Из практики репортажного портретирования
Кого и как фотографировать? Этот вопрос встает перед теми, кто ставит себе задачу запечатлеть правдивый образ человека.
И вот как высказывается по этому поводу Этторе Басеви — председатель Итальянского профсоюза фоторепортеров:
— Вещи перед объективом покорны, люди — нет. Человек в том виде, как ему хотелось бы появиться на изображении, с точки зрения журналистики, чаще всего неинтересен. Наоборот, он может оказаться интересен как раз в том виде, в каком он не желал бы быть представлен. Красивая фотография прельщает мещанку... Трудно бороться против безмерного тщеславия людей. Лысый человек желает быть снятым в шляпе; близорукий — без очков. Всегда есть кто-то, ищущий популярности и вытягивающий шею так, чтобы и его заметили на снимке. Мы, фоторепортеры, должны работать дипломатично, снимать то, что нас интересует, ни у кого не отбивая охоты сниматься...
Через 15 лет. Герои Бреста
Профессия фоторепортера воспитывает и такое качество, как терпение. Никакой задумке не превзойти того, что открывает перед нами терпеливо выисканный жизненный сюжет. Недаром опытного фотомастера сравнивают с геологом, знающим, в какой породе искать алмазы, и умеющим отличать их от других минералов.
Жизнь фотожурналиста — калейдоскоп непрерывных встреч. Каждую минуту суток жди вызова на съемку... Фотография — самое оперативное искусство. Сюжет, заснятый утром, мы видим вечером в газете. Его назначение — информировать о происшедшем.
Не всякий фотодокумент — бабочка-однодневка. Лучшие из них достойно занимают потом почетное место на стендах фотовыставок. Репортажный художественный фотопортрет — не просто удавшийся снимок. Он — прямое следствие накопленных знаний и развитого эстетического чувства. Высокий уровень его исполнения значительно усиливает идейное воздействие сюжета.
Технологию нельзя противопоставлять творчеству. Между тем в капиталистических странах дело доходит до того, что печатание и кадрирование целиком передоверяют лабораториям, а фотокорреспондента обращают в беспрекословного поставщика рулонов «нащелканной« пленки. Надо ли говорить, что подобная практика ведет к снижению мастерства и потере авторского лица?
В современном искусстве фотопортрета установилось два основных приема съемки: репортажный и постановочный. Их различает подход к объекту. Фоторепортаж подразумевает съемку без предупреждения, исключающую инсценировку и домысел. Постановщик же исходит из предварительной подготовки объекта. Реализуя свой замысел, он прибегает к режиссуре.
На практике иногда применяются оба приема. Даже сторонники «чистого репортажа» не отказываются от возможности как-то корректировать сюжет. Если обстоятельства позволяют наладить продолжительный контакт с объектом, фотограф вправе прибегнуть к тактичным поправкам позы, наклону головы и т. п.
Я. Халип. И. П. Павлов
Одно время на страницах нашей фотографической печати велась дискуссия о границах допустимого вмешательства. Некоторые считают, что фоторепортаж — это съемка экспромтом в обстановке, сложившейся независимо от воли исполнителя. Несомненно, фотожурналист не в состоянии предусмотреть всех условий и свободно выбрать более верную точку съемки, освещение, фон. Но затруднения подобного рода не оправдывают пассивного подчинения натуре и установки на самотек.
Репортажное портретирование требует остроты видения, умения сразу принимать безошибочное решение. О хорошем футболисте говорят: «У него быстрая реакция». Это же качество отличает хорошего фоторепортера. Мгновенно оценить ситуацию и точно отреагировать спуском затвора — вот мера его профессиональной квалификации.
Нет нужды распространяться о преимуществах репортажной съемки перед постановочной, подготовленной. С прогрессом фототехники они стали еще очевиднее. Достаточно напомнить, что съемка первых дагерротипных портретов требовала «не шевелиться» около часа. Фотографы прошлого тратили много времени на подготовку к съемке и на преодоление скованности человека пере, аппаратом.
В 1933 году И. Эренбург опубликовал альбом своих снимко «Мой Париж». Это был фоторассказ о маленьких людях огромного капиталистического города. Суровой и волнующей правде книги в значительной мере способствовал сам прием съемки. Писатель бродил с камерой по улицам парижских окраин, фотографируя с помощью углового видоискателя, дабы не привлекать внимания.
«Боковой видоискатель построен по принципу перископа,— рассказывает Эренбург.— Люди не догадывались, что я их снимаю; порой они удивлялись, почему меня заинтересовала голая стена или пустая скамейка: я ведь никогда не поворачивался лицом к тем, кого снимал. Конечно, строгий моралист может меня осудить, но таково ремесло писателя — мы только и делаем, что стараемся заглянуть в щелку чужой жизни».
Съемка без предупреждения, врасплох, стала распространенным приемом фотодокументации событий и фактов. Объектив помогает открывать нечто новое, ранее никем не замеченное, и за одно это трудно переоценить роль фотографии. При наглядной пропаганде мы не можем пренебречь такой сильнейшей стороной фотоизображения, как достоверность, правдивость.
Современный фотомастер способен так запечатлеть сгусток жизненного явления, что обычный репортажный кадр обращается в бесспорное произведение искусства.
В. Ковригин. Поль Робсон
Разве не стал им, например, обошедший весь мир снимок, показывающий встречу Героев Бреста («Через пятнадцать лет»)? Свидетель съемки этого незабываемого сюжета, лауреат Ленинской премии, писатель С. С. Смирнов вспоминает:
— Я никогда не забуду того, что случилось в летний день 1956 года около гостиницы на площади Коммуны в Москве, когда неожиданно встретились три героических защитника Брестской крепости — Петр Гаврилов, Александр Семененко и Николай Зориков.
Прижавшись друг к другу лицами, они плакали открыто и громко, и все мы, присутствовавшие при этом, замерли, потрясенные, взволнованные до глубины души (Советское фото. 1972, N« 3).
Действительно достойна удивления способность фотографического портрета «делать психологию видимой». Об этом снимке говорил на Всесоюзном съезде художников наш выдающийся скульптор С. Т. Коненков, приводя его в пример того, как можно остро и глубоко ощущать время, владея техникой своего искусства.
В. Ковригин. Элина Быстрицкая в гримерной
Представьте себе тот же сюжет встречи героев Бреста, заснятый, допустим, за дружеской беседой в кругу однополчан. Будет ли снимок так же звучать? Едва ли. Не всякий тождественный сюжет производит одинаковое впечатление. Нужно еще уловить ту коллизию, которая раскрывает событие с наибольшей глубиной. Удержать мгновение!
В чем заслуга наблюдательного фотопублициста? В том, что он подсмотрел острый психологический момент, придавший жанровому сюжету необыкновенную силу зрительного воздействия. Можно ли считать, что содержание в нем подавляет форму? Сохранится ли выразительность снимка, если три главных действующих лица будут показаны, скажем, средним планом и в ином положении?
Внимательный анализ приводит к заключению, что автор нашел наилучшее решение. Кадр максимально уплотнен; все в нем сконцентрировано до предела, внимание сосредоточено на главном: на движении корпуса и рук, слившихся в крепком, мужском объятии. Здесь сама композиционная структура снимка, лаконичная и сгущенная, подчеркивает идею благородного, высокого человеческого братства, нерушимой сплоченности советских людей — мужественных защитников Родины.
Художественное видение жизни всегда сопряжено с мастерством, культурой, идейной позицией автора. Творчество неотделимо от мировоззрения. Даже в таком, казалось бы, «нейтральном» жанре, как натюрморт, не скрыть своего миропонимания. Что же говорить о портрете, где образ строится на прямой оценке объекта, на раскрытии собственного отношения к нему? Ни в одном виде фотосъемки не имеет такого значения выбор технических приемов, как при изображении человека.
В. Ковригин. Портрет Элины Быстрицкой
Но все же — кого и как фотографировать?
Обратимся к практике некоторых наших мастеров фоторепортажа. Приведем их высказывания о том, как они сами понимают задачу портретной съемки.
Ведущим советским фотожурналистам старшего поколения есть что рассказать о своем творческом опыте. И это тем более важно, что перед их объективами прошли многие замечательные люди...
...Якову Халипу посчастливилось не раз фотографировать великого русского физиолога Ивана Петровича Павлова. В архиве фотомастера хранится более ста снимков, связанных с жизнью и деятельностью ученого. Один из них воспроизводится в нашей книге.
Б. Покровский. С. Баласанян
Это было еще перед войной,— вспоминает Я. Н. Халип.— В августе 1935 года в Ленинграде намечалось торжественное открытие Международного конгресса физиологов. Ожидался приезд ученых более чем из пятидесяти стран мира. Незадолго перед этим Иван Петрович Павлов выезжал в Лондон на подготовительное заседание.
В июле редакция «Правды» послала меня зафотографировать предстоящее событие и прежде всего самого Павлова. Незадолго перед тем начала работать фототелеграфная линия Ленинград — Москва. Это обеспечивало своевременную передачу фотоинформации.
Затруднения предстояли в другом: Иван Петрович недоступен для нашего брата, фотокорреспондента. И тут большую помощь мне оказал ассистент академика доктор П. К. Денисов. Через него я получил согласие ученого сфотографироваться во время своих прогулок в парке Колтушей. Однако специальное позирование совершенно исключалось.
Но и в другом мне не повезло. Иван Петрович гулял в соломенной шляпе, оставлявшей на лице глухую тень. Я сделал несколько кадров общего плана, а фотопортрета не получилось. Между тем редакция ждала.
Как быть?.. Уже когда Иван Петрович входил на ступеньки дома, я отважился сказать ему о своей неудаче.
— Сколько времени вам нужно, молодой человек? — спросил он.
— Только секунду.
— Ну, одной секундой вы можете вполне располагать.
Затвор моей «Лейки» незамедлительно сработал. На всякий случай решил повторить. Увы, пока переводил завод, Иван Петрович, прощаясь с учениками, снял шляпу и... закрыл ею лицо!..
Я остался обладателем единственного портретного кадра.
В тот же июльский вечер фотографию передали по бильду в Москву. Через несколько дней я вручил ее Павлову на Варшавском вокзале.
Там же мне удалось еще раз его сфотографировать. Именно этот фотопортрет появился в «Правде» 26 июля 1935 года. Под снимком надпись: «Академик И. П. Павлов на Варшавском вокзале в Ленинграде 24 июля».
Так я выполнил трудное задание...
В. В. Ковригин — фотомастер, одинаково интересно работавший в разных жанрах. Как ученика А. Родченко его отличала большая изобразительная культура и глубоко профессиональное отношение к труду. Это находило отражение в неизменной требовательности к себе и к работам своих товарищей.
Ковригин — автор одного из лучших портретов Поля Робсона. Он сумел воплотить в нем актуальную тему борьбы за мир и решить ее остро публицистически.
Поль Робсон изображен в момент, когда характер этого пламенного трибуна, выдающегося борца за мир и дружбу народов, проявился с наибольшей выразительностью. Поза и жестикуляция оратора отражают страстную, непоколебимую решимость. Верно найденная точка съемки подчеркнула главные детали облика — волевой рот, твердый взгляд, устремленный на аудиторию, руки, сжатые в кулак. Образ динамичен и внутренне одухотворен.
Как сделан этот кадр?
— Я присутствовал в Колонном зале Дома Союзов на юбилейном заседании, посвященном А. С. Пушкину,— рассказывал В. Ковригин.— Прибывший в СССР Поль Робсон выступил там с речью. Естественно, что знаменитый певец привлек к себе всеобщее внимание. Мы, фотожурналисты, спешили его запечатлеть.
Меня, естественно, больше всего заботило выгодное место съемки. От него, как известно, наполовину зависит результат. Я встал у колонны сбоку. В моей камере — «полтинник» (на фоторепортерском жаргоне — объектив с фокусным расстоянием 50 мм). Решаю снимать Робсона крупно с руками. Однако мешает фон: резко контрастирует темный портрет Пушкина на белом занавесе. Это — первое препятствие. Спешу поменять объектив на более длиннофокусный. Фокусное расстояние 90 мм должно дать укрупнение и вместе с тем желанную пластичность.
Видоискатель повернут с 50 на 90. Кадрирую по горизонтали. Справа от фигуры Робсона какая-то черная полоса. Может, самому встать на полметра левее? Но не так-то просто удержаться на выступе квадратного основания колонны. Чувствую себя акробатом на проволоке. И все же нажимаю спуск. Скорость затвора 1/10 сек. Нет, явно мала. К тому же возможна «шевеленка». Значит, не сумел взять «момент». А он предвещал такой выразительный жест! Но вот оратор сделал полшага назад и снова поднял руки. Они отчетливо рисуются на белом фоне. Черная полоса за кадром... Еще нажим на спуск. Ну, кажется, теперь удача.
Так родился известный всем динамичный портрет Робсона...
Ковригин фотографировал также артистку Элину Быстрицкую. Эта работа иного стиля, иного истолкования образа, и в значительной мере экспериментальная.
— В погоне за портретом популярной актрисы я стал участвовать в съемке фильма «Русский сувенир»... Застаю Быстрицкую в гримерной. Освещение и фон не обнадеживают в успехе. Но за меня было время. Актриса не спеша готовилась к предстоящей киносъемке. Я стал перемещаться и нацеливаться. Ее красивый профиль четко выделялся на ровной плоскости стены. А не сфотографировать ли его, выбелив потом фон при печатании? Так я подумал и так сделал. На фотобумаге оставил лишь профиль с обрезом головы и руку, держащую зеркало.
Тогда же мне пришла мысль о варианте той же композиции. Я попросил Быстрицкую повернуть зеркало так, чтобы в него вошла часть ее лица. Получился своеобразный портрет. Скажете, надуманно? Пусть нас рассудит зритель...
На всесоюзной фотовыставке «Семилетка в действии. 1963» экспонировался портрет композитора Сергея Баласаняна работы молодого фотожурналиста Б. Покровского. Снимок был удостое диплома второй степени.
Автор поставил себе задачу показать образ творчески мыслящего человека. Композитор изображен в момент большого умственного напряжения, он сидит у рояля, погруженный в глубокие размышления. Фоторепортер удачно использовал освещение — контрастный, падающий яркими пятнами свет.
— Собираясь на эту съемку,— рассказывает Б. Покровский,— я не обдумал заранее композиционного решения кадра. Ведь я не знал ни человека, которого мне надо снимать, ни состояния, в каком он будет находиться, ни окружающей его обстановки...
Меня сопровождал литературный сотрудник журнала. И пока он беседовал с композитором, я наблюдал за Баласаняном — постарался понять его характер, уловить типичные жесты и привычные для него позы. Все это намного облегчило мне выполнение задачи.
Увлекшись беседой, Баласанян порой забывал о моем присутствии, и я, воспользовавшись этим, стал фотографировать его в наиболее удачные, на мой взгляд, моменты... Мне хотелось передать типичное для композитора эмоциональное состояние, и поэтому я время от времени задавал ему вопросы, вызывавшие у него разную реакцию. Причем старался это делать, не нарушая общего хода беседы, как бы между прочим. Прибегать к такому приему, кстати, приходится довольно-таки часто, особенно когда на съемке бываешь один.
Обычно я никогда не беру осветительную аппаратуру, так как она затрудняет работу и, главное, сковывает портретируемого. К тому же высокочувствительная пленка позволяет снимать с рук почти в любых условиях.
Никогда я также не фотографирую в надежде на то, что из большого количества кадров наверняка будет хотя бы один удачный. Обычно в ходе съемки трачу одну широкую или половину узкой пленки... Почувствовав, что один-два нужных кадра у меня есть, я, собственно, прекращаю съемку. Так было и на этот раз...
С. Коротков. Свидание с сыном через двадцать лет
Николай Калинин — участник многих международных фотовыставок. Он профессиональный фотожурналист, постоянно работающий в сибирской печати. Земляки по праву называют его певцом родного Алтая. С любовью создает Калинин образы простых советских людей — рабочих, тружеников сельского хозяйства, новоселов целины, охотников, алтайских мичуринцев.
Как и другие фотокорреспонденты, он чаще всего фотографирует человека. Репортажная съемка приучает быстро выбирать сюжет и находить лучшее композиционное решение. Однако не всегда результаты удовлетворяют беспокойного мастера.
— Не раз случалось,— рассказывает он,— найдешь внешне убедительный образ, его внутреннее движение, интересное освещение, а фотопортрета... нет. Ибо нет в нем мысли. И заново начинаются поиски. Нередко по многу раз возвращаешься к съемке одного и того же человека. Для редакции это оказывалось уже и не нужным. Но был ведь еще долг перед собой.
В. Тарасевич. Д. Шостакович
В уборочную пору я встретил на одном из приемных пунктов бригаду шоферов, приехавших на Алтай из другой области. Целый день присматривался к ним и ждал. Ждал до тех пор, пока накопленные впечатления позволят увидеть наиболее типичное. Наконец, лицо одного паренька показалось мне особенно выразительным. И я мгновенно спустил затвор в момент, когда тот, открыв дверцу автомашины, высунулся наружу всем корпусом, в полуоборот, и оглянулся на зов товарища. Какой скромной и хорошей была улыбка шофера. Такой ее и удалось запечатлеть на пленке.
Эта съемка позволила мне сделать один важный вывод: для того чтобы создать завершенный портрет одного, нужно наблюдать многих, внимательно наблюдать за профессиональными черточками, отбирать среди них существенные и в то же время присущие твоему герою. Тогда портрет, не потеряв индивидуальности, приобретет и типичность...
Как уже говорилось, чрезвычайно важно установить контакт со своим объектом, сохраняя обстановку непринужденного общения. Присутствие фотографа не должно тяготить окружающих.
Самые удачные снимки получаются без предупреждения — они передают живое выражение лица и характерное для человека движение.
Биографии фотомастеров остаются вне темы книги. А между тем настоящее произведение искусства не живет без личности автора. Вся его деятельность, поведение, взгляды —отражение эпохи. Вот пример.
Семен Коротков. Бывший беспризорник, бывший токарь. Подобно многим начинал с фотолюбительства. Как профессионал нашел призвание в фотопублицистике и вырос до спецкора «Правды». В годы войны публиковал сотни фронтовых репортажей... Так складывался гражданский и творческий путь фотохудожника-коммуниста. Семен Коротков стал тем, кем может стать в нашей стран каждый талантливый человек.
Центральную печать обошла его интересная работа «Мать» (по, другим названием ««Свидание с сыном через двадцать лет»).
Снимок впервые появился весной 1965 года на страницах «Комсомольской правды» и вызвал поток восторженных писем. Читателей потрясло психологическое проникновение автора в образ. Hа очередном международном фотоконкурсе «Наше поколение», проводимом редакцией, его работа получила первую премию единодушным решением жюри. В статье, посвященной итогам конкурса рассказывалась история создания удивительного сюжета.
Тысячи советских матерей потеряли на войне своих любимых сынов. Не выплакать слез и старой абхазской женщине, давно поседевшей от горя. Ей больше не встретиться с сыном. И, казалось, никогда не узнать, каким он был в последние часы...
Но вот неожиданность. С. Коротков сфотографировал его отважного моряка Алексея Аршба — буквально за день до героической гибели в Севастополе. Двадцать лет фотожурналист искал родственников павшего воина, чтобы передать эту фотографию. Поиски привели наконец в далекое абхазское селение, где, вручая матери драгоценную ее сердцу реликвию, он зафиксировал и это драматический момент.
Фотографии, безусловно, суждена долгая жизнь. Нет необходимости подробно останавливаться на идейно-художественны достоинствах необычного фотопортрета — они сами говорят за себя. Приведем только взволнованный отзыв писателя Георги Гулиа, хорошо знающего автора снимка:
— Он сумел запечатлеть то, что невозможно передать никаким словами. Не горе одной матери солдата, а нечто большее: скоро матери всего человечества. Это выдающееся произведение фотоискусства я бы так и назвал: «Скорбящая Мать человечества»...
Анри Барбюс писал: «После своей смерти человек может жить только на земле». Да, это истина. И все-таки можно ли утешить Скорбящую Мать человечества даже самой святой правдой? Послушается рассудок, а сердце?
Этот снимок подтверждает, что Алексей Аршба продолжает жить именно на земле. Образ его потряс мать. А мать и сын — нас!
Известный советский фотомастер Семен Фридлянд в 1960 году побывал в Средней Азии на строительстве газопровода в пустыне. Он сделал там серию интересных жанровых сюжетов, ярко отражающих приметы наших дней.
Вот его впечатления о поездке:
— Джаркакское газовое месторождение — уже действующее предприятие. Сотни узбекских юношей и девушек осваивают здесь профессии эксплуатационников газовых промыслов. Оператор Саша Ашуров — лучший из них. Мне предстояло его сфотографировать.
— Поправь кепку, поверни голову и повеселей смотри,— начал распоряжаться один из моих спутников.
Саша покорно приготовился «сниматься». С досадой отмечаю, что непосредственность исчезла. Улыбка на лице появилась, но в глазах угасло живое выражение. При инсценировке преображения живого, действующего человека в манекен происходит мгновенно. И напрасно иные полагают, что, «организуя» искусственные улыбки, они выражают тем самым оптимизм советских людей. Сами того не желая, они обедняют образы наших современников, лишая их полноты, богатства человеческих чувств и настроений: трудового напряжения, задумчивости, сосредоточенного интереса, романтической приподнятости, мечтательности, нетерпеливого ожидания, решительной настойчивости. Мы не против улыбки и самого веселого смеха, но только тогда, когда они непроизвольны, подмечены в жизни.
Спуск затвора... Саша, выйдя из «манекенного» состояния снимающегося «героя», вновь приобрел облик живого человека, милого и беспокойного в труде паренька.
— Готово? — спросил он и, небрежно сдвинув кепку на затылок, повернул голову к приборам. Прыгающие стрелки полностью поглотили его внимание. Солнечный луч скользнул по юношески гладкой выпуклости щеки. Вот таким живым, увлеченным своим трудом и застал его второй спуск затвора.
Светосильные объективы и чувствительная пленка дают возможность фотографировать, не нарушая естественного поведения человека. И все-таки этого мало. Нужна еще профессиональная находчивость, а нередко и настойчивость.
Как признается фотожурналист Вс. Тарасович, порой приходится прибегать « к настоящей охоте с засадами, с хитростями, тактикой...». Именно так ему удалось сделать два репортажны портрета дирижера Е. А. Мравинского и композитора Д. Д. Шостаковича.
Это происходило на репетициях в одном из концертных залов
Москвы. В антракте, на короткий десятиминутный перерыв, оба музыканта уединились за кулисы для отдыха в соседнюю артистическую комнату.
— Попасть в нее было невозможно,— рассказывает Тарасевич,— да и смысла не имело, ибо столь нужная мне интимност мгновенно бы разрушилась при виде фотоаппарата. Пока шла репетиция, я заранее распахнул дверь, а сам сел, будто скучая ил отдыхая, забаррикадировавшись стулом в смежном зале. Наступи перерыв, прошел Шостакович, потом Мравинский и ... плотн закрыл за собой дверь.
В антракте перед следующим отделением я решился на дер зость: открыл дверь и вбил под нее клин... Прошел Шостакович, за ним Мравинский, пытавшийся закрыть дверь,— дернул раз-другой она не поддалась...
Уловка оправдала себя. Перед нами запоминающийся своим своеобразием портрет Д. Шостаковича. Его оригинальную композицию предопределили необычные условия съемки.
Приводимый пример далеко не исключителен. Многие замечательные произведения фотоискусства своим рождением обязаны счастливому случаю и профессиональной сноровке их авторов. Только съемкой без предупреждения можно уловить момент, в который внутренний мир человека, его сокровенные чувства раскрываются с особой выразительностью.
Вероятно, каждому доводилось наблюдать людей, пребывающих в уверенности, что их никто не видит. Сколько откровенной и подчас комичной непосредственности обнаруживают они наедине! Бесконечно разнообразны индивидуальные повадки.
Девушка прихорашивалась перед зеркалом. После нее — другие. Менялись лица — менялись жесты, взгляды, гримасы. Все это бесстрастно отражало большое зеркало заводского клуба... В тот вечер никто не подозревал, что за его стеклом таился объектив кинокамеры.
Правдивые портреты омской молодежи теперь навсегда вошли в замечательный фильм «Русское чудо».
Незаметная съемка — активный прием фоторепортажа. Он особенно оправдывает себя в жанровых сюжетах, где важно передать взаимоотношения участвующих лиц, саму обстановку действия. Жанровый портрет помимо внешней характеристики людей вводит нас в атмосферу их быта и труда.
Как нетрудно заключить из предыдущих высказываний профессионалов, каждый объект съемки требует авторской трактовки образа. Это относится и к такому трудоемкому и ответственному жанру, как портрет.
Воспользуемся примером из творческой практики известного фотожурналиста Геннадия Колосова. Он поставил себе целью создать образ ученого. Его выбор пал на выдающегося деятеля советской науки — академика М. А. Лаврентьева.
Вот что рассказывает Г. Колосов о реализации своего замысла:
— Трудности, как это ни странно, часто работают на фотографа. Учитывая их, репортер ищет оптимальные, наиболее выигрышные решения, старается сделать большее число вариантов, снимая с разных точек. Все это позволяет воспользоваться позже отбором наиболее удавшихся кадров.
Немалые трудности возникают у фотокорреспондента, как у творчески мыслящего человека, в период обдумывания замысла, учета своих возможностей. Ведь надо твердо уяснять себе, что ты хочешь снимать, для кого и зачем.
Расскажу о своей портретной работе «Академик М. А. Лаврентьев». Впервые я увидел этого человека в Тюмени, в одну из командировок. Я знал: он — видный ученый, математик, один из организаторов и руководителей Сибирского отделения Академии наук СССР. Но, помимо этого, Лаврентьев поразил меня своей неуемной энергией, заинтересованностью буквально всем проис ходящим.
Приехав в редакцию, я предложил сделать фотоочерк, посвященный деятельности этого ученого. Одобрение было получено, и я выехал в Новосибирск.
Еще в Москве передо мной неожиданно возникла трудность, знакомая многим репортерам: академик не любит сниматься, избегает контакта с фотожурналистами. Это настораживало. И действительно, при первом посещении М. Лаврентьева он разговаривал довольно сухо, не обращая внимания на мою фотокамеру. Однако все же удалось договориться с ним о съемках во время заседаний, бесед, отдыха.
Но вскоре я столкнулся с другой проблемой. В фотоочерке должен присутствовать «ударный» центральный снимок. Как его осуществить? Показать М. Лаврентьева только как ученого, математика? Или как человека, влюбленного в Сибирь, в ее природу и богатства? А может, организатором, создателем Академгородка?
Решение пришло не сразу.
Я хотел сначала снять академика крупным планом. Вышел неплохой портрет. Интересное волевое лицо. Однако облик ученого был дан вне обстановки Академгородка. Тогда я решил показать его у доски с математическими расчетами. В труде. Это ближе к замыслу, но так уже снимали. К тому же статично, неинтересно. Тогда сфотографировал Лаврентьева непосредственно в Академгородке, гуляющим по лесу с сыном. Но получились сугубо бытовые, семейные снимки...
И лишь когда командировка подходила к концу, я нашел наконец, на мой взгляд, верное решение.
На фоне сибирского пейзажа, сквозь листву увидел Лаврентьева у крыльца его домика в Академгородке. Он был поглощен беседой с коллегой.
Таким я его и сфотографировал.
Но это еще не все.
В Москве, при отборе, печати и кадрировании контрольных снимков, возникли новые трудности. Я стал сомневаться, нужна ли в кадре фигура собеседника Лаврентьева? После долгих размышлений пришел к выводу: академика следует оставить одного. Конечно, менялись композиция, даже тема, зато сам ученый выглядел как бы всматривающимся в глубину леса и о чем-то думающим...
Его фигура и поза обрели смысл и сам образ теперь целиком отвечая моему замыслу... Остается добавить, что съемка производилась малоформатной камерой «Асаки-Пентакс» при диафрагме 5,6 выдержке 1/25Р сек, пленка А-2.
В. Масленников. Долорес Ибаррури
В заключение главы напомним о тех, кто пополняет кадры фотокорреспондентов районных газет — о сельских фотолюбителях.
Об одном из них — К. В. Панкратове — писала «Неделя» («Неделя», 1973, №5).
Этот энтузиаст своего дела известен у себя в районе как талантливый портретист. В Рязани состоялась выставка его работ, привлекшая внимание областной общественности. О них хорошо сказал посетитель, записавший в книгу отзывов:
«Он видит великолепие там, где многие замечают лишь глубокую провинцию».
Действительно, для творчества Панкратова характерна поэтизация родного края и самого облика его людей. Фотомастер снимает не только односельчан, но и жителей окрестных деревень. Он не отказывается от выездов, хотя предпочитает больше тесную комнатушку своего «ателье». Правда, ее оборудование состоит лишь из висящей на стене простыни, которая одновременно служит и фоном и добавочным средством подсветки.
Каждый по-своему проявляет любовь к искусству. Вот что рассказывает Панкратов о своих трудовых буднях:
— У меня так заведено: снял — проявляй, печатай и накатай на глянец. Только тогда ложись спать. Клиент должен завтра получить заказ. Народ идет по разной причине. А я допытываюсь: по какой? Откровенных люблю. И снимать их приятнее. «Дядя Костя, мне в подарок моему парню. Он в армии...» У нас тут ведут переписку с болгарскими, немецкими пионерами, посылают фотокарточки. У других сын уехал в профучилище или институт. Скучает, просит фото. Пишет: сходите к дяде Косте... Не то всей семьей зайдут... Не всегда условия позволяют поехать в городскую фотографию.
Видимо, Панкратов не считает себя настоящим профессионалом. Это, скорее, от скромности. Он безусловно понимает значение дела, которому предан бескорыстно и всей душой.
— Надо, надо фотографироваться,— говорит самому себе.— Что останется нам от красоты своей молодой? Фотография...
Панкратову под шестьдесят. Был и возчиком и киномехаником — видел жизнь.
— Намедни,— продолжает он,— зашел с женой тракторист Иван Чупрунов из совхоза «Ермишинский». Смотрю на него — и вроде все про него узнал: человек серьезный, волевой, отвергающий праздность... Забежал на минутку учитель Алим Хасанович Ерзин из села Азеево, потный, усталый,— одолевали какие-то заботы. Ерзин поднял руку, чтоб смахнуть с лица пот. Я вскрикнул: «Не надо!» И выиграл мгновение. На лице так и остался невидимый след умственной усталости...
Все это поведал сельский фотограф посетившему журналисту. И, не желая того, раскрыл свою творческую личность.
К. Панкратов не фоторепортер в общепринятом смысле слова. Он снимает, пользуясь подготовкой. Но природная наблюдательность помогает ему оставаться в избранном жанре истинным художником.