны быть оплачены 13-го марта, причем, в течение трех дней. Министр Дюфор упрямо отказывался идти на какие-либо уступки по этому вопросу. Несмотря на настоятельные обращения Мийера, Ассамблея отказывалась принять какой-либо законопроект в защиту квартиросъемщиков, обязанных внести арендную плату в течение шести месяцев. Двести или триста тысяч рабочих, держателей торговых точек, модельеров, владельцев мелких мастерских, работающих в снимаемых ими помещениях, которые израсходовали свой незначительный запас денег и еще не смогли заработать новые деньги, весь парализованный бизнес были, таким образом, были брошены на милость землевладельцев, голода и банкротств. С 13-го по 17-ое марта 150 000 счетам было отказано в оплате. Наконец, правые обязали Тьера провозгласить с трибуны, «что Ассамблея может продолжить свои дебаты в Версале, не опасаясь подводных камней со стороны платежеспособности мятежников». Правые, таким образом, вынудили его действовать немедленно, поскольку депутаты должны были собраться снова в Версале 20-го марта.
Д’Аурель начал операции против Национальной гвардии, заявив, что подчинит ее строгой дисциплине и очистит ее от вредных элементов. «Мой первейший долг, - заявил он в приказе, - состоит в обеспечении уважения к закону и собственности». Такая провокация всегда исходит от буржуазии, когда революционные события возносят ее на вершину власти.
К нему присоединились и другие сенаторы. 7-го марта Виной вывел на улицы 21 тысячу ополченцев Сены. Каждому из них было выплачено жалкое вспомоществование. 11-го марта, в день, когда Париж лишили статуса столицы и когда были изданы губительные декреты, Виной закрыл шесть республиканских газет. Четыре из них - Le Cridu Peuple, Le Mot d’Ordre, Le Père Duchêne и Le Vengeur - имели тираж в 200 000 экземпляров. В тот же день военный трибунал, судивший обвиняемых по делу 31-го октября, приговорил семерых из них к смерти, в том числе Флуранса и Бланки. Таким образом, под удар попали все – буржуазия, республиканцы, революционеры. Эта Ассамблея в Бордо, смертельный враг Парижа, чуждый его чувствам, образу мыслей и языку, выглядела правительством иностранцев. Торговые круги, а также пригороды шумно протестовали против ее решений (76).
С этого момента исчезли последние колебания. Мэр Монмартра, Клемансо, в течение нескольких дней строил интриги, чтобы обеспечить сдачу пушек, он даже нашел офицеров, готовых капитулировать. Но батальон запротестовал, и 12 марта, когда Д’Аурель выставил свои условия, национальные гвардейцы отказались отправить эти пушки. Пикар, пытавшийся демонстрировать твердость, вызвал Курти, заявил: - Члены ЦК рискуют головами. - Он добился от того нечто похожее на обещание. ЦК исключил Курти из своего состава.
С 6-го марта ЦК заседал в зале на Кордери. Высокая репутация места оказала положительное влияние на три разные, совершенно независимые группы парижан, хотя и сторонившиеся друг от друга. ЦК действовал эффективно и сорвал интриги командира Дю Биссона, офицера, который служил за границей и использовался в предприятиях сомнительного характера и который старался навязать ЦК батальонных командиров. ЦК направил трех делегатов в эту группу, где они встретили сильную оппозицию. Один из чинов батальона, Барбере, действовал особенно дерзко, но другой офицер, Фальто, отмежевался от Ассамблеи, заявив: - Я перехожу на сторону народа. – Спайка состоялась 10-го марта, в день общей встречи делегатов. ЦК представил еженедельный доклад. В нем перечислялись события последних дней, назначение Д’Ауреля, угрозы Пикара и весьма справедливо отмечалось: «Тем, кем мы являемся, нас сделали события. Постоянные атаки прессы, враждебной демократии, послужили уроком, угрозы правительства закрепили эти уроки. Мы являемся непоколебимым барьером, воздвигнутым на пути любой попытки свергнуть Республику». Делегатам предложили провести выборы ЦК. Обратились с призывом к армии: «Солдаты, дети народа! Объединимся в служении Республике. Короли и императоры достаточно долго вредили нам». На следующий день солдаты прибыли поздно вечером из армии Луары, собравшись перед красными плакатами, на которых были написаны имена и адреса всех членов ЦК.
Революция, лишенная своих газет, теперь говорила плакатами. Эти плакаты, отражавшие большое разнообразие цветов и мнений, были расклеены на всех стенах. Флуранс и Бланки, обвиненные в неповиновении, также выразили свои протесты. Во всех многонаселенных округах формировались подкомитеты. Главой подкомитета тринадцатого округа был молодой, стойкий организатор, Дюваль, сочетавший в себе хладнокровие и энергичность. Члены подкомитета на улице Розье вырыли вокруг пушки канаву и несли сторожевую вахту день и ночь (77). Все эти комитеты игнорировали приказы Д’Ауреля и реально командовали Национальной гвардией.
Несомненно, Париж пробудился, приготовился искупить свои грехи, допущенные в ходе осады. Этот Париж, истощенный и задавленный нуждой, отложил мысли о мире и делах, думая только о защите Республики. Временный ЦК, не обращая внимания на Виноя, который потребовал ареста всех его членов, представился участникам 15-ой всеобщей Ассамблеи в Воксхолле. В ней участвовали представители 215 батальонов, которые выступили за назначение главнокомандующим Национальной гвардии Гарибальди. Один оратор, Лулье, сбил Ассамблею с толку. Он был отставным морским офицером, совершенно невменяемым и имеющим подобие военного образования. Однако в промежутки, когда он не был пьян, на него находило время от времени просветление. Его предложили на пост командующего артиллерией. Затем последовали имена избранных в ЦК членов, общим числом в 30 человек, поскольку несколько округов еще не проголосовали. Это был постоянный ЦК, резиденцией которого должна была стать ратуша Парижа. Многие из избранных делегатов входили в состав организационной комиссии. Другие были столь же неизвестны, представляя пролетариат и низший слой среднего класса. Их знали только отдельные батальоны.
Какое значение имело отсутствие публичности? ЦК не был правительством правящей партии. Он был далек от утопий. Лишь очень простая вещь, страх реставрации монархии, могла сплотить так много батальонов. Национальная гвардия позиционировала себя как сила, гарантирующая отсутствие государственного переворота. Ибо, если Тьер и его агенты неоднократно повторяли слово «Республика», то их собственная партия и Ассамблея провозглашали: - Да здравствует король! - ЦК был часовым, в этом все дело.
Буря надвигалась, все оставалось неопределенным. Интернационал созвал депутатов-социалистов для выяснения того, что надо делать. Но не было планов никакого наступления, ничего даже не предлагалось в этом отношении. ЦК официально провозгласил, что народ не сделает выстрела первым, что он всего лишь будет защищаться от агрессии.
Агрессор, месье Тьер, прибыл в Париж 15-го марта. Уже долгое время он предвосхищал необходимость ужасного столкновения с Парижем, но ждал удобного момента вернуть власть над городом, выставив 40-тысячную армию тщательно отобранных и чуждых парижанам солдат. Этот план раскрыл один офицер генштаба. В тот же момент Тьер располагал лишь обломками армии.
230 000 человек, разоруженных в результате капитуляции, большей частью, ополченцев или людей, закончивших срок службы, были спешно отправлены домой, так как они только бы увеличили армию Парижа. Часть ополченцев, морпехов и солдат уже заложили основу союза республиканцев и Национальной гвардии. У Виноя осталась с позволения пруссаков лишь дивизия и 3 000 сержантов полиции или жандармов из общей численности 15 000 человек, довольно плохо оснащенных. Лефо послал ему несколько тысяч солдат, подобранных в армиях Луары и Севера, но они пришли слишком поздно, почти без офицерских кадров, подавленные и питающие отвращение к службе. По первому впечатлению Виноя, они были на грани мятежа. Им предоставили возможность пробираться по Парижу. Они выглядели заброшенными, смешивались с парижанами, которые оказывали им помощь. Женщины приносили суп и одеяла в их халупы, где они мерзли. Фактически, 19-го марта у правительства было только около 25 000 человек, среди которых не было сплоченности и дисциплины. Две трети из них перешли в предместья.
Как с помощью этого сброда разоружить 100 000 солдат? Ведь для того, чтобы увезти пушки, необходимо было разоружить национальных гвардейцев. Парижане больше не были новичками в войне. – Забрав наши пушки, - говорили гвардейцы, - они сделают наши мушкеты бесполезными. - Коалиция ничего не слушала. Едва прибыв в город, ее представители требовали от месье Тьера действий, немедленного вскрытия нарыва. Банкиры - несомненно, те самые люди, которые спровоцировали войну для придания нового импульса своим денежным спекуляциям (78) – говорили ему: - Нельзя осуществить финансовые операции, если не покончить с этими мерзавцами (79). Все это создавало впечатление, будто изъятие пушек является легким делом.
За пушками, действительно, смотрели без особого бдения, но лишь потому, что гвардейцы были убеждены в их нахождении в безопасном месте. Достаточно было, вытащить из мостовой несколько булыжников, чтобы предотвратить транспортировку пушек вниз по узким крутым улицам Монмартра. По первому сигналу тревоги весь Париж поспешил бы на выручку. Это наблюдалось 16-го марта, когда пришли жандармы, чтобы увезти с площади Вогезы пушки, обещанные Вотреном. Со всех сторон сюда прибыли гвардейцы отбивать пушки, а лавочники с улицы Турней принялись разбирать мостовую улицы.
Атака коалиции ничего не дала, и именно это укрепило решимость Парижа держать оборону. Но месье Тьер не заметил ничего, ни недовольства среднего класса, ни сильного раздражения пригородов. Коротышка, которого обманывали всю его жизнь, даже Мак-Магон, обещавший подойти 20 марта, окунулся с головой в авантюру. Его подстрекали Жюль Фавр и Пикар, убежденный после провала 31-го декабря в неспособности революционеров совершить какую-либо серьезную акцию и одержимый желанием играть роль Бонапарта. 17-го марта Тьер провел совещание. И без оценки своих сил и сил противника, без предварительного оповещения мэров - Пикар официально обещал не применять силу без консультаций с ними – без заслушивания командиров буржуазных батальонов (80), это правительство, слишком слабое, чтобы позволить себе даже арест двадцати пяти членов ЦК, отдало приказ увезти двести пятьдесят пушек (81), охраняемых всем Парижем.
.