Historicus.ru / Библиотека Историка / Всеобщая история архитектуры. Том II

Одним из самых замечательных сооружений последней трети V века до н. э. является храм Аполлона Эпикурия в Бассах, недалеко от Фигалии (Аркадия). Расположенный в пустынной и дикой местности, высоко в горах (1130 м над уровнем моря), откуда открывался широкий вид на окрестные долины до самого Мессенского залива, — храм, после многих веков забвения, был вновь открыт лишь во второй половине XVIII века и впервые детально обследован в 1810 году (табл. 80—87). Греческий путешественник Павсаний, еще видевший храм в целости и восхищавшийся им, сообщает, что он был построен в благодарность за избавление от чумы 430 года до н. э. Иктином, зодчим прославленного афинского Парфенона. Это обстоятельство, а также ряд замечательных особенностей архитектуры храма привлекали к нему немало внимания позднейших исследователей. 

За исключением немногих (отмечаемых ниже) деталей, храм выполнен из прекрасного голубовато-серого мраморовидного известняка и представляет собой дорический периптер (6х15 колонн) размерами 14,63 х Х38,29 м по стилобату (рис. 163). По своей внешней архитектуре храм мало чем отличается от установившегося типа дорического периптера середины V века до н. э. (табл. 81, 82, фиг. 1). Отсутствие курватур и энтазиса, строгая вертикальность всех колонн (в том числе и угловых), а также антов пронаоса и описфодома, характерная обработка швов кладки (в ступенях стилобата) —все это подчеркивало элементы регулярности во внешней архитектуре храма. Эта строгая, почти суховатая, вследствие своей регулярности, архитектура храма воплощала образ, полный внутренней собранности и энергической силы. Такой характер архитектуры определялся прежде всего пропорциями ордера, особенности которого уясняются при сопоставлении его с ордером Парфенона. Несмотря на их большое сходство, различия все же очень существенны: колонны фигалийского храма —  приземистей; антаблемент и капители — больше по отношению к высоте колонны, чем в Парфеноне; сухой контур эхина круто поднимается вверх, к более высокому абаку; пропорции ордера обусловливают масштабную выразительность этого небольшого, в сущности, сооружения и приводят к тому, что оно зрительно не подавляется окружающей горной природой. 

Только приблизившись к храму, зритель обнаруживал в его простом и строгом облике первую необычную черту: высокие симы, увенчивавшие фронтоны, были выполнены из мрамора и украшены, в отличие от традиционной дорики, не росписью, но прекрасной орнаментальной порезкой. Благодаря скупому применению декора резные симы приобретали особое значение и обогащали весь строгий облик храма (Возможно, что в довольно глубоких фронтонах храма были скульптуры), в изысканной простоте которого сказывалась сознательная сдержанность зодчего. Такую же роль играли и выполненные из мрамора замечательные кессонные потолки пронаоса и мраморная кровля храма. Но помимо этого во внешней архитектуре храма не было каких-либо указаний на совершенно необычное решение его ионического интерьера, который открывался зрителю сквозь очень широкий (сравнительно с целлой) проем главного входа и представлял неожиданный контраст со строгой дорикой фасадов. 

 

 

 

 

Целла храма, сильно отступавшая по торцам от наружной колоннады (здесь мог бы разместиться еще один ряд колонн), располагалась своей продольной осью по направлению север — юг и состояла (не считая глубоких пронаоса и описфодома) из двух неравных сообщавшихся между собой помещений. Эта необычная композиция плана и его ориентация, возможно, связаны с тем, что Иктин включил в свою постройку целлу находившегося здесь более древнего маленького храмика. При этом новая целла была пристроена под прямым углом к старому храмику с его северной стороны, его южная продольная стена стала задней стеной новой целлы, а боковая северная стена, разделявшая обе целлы, была снесена.  Поэтому новая целла оказалась вытянутой в направлении с юга на север, где находился главный вход в храм. 

Вход в старый храмик с восточной стороны также был сохранен. Не следует объяснять, как это делают некоторые авторы, ориентацию нового храма общим характером строительной площадки, вытянутой в меридиональном направлении. Это обстоятельство, так же как и сохранение старой целлы в качестве адитона нового храма, скорее послужило Иктину лишь оправданием для необычного планового решения, подобно тому, как религиозные соображения могли послужить оправданием необычного плана Эрехфейона. 

 

 

 

 

Архитектурное решение главной части целлы также очень необычно: она обрамлялась с двух сторон пятью короткими стенками, выступавшими из боковых стен целлы, образуя по бокам ряд небольших ниш. Последняя пятая пара стенок была повернута под углом 45° к стенам целлы.

Торцы этих поперечных стенок обработаны в виде ионических полуколонн (табл. 82, фиг. 2; табл. 83, фиг. 2; табл. 85, 86). На стенках лежал антаблемент со скульптурным фризом, обегавшим непрерывной лентой всю целлу. Он изображал борьбу кентавров с лапифами и греков с амазонками (табл. 87). Этот фриз, исполненный экспрессии и пафоса борьбы, по-видимому, являлся самым важным культовым элементом целлы, а статуя Аполлона помещалась, вероятно, в адитоне, отделявшемся от целлы единственной внутренней свободно стоявшей колонной с коринфской капителью. В отличие от фриза Парфенона, высеченного на несущей стене в низком рельефе, фигалийский фриз, 

расположенный внутри храма, осуществлен в сильном рельефе с богатой светотенью. Стилевые признаки его скульптуры дали повод для более поздней датировки храма (концом V века до н. э.). Но фриз, высеченный на съемных мраморных досках, мог быть установлен и по окончании постройки самого храма. 

 

 

 

 

Зодчий прекрасно выявил значение фриза, сделав его важнейшим элементом храмового интерьера. Осуществление этого замысла обусловило форму отдельных частей сооружения. Так, архитектор подчеркнул значение фриза, оторвав его от стен целколы и вынеся его вперед, к центру помещения. При решении опор, на которых покоился антаблемент с фризом, он не захотел в целле механически воспроизвести обычные формы ионического ордера, сложившегося в связи со свободностоящими опорами, но постарался показать, что полуколонны являются лишь обработкой торцов поперечных стенок. Базы и выполненные из мрамора капители (сохранившиеся лишь в отдельных фрагментах) подчеркивали массивность стенок и декоративный характер полуколонн. 

Базы сильно уширяются книзу (табл. 85; 86, фиг. 2) и отделены от пола прорезью (ср. ее с прорезью в капителях Парфенона, рис. 93). Волютам ионических капителей придан крутой, необычайно пластический изгиб (рис. 167; табл. 86, фиг. 2). 

 

 

 

 

Культовая статуя была установлена в адитоне лицом к восточной двери и глядевшим на нее сквозь главный северный вход, являлась в очень необычном аспекте (табл. 83, фиг. 2). 

Свободно стоявшая колонна, отделявшая адитон и органически замыкавшая главную часть целлы, как бы указывала на недоступность адитона. Ее значение в пространственной композиции интерьера подчеркивалось коринфской капителью—саМЫм ранним известным нам образцом; возможно, вся колонна была мраморной. Ее база, напоминающая базу ионической лонны храма Аполлона в Навкратисе (ср. рис. 77), в отличие от ионических полуколонн наоса, очень мало расширялась книзу, что подчеркивало конструктивное значение этой отдельно стоявшей опоры. Коринфская капитель, известная лишь по рисункам Коккереля и Галлерштейна (капитель была уничтожена тотчас же после раскопок), представляет собой дальнейшее развитие капители массалийской сокровищницы в Дельфах, VI века дон.э. (рис. 169; табл. 86, фиг. 1; ср. рис. 79). Внутренние спирали ее очень велики, абак тяжел; по низу шел лишь один ряд листьев. 

 

 

 

Учитывая место и роль коринфской колонны в композиции целлы, необходимо отвергнуть новую реконструкцию интерьера, предложенную археологом Динсмуром. Опираясь на новое толкование некоторых фрагментов, он утверждает, что в храме имелась не одна, а 3 коринфских капители: одна — у свободно стоявшей колонны и две — у полуколонн диагональных стенок по ее сторонам. Но едва ли греческий зодчий сделал бы одинаковые капители на таких различных по своей трактовке опоpax (ср., например, их базы).  Такая реконструкция не вяжется с архитектурно-композиционным решением целлы. 

Скорее можно предположить, что на диагональных поперечных стенках по сторонам колонны боковые волюты ионических капителей не обрывались по середине, но имели второй завиток (в старых реконструкциях целлы такие завитки ошибочно указывались на всех полуколоннах), являя особый тип трехсторонней ионической капители, по своей форме отличный и от коринфской капители свободно стоявшей колонны и от капителей остальных ионических полуколонн (рис. 164). Вопрос о перекрытии целлы не выяснен. Если найденных при раскопках фрагментов оказалось достаточно для реконструкции мраморных потолков птерона, то изображаемый обычно на чертеже потолок целлы является целиком догадкой Коккереля. В потолке птерона, не уступавшем по роскоши потолку акропольских Пропилеев, Иктином были применены технические новшества — в северном и южном портиках поставлены самые ранние из дошедших до нас балок П-образного (швеллерного) сечения, выполненные в мраморе и, возможно, усиленные железом (рис. 165, фиг. 7). 

 

 

 

 

Что касается потолка целлы, то его устройство правильно связывают с проблемой ее освещения, необходимого для обозрения фриза. Найденные обломки мраморной «черепицы» кровли (табл. 86, стр. 111) дали повод предположить, что, по крайней мере, часть их имела отверстия, которые позволяли свету проникать внутрь целлы. Однако наука не располагает еще достаточными материалами, и ни одна из предложенных реконструкций, предусматривающих самые разнообразные положения отверстий в кровле и конструкции потолка с гипефральными отверстиями и без них, не дает удовлетворительного решения (табл. 83, фиг. 2). 

Совершенно необычные план и интерьер храма, а также и ряд новшеств указывали, казалось, на более позднее время постройки; наоборот, многие детали имели явно архаический характер; наконец, наибольшую трудность для понимания представляли исключительные, выделяющиеся из общей картины развития классической архитектуры формы ионического ордера. 

 

 

 

К числу важнейших новшеств, как указывалось, относятся план храма и композиция интерьера, применение первой известной в истории коринфской капители, совмещение в одном сооружении трех различных ордеров, а также отдельные детали: облегченная мраморная балка пронаоса, эллинистические по характеру капители наружного ордера, своеобразные мраморные черепицы кровли и форма некоторых обломов. 

Архаические черты усматривались в ряде деталей (например, большое число врезов гипотрахелиона), в плане, большая длина которого и боковые ниши трактовались, как дань древнейшим архитектурным традициям Пелопоннеса (ср. Герайон в  Олимпии, рис. 26), и в форме ионических капителей, якобы указывающей на то, что ордер еще не установился. 

 

 

 

Объяснить совмещение стольких разнообразных черт в одном сооружении — оказалось непосильной задачей для традиционной истории архитектуры, рассматривавшей отдельные элементы храма вне их роли в общей композиции. Отсюда — большое расхождение в датировках храма и оценке его архитектуры, а также и неубедительность большинства реконструкций несохранившихся частей здания. Так, нельзя согласиться с ранней датировкой ионических капителей и предположением, что упруго изогнутые во­люты касались архитрава  (Динсмур). Убе­дительнее реконструкция капители с про­светом между волютами и абаком (или архи­травом, если абака не было). Просвет как бы указывал зрителю, что колонна не вос­принимала нагрузки, а несущей конструкци­ей являлась стена. Существование такого просвета подтверждается аналогичными ре­шениями (см., например, капитель полуколонны проскения из театра в Сикионе, конца IV века до н. э., рис. 168).

 

 

 

Мы видим, таким образом, что в храме Аполлона в Бассах, при сохранении внеш­него облика традиционного периптерально-го храма, интерьер решается совершенно по-новому.

Необычайный план храма, а также и все его другие особенности понятны лишь в их взаимной связи, как элементы целост­ной композиции.

В основе этой композиции и всех ее со­ставных элементов лежит яркое противопо­ставление традиционного сдержанного внеш­него облика — богатому интерьеру, в котором подчеркнуты доминирующее значение фриза и недоступность адитона в глубине целлы.

 

 

 

Сопоставление трех дошедших до нас сооружений Иктина (Парфенон, Телестерион и храм в Бассах) позволяет наметить не­которые индивидуальные черты этого ма­стера, в творчестве которого нашли свое выражение основные тенденции греческого зодчества в пору его наивысшего расцвета. Не оставляет сомнений склонность Иктина к поискам новых путей в искусстве, начиная с общих решений всей композиции и плана и кончая отдельными архитектурными эле­ментами (коринфская колонна, трехсторон­ние ионические капители и др.); его инте­рес к интерьеру (сказавшийся во всех трех известных нам постройках мастера), его техническое новаторство (световой фонарь Телестериона, П-образная балка в Бассах); сознательное использование традиционных-архитектурных форм в новой художествен­ной трактовке (ионические полуколонны в Бассах); согласованное применение самых разнообразных художественно-выразитель­ных средств и совмещение в одном соору­жении элементов разных ордеров (в Парфеноне и в храме в Бассах); стремление орга­нически включить в композицию скульпту­ру (фриз фигалийского храма, являющий­ся по сравнению с фризом Парфенона сле­дующим шагом в этом направлении), а так­же последовательная разработка ряда свя­занных с интерьером композиционных при­емов (применение центрально-расположен­ной колонны для органического заверше­ния или разделения интерьера). Витрувий, перечисляя использованные им сочинения, называет Иктина среди других авторов архи­тектурных трактатов. Засвидетельствован­ный таким образом интерес мастера к те­ории своего искусства является существен­ным штрихом, дополняющим характеристи­ку Иктина, как выдающегося представите­ля передовой для своего времени афинской архитектуры третьей четверти V века до н. э., в замечательных памятниках которой нашли наиболее раннее и яркое выражение новые тенденции, определившие дальнейшее развитие всего эллинского зодчества.

 

 

 

 

Несмотря на столкновения между раз­личными греческими общинами и их объ­единениями, рост частной рабовладельче­ской собственности и усиление торговых свя­зей между различными частями греческого мира разрушали внутренний строй классиче­ского греческого города-государства и лома­ли внешние экономические перегородки ме­жду отдельными греческими полисами, спо­собствуя более тесному слиянию различных течений греческой культуры в общее русло. Эти тенденции получили отражение в архи­тектуре храма Аполлона в Бассах, в котором, с одной стороны, смело нарушаются тради­ционные каноны отдельного частного эллин­ского стиля, с другой стороны, объединяются в единое целое композиционные приемы и художественные формы, составлявшие ра­нее специфические особенности архитекту­ры различных областей Греции — Аттики и  Пелопоннеса.

Местные традиции сказались в интерьере храма, поперечные стенки которого напоми­нают такие важные и древние культовые сооружения Пелопоннеса, как храм Артемиды Орфии в Спарте и Герайон в Олимпи (Устойчивость этой традиции можно просле­дить и в памятниках позднейшей эпохи: храмы в Тегее (рис. 226) и в Лусах (рис. 369)).