Глава ХХХ Падение левого берега
Несколько тысяч человек не могли удерживать бесконечно линию обороны протяженностью в несколько миль. Когда опустилась ночь, многие федералы оставили баррикады, чтобы передохнуть. Версальцы, которые были начеку, овладели их позициями, и в проблесках зари обнаружилось, что на месте красного флага развивается триколор.В темноте федералы покинули большую часть десятого округа. Их артиллерийские орудия перетащили в Шато д’О. Брюнель и храбрые коммунары все еще стояли на своей позиции на улице Маньан и набережной Жемаппе, в то время как версальцы держались наверху бульвара Мажента.
На левом берегу, версальцы установили батареи на площади Анфер, у Люксембургского дворца и на бастионе 81. Более пятидесяти орудий и пулеметов нацелили на холм Кай. Отчаявшись взять эту позицию штурмом, Кисси решил сокрушить ее артиллерийским огнем. Со своей стороны Вроблевски не бездействовал. Помимо 175-го и 176-го батальонов, он имел под своей командой легендарный 101-ый батальон, который имел для Коммуны такое же значение, как 32-ая бригада для Итальянской армии. С 3-го апреля 101-ый батальон не знал отдыха. Днем и ночью федералы батальона не выпускали из рук оружия. Они проводили операции против окопов, в деревнях и полях. Версальцы в Нейи, Асниер спасались от них бегством десять раз. Федералы захватили три орудия, которые повсюду следовали за ними, как верные псы. Все они, жители тринадцатого округа и квартала Муффетар, непослушные и неспособные соблюдать дисциплину, яростные, грубые, с разорванной одеждой и флагом подчинялись только одному приказу – приказу наступать. Они бунтовали, когда находились в бездействии. Когда они выходили из огня, возникала необходимость снова бросаться в огонь. Командовал федералами батальона Серизи или, скорее, сопровождал их. Потому что, на самом деле, ими командовала ярость. Пока был фронт, они совершали дерзкие вылазки, захватывали аванпосты, держали версальцев в состоянии напряжения. Вроблевски, уязвимый справа в связи с захватом версальцами Пантеона, обезопасил свой проход к Сене баррикадой на мосту Аустерлиц. Он поставил пушку на площади Жанны д’Арк, чтобы воспрепятствовать атаке версальцев со стороны железнодорожной станции.
В тот день Тьер посмел сообщить по телеграфу провинциям, что маршал Мак-Магон только что обратился в последний раз к федералам с предложением сдаться. Это была одиозная ложь, как и прежде. Подобно Кавеньяку в 1848 году, Тьер, напротив, хотел продолжения бойни. Он знал о том, что снаряды версальцев вызывают пожары в Париже, что казни пленных и раненых неизбежно приведут к казням заложников. Но что ему до судьбы горстки священников и жандармов? Что могло беспокоить буржуазию, когда она ликовала среди руин, когда она могла на этих руинах написать: «Париж повел борьбу с привилегированным классом. Парижа больше не существует!»
Поставив под контроль ратушу и Пантеон, версальцы обратили все свои усилия на Шато д’О, Бастилию, холм Кай. В 4 часа Клиншан возобновил наступление на Шато д’О. Одна военная колонна, отправившись с улицы Парадис, подошла к улицам Шато д’О и Де Бонди. Другая колонна выступила против баррикады на перекрестке бульваров Мажента и Страсбург. Между тем третья колонна наступала с улицы Женер между бульварами и улицей Турбиго. Это наступление поддерживал справа корпус Дуэ. Он стремился зайти в третий округ по улицам Шарло и Сентонж. Виной продвигался к Бастилии небольшими улочками, примыкавшими к улице Сен-Антуан, справа и слева от берега Сены. Кисси, поставивший себе более скромные цели, подвергал артиллерийскому обстрелу холм Кай, перед которым его солдаты не раз обращались в бегство.
В фортах происходили неприятные сцены. Вроблевски, левый фланг которого форты прикрывали, полагался в их сохранении на энергию члена Совета, получившего полномочия делегата. Вечером раньше командир Монружа оставил свой форт и отступил с его гарнизоном в Бисетр. Форт Бисетр долго не продержался. Батальоны заявили, что хотят вернуться в город, чтобы защищать свои районы. Делегат, несмотря на угрозы, не смог их остановить. Поэтому гарнизон вернулся в Париж, предварительно выведя из строя орудия. Версальцы заняли брошенные форты и немедленно установили в них батареи против форта Иври и холма Кай.
Штурм холма не предпринимался до полудня. Версальцы проследовали вдоль бастионов до авеню Италия и дороги на Шуази с целью провести рекогносцировку площади Италия, которую они атаковали со стороны фабрики Гобеленов. Авеню Италия и Шуази обороняли мощные баррикады, которые неприятель и не мечтал преодолеть. Но к баррикаде улицы Сен-Марсель, прикрытой с одного фланга пожарищем фабрики Гобеленов, можно было подойти через многочисленные сады, пересекающиеся в этом квартале. Версальцам удалось это сделать. Сначала они овладели улицей Кордильер Сен-Марсель, где были расстреляны двадцать федералов, отказавшихся сдаться. Затем они проникли в сады. В течение трех часов велся упорный артиллерийский обстрел холма Кай пушками версальцев, превосходившими по численности артиллерию Вроблевски в шесть раз.
Гарнизон Иври прибыл к часу. Покидая форт, федералы взорвали мину, которая снесла два бастиона. Вскоре в брошенный форт пришли версальцы, и потому там не было боя, как пытался изобразить Тьер в одном из бюллетеней, в содержании которого искусно смешивалась правда с ложью.
К десяти часам версальцы достигли на правом берегу баррикады в предместье Сен-Дени, близ тюрьмы Сен-Лазар, обошли ее с фланга и застрелили семнадцать федералов (193). Оттуда они отправились на захват баррикады Сен-Лорен на стыке с бульваром Севастополь, установили батареи против Шато д’О и, пройдя по улице Рекойе, заняли набережную Вальми. Ночью продвижение версальцев к бульвару Сен-Мартен замедлилось у улицы Ланери, по которой они вели огонь от здания театра Амбигю-Комик. В третьем округе версальцев остановили на улицах Месле, Назарет, Верт-Буа, Шарло, Сентонж.
Второй округ, подвергшийся вторжению со всех сторон, все еще оказывал сопротивление на улице Монторгей. Ближе к Сене Виною удалось пробиться к Гренье д’Абонданс окольными улицами, и, чтобы помешать ему захватить это здание, выходящее на Бастилию, федералы подожгли его.
Три часа. – Версальцы все глубже и глубже проникают в тринадцатый округ. Их снаряды попадают в тюрьму на авеню Италия. Федералы оставляют ее, одновременно забирая с собой заключенных, и среди них доминиканцев Аркуэя, которых доставил в Париж гарнизон Бисетра. Появление этих людей, ненавистных вдвойне, привел в исступление бойцов, чьи ружья спонтанно, так сказать, начали стрелять. С десяток этих апостолов инквизиции пали от пуль в тот самый момент, как они побежали по авеню. Всех других заключенных не тронули.
Утром Вроблевски получил приказ отойти в одиннадцатый округ. Он оставался на своих позициях и перенес центр сопротивления немного в тыл, на площадь Жанны д’Арк. Однако версальцы, овладев авеню Гобеленов соединились с колоннами от авеню Италия и Шуази в тринадцатом округе. Один из их отрядов, продолжая двигаться вдоль укрепленного вала, достиг насыпи Орлеанской железной дороги. Красные мундиры уже появились на бульваре Сен-Марсель. Вроблевски, почти окруженный со всех сторон, наконец, был вынужден согласиться отступить. Более того, отступать было приказано подчиненным генерала. И вот, умелый защитник холма Кай переправился под прикрытием огня с моста Аустерлиц через Сену в полном порядке со своей пушкой и тысячей бойцов. Некоторое число федералов, которые упрямо оставались в тринадцатом округе, были окружены и взяты в плен.
Версальцы не решились препятствовать отходу Вроблевски, хотя они владели частью бульвара Сен-Марсель, вокзалом Орлеан, а их канонерки двигались по Сене. Канонерки задержались на некоторое время у входа в канал Сен-Мартин, но, набрав ход, они преодолели препятствие и вечером оказывали поддержку наступлению на одиннадцатый округ.
Наконец, весь левый берег оказался в распоряжении противника. В центре сражения оказались Бастилия и Шато д’О.
Теперь на бульваре Вольтера можно было видеть всех самоотверженных людей, которые не погибли, и чье присутствие не требовалось в их кварталах. Одним из самых активных был Верморель, который в ходе борьбы продемонстрировал отвагу, сочетавшую в себе пылкость и хладнокровие. Верхом на коне, обвязанный красным шарфом, он скакал от баррикады к баррикаде, подбадривая людей, доставляя подкрепления. К двенадцати часам в мэрии проводилось еще одно заседание. Присутствовали двадцать два члена Совета. Десять других членов Совета руководили обороной в своих округах. Другие были неизвестно, где. Арнольд сообщил, что прошлым вечером секретарь мистера Уошберна, посла Соединенных Штатов, вышел с предложением о посредничестве немцев. Коммуне, сказал он, достаточно сейчас только направить комиссаров в Винсеннес для выработки условий прекращения огня. Этот секретарь, представленный собранию, подтвердил свое заявление, и начались дебаты. Делеклюз не проявлял готовности принять этот план. Какие мотивы побуждали иностранца вмешаться? Положить конец пожарам и обеспечить гарантии этого, ответил тот. Но гарантии могли дать лишь власти Версаля, чей триумф в данный момент не вызывал сомнений. Другие утверждали всерьез, что отчаянная оборона Парижа вызвала восхищение пруссаков. Никто не задался вопросом, нет ли в этом нелепом предложении западни, не был ли самозваный секретарь обычным шпионом. Члены Совета ухватились за последний шанс спасения, как утопающие за соломинку. Арнольд даже предложил основу перемирия, подобную той, что выработал ЦК. Четырем членам Совета, включая Делеклюза, поручили сопровождать американского секретаря в Винсеннес.
В три часа они дошли до ворот Винсеннеса, но комиссар полиции не позволил им пройти. Они показали свои шарфы и удостоверения членов Совета. Комиссар настаивал на предъявлении охранного свидетельства Комиссии общественной безопасности. Пока проходил этот разговор, подошли некоторые федералы. – Куда вы идете? – спросили они. – В Винсеннес. – Зачем? – По поручению. – Последовала резкая перепалка. Федералы решили, что члены Совета хотели укрыться от правосудия, и даже собирались грубо обойтись с ними, когда кто-то узнал Делеклюза. Это спасло других, но комиссар все еще настаивал на охранном свидетельстве.
Один из делегатов побежал за ним в мэрию одиннадцатого округа, но даже по приказу Ферре часовые отказались спустить подъемный мост. Делеклюз сказал им, что на карту поставлено общественное благо, но мольбы и угрозы не смогли одолеть подозрения в дезертирстве. Делеклюз, обескураженный, вернулся назад. На некоторое время его заподозрили в трусости. Это было невыносимо для него.
У мэрии он обнаружил толпу, обругивавшую несколько флагов с вензелями в виде орлов, которые, как они утверждали, только что были отбиты у версальцев. Из Бастилии доставляли раненых. Мадмуазель Дмитриева, сама раненая, поддерживала Франкеля, раненого на баррикаде в предместье Сен-Антуан. Когда Вроблевски вернулся с холма Кай, Делеклюз предложил ему пост главнокомандующего. У вас есть несколько тысяч решительных людей? – спросил Вроблевски. – В лучшем случае, несколько сотен, - ответил делегат. Вроблевски не мог взять на себя ответственность командовать в таких неравных условиях и продолжал сражаться простым солдатом. Он остался единственным генералом Коммуны, который был способен командовать корпусом. Он всегда просил присылать к нему те батальоны, от которых отказывались другие, умудряясь использовать их в деле.
Наступающие войска становились все ближе и ближе к Шато д’О. Эта площадь, сооруженная с целью контроля предместий и переходившая в восемь больших авеню, в действительности, не имела укреплений. Версальцы, занявшие театр оперетты и улицу Шато д’О, атаковали площадь, обойдя казармы принца Евгения. Они зачищали улицу Маньян дом за домом, освобождая ее от детей Коммуны. Брюнель, сражавшийся с врагом четыре дня, был ранен в бедро. Дети Коммуны пронесли его на носилках через площадь Шато д’О под градом пуль.
С улицы Маньян версальцы вскоре добрались до казарм. Федералы, слишком малочисленные, чтобы обороняться, оставили их.
Падение этой позиции открыло доступ на улицу Турбиго, позволив версальцам занять всю верхнюю часть округа и окружить Академию искусств и ремесел. После продолжительного боя федералы оставили баррикаду у Академии и заряженный пулемет. С ним также осталась женщина. Как только солдаты оказались в пределах досягаемости, она открыла по ним стрельбу.
Баррикады на бульварах Вольтера и театра Дежазе с этих пор подвергались обстрелу со стороны казарм принца Евгения, бульвара Мажента, бульвара Сен-Мартен, улиц Темпл и Турбиго. За этими ненадежными укрытиями федералы отважно встречали эту лавину огня. Сколько людей именовались героями, не проявив и сотой доли этой обычной храбрости без сценических эффектов, без претензий войти в историю, храбрости, которая воссияла в эти дни в тысячах мест Парижа! На Шато д’О девятнадцатилетняя девушка, молодая и обаятельная, с черными вьющимися волосами, одетая в форму морского стрелка отчаянно сражалась весь день. Там же перед баррикадой был убит лейтенант. Пятнадцатилетний мальчишка Дотей подобрался к покойнику, чтобы забрать его кепи, когда вокруг свистели пули. Он вернулся обратно под приветственные возгласы товарищей.
В уличных боях, как и на полях боев, дети проявляли отвагу, не меньше мужчин. На баррикаде в предместье Темпл самым неутомимым стрелком был мальчишка. Когда баррикаду захватили, ее защитников расстреляли, настала также очередь этого ребенка. Он попросил три минуты отсрочки расстрела, «чтобы передать матери, которая жила напротив, свои серебряные часы. Чтобы она, по крайней мере, потеряла не все». Офицер, невольно растрогавшийся, позволил ему уйти, не ожидая его возвращения. Но через три минуты мальчишка появился вновь и сказал: - Я здесь! – Он прошел по мостовой и встал у стенки рядом с трупами своих товарищей. Париж не погибнет, пока рождает таких людей.
Площадь Шато д’О словно подверглась воздействию циклона. Стены домов были разбиты снарядами и бомбами. Обрушились громадные блоки зданий. Львы фонтанов были пробиты пулями или опрокинуты, бассейны разбиты. Из двадцати домов вырывалось пламя. Деревья стояли без листьев, их сломанные ветки висели, словно члены, отсеченные от тела. Из разоренных садов поднимались клубы пыли. Невидимая рука смерти повисла над каждым камнем.
В 6.45 мы увидели у мэрии одиннадцатого округа Делеклюза, Журде и около сотни федералов, двигавшихся в сторону Шато д’О. Делеклюз оделся, как обычно, на нем была черная шляпа, пальто и брюки. Его красный шарф, как правило, неприметный, был повязан теперь вокруг талии. Он шел без оружия, опираясь на палку. Опасаясь паники на Шато д’О, мы последовали за делегатом. Некоторые из нас задержались у церкви Св.Амброзия, чтобы получить оружие. Затем нам повстречался торговец из Эльзаса, который, возмущенный предательством страны, сражался в течение пяти дней и был тяжело ранен. Далее, лежал Лисбон, который, как и Брюнель, часто бросал вызов смерти и пал, наконец, на Шато д’О. Его вынесли почти мертвым. Наконец, мы увидели Вермореля, которого ранили рядом с Лисбоном. Тейц и Жаклар несли его на носилках, оставляя за ними крупные пятна его крови. Мы постояли некоторое время позади Делеклюза. Примерно в восьми метрах от баррикады охранники, сопровождавшие его, метнулись назад, поскольку разрывы снарядов преградили вход на бульвар.
Делеклюз продолжал идти вперед. Вот сцена, которую мы засвидетельствовали. Пусть она войдет в анналы истории. Солнце садилось. Старый изгнанник, не опасаясь того, где идет, шел размеренным шагом, единственное живое существо на пути. Подойдя к баррикаде, он повернул налево и взобрался на булыжники.
В последний раз его суровое лицо, окаймленное седой бородой, мелькнуло перед нами, обращенное к смерти. И вдруг Делеклюз исчез. Он пал на площади Шато д’О, словно пораженный молнией.
Несколько человек попыталось его поднять. Трое из четверых пали замертво. Единственное, о чем думали сейчас, была баррикада. За ней собрались ее защитники. Член Совета Жоаннар, стоял почти посреди бульвара. Подняв оружие и плача от гнева, он кричал колебавшимся федералам: - Нет! Вы недостойны защищать Коммуну! – Опустилась тьма. Мы возвращались расстроенные, бросив на растерзание врагу, не щадящему мертвых, тело своего друга.
Он не предупредил никого, даже самых близких друзей. Молчаливый, поверявший свои суровые мысли только самым доверенным лицам, Делеклюз шел на баррикаду, как Монтаньяры шли на эшафот. Жизнь, полная испытаний, истощила его силы. Он мог только дышать, и издал последний вздох. Версальцы утащили его тело, но память о нем останется в сердцах людей, пока Франция остается родиной Революции. Он жил только ради справедливости. В этом заключался его талант, его интеллект. Это была Полярная звезда его жизни. Он провозглашал справедливость, исповедовал ее тридцать лет ссылки, тюремного заключения и унижений, презирая обрушившиеся на него преследования. Во имя защиты справедливости он пал вместе с людьми из народа, как якобинец. Смерть за справедливость была его вознаграждением. Он погиб с руками без наручников, при свете дня, по своему выбору, не уязвленный присутствием палача.
Сравните поведение военного министра Коммуны с трусостью министра-бонапартиста и генералов, сдавших свои сабли.
Весь вечер версальцы атаковали вход на бульвар Вольтера, защищенный двумя угловыми горящими зданиями. Со стороны Бастилии они не вышли за пределы площади Роял, но прорвались в двенадцатый округ. Под прикрытием ограждения набережной они в течение дня просочились за мост Аустерлица. Вечером при поддержке канонерок и батарей Жарден де Плант, они продвинулись до Мазаса.
Наш правый фланг держался лучше. Версальцы не смогли пробиться на территорию за Восточной железной дорогой. Они атаковали улицу Обервийе издали при поддержке артиллерийского огня с Ротонды. Ранвир подверг интенсивному обстрелу Монмартр, когда получил депешу Комитета общественной безопасности, сообщившую ему о том, что красный флаг развевается на Молен де ла Галетт. Ошеломленный этим известием, Ранвир отказывался прекратить обстрел.
Вечером версальцы выстроили перед федералами прерывистую линию фронта, начинавшуюся от Восточной железной дороги, проходившую через Шато д’О и Бастилию, и заканчивавшуюся у Лионской железной дороги. Под контролем Коммуны оставались лишь два округа, девятнадцатый и двенадцатый, а также около половины одиннадцатого и двадцатого округов.
Париж под властью Версаля утратил цивилизованный облик. Страх, ненависть, дьявольская жестокость подавили чувства гуманности. Это было всеобщее «безумие ярости», писала газета «Век» 26-го мая. «Никто больше не отличает справедливость от несправедливости, невинного от виновного. Жизнь граждан висит на волоске. Люди арестовываются и расстреливаются только за крик или слово». Вентиляционные отверстия подвальных помещений были заблокированы по приказу армейского командования, которое внимало мифу о поджигателях. Выползли из своих укрытий сторонники буржуазного порядка с нарукавными повязками, предлагавшие услуги офицерам, грабившие дома, добивавшиеся чести участия в расстрелах. В десятом округе бывший мэр Дубэй охотился при поддержке командира 109-го батальона за теми, которыми прежде руководил. Благодаря этим «носителям повязок», число пленных выросло до такой степени, что понадобилось централизованное руководство бойней. Жертвы тащили в мэрии, казармы, публичные здания, где заседали чрезвычайные суды с расстрельными командами. Когда расстрельных команд было недостаточно, пленников косили пулеметы. Не все умирали сразу. По ночам из груд окровавленных тел раздавались ужасные стоны агонизирующих людей.
С наступлением темноты вновь являлось зрелище пожаров. Там, где лучи заходящего солнца лишь подсвечивали темные клубы дыма, теперь поднимались пирамиды огня. Гренье д’ Абонданс подсвечивал Сену далеко за укреплениями. Колонна Бастилии, пробитая снарядами и увенчанная сверху вензелями и флагами в огне, выглядела как гигантский факел. Бульвар Вольтера был объят пламенем со стороны Шато д’О.
Гибель Делеклюза произошла так буднично и так быстро, что в мэрии одиннадцатого округа ей не сразу поверили. Ближе к полночи часть членов Совета решилась на эвакуацию мэрии.
Что! Всегда укрываться от пороха и пуль! Разве Бастилия взята? Разве бульвар Вольтера еще не держится? Вся стратегия Комитета общественного спасения, весь его план сражения сводился к отступлению. В два часа ночи, когда члену Коммуны поручили посетить баррикаду в Шато д’О, он обнаружил там только Гамбона, спавшего в углу. Коммунар разбудил его и извинился за нарушение сна. Мужественный республиканец ответил: - Вместо меня мог быть любой другой. Остался в живых я. – Коммунар ушел. Но обстрел бульвара Вольтера уже велся до церкви Св. Амброзия. Баррикаду покинули.