Глава XXVIII. Уличные бои продолжаются
Защитники баррикад спали на булыжниках мостовой. Вражеские аванпосты были начеку. В Батиньоле версальская разведка похитила часового. Федерал изо всей мочи кричал: - Да здравствует Коммуна! – и его товарищи, предупрежденные таким образом, усилили бдительность. Парня расстреляли на месте. Примерно так же погибли Д’Ассас и Барра.
В 2 часа ночи генерал Ла Сесилья в сопровождении членов Совета – Лефрансэ, Вермореля и Йоханнара, а также журналистов Альфонса Гумбера и Г. Марото – привели в Батиньоль подкрепление в сто человек. На упреки Малона в том, что квартал целый день оставался без поддержки, генерал ответил: - Мне не подчинялись.
Три часа ночи. – На баррикады! Коммуна жива! Предутренний ветерок освежает усталые лица и возрождает надежды. Начало рассвета озвучивает вражеская канонада по всей линии противостояния. Артиллеристы Коммуны, от Монпарнаса до холмов Монмартра, проснувшись, отвечают на огонь версальцев, как могут.
Ладмиро, почти неподвижный днем раньше, теперь повел своих солдат вдоль укреплений коммунаров. Он захватил все ворота от Нейи до Сен-Ке в тылу. Справа, Клиншан окружил таким же маневром все баррикады Батиньоля. Первой пала улица Кардине, за ней – улицы Нобле, Трюффо, Да Кондамин и нижнее авеню Клиши. Внезапно ворота Сен-Ке раскрылись, и версальцы ринулись в Париж. Это была Монтодонская дивизия, которая с предыдущего вечера проводила операции вне Парижа. Пруссаки пропустили версальцев в нейтральную зону, и при помощи Бисмарка Клиншан и Ладмиро смогли взять холмы в клещи.
Почти окруженный в мэрии семнадцатого округа, Малон приказал отступать на Монмартр, куда был также послан с предложением помощи отряд из двадцати пяти женщин во главе с гражданками Дмитриевой и Луизой Мишель.
Клиншан, двигавшийся по избранному направлению, встретил препятствие в виде баррикады у площади Клиши. Чтобы справиться с этой баррикадой из плохо уложенных булыжников с менее чем пятьюдесятью защитниками, потребовалось объединить усилия версальцев с улицы Санкт-Петербурга и стрелков из колледжа Шапталь. Федералы, лишенные боеприпасов, отбивались камнями и кусками асфальта. У них закончился порох. Они отступили на улицу Карриер, а Ладмиро, контролировавший авеню Сен-Ке, прошел к их баррикаде через кладбище Монмартра. Около двадцати ее защитников отказались сдаться, и были немедленно расстреляны версальцами.
В тылу некоторое время держался район Дез Эпинет. В конце концов, сопротивление прекратилось, и около 9 утра весь Батиньоль оказался в руках версальцев.
Ратуша оставалась в неведении относительно продвижения войск, когда Верморель ворвался туда в поисках боеприпасов для Монмартра. Когда он отъезжал во главе чреды фургонов, то встретил Ферре, и с характерной для него улыбкой сказал: - Ну, Ферре представители меньшинства уже сражаются. – Представители большинства выполнят свой долг, - ответил Ферре. Обычная пикировка этих людей, преданных народу, которым предстояло с достоинством погибнуть.
Верморель не смог довести свои фургоны до Монмартра, версальцы уже окружили эти высоты. Овладев Батиньолем, им оставалось только протянуть руку для захвата Монмартра. Холмы, казалось, обезлюдели. В течение ночи распространилась паника. Батальоны, уменьшаясь в численности один за другим, исчезали. Лица, замеченные позднее в рядах армии, подстрекали к дезертирству, сеяли ложные слухи, задерживали гражданских и военных руководителей под предлогом их предательства. Лишь около сотни человек занимали позиции на северной стороне холма. Ночью началось строительство нескольких баррикад, но оно велось без воодушевления, только женщины проявляли какой-то энтузиазм.
Клюзере по привычке гневался. Несмотря на его депеши и обещания ратуши, Ла Сесилья не получил ни подкреплений, ни боеприпасов. В 9 часов, не слыша больше выстрелов орудий с холмов, он поспешил туда и обнаружил, что артиллеристы сбежали. Вести с Батиньоля, пришедшие в 10 часов, только усилили панику. Версальцы могли появиться каждую минуту, их могли встретить менее 200 бойцов.
Макмагон, однако, решился атаковать только самыми лучшими силами, настолько грозным и устрашающим был Монмартр. Его штурмовали два армейских корпуса через улицы Лепик, Меркаде и Шоссе Клинанкур. Временами из нескольких домов велась стрельба, она заставила напуганные армейские колонны остановиться и повести осаду по всем правилам военного искусства. Двадцати тысячам солдат, полностью окружившим Монмартр при поддержке артиллерии, расположившейся на крепостной стене, понадобилось три часа, чтобы взобраться на позиции, защищавшиеся несколькими десятками стрелков без всякой организации.
В 11 часов заняли кладбище, и вскоре после этого войска дошли до Шато-Руж. На подступах имела место перестрелка, но несколько упрямых человек, которые еще сражались, были убиты, или отступили, удрученные изоляцией. Версальцы карабкались на холмы по всем склонам. В полдень, захватив Мулен де ла Галет, они спустились по площади Сен-Пьер к мэрии и оккупировали весь восемнадцатый округ без всякого сопротивления.
Так, без сопротивления, без контратак, даже без выражения отчаяния была брошена эта неприступная крепость, в которой несколько сот решительных людей могли бы сдержать целую версальскую армию и принудить Ассамблею к переговорам.
Едва заняв Монмартр, командование версальцев устроило холокост участникам борьбы с Лекомптом и Клемен-Тома. Сорока двух мужчин, трех женщин и четырех ребят отвели к дому № 6 на улице Розьер и заставили встать на колени с непокрытыми головами у стены, где 18-го марта были казнены эти генералы. Затем все были расстреляны. Женщина с ребенком в руках отказалась становиться на колени и кричала своим товарищам: - Покажите этим негодяям, что вы знаете, как умирать, стоя.
На следующий день убийства продолжились. Каждую группу пленных ставили на некоторое время у этой стены, помеченной пулями, затем отправляли к склонам холмов, выходящих к дороге на Сен-Дени (185).
Батиньоль и Монмартр первыми засвидетельствовали массовые казни. Расстреливался каждый человек в мундире или сапогах, как правило, без допроса и выслушивания объяснений. Так, с утра версальцы убивали на площадях Батиньоль и Рутуши, а также у ворот Клиши. В семнадцатом округе главным местом бойни стал Парк Монсо. На Монмартре центрами казней были Холмы, Елисейские поля, усеянные трупами, и внешние бульвары.
В нескольких шагах от Монмартра ничего не знали о катастрофе. На площади Бланш, баррикада, защищавшаяся женщинами, сдерживала солдат Клиши в течение нескольких часов. Затем они двинулись против баррикады на Пигале, которая пала примерно в два часа дня. Ее командира провели перед командиром версальского батальона. – Кто ты? – спросил офицер. – Левек, масон, член ЦК. – Офицер разрядил в его лицо свой револьвер. Солдаты добили революционера.
На другом берегу Сены наше сопротивление было более успешно. С утра версальцам удалось занять Вавилонские казармы и Л’Аббе-о-Буа, но на перекрестке дорог в Круа-Руж их остановил Варлен. Перекресток выделялся в обороне Парижа. Все улицы, ведшие к нему, были основательно забаррикадированы, этот оплот обороны оставили только тогда, когда пожары и разрывы снарядов превратили его в руины. По берегам реки 67-ой, 135-й, 138-й батальоны упорно сопротивлялись при поддержке стрелков и добровольцев на улицах Л’Университе, Сен-Доминик, Сен-Жермен и де Греней. На улице Ренн и прилегающих бульварах версальцы обессилели. На улице Вавен, где держал оборону Лисбон, противник встретил сильное сопротивление. В течение двух дней этот аванпост сдерживал наступление со стороны Люксембурга.
С левого края наши позиции были менее прочны. В начале дня версальцы окружили кладбище Монпарнас, которое удерживала горстка бойцов. У ресторана Ришефо федералы, подпустив противника ближе, повели огонь из пулеметов, но безуспешно. Версальцев было достаточно много, чтобы окружить защитников кладбища со всех сторон и взять его штурмом. Оттуда, пройдя редуты четырнадцатого округа, они вышли на площадь Сен-Пьер. Укрепления на авеню Италия и дороге на Шатийон, задолго до этого хорошо подготовленные, но только для фронтального боя, были взяты с тыла через шоссе на Мэн. Вся оборона перекрестка Катр-Шемен сконцентрировалась вокруг церкви. С высоты колокольни около десятка федералов Монружа поддерживали баррикаду, которая перегораживала две трети Шоссе на Мэн. Тридцать человек удерживали ее в течение нескольких часов. Наконец, кончились патроны. Трехцветный флаг установили на мэрии, в то же время он развевался над холмами Монмартра. Отсюда был открыт путь на площадь Анфер, и версальцы добирались туда после обстрела с Обсерватории, где занимали позицию несколько федералов.
За линиями расположения версальцев, благодаря стараниям Вроблевского, были оборудованы другие позиции. Днем раньше генерал, получив приказ об эвакуации фортов, ответил: - Это предательство или недоразумение? Я не стану их эвакуировать. – После взятия Монмартра, генерал отправился к Делеклюзу, убеждая его перенести оборону на левый берег. Сена, форты, Пантеон и Биевр образовывали, по его мнению, мощную цитадель с путями отхода. Этот замысел подходил для регулярных сил, но нельзя по своей воле изменить природу мятежа. Федералы все более и более склонялись к защите своих кварталов.
Вроблевский вернулся в штаб, собрал командиров фортов, предписал им все диспозиции для обороны и вернулся командовать левым берегом в соответствии с полномочиями, которыми он был наделен декретами ранее. Но когда он послал приказ в Пантеон, то ему ответили, что там командует Лисбон. Вроблевски не смутился и организовал оборону на соседнем участке. Он установил батарею из восьми орудий и две батареи по четыре орудия на холме Кэйе, господствующей позиции между Пантеоном и фортами. Он провел фортификационные работы на бульварах Италия, Опитал и у вокзала. Его штаб были размещен в мэрии Гобелена, а его резерв дислоцировали на площадях Италия, Жанны д’Арк и в Берси.
На других окраинах Парижа в четырнадцатом и двенадцатом округах тоже готовились к обороне. Отважный Посседу заменил Дю Биссона, который еще осмеливался представляться в качестве командира легиона Ла Вийетты. Они забаррикадировали Великий путь Шапеля за Страсбургской железной дорогой, улицы Обервийер, Фландр, канал так, чтобы создать пять оборонительных линий, примыкающих флангами к бульварам и укреплениям. Пушки поставили на улице Рике у газового завода, между тем орудия с брустверов перетащили руками на холмы Шомон, а другие – на улицу Пуэбла. Батарею из шести орудий дислоцировали на возвышенности Пер-Лашез, прикрывая Париж их грохочущей канонадой.
Безмолвный и пустынный Париж. Как и днем раньше, магазины оставались закрытыми, улицы под жарким солнцем выглядели пустыми и пугающими. Эту заброшенность нарушали лишь верховые курьеры, мчащиеся на всем скаку, артиллерийские орудия, перетаскивавшиеся со своих прежних позиций, отряды бойцов на марше. Безмолвие прерывалось криками: - Откройте ставни! – Поднимите занавески! – Две газеты «Народная трибуна» и «Салют Публик» выходили, несмотря на разрывы версальских снарядов на улице Абукир.
Несколько человек в ратуше делали все возможное для учета деталей обстановки. Один указ уполномочивал командиров баррикад совершать реквизиции необходимых материалов и провизии, другой – обрекал каждый дом, из которого стреляли в федералов, на сожжение. После полудня Комитет общественной безопасности выпустил обращение к версальским солдатам:
«Парижане никогда не поверят, что вы сможете поднять на них оружие. Когда они встанут перед вами, ваши руки отвратятся от акта, который стал бы настоящим братоубийством. Вы, как и мы, пролетарии. То, что вы не смогли сделать 18-го марта, вы сможете сделать теперь. Идите к нам, братья, идите. Мы готовы вас принять».
В то же время ЦК расклеил аналогичный призыв – ребяческая, но распространенная иллюзия – и в этом отношении парижане всецело разделяли ее с их представителями. Несмотря на ярость Ассамблеи, расстрелы раненых, третирование заключенных на шесть недель, трудящиеся не допускали, чтобы дети народа могли так жестоко обращаться с Парижем, который сражался за них.
В три часа Бонвале и другие члены Лиги прав Парижа явились в ратушу, где их встретили некоторые члены Совета и Комитета общественной безопасности. Гости выражали сожаление в связи с развернувшимся противоборством в городе, предлагали помощь, что они с успехом делали во время осады. Они вызвались передать Тьеру выражение своего сожаления. Далее, они предоставили себя в распоряжение ратуши. – Хорошо, - ответили им, - тогда берите ружья на плечи и идите на баррикады! – До этого прямого общения с ратушей Лига имела контакт с ЦК, который имел слабость ее выслушать.
Среди битвы вопрос о переговорах не возникал. Версальцы, развивая свой успех на Монмартре, в данный момент рвались к бульвару Орнано и вокзалу Северной железной дороги. В два часа были брошены баррикады Клинанкура и на улице Мирры. Рядом с Верморелем погиб смертельно раненый Домбровский. Утром Делеклюз убеждал его предпринять все возможное в предместье Монмартра. Все, что мог сделать Домбровский без оружия, без солдат, под подозрением после вступления в город версальцев, это погибнуть. Он умер через два часа в госпитале Ларибуасьер. Его тело доставили в ратушу. Защитники баррикад брали «на караул», когда его несли. Геройская смерть развеяла подозрения.
Клиншан, с этих пор свободный в своих действиях слева, направился в девятый округ. Военная колонна двинулась к улицам Фонтэнь, Сен-Жорж и Нотр-Дам де Лорет. Он остановился на перекрестке дорог. Между тем другая колонна подвергла огню артиллерии колледж Роллен перед проникновением на улицу Трюдэн, где ее сдерживали до вечера.
Ближе к центру, на бульваре Хаусманна, Дуэ атаковал баррикаду у магазина «Весна», и в перестрелке выбил федералов, занимавших позицию в церкви Трините. Пять орудий, установленных у порога церкви, были нацелены на очень важную баррикаду, перегораживавшую Шоссе д’Антен у входа на бульвар. Часть войск прорвалась на улицы Шатодун и Лафайет, но на перекрестке в предместье Монмартра баррикаду в метр высотой защищали двадцать пять человек, и они сдерживали версальцев до наступления темноты.
Справа, Дуэ все еще не мог преодолеть сопротивление улицы Роял. Там Брюнель в течение двух дней вел сражение, равное по ожесточению только битвам на холме Кэйе, у Бастилии и Шато д’О. На его главную баррикаду, перегораживавшую улицу, выходили дома, из которых версальцы стреляли по федералам. Брюнель под впечатлением важности, доверенной ему позиции, приказал сжечь злополучные дома. Федерал, выполнявший его приказ, получил пулю в глаз, и, возвращаясь к Брюнелю, сказал, умирая: - Я заплатил жизнью за выполнение вашего приказа. Да здравствует Коммуна! – Все дома между № 13 и предместьем Сен-Оноре полыхали, и версальцы в страхе бежали, некоторые из них – через позиции федералов. Один из них перешел на сторону парижан и стал ординарцем Брюнеля.
Днем раньше Бергере занял бульвар Малешерб - справа и террасу Тюильри – слева. Бульвар Малешерб, изрытый снарядами, походил на поле, перепаханное огромными лемехами. На террасе Тюильри и баррикаде Сен-Флорентен сосредоточили огонь восемьдесят артиллерийских орудий с Ки д’Орсе, Пасси, Марсового поля, Барьер д’Этуаль. На этот град снарядов отвечали лишь около десятка орудий федералов. Площадь Согласия, попавшая под перекрестный огонь, была усеяна обломками фонтанов и осветительных столбов. Картечью снесло голову статуи Лилль, а статую Страсбург испещрили выбоины.
На левом берегу, версальцы продвигались от дома к дому. Им помогали некоторые жители района. Из-за опущенных занавесок они стреляли в федералов, которые в отместку атаковали и жгли предательские дома. Версальские снаряды уже вызвали пожары, и вскоре весь район заполыхал. Войска продолжали наступать. Они заняли военное ведомство, телеграф, достигли казарм Белешасс и улицы Университе. Снаряды разбили баррикады набережной и улицы Бак. У батальонов федералов, которые два дня держались в здании Почетного легиона, могли отступать только к набережным. В пять часов они покинули это разгромленное здание и подожгли его.
В шесть часов мы утратили баррикаду на шоссе д’Антен. Противник, продвигавшийся по боковым улочкам, занял Нувель Опера, совершенно разбитую. С высоты крыш домов морские пехотинцы корректировали огонь по баррикадам. Вместо того, чтобы следовать их примеру, и тоже занимать дома, федералы, здесь и в других местах, упрямо защищались за баррикадами.
В восемь часов пала под огнем 40-миллиметровых орудий, установленных на улице Комартен, баррикада на улице Нёв Капусин у входа на бульвар. Версальцы приблизились к Вандомской площади.
На всех направлениях армия добилась решающих успехов. Боевая линия версальцев, начинаясь у вокзала Северной железной дороги, следуя через улицы Рошешуар, Каде, Друо, где была захвачена мэрия, Итальянский бульвар, тянулась к Вандомской площади и площади Согласия, шла вдоль улиц Бак, Аббэ-о-Буа и бульвар Анфер, заканчиваясь у бастиона 81. Площадь Согласия и улица Роял, обойденные с флангов, стояли как мыс среди урагана. Ландмиро вышел к Ла Вилет. Справа, Клиншан занял девятый округ. Дуэ оказался у Вандомской площади. Виной оказывал поддержку Кисси, действовавшему на левом берегу. В это время федералы едва ли удерживали половину Парижа.
Другая часть города превратилась в бойню. На краю улицы еще продолжался бой, в то время как она уже была почти захвачена войсками. Горе тому, кто носил оружие или униформу! Горе тому, кто выражал страх! Горе тому, кого признали политическим или личным врагом! Его волокли по улице. У каждого корпуса был свой палач, военный полицейский, но для ускорения дела имелись дополнительные полицейские на улицах. Жертвы выводились туда и расстреливались. Слепая злоба солдат, поощряемая служителями порядка, распаляла их ненависть и жажду грабежа. За грабежом следовали убийства. Магазины торговцев, снабжавших Коммуну, или тех, на кого донесли их лавочники-конкуренты, подвергались разграблению. Солдаты крушили мебель и уносили все ценное – драгоценности, вино, коньяки, провизию, ткани, предметы парфюмерии исчезали в их ранцах.
Когда Тьеру сообщили о падении Монмартра, он решил, что битва закончилась, о чем телеграфировал префектам. В течение шести недель он не переставал заявлять, что редуты взяты, а мятежники разбежались. Но парижане, в противовес привычкам пораженцев при Седане и Меце, а также приверженцев Национальной обороны, сражались за каждую улицу, за каждый дом, который они жгли, вместо того чтобы сдать.
С наступлением темноты взметнулся вверх ослепительный блеск. Горели Тюильри, а также здания Почетного легиона. Госсовета, Счетной палаты. Грохочущие взрывы слышались со стороны дворца королей, стены которого рушились, падали огромные купола. Языки пламени, медленные или быстрые, как стрелы, вырывались из сотен окон. Красное течение Сены отражало горящие памятники, тем самым удваивая пожары. Раздуваемое восточным ветром, пламя поднялось огромным валом против Версаля и предупреждало завоевателя Парижа, что он больше не найдет там места для себя, и что монархические памятники не спасут монархию. Улицы Бак, Лилль и Круа-Руж поднимали к небу огромные столбы огня. От улицы Роял до Сен-Сюльпис, казалось, пролегла стена огня, разделенная Сеной. Клубы дыма заволокли весь запад Парижа, вихри пламени в этих домнах сыпали на соседние кварталы массы искр.
Одиннадцать часов. – Мы идем в ратушу. Часовые на дальних постах обеспечивают ее безопасность от неприятных сюрпризов. Через протяженные интервалы в темноте мелькает газовый свет. На нескольких баррикадах горят факелы и даже бивуачные костры. Баррикаду на площади Сен-Жак, напротив бульвара Севастополь, составили крупные деревья, чьи ветви раскачиваются ветром, трепеща и шелестя в зловещей тьме.
Фасад ратуши подкрашен отблеском отдаленного пламени. Статуи, отражения которых производят впечатление движения, колеблются в своих нишах. Внутренние дворы полны людей и суматохи. Фургоны с артиллерийскими боеприпасами, телеги, омнибусы, набитые военным снаряжением, катились под сводами с большим шумом. Празднества барона Хаусманна не сопровождались столь звучным эхом. Жизнь и смерть, агония и смех сталкивались на этих лестницах, на каждом этаже и освещались тем же самым дребезжащим светом газа.
Нижние коридоры загромождали национальные гвардейцы, завернувшиеся в одеяла. Раненые стонали, лежа на окровавленных матрасах. С носилок, поставленных вдоль стен, капала кровь. Внесли командира, который больше не был похож на человека. Пуля попала ему в щеку, сорвала губы, раздробила зубы. Не способный говорить, этот отважный парень помахивал красным флагом и подзывал тех, которые должны были заменить его в бою.
В знаменитой палате Валентина Хаусманна на постели, покрытой голубым сатином, лежало тело Домбровского. Единственная свеча отбрасывала свой мертвенно-бледный свет на славного воина. Его белое, как снег, лицо было спокойным, нос прекрасен, линия рта изящна, небольшая светлая бородка заострена к низу. Два адъютанта сидели в темных углах, молча глядя перед собой, другой адъютант поспешно зарисовывал последние черты своего генерала.
Двойную мраморную лестницу заполняли поднимавшиеся вверх и спускавшиеся вниз люди, которым часовые едва могли преградить путь в помещение делегатов. Делеклюз, молчаливый и изнуренный как призрак, подписывал приказы. Испытания последних дней поглотили его последние жизненные силы. Он говорил глухим рокотом. В этом агонизирующем атлете жили только глаза и сердце.
Два-три помощника молчаливо готовили тексты приказов, штамповали их и отправляли депеши. Вокруг стола толпилось много делегатов и охранников. Среди различных групп делегатов никаких речей, минимум разговоров. С уменьшением надежды не убавилось решимости.
Кем были эти помощники, сбросившие свои мундиры, эти члены Совета, функционеры, сбрившие бороды? Что они делали среди этих отважных людей? Ранвир, встретивший двух своих коллег, которые укрывались таким образом, а во время осады ходили петухами, отчитал их и пригрозил расстрелять, если они не вернутся в свои округа.
Было бы полезно подать пример. От часа к часу падала дисциплина. В то же время ЦК, который считал себя облеченным властью после сложения Советом полномочий, выпустил манифест, в котором выдвинул условия: «Роспуск Ассамблеи и Коммуны, уход армии из Парижа, правительство временно формируется из делегатов крупных городов, которые избирают Конституционную Ассамблею, взаимная амнистия». Это ультиматум, присущий победителям. Эту иллюзию расклеили на нескольких стенах и внесли новое смятение в ряды сопротивления.
Время от времени на соседней площади усиливался шум. У баррикады на авеню Виктория расстреляли шпиона. Некоторые достаточно дерзкие провокаторы проникали в наиболее доверительные круги (186). Тем вечером Бергере получил устный приказ обстрелять Тюильри, когда один субъект, делавший вид, что послан им самим, просил письменного приказа. Он еще говорил, когда Бергере прервал его. – Кто вас послал? – Тот ответил: - Бергере. – Когда вы видели его? – Здесь, несколько минут назад.
В этот вечер Рауль Риго, приказывая самому себе и не советуясь с коллегами, отправил Шоди в тюрьму Сент-Пелаги с угрозой казни. Шоди протестовал, говорил, что был республиканцем, и клялся, что не приказывал стрелять 22-го января. Тем не менее, в то время он был единственной властью в ратуше. Его протесты не произвели на Риго никакого впечатления. Шодди вывели на плац тюрьмы Сент-Пелаги и расстреляли, так же как и трех жандармов, плененных 18-го марта. Во время первой осады, он говорил некоторым сторонникам Коммуны: - Самые сильные убивают слабых. – Возможно, он был расстрелян за эти слова.
.