Глава XXVI Враг входит в Париж
«Ворота Сен-Клу только что прорваны. Генерал Дуэ взял их штурмом». (Обращение Тьера к префектам от 21 мая.)
Подошло время главного наступления. Ассамблея выстроилась в боевой порядок. 16-го мая она отказалась признать республиканскую форму правления Франции и проголосовала за публичный молебен 417 из 420 голосами. 17-го мая армия установила свои осадные орудия против ворот Ла Мюетта, Отей, Сен-Клу, Пуан дю Жур, Исси. Батареи в тылу продолжали обстреливать крепостную ограду Пуан дю Жура и разрушать Пасси. Орудия Шато де Брекона разгромили кладбище Монмартра и доставали огнем площади Сен-Пьер. Под обстрелом оказались пять округов.
18-го мая вечером версальцы застали врасплох федералов Кашана, набросившись на них с криками «Да здравствует Коммуна!» Однако нам удалось остановить их продвижение на От-Бруйер. Доминиканские монахи, подававшие сигналы врагу из монастыря, были арестованы и отправлены в Форт де Бисетр.
19-го мая. – Несмотря на приближение версальцев, наша оборона не стала более активной. 72-й и 73-й бастионы дали несколько беспорядочных залпов по деревне и форту Исси. От Пуан дю Жур до Порт-Майо у нас было единственное орудие у ворот Дофин с целью противостоять сотне версальских орудий и их фортификационным работам в Булонском лесу. Несколько баррикад у ворот Бино и Асниер, а также у Итальянского бульвара, два редута на площади Согласия и улице Катильон, ров на улице Рояль и другой на Трокадеро – это все, что сделал Совет за семь недель для обороны внутреннего пространства города. Не производилось никаких фортификационных работ у вокзала Монпарнас, Пантеона, холмов Монмартра, где два или три орудия вели 14-го мая огонь лишь с теми последствиями, что убили наших собственных людей в Лаваллуа. На газоне Тюильри около двенадцати моряков уныло рыли дальше бесполезную траншею. Комитет общественного спасения, говорили они, не может найти рабочих, имея в своем распоряжении 1 500 бездельников в казармах Принц Эжен, 100 000 отсиживавшихся охранников и миллионы франков. Железная воля и сильное руководство могли еще все спасти, но мы находились в коме ужасной апатии. Состязания, ссоры и интриги поглощали всю энергию. Совет занимался мелочами и пустяками. Комитет общественного спасения множил романтические прокламации, которые никого не трогали. ЦК думал только о захвате власти, которую не был способен удержать, и 19-го мая провозгласил себя управляющим военным министерством. Его члены настолько уверили себя в прочности своей власти, что один из них распоряжением, опубликованном в «Офисиель», приказал жителям Парижа «оставаться в своих домах в течение сорока восьми часов» под угрозой «сожжения их документов на право владения рентой». Они прилагались к удостоверениям личности.
Наши лучшие батальоны, сильно поредевшие и предоставленные самим себе, представляли собой остатки разгромленной армии. С начала апреля мы потеряли убитыми и ранеными 4 000 человек, 3 500 человек попали в плен. Теперь на позициях от Асниера до Нейи осталось 2 000 человек, и, возможно, 4 000 человек на позициях от Ла Муэтты до Пти-Ванва. Батальоны, предназначенные для обороны в Пасси, на позициях отсутствовали и располагались в домах, находившихся вдали от бастионов. Многие из их офицеров разбежались. На 36-м и 70-м бастионах, буквально накануне штурма, не было и двадцати артиллеристов. Не было и часовых.
Было ли это результатом измены? Заговорщики хвастали этим через несколько дней после захвата этих бастионов. Но ужасной бомбардировки достаточно, чтобы объяснить эти провалы. Кроме того, имела место преступная беспечность. Домбровский, уставший от борьбы с инертностью военного ведомства, был обескуражен, слишком часто отлучался в свою ставку на Вандомской площади, в то время как Комитет общественной безопасности, получив известие об оставлении бастионов, удовлетворился предостережением военному ведомству, вместо того чтобы поспешить на помощь и взять ситуацию под контроль.
В субботу, 20-го мая, проявили себя штурмовые батареи. 300 морских пушек и осадных орудий, объединив свою огневую мощь, провозгласили начало конца.
В тот же день Де Бофон, которого не испугал арест Ласниера, послал обычного курьера сообщить начальнику генштаба версальских войск о том, что ворота Монруж, Ванв, Вожирар, Пуан-дю-Жур и Дофин полностью лишены сил обороны. Были немедленно отданы приказы сосредоточить войска. 21-го мая версальцы были готовы наступать, так же как 3-го и 12-го мая, но в этот раз успех выглядел несомненным. Ворота Сен-Клу были разнесены на обломки.
В течение нескольких дней Совет указывал на эту брешь начальнику генштаба Анри Продомму. Тот отвечал на манер Клюзере, дескать, меры приняты, что он даже ездил соорудить начиненную железом баррикаду перед этими воротами. Но, на самом деле, не пошевелил и пальцем. В воскресенье утром Лефрансэ, пересекая ров в месте разрушенного подъемного моста, примерно на расстоянии пятнадцати метров наткнулся на траншеи версальцев. Ошеломленный непосредственностью угрозы, он послал записку Делеклюзу, которая была потеряна.
В пол третьего дня под сенью Тюильри давали большой концерт для вдов и сирот Коммуны. Пришли тысячи людей. В зеленых аллеях мелькали яркие весенние платья женщин. Люди жадно вдыхали свежий аромат больших деревьев. В стороне, в двухстах метрах, на площади Согласия, рвались снаряды версальцев, внося диссонанс в бодрые звуки оркестров и бодрящее дыхание весны.
По окончании концерта штабной офицер поднялся на платформу дирижера оркестра. – Граждане, - сказал он, - Тьер пообещал вчера войти в Париж. Он не вошел, и никогда не войдет. Приглашаю вас придти сюда в следующее воскресенье, на это самое место, на второй концерт для вдов и сирот.
В тот самый час, в ту самую минуту, в момент орудийного выстрела, версальцы входили в Париж.
Ожидавшийся сигнал был подан, наконец, от ворот Сен-Клу, но он исходил не от платных заговорщиков. Шпион-любитель Дюкатель проходил по этим кварталам, заметив, что все – ворота и бастионы – совершенно безлюдны. Тогда он взобрался на 64-ый бастион и, помахивая белым платком, стал кричать солдатам в траншеях. – Можете входить, здесь никого нет. – Подошел морской офицер, допросил Дюкателя, прошел развалины подъемного моста и смог сам убедиться, что бастионы и соседние дома брошены. Вернувшись в свои траншеи, офицер сообщил эту весть по телеграфу командующим соседних войсковых частей. Осадные батареи прекратили огонь, и солдаты из ближайших траншей просочились небольшими подразделениями за крепостную стену. Тьер, Макмагон и адмирал Потуан, которые находились тогда в Мон-Валерьене, телеграфировали в Версаль приказ привести в действие все дивизии.
Домбровский, отлучившийся на несколько часов из штаба в Ла-Муэтте, прибыл туда в четыре часа. Командир бастиона встретил его и сообщил о вступлении в город версальцев. Домбровский дал время офицеру закончить доклад, затем, повернувшись к одному из адъютантов, сказал с излишним хладнокровием для критической обстановки: - Отправляйтесь в морское министерство за батареей из семи пушек, предупредите такой-то и такой-то батальоны. Я сам буду командовать здесь. – Затем он также отправил депешу в Комитет общественной безопасности и военное министерство, а также послал батальон волонтеров занять ворота Отей.
В пять часов национальные гвардейцы без кепи, без оружия подняли тревогу на улицах Пасси. Некоторые офицеры с саблями наголо пытались остановить их. Федералы оставили свои дома, некоторые заряжали свои ружья, другие утверждали, что тревога ложная. Командир волонтеров собрал, сколько мог людей, и призвал их следовать за ним.
Эти волонтеры представляли собой войска, умевшие сражаться. Возле вокзала они увидели красные мундиры и встретили их залпом. Версальский офицер, сидевший верхом на коне и обнаживший саблю, хотел повести солдат в наступление, но пал от наших пуль. Его солдаты отступили. Федералы прочно закрепились на виадуке и в начале бульвара Мюрата, а также на набережной возле Йены. Мост перегородили баррикадой.
Депешу Домбровского доставили в Комитет общественной безопасности. Бийорэ, дежуривший в это время, немедленно проследовал в Совет. Участники собрания как раз судили Клюзере, и выступал Верморель. Бывший делегат Совета сидел в кресле и с безучастием, которое наивные люди принимали за талант, слушал оратора. Бийорэ, очень бледный, вошел и на мгновенье присел. Затем, поскольку Верморель продолжал, он крикнул ему: - Заканчивай! Заканчивай! У меня для собрания телеграмма большой важности. Я требую секретного заседания.
Верморель: - Пусть говорит гражданин Бийорэ.
Бийорэ поднялся и прочел депешу, которая слегка дрожала в его руке.
«Домбровский Военному министерству и Комитету общественной безопасности. Версальцы вошли в город через ворота Сен-Клу. Принимаю меры, чтобы отбросить их. Если можете, пришлите подкрепления. Я отвечу за все» (178).
Сначала воцарилось тягостное молчание, нарушенное вскоре вопросами. – Часть батальонов вышла, - ответил Бийорэ. - Комитет общественной безопасности начеку.
Вскоре обсуждение возобновилось, и естественно, быстро закончилось. Совет оправдал Клюзере. Смехотворное наказание, предложенное Мио, вызвало только перешептывание. Пренебрегли единственным обличающим фактом – бездействием Клюзере во время его депутации. Затем участники собрания разбились по группам и стали комментировать депешу. Уверенность Домбровского, гарантии Бийорэ показались вполне достаточными для романтиков. Что касается общей уверенности, прочности бастионов, бессмертия дела, что касается ответственности Комитета общественной безопасности, то эти вопросы не обсуждались. Пусть каждый позаботится о получении информации сам, и в случае необходимости отправляется в свой округ.
Время растрачивалось на болтовню. Не было ни предложений, ни дебатов. Пробило восемь часов, и председатель закрыл заседание. Последнее заседание Совета! Никто не потребовал образования постоянного комитета, не призвал коллег дожидаться новостей здесь, вызвать для отчета Совету Комитет общественной безопасности. Никто не настаивал на том, чтобы в этот критический момент неопределенности, когда, возможно, следовало немедленно сымпровизировать план обороны или принять важное решение на случай катастрофы, пост защитников Парижа оставался в центре города, в ратуше, а не в соответствующих округах.
Так, Совет Коммуны устранился из истории и ратуши в момент величайшей опасности, когда версальцы вошли в Париж.
Такое же состояние прострации господствовало в военном ведомстве, где новость была получена в пять часов. Представители ЦК отправились к Делеклюзу, который выглядел спокойным и сказал то, во что многие поверили, будто уличные бои будут выгодны Коммуне. Когда пришел командир сектора Пуан-дю-Жур и доложил, что ничего серьезного не произошло, депутат принял его заявление без проверки. Начальник генштаба не счел необходимым даже сходить и лично провести рекогносцировку. К восьми часам он выдал невероятную депешу: «Наблюдательный пункт на Триумфальной арке отрицает вступление версальцев в город. По крайней мере, оттуда не видно что-либо подобное. Командир сектора (Рено) только что покинул мой кабинет. Он заявляет, что была только паника. Ворота Отей не прорваны. Если несколько версальцев и вошли, то они были отброшены назад. Я послал в качестве подкреплений одиннадцать батальонов и столько же офицеров генштаба, которые не оставят их, пока не доведут до позиций».
В то же время Тьер телеграфировал своим префектам: - Ворота Сен-Клу пали под обстрелом наших пушек. Генерал Дуэ ворвался в город. – Двойная ложь. Ворота Сен-Клу были открыты три дня, в течение которых версальцы не смели в них войти, а генерал Дуэ прошел через них очень робко, «гуськом», благодаря изменнику.
Ночью военное министерство несколько оживилось. Там толпились офицеры, спрашивая приказов. Генштаб не позволил бить в набат под предлогом того, что не следует пугать население. Некоторые члены Совета задумались, наконец, над планом обороны Парижа, обращая внимание на те стратегические пункты, о которых не вспоминали шесть недель. Когда возникла необходимость быстро сформулировать идею, метод и выдать точные инструкции, депутаты закрылись в своих кабинетах, чтобы составить прокламацию.
В то время как посреди Парижа, уверенного в своих попечителях, несколько человек без солдат, без информации готовились к сопротивлению, версальцы продолжали проникать в город сквозь бреши в обороне. Входя шеренга за шеренгой, они увеличивали свою численность, молча, под покровом сумерек. Постепенно они накопили силы между железной дорогой и оборонительными укреплениями. В 8 часов скопилось достаточно много солдат, чтобы разделить их на две колонны, одна из которых повернула налево, овладела бастионами 66 и 67, в то время как другая колонна пошла направо по дороге в Версаль. Первая колонна закрепилась в центре Пасси, заняв приют Сен-Перин, церковь и площадь Отей. Другая колонна, разметав примитивную баррикаду, сооруженную на набережной в начале улицы Гийо, к часу ночи по улице Ренуара поднялась на площадь Трокадеро, не имевшую с этой стороны ни укреплений, ни защитников, и сразу же заняла ее.
В ратуше, наконец, собрались члены Комитета общественной безопасности. Пропал только Бийорэ, и не появился снова. Собравшиеся ничего не знали о численности и позиции неприятельских войск, но знали, что под покровом темноты враг вступил в Пасси. Штабные офицеры, посланные в Ла Муэтту разведать обстановку, вернулись с ободряющими вестями. Вслед за этим в 11 часов член Совета Осси вступил на улицу Бетховена, где были потушены огни. Вскоре его конь отказался двигаться вперед. Он поскользнулся и рухнул в большую лужу крови. Национальные гвардейцы, казалось, спали вдоль стен. Внезапно появились люди. Это были версальцы, сидевшие в засаде. Спящие были убитыми федералами.
Версальцы убивали федералов по эту сторону от стен Парижа, а Париж ничего не знал. Ночное небо было чистым, сияли звезды. Теплая ночь, благоухавшая ароматами. Театры заполнила публика, на бульварах царило оживленье и веселье, в освещенных кафе толпились посетители и повсюду молчали пушки. Такой тишины не знали три недели. Если бы «лучшая армия, которой Франция когда-либо владела», прошла по набережным и бульварам беспрепятственно, одним махом, без единого выстрела, если бы она сокрушила Коммуну Парижа.
Добровольцы удерживали железнодорожное полотно до полуночи, затем измученные, оставшиеся без подкреплений, отступили на Ла Муэтту. За ними последовал генерал Клиншан, занял ворота Отей, прошел ворота Пасси и далее двинулся к штабу Домбровского. 50 добровольцев некоторое время держались в Шато, но обойденные с востока, под угрозой быть отрезанными от Трокадеро, в пол первого ночи, они отступили на Елисейские поля.
На левом берегу генерал Сисси весь вечер концентрировал войска в двухстах метрах от крепостной стены. В полночь его саперы перебрались через ров, взобрались на бастионы, не встретив даже часового, и открыли Севрские и Версальские ворота.
В три часа ночи версальцы наводнили Париж через пять зияющих ран – ворот Пасси, Отей, Сен-Клу, Севрских и Версальских. Большая часть пятнадцатого округа была оккупирована. Захвачены Муэтта, все Пасси и холмы Трокадеро, а также пороховой погреб на улице Бетховена, огромные катакомбы под шестнадцатым округом, которые были набиты 3 000 бочек пороха, миллионами патронов, тысячами снарядов. В пять часов первый версальский снаряд упал на дворец Почетного легиона. Как и в утро 2-го декабря Париж спал.
.