Глава VII. Центральный Комитет принуждает мэров к капитуляции
ЦК реагировал на ситуацию адекватно. Его прокламации, социалистические статьи в Officiel, агрессивность мэров и депутатов способствовали объединению вокруг него, наконец, всех революционных сил. Он также включил в свой состав несколько человек, более известных массам (99). По распоряжению ЦК, на Вандомской площади соорудили баррикады, батальоны у ратуши были укреплены. Усиленные патрули снова появились на бульварах перед постами реакционеров на улицах Вивьен и Друо. Благодаря этому, ночь прошла спокойно.
Так как выборы на следующий день стали невозможными, ЦК объявил, что они состоятся 26-го марта, и сказал Парижу: - «Реакция, возбужденная вашими мэрами и депутатами, объявила нам войну. Мы должны принять вызов и сломить ее сопротивление» - Он объявил, что призовет к порядку всех журналистов, клевещущих на народ. Он послал батальон из Бельвиля вновь занять мэрию шестого округа, заменил своими делегатами, несмотря на протесты, мэров и адъюнктов третьего, десятого, одиннадцатого, двенадцатого и восемнадцатого округов. Клемансо писал, что он подчинился грубой силе, но сам не намерен прибегать к силе. Это было тем более великодушно, что все его силы состояли из него самого и его адъюнкта. Федералы закрепились в Батиньоле на железной дороге и останавливали поезда, предотвратив таким образом захват вокзала Сент-Лазар. Затем ЦК энергично повел наступление на Биржу.
Реакция надеялась, что голод заставит ЦК капитулировать. Миллион, полученный в понедельник, иссяк, был обещан второй миллион. В среду утром Варлен и Журд, отправившиеся за очередным взносом, услышали в ответ только угрозы. Они написали управляющему банком: «Уморить народ голодом, вот цель партии, которая представляет себя честной. Голод никого не разоружает, он лишь несет разорение. Мы принимаем брошенный нам вызов». И, не утруждая себя извещением заносчивых биржевиков, ЦК послал два батальона в банк, вынужденный уступить.
В то же время ЦК не оставлял без внимания все то, что было способно ободрить парижан. В городе свободно бродили досрочно освобожденные заключенные. ЦК поручил надзор за ними национальным гвардейцам и учредил пост охраны у дверей ратуши. «Лицо, застигнутое в краже, подлежит расстрелу». Полиция Пикара оказалась бессильной положить конец наперсточникам, которые каждую ночь с начала осады наводнили улицы города. ЦК справился одним приказом. Жупелом реакционеров были пруссаки. Жюль Фавр объявил об их неминуемом вмешательстве в ближайшее время. ЦК опубликовал депеши, которыми он обменялся с комендантом Компьена, которые гласили: «Германские войска будут оставаться на своих позициях, пока Париж не предпримет враждебных действий». С большим достоинством ЦК ответил: «Революция, совершенная в Париже, носит, по существу, муниципальный характер. Мы не уполномочены обсуждать предварительные условия мира, за которые проголосовала Ассамблея». Париж, таким образом, был спокоен в этом отношении.
Единственные помехи исходили от мэров. С санкции Тьера они назначили командующим Национальной гвардии (НГ) Сэссе, поведшего себя неадекватно на заседании Ассамблеи 21-го марта. В помощники ему определили Лонглуа и Шельхера. Предпринимались попытки привлечь на площадь Биржи национальных гвардейцев, где им раздавались деньги, идущие на охрану захваченных мэрий. Многие гвардейцы приходили лишь для того, чтобы получить плату, но не сражаться. Начался раскол даже среди командиров НГ. Наиболее неистовые высказывались, конечно, за то, чтобы смести все, что преграждает им путь. К ним принадлежали Вотрен, Дюбэй, Денорманди, Дегув-Денунке, а также Элиго, бывший труженик, бездельник, принимавшийся в буржуазных гостиных в качестве слуги, нахальный, как и прочие лакеи. Но многие другие командиры колебались и думали о примирении, особенно, после того, как некоторые депутаты и адъюнкты – Милье, Мало, Дерер и Жаклар вышли из союза мэров, проявив еще более, таким образом, свой откровенно реакционный характер. Наконец, некоторые блаженные мэры, все еще полагающие, что Ассамблея нуждается лишь в установлении истинного положения вещей, импровизировали мелодраматические сцены.
23-го марта они прибыли в Версаль в тот момент, когда землевладельцы, снова подбадривая себя, обратились к провинциям с призывом идти маршем на Париж. Весьма торжественно эти мэры появились перед трибуной председателя, опоясанные своими официальными шарфами. Левые депутаты аплодировали, крича: - Да здравствует Республика! – Мэры отвечали тем же. Но правые и центристы голосили: - Да здравствует Франция! Порядок! Порядок! – и грозили сжатыми кулаками левым депутатам. Те наивно отвечали упреками: - Вы оскорбляете Париж! – На это другие восклицали: - Вы оскорбляете Францию! – и покинули Палату Ассамблеи. Вечером депутат, также бывший мэром, Арно Де л’Ариг, зачитал с трибуны их декларацию и закончил чтение словами: - Мы – накануне страшной гражданской войны. Есть лишь один способ предотвратить ее – назначить на 28-е марта выборы главнокомандующего Национальной гвардии, а выборы муниципального совета – на 3-е апреля. – Предложения были направлены ЦК.
Мэры вернулись назад в негодовании. Депеша предыдущего вечера уже взволновала Париж. Тьер объявил провинциям, что бонапартистские министры – Рухе, Шевро и Буатель, арестованные жителями Булони, взяты под защиту, и что маршал Канробер, один из сообщников Базена, предложил свои услуги правительству. Оскорбление, нанесенное мэрам, вызвало раздражение всего среднего класса, а также внезапную перемену поведения республиканских газет. Теперь нападки на ЦК стали менее жесткими. Даже умеренные политики почувствовали угрозу со стороны Версаля.
ЦК воспользовался этой переменой в общественном мнении. Едва узнав о прокламации Коммуны Лиона, он высказался в своем манифесте 24-го марта более четко: «Некоторые батальоны, которых ввели в заблуждение их реакционные командиры, усматривали свой долг в противодействии нашему движению. Некоторые мэры и депутаты, позабывшие о своих мандатах, поощряли это. В выполнении своей миссии мы рассчитываем на вашу самоотверженность. Нам возражают, что Ассамблея обещает проведение выборов в муниципальный совет в течение какого-то неопределенного периода времени и что, следовательно, не следует этому сопротивляться далее. Нас обманывали слишком часто, чтобы мы снова попали в ловушку. Левая рука отбирает то, что дает правая рука. Посмотрите, что уже сделало правительство. Палата голосом Жюля Фавра бросила нам вызов, угрожая ужасной гражданской войной. Она призвала провинции уничтожить Париж и обрушила на нас самые одиозные клеветнические измышления».
Высказавшись, ЦК перешел к действиям и назначил трех генералов – Брунея, Дюваля и Эда. Этой мерой была ограничена власть пропойцы Лулье, который при помощи штата предателей позволил предыдущим вечером целому полку, дислоцировавшемуся в Люксембурге, покинуть Париж с оружием и снаряжением. Теперь стало известно также, что при его попустительстве был утрачен Мон-Валерьен.
Генералы дали понять, что будут действовать профессионально. – Для парламентаризма не осталось времени. Надо действовать. Париж хочет свободы. Великий город не позволит нарушать общественный порядок безнаказанно.
Это прямое предостережение было адресовано Бирже, число сторонников которой и без того убавлялось. Дезертирства оттуда умножались после каждого заседания землевладельцев. Приходили женщины забрать своих мужей. Бонапартистские офицеры, переходившие грань, раздражали умеренных республиканцев. Программа мэров – основанная на подчинении Версалю – обескураживала средний класс. Генштаб этой суматошной армии разместили по глупости в Гранд отеле. Там заседали три безумца – Сэссе, Ланглуа и Шельхер – которые из состояния крайней самоуверенности впали в беспросветное уныние. Наиболее неадекватный среди них – Сэссе взял на себя ответственность объявить посредством плакатов, что Ассамблея полностью признала муниципальное избирательное право. Судя по плакатам, она признавала также выборность всех офицеров Национальной гвардии, включая главнокомандующего, поправки к закону о просроченных коммерческих платежах и законопроект о льготной для квартиросъемщиков аренде. Эта гигантская мистификация лишь озадачила Версаль.
ЦК, действуя дальше (100), приказал Брунею занять мэрии первого и второго округа. С 600 гвардейцами из Бельвиля, двумя пушками и в сопровождении двух делегатов ЦК, Лисбона и Прото, Бруней в три часа дня предстал перед мэрией Лувра. Буржуазные роты приготовились сопротивляться. Бруней едва выдвинул свои пушки, как ему сразу обеспечили свободный проход. Он объявил адъюнктам Мелину и Адаму, что ЦК намерен провести выборы, как можно скорее. Напуганные адъюнкты послали курьеров в мэрию второго округа просить санкции на назначение даты выборов. Дюбай ответил, что они могут обещать проведение выборов 3-го апреля. Бруней настаивал на 30-м марта. Адъюнкты уступили. Национальные гвардейцы двух лагерей приветствовали соглашение восторженными восклицаниями и, смешав свои ряды, пошли маршем к мэрии второго округа. На улице Монмартра двум ротам войск Биржи, попытавшимся помешать движению, было сказано: - Мир достигнут – и они позволили пройти. В мэрии второго округа Шельхер, председательствовавший на встрече мэров, Дюбай и Вотрен отказывались ратифицировать соглашение, настаивая на 3-м апреле. Однако большинство их коллег приняли дату 30-го апреля. Благую весть приветствовала буря восторга, народные батальоны приветствовали буржуазные батальоны. Они прошли по улице Вивьен и бульварам вместе со своими пушками, подхваченными парнями с зелеными ветвями в руках.
ЦК не принял эту сделку. Он дважды откладывал выборы. Новая отсрочка дала бы мэрам определенной ориентации пять дней на заговорщицкую деятельность и игру на руку Версалю. Кроме того, федеральные батальоны, бывшие с 18-го марта на ногах, действительно, утомились. Ранвир и Арнольд в тот же вечер пришли в мэрию второго округа, чтобы сообщить о решении ратуши придерживаться 26-го марта в качестве даты выборов. Мэры и адъюнкты, многие из которых преследовали, как они открыто признавали (101), только одну цель - выигрыш времени, обвиняли ЦК в вероломстве. Делегаты возражали на том основании, что у Брунея не было иного мандата, кроме как занять мэрии. В течение нескольких часов было предпринято все возможное, чтобы переубедить делегатов, но они твердо держались своей позиции и покинули мэрию в два часа ночи без достижения согласия по какой-либо дате. После их ухода наиболее непримиримые мэры и адъюнкты обсудили возможность организации сопротивления. Неугомонный Дюбай написал воззвание к оружию, отправил его в типографию и провел целую ночь со своим верным Элиго, пересылая приказы командирам батальонов и обеспечивая мэрию пулеметами.
В то время как эти силы склонялись к сопротивлению, провинциалы считали, что их предали. Каждый день они нервничали все больше, лишенные земных благ и вынужденные отираться в вестибюлях Версальского замка. Они были подвержены всем поветриям и любой панике. Они устали от бесконечного вмешательства мэров и были ошеломлены прокламацией Сэссе. Провинциалы полагали, что Тьер заигрывал с толпой, что этот мелкий буржуа, как он лицемерно себя называл, хотел надуть монархистов и свергнуть их, используя Париж в качестве рычага. Они говорили об отстранении Тьера и назначении главнокомандующим одного из представителей Орлеанского дома, Жуанвиля или Д’Аумаля. Их заговор, видимо, сложился на вечернем заседании, когда предстояло зачитывание предложения мэров. Тьер заранее пошел им на уступки, он умолял Ассамблею отложить обсуждение, добавив, что необдуманное слово может стоить потоков крови. Греви ерзал на своем месте в течение десяти минут. Но слух о заговоре получил распространение.
Суббота стала последним днем кризиса. Должны были исчезнуть либо ЦК, либо мэры. В то самое утро плакаты ЦК гласили: «Снабжение пулеметами мэрии второго округа заставляет нас действовать решительно. Выборы состоятся 26-го марта». Париж, полагавший, что мир заключен, и впервые за пять дней проведший спокойную ночь, крайне возмутился намерением мэров возобновить конфликт. Идея выборов проникла во все слои населения, их объявили многие газеты, даже те, которые подписали воззвание протеста от 21-го марта. Никто не понимал сути спора вокруг даты выборов. Весь город несся в непреодолимом потоке братания. Ряды двух-трех сотен солдат, сохранявших верность Дюбаю, редели с каждым часом, оставляя в одиночестве адмирала Сэссе, который составлял свою прокламацию в пустынном Гранд отеле. Мэры полностью лишились армии, когда в 10 часов утра Ранвир пришел к ним за окончательным решением. Их спор достиг высшего накала, когда ряд депутатов от Парижа по возвращении из Версаля сообщили новость о том, что герцог д’Аумаль провозглашен наместником. Тогда несколько мэров и адъюнктов поняли, что Республика в опасности, и, убедившись в своем бессилии, капитулировали. Был составлен проект плаката, подписанный мэрами, депутатами, а за ЦК – двумя делегатами, Ранвиром и Арнольдом.
ЦК захотел, чтобы документ был подписан всем составом переговорщиков и слегка изменил текст фразой: «Центральный комитет, вокруг которого сплотились депутаты от Парижа, мэры и адъюнкты, созывает…». Вслед за тем некоторые мэры, искавшие предлог для возобновления спора, подняли крики: - Это текст не нашего соглашения. Мы говорили: депутаты, мэры, адъюнкты и члены ЦК…- Рискуя раздуть тлеющие угли конфликта, они расклеили плакаты со своим протестом. Тем не менее, ЦК мог с полным правом спросить: - Вокруг кого сплотились? – поскольку он не уступал ни по одному пункту. Однако Париж отверг интриганов. Адмиралу Сэссе пришлось распустить четырех сотрудников, остававшихся при нем. Тирар советовал в своем плакате голосовать, поскольку Тьер тем самым утром намекнул ему: - Не продолжайте бессмысленное сопротивление. Я реорганизую армию. Надеюсь, через две-три недели у нас будет достаточно сил, чтобы освободить Париж (102).
Обращение в пользу выборов подписали только пять депутатов: Локрой, Флоке, Клемансо, Толен и Греппо. Остальные представители группы Луи Блана несколько дней оставались в стороне от Парижа. Эти оппортунисты, всю свою жизнь прославлявшие Революцию, когда она реально поднялась, бежали от нее в страхе, как арабские рыбаки при виде джина.
Поразительным контрастом этим безгласным и вялым любителям истории и журналистики явились представители большинства, безвестные, но в избытке наделенные волей, верой и красноречием. Их прощальное обращение достойно увенчало их выход на политическую арену: - Помните, что лучше всего вам служат люди, которых вы выбираете из своей среды, которые живут вашей жизнью и переживают те же невзгоды. Помните, что честолюбцев столько же, сколько выскочек. Не забывайте также о пустых болтунах. Остерегайтесь тех, которым благоволит богатство, поскольку весьма редко встречается человек в достатке, склонный видеть в рабочем брата. Отдавайте предпочтение тем, которые избегают советовать, за кого голосовать. Истинное достоинство – скромность, и именно трудящиеся знают, кто достоин выбора, а не те, которые баллотируются на выборах.
Эти безвестные люди, успешно руководившие революцией 18-го марта, смогли, действительно, «сойти со ступеней ратуши с высоко поднятой головой». Призванные лишь для того, чтобы организовать Национальную гвардию, они стали во главе революции, не имевшей прецедента и учебного наставления. Они смогли противостоять нетерпению, подавить мятеж, восстановить коммунальные службы, обеспечить Париж продовольствием, дать отпор интригам, воспользоваться промахами Версаля и мэров. И, подвергаясь нападкам со всех сторон, перед лицом опасности возникновения в каждое мгновение гражданской войны, они знали как вести переговоры, как действовать в нужное время и в нужном месте. Они олицетворяли тенденцию борьбы, ограничили свою программу защитой интересов общества и привели население к избирательным урнам. Они внедрили точный, энергичный и дружелюбный язык, незнакомый все буржуазным силам.
И, тем не менее, они были безвестными людьми, все с незаконченным образованием, некоторые отличались одержимостью. Но народ мыслил, как они. Париж был жаровней, ратуша – пламенем. В ратуше, где знаменитые буржуа лишь совершали безрассудные поступки, приведшие к поражению, эти новички добились победы, потому что прислушивались к Парижу.
Да простят им эти достижения два серьезных промаха – непринятие мер с целью воспрепятствовать бегству армии и функционеров, а также захвату Мон-Валерьена версальцами. Говорят, что 19-го или 20-го марта им следовало повести наступление на Версаль. Но по первому сигналу тревоги версальцы сбежали бы в Фонтенбло со всей своей администрацией и левыми, со всем тем, что желало править и обманывать провинции. Занятие Версаля лишь переместило бы врага в другое место, и оно долго бы не продлилось, поскольку народные батальоны были слишком плохо оснащены и имели слишком плохое командование, чтобы удерживать одновременно этот незащищенный город и Париж.
В любом случае ЦК оставил своим приемникам все средства, необходимые для разоружения врага.
.