Historicus.ru / Библиотека Историка / Национальный Эрос и культура. Том 1

Название предлагаемой статьи не совсем точно. Обратившись к источникам по ранней русской истории, мы увидим, что до 40-х годов X века, т. е. до времени активной деятельности княгини Ольги, нам известно еще, по крайней мере, два имени русских женщин. Это знаменитая Лыбедь, легендарная сестра братьев — основателей Киева, которая единственный раз упоминается в рассказе «Повести временных лет» (далее — ПВЛ) об основании «матери городов русских» (отметим, кстати, что и сам Киев понимается здесь как некий образ женского рода), а также некая Эфанда или Ендвинда, якобы жена Рюрика, упоминаемая В. Н. Татищевым в его «Истории Российской с самых древнейших времен». Никакой дополнительной информации относительно этих женщин источники не несут, оба сообщения можно считать легендарными. Образ Лыбеди, по сути, объясняет происхождение названия реки и таким образом служит дополнением традиционного фольклорного мотива о трех братьях (ср. некие параллели в армянской легенде об основании Куара, возникшие, вероятно, путем перенесения легенды в Армению) (Н. Я. Марр, Д. С. Лихачев, В. А. Арутюнова-Фиданян). Относительно татищевских сведений и обращения его к Иоакимовской летописи в историографии до сих пор ведутся дискуссии, и даже если сообщение об Эфанде можно счесть достоверным, никакого существенного значения этот образ для русской истории не приобретает. Совсем другое дело — княгиня Ольга. Первая русская святая, первая христианка в княжеской семье, она была и остается одним из самых ярких персонажей истории России. О ней упоминают русские летописи и иностранные источники, однако ее реальная биография окутана туманом легенд и загадок. Для нас эта личность интересна тем более, что время ее жизни и деятельности — эпоха раннего Средневековья, время становления Русского государства. Попытаемся рассмотреть исторические и легендарные мотивы, связанные с Ольгой, чтобы, сопоставив их с аналогичными данными Западной Европы, быть может, определить какие-то черты социального положения и значения женщины раннего Средневековья.

Конкретная биография Ольги трудно восстановима, так как неразрывно связана с легендарной традицией ранней русской истории. Тем не менее отдельные вопросы биографии княгини можно осветить с большей или меньшей ясностью. Традиционная, скандинавская, этимология имени «Ольга» уже давно показана в работах В. Томсена (Томсен В. Начало Русского государства. М., 1891. С. 65), Ф. А. Брауна (Браун Ф. А. Варяги на Руси // Беседа. Берлин, 1925. Кн. 6-7. С. 337), Е. А. Рыдзевской (Рыдзевская Е. А. Древняя Русь и Скандинавия IX-XIV вв. М., 1978. С. 195). Подобно имени «Олег», Ольга есть производное от древнескандинавского Helga, то есть женской формы имени Helgi. В настоящее время эта этимология является, по существу, общепризнанной. Однако не единственной. Параллельно ей существовали попытки проследить славянскую этимологию, которые предпринимались такими историками, как С. А. Гедеонов (Гедеонов С. А. Варяги и Русь. М., 1876. С. 211-213) и Д. И. Иловайский (Иловайский Д. И. Вероятное происхождение святой княгини Ольги и новый источник о князе Олеге. М., 1914. С. 10-12). Первый все княжеские имена считал славянскими, но не доказывал свои позиции лингвистически. Второй связывал имя Ольги с ее возможным болгарским происхождением и предложил болгарскую этимологию. При этом он опирался на форму, примененную императором Константином Багрянородным (гл. 15 «О церемониях византийского двора») — Ельга, но болгарских аналогов не привел. Оба историка выдвигали также в качестве одного из основных аргументов тот факт, что в «Саге об Олаве Трюггвасоне» упоминается жена Владимира Святославича — некая Аллогия, которая якобы способствовала принятию христианства мужем (Джаксон Т. Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе. М., 1993. Т. I. С. 186-187). По мнению исследователей, здесь имеется в виду именно Ольга (не жена, а бабка Владимира), а раз ее имя приведено не как Хельга, а как Аллогия, значит, имя «Ольга» было изначально чуждо скандинавам. Таким образом, ставилась под сомнение не только историческая достоверность саги, но и сама связь Ольги со скандинавской средой. Оба аргумента отнюдь не являются убедительными. Передача Константином имени «Ольга» как «Ельга» свидетельствует как раз о возможной скандинавской основе, преобразованной в Византии от «Хельга» к «Ельга», и не несет никакого четко выраженного болгарского элемента. Относительно же саги можно сказать, что сопоставление Аллогии с Ольгой отнюдь не доказано (ср. мнение, согласно которому Аллогия — Олова, одна из жен Владимира) (См.: Там же. С. 187 (мнение В. Татищева и Н. Баумгартена)). Таким образом, попытки установления славянской этимологии пока не выглядят убедительными.

Относительно происхождения княгини в историографии также существует несколько версий. ПВЛ под 903 годом упоминает, что Олег привел Игорю жену из Пскова (ПВЛ. М.; А, 1950. Ч. I. С. 23). Исходя из имени, можно предположить, что Ольга была скандинавкой. Об этом, в частности, косвенно свидетельствует и факт какой-то связи ее с Олегом. Эмигрантский историк Н. Т. Беляев даже конкретизировал эту связь и предположил прямое родство, признав Ольгу, как и Олега, представителями династии Сэмингов. По мнению Беляева, имя «Ольга» — «святая», «вещая» — показывает якобы связь с Галогаландом, северной областью Норвегии (Беляев Н. Т. Рорик Ютландский и Рюрик начальной летописи // Сборник статей по археологии и византиноведению. Прага, 1929. Т. 3. С. 264). Противоположную позицию заняла Е. А. Рыдзевская. Она справедливо полагала, что имя не свидетельствует о происхождении носителя, и Ольга могла быть представительницей некой местной фамилии. Тем более что Псков не являлся тем центром, где были сильны позиции норманнов (Рыдзевская Е. А. Указ. соч. С. 194-196). Ту же точку зрения поддержала и Н. Л. Пушкарева, которая считает Ольгу знатной псковитянкой (Пушкарева Н. Л. Женщины Древней Руси. М., 1989. С. 12-13).

Помимо летописной существует и агиографическая традиция, согласно которой Ольга — простая крестьянская девушка из села Выбутино, перевозившая как-то раз молодого Игоря в лодке через реку. Она поразила князя своими достойными речами, и, когда ему пришла пора жениться, он выбрал Ольгу. Национальная принадлежность в данном случае неясна, но, вероятно, подразумевается, что Ольга — славянка (Там же. С. 214; Иловайский Д. И. Указ. соч. С. 9).

Конечно, этот рассказ — не более чем прекрасная легенда, призванная украсить житие святой. Выбутино вообще не существовало в то время, но традиция считала это село родиной не только Ольги, но и Владимира (Никоновская летопись // Полное собрание русских летописей. М., 1965. Т. 9. С. 35). Таким образом обеспечивалась прямая связь двух первых святых России, равноапостольных крестителей Руси. Эта традиция нашла отражение и в историографии, например, в работе такого известного компилятора, как Т. Мальгин, сделавшего Выбутино «родовым имением» (!) и Ольги и Владимира (Мальгин Т. С. Зерцало российских государей. М., 1791. С. 5 и сл.). Однако предания сохранили и другие версии происхождения Ольги. Она, например, оказывалась то дочерью половецкого князя (!), что уж совершенно нелепо, то родственницей (дочерью или правнучкой) Гостомысла. Последняя позиция находит аналогии в Иоакимовской летописи, у В. Н. Татищева (Татищев В. Я. История Российская... М., 1762. Т. I. С. 45, 48). Согласно этому источнику, Ольга происходила из рода новгородского «старейшины» Гостомысла. Ее первоначальным именем было «Прекраса», а Ольгой она стала в «супружестве» (славянское имя заменено на варяжское?). Ольга якобы происходила из Изборска и была потомком Гостомысла по дочери. Мифичность такой генеалогической связи очевидна, она, вероятно, лишь могла отражать в сознании авторов взаимосвязи варягов и славян в древнейший период. Налицо и попытка таким образом представипъ всех персонажей древней русской истории в рамках единой генеалогической схемы. Столь же условна и еще одна теория, основанная на известии рукописного сборника XV века, исследованного впервые архимандритом Леонидом (Архимандрит Леонид. Откуда родом была св. великая княгиня русская Ольга? // Русская старина. 1888. № 7. С. 215-224). В сборнике содержатся сведения, что Ольга была болгарской княжной и была «приведена» Олегом из Болгарии как невеста для Игоря. Леонид развил эту мысль: русский Псков-Плесков — это, оказывается, болгарский город Плиска, а Псков основала сама Ольга в память о своей родине. Болгарские притязания Святослава также свидетельствуют о его полуболгарском происхождении, а Малуша, по мнению Леонида, тоже была болгаркой. Последний тезис отверг Д. И. Иловайский, но в целом он поддержал эту версию и развил ее. К ней обращаются и в наше время (П. С. Сохань) (Сохань П. С. Очерки истории украинско-болгарских связей. Киев, 1976. С. 21-22). Ход мысли Иловайского таков: Плесков-Псков — болгарский город Плиска, который был резиденцией болгарских князей, значит, Ольга княжеского рода. На знатность Ольги указывают: факт, что Олег «приведе» Игорю жену, самостоятельное участие Ольги в договоре с Византией 944 года, город Вышгород как резиденция княгини. Ольга была крещена от рождения как болгарка, а известия летописей о ее крещении легендарны, сам же прием императором Константином русской княгини свидетельствует о равенстве василевса и знатной Ольги, болгарской княжны в прошлом. Болгарские устремления Святослава подтверждают его происхождение. И наконец, в агиографической литературе упоминается, что Ольга основала Псков уже во время своего княжения (Иловайский Д. И. Указ. соч. С. 3-12). Насколько состоятельны эти аргументы? Думается, аристократическое происхождение Ольги вполне очевидно, и мало кого убедит романтическая история встречи крестьянской девушки с княжичем на реке Великой. Тезис об изначальном крещении Ольги крайне спорен, и считать Ольгу христианкой, по крайней мере до 946 года, нет никаких оснований. Вопрос об основании Пскова сложен, в летописях он впервые упоминается в 903 году, и агиография не может служить здесь источником. Болгарское направление внешнеполитической активности Святослава, согласно новейшим исследованиям (А. Н. Сахаров), было вызвано прежде всего не «родственными чувствами», а целым комплексом различных русско-византийско-болгарских противоречий и взаимоотношений. Совершенно очевидно, что Святослав не ставил своей целью завоевание Болгарии, а считал необходимым лишь овладеть ключевыми пунктами на Нижнем Дунае, имевшими важнейшее торговое значение, такими как Переяславец. По мнению А. Н. Сахарова, необходимо было «взять под свой контроль торговый путь вдоль западного берега Черного моря, овладеть Нижним Подунавьем, повернуть правительство Болгарии в русло дружественных отношений с Русью» (Сахаров А. Н. Дипломатия Святослава. М., 1991. С. 135, 162-163, 168 и сл.). Таким образом, налицо целый комплекс и политических и экономических причин. Святослав не направил свой удар на Плиску, мифическую «родину» своей матери, а, укрепившись в Переяславце, остановился на этом. Значит, остается всего два довода аргументации Иловайского: упоминание болгарского происхождения Ольги в позднем источнике и тождественность названий «Плесков» и «Плиска». Относительно первого возможен обратный вариант: пытаясь для себя как-то объяснить политику Святослава, автор сборника ввел «болгарское происхождение» Ольги. Созвучие же названий городов отнюдь не свидетельствует об их связи друг с другом.

Таким образом, мы можем с большей или меньшей вероятностью говорить лишь о северорусском происхождении Ольги. Ее родиной мог быть и Псков, но никак не Болгария или село Выбутино, которое, хотя и упоминается в Никоновской летописи, но лишь как владение княгини, а не ее родина (Никоновская летопись. Т. 9. С. 35). Вопрос о дате рождения Ольги не поддается точному решению: достоверно известны лишь дата ее брака с Игорем (903 г.) и дата ее смерти — 11 июля 969 года (Иаков Мних) (См.: Литаврин Г. Г. О датировке посольства княгини Ольги в Константинополь // История СССР. 1981. № 5. С. 176). Устюжский летописный свод (начало XVI в.) сообщает, что Ольге было 10 лет, когда ее «привели» к Игорю, а значит, она родилась в 893 году (Устюжский летописный свод. М.; Л., 1950. С. 23). Эту датировку принимал и А. Шлёцер (Шлёцер А. Я. Нестор. М., 1809. Т. 2. С. 592). В «Проложном житии Ольги» говорится, что княгиня прожила 75 лет, т. е. родилась в 894 году, что согласовывается с предыдущей датой (Литаврин Г. Г. Указ. соч. С. 177). Иную предлагает Мазуринский летописец, сообщающий, что Ольга прожила или 80 , или даже 88 лет, т. е. родилась между 881 и 889 годами (ПСРЛ. М., 1968. Т. 31. С. 40). Имеющиеся в историографии точки зрения поддерживают как возможное время рождения Ольги или конец 880-х годов (887 г. — В. Н. Татищев, 884 г. — Т. Мальгин, П. В. Хавский, татищевскую датировку принимает и А. Н. Сахаров), или начало 890-х годов (894 г. — Г. Г. Литаврин и Др.). Мазуринский летописец, вобравший в себя множество легенд и преданий, колеблется между двумя датами, и, видимо, в этом случае мы имеем дело с какой-то устной традицией, согласно которой Ольга — Вещая или Мудрая, должна была быть совершенно старухой, дожившей до весьма преклонного возраста. Близкие друг другу датировки летописи и жития кажутся имеющими наибольшие реальные основания.

Но независимо от конкретного решения тех или иных спорных вопросов биографии, для нас наибольший интерес приобретает положение Ольги в княжеской семье и ее активная государственная деятельность. При жизни Игоря Ольга занимала довольно прочные позиции в государственном управлении. Об этом свидетельствует и представление ею своего личного посла при переговорах с византийцами в 944 году. Этот факт, указывающий на высокий статус княгини в системе власти на Руси, неоднократно отмечался историками (Греков Б. Д. Киевская Русь. М.; Л., 1939. С. 77-78; Рыдзевская Е. А. Указ. соч. С. 194; Рапов О. М. Русская церковь в IX — первой трети XII в. М., 1988. С. 159 и сл.). После трагической гибели мужа положение Ольги еще более укрепилось. Летопись донесла до нас красочный рассказ о «древлянской эпопее» Ольги. Древляне решили выдать княгиню за своего князя Мала, т. е. убийца мужа должен был жениться на его вдове. В самом по себе этом факте нет ничего необычного, поскольку в древних обществах такое было возможно: убийца князя берет себе его вдову вместе с принадлежавшей убитому властью. Таким образом, Ольга рассматривается как своего рода принадлежность, даже «имущество» мужа (ПВЛ. М.; Л., 1950. Ч. 2. С. 303-304; Пушкарева Н. Л. Указ. соч. С. 13-14, 214). Сложившаяся ситуация находит параллели в той же ПВЛ, когда Владимир, убив Ярополка, берет в жены его вдову, от которой рождается Святополк Окаянный, а также и в иностранных сказаниях, например у Саксона Грамматика в легенде о Гамлете. По-видимому, такое положение было обычаем у славян, во всяком случае, Ольга восприняла его как естественное (Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX-XI вв. М., 1995. С. 150).

Большой интерес представляют дальнейшие события: месть Ольги древлянам. Первых древлянских послов закопали в ладье в землю. Ладья в данном случае символизировала и великие почести, и похоронный обряд. Второе посольство древлян было сожжено в бане. Наконец, третья месть — убийство 5000 древлян на тризне по Игорю. Трикратная месть Ольги, изображаемая летописью как справедливое деяние, носит безусловно ритуализированный характер. Трудно предположить, что во всех случаях за этим стоят абсолютно реальные события: вряд ли «наивные» древляне вновь отправились к княгине, не поинтересовавшись даже, что произошло с их предшественниками. Вероятно, здесь отразились какие-то устные предания об Ольге, привнесенные в летопись. Исследователи неоднократно обращались к поиску аналогий, и прежде всего в истории Скандинавии. Подобная позиция кажется достаточно оправданной в свете возможного варяжского происхождения княгини, о чем говорилось выше. Так, М. И. Сухомлинов сопоставлял рассказ ПВЛ с повествованиями скандинавских саг и привел две, правда не совсем удачные, аналогии (См.: Рыдзевская Е. А. Указ. соч. С. 196). Первая, — из «Саги о Ньяле», где Ньяль бы сожжен в доме нападавшими врагами (См.: Сага о Ньяле. CXXIX // Исландские саги. М., 1978. С. 362-365. (Библиотека всемирной литературы. Т. 8.)), — прием не редкий в эпических произведениях и мало похожий на историю Ольги. Другая параллель, из «Саги о Вига-Стюре», когда Спор заманил в баню двух врагов и сжег их, более подходит к нашей теме. Е. А. Рыдзевская упоминает сюжет датской народной песни: здесь жена короля Вальдемара I Софья сожгла в бане свою соперницу Тову. Но в данном случае заимствование, по-видимому, обратное — от русского предания к скандинавскому. Ведь Софья Датская была правнучкой Владимира Мономаха и, следовательно, потомком Ольги. Наиболее четкой аналогией летописному рассказу Рыдзевская считала историю шведской королевы Сигрид Сторрады, Сигрид Гордой, бывшей женой Эрика Шведского, а потом Свена Тьюгускегга (Раздвоенная Борода) (Рыдзевская Е. А. Указ. соч. С. 196-198). Сигрид — личность безусловно историческая, очень популярная в Скандинавии героиня, ей посвящена обширная историческая литература. К Сигрид сватались и Олав Трюггвасон, и другие женихи, причем двух из них она сожгла в доме на пиру. Одним был некий конунг Виссавальд, т. е. Всеволод, из Руси, другой — Харальд, отец знаменитого Олава Святого. По условной хронологии это событие можно отнести примерно к середине 990-х годов. Легенда сохранилась в свидетельствах «Хеймскрингла» («Круг Земной») Снорри Стурлусона, трех редакций «Саги об Олаве Святом», «Саги об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда. Еще H. H. Коробка сопоставил рассказ о Сигрид с легендой, приводимой Геродотом, о египетской царице, затопившей водой убийц своего брата (Там же). Однако, несмотря на древность происхождения мотивов, Рыдзевская предположила прямую связь преданий о Сигрид и Ольге. И действительно, совпадений много. Обращает на себя внимание факт связи легенд с мотивом женитьбы, схожи образы Сигрид и Ольги, первая тоже выступает в эпосе как мудрая, вещая и властолюбивая женщина. Интересно упоминание Виссавальда-Всеволода как факт возможной связи скандинавского предания с русской почвой (некоторые историки, быть может слишком поспешно, пытались отождествить Виссавальда с одним из сыновей святого Владимира — Всеволодом). Однако по своей сути легенды различны: Ольга сжигает древлян, руководствуясь мотивами мести, Сигрид сжигает женихов, чтобы отучить мелких конунгов свататься к ней. Рыдзевская установила возможность занесения русского предания об Ольге в Швецию (Там же. С. 197-198). При этом она использовала тезис В. Л. Комаровича о привнесении легенды в ПВЛ как княжеского родового предания, бытовавшего в устной традиции Ярославичей — потомков одновременно и Ольги по отцу, и Сигрид по матери (жена Ярослава — Ингигерд была внучкой Сигрид). Однако, устанавливая такую связь, нельзя отбросить и возможность обратного заимствования через тех же Ярославичей, например, когда скандинавское предание попадает в ПВЛ. Т. Н. Джаксон не настаивает на занесении русского мотива в Швецию, а считает возможным видеть здесь общность сказаний и легенд, «возникшую вследствие общего стадиального развития славян и скандинавов эпохи викингов» (Джаксон Т. Н. Указ. соч. С. 211). Таким образом, рождается мысль и о независимости двух преданий, возникших на основе некоего единого мотива.

Эпизод тризны Ольги по Игорю может быть сопоставлен с описанием похоронного обряда гуннов над Аттилой, известным по «Гетике» Иордана (Свод древнейших письменных известий о славянах. М., 1991. Т. I. С. 161). Однако здесь сходство — лишь на уровне обряда. Существует обширная литература, посвященная сообщению Иордана; еще с прошлого века приводились многочисленные аналогии у других древних народов, проводились и специальные лингвистические исследования, посвященные этимологии слов, и прежде всего термину «страва», которым Иордан обозначает обряд (См.: Там же. С. 163-166). Не вдаваясь в дискуссии, отмечу лишь, что существует мнение о тождественности терминов «страва» и «тризна» (В. Н. Топоров) (Там же. С. 167), а также благодаря подробному исследованию обрядов, описанных в обоих источниках (Л. А. Гиндин) (Гиндин Л. А. Обряд погребения Аттилы и «тризна» Ольги по Игорю// Советское славяноведение. 1990. № 2. С. 65-67), установлено их прямое тождество. Причем Л. А. Гиндин доказал, что под тризной на Руси понимался не пир, а ристания над могилой умершего. Убийство исполнителей обряда (у гуннов — рабов Аттилы, у Ольги — древлян) в обоих случаях совпадает.

После троекратной мести Ольга сжигает город Искоростень, столицу древлян, прибегнув к помощи голубей и воробьев (946 г.). Практически такое осуществить невозможно, поскольку птицы с горящей паклей не летят в свои гнезда. Тем не менее мотив расправы с врагами таким образом нашел отражение в легендах разных народов. Е. А. Рыдзевская классифицировала ряд аналогий (Рыдзевская Е. А. Указ. соч. С. 200-201). Это два примера из «Деяний данов» Саксона Грамматика (дан Хаддинг берет таким способом город в районе Западной Двины, а король Фротон I — город Гандуван), один пример из «Хеймскрингла»: Харальд Суровый, будущий муж Елизаветы Ярославны, во время византийского похода на Сицилию в конце 1030-х годов захватил таким способом какой-то город. В. Г. Васильевский возвел последнее предание, так же как и рассказ об Искоростене, к одному источнику — древнему повествованию об Александре Македонском и багдадском эмире Ибн-Хосрове, который так же поджигал города, преданию, сохраненному армянским историком Степаносом Таронским (Асоликом) (XI в.). По мнению Васильевского, предание попало на Русь и в Скандинавию именно из Армении, где когда-то находились и русский корпус, и какие-то варяжские силы. Однако, по справедливому замечанию Рыдзевской, обычай поджигать хвосты птицам, имевший культовое значение, был распространен в древнем Иране, а также и у других народов. Применение этого способа в качестве военной хитрости вполне может быть позднейшей интерпретацией; учитывая, что применение его на войне нереально, можно сказать, что он имел сакральное значение. Английский исследователь Ф. Ло отметил параллель и в одном средневековом уэльсском романе, которая своим появлением на свет обязана, конечно же, норманнам. Учитывая распространенность образа птицы в огне (изображения птиц нередко в сочетании с солярными знаками над головами известны еще в эпоху неолита (Мифы народов мира. М., 1992. Т. 2. С. 346 и сл.)) в различных культурах Евразии, можно говорить о вполне независимом характере таких мотивов на Руси и в Скандинавии.

После расправы с древлянами Ольга провела ряд внутриполитических акций, которые в историографии называют «реформой», состоявшей «в повсеместной фиксации правовых норм («уставов») и даней («уроков»), которые отныне взымались (как предполагали Л. В. Черепний, А. А. Зимин и другие исследователи) не во время наездов кормящейся дружины, а специальными представителями княжеской администрации» (Петрухин В. Я. Указ. соч. С. 151). Восстание древлян и убийство Игоря как бы оказались стимулами проведения преобразований Ольгой (кстати, такая сюжетная структура присутствует и в других рассказах ПВЛ: установлению каких-то правовых норм всегда предшествует конфликтная ситуация (Там же. С. 151-152)). Кроме того, Ольга поднимает международный авторитет Руси. Она, с одной стороны, укрепляет дружественные отношения с Византией, совершив, по крайней мере, две поездки в Константинополь, во время одной из которых принимает крещение (в 946 г., по мнению Г. Г. Литаврина, или в 957 г., по мнению А. В. Назаренко, см. серию их работ, где изложена и полная историография вопроса (Литаврин Г. Г. Указ соч.; Его же. Путешествие русской княгини Ольги в Константинополь: проблема источников // Византийский временник. М., 1981. Т. 42; Его же. К вопросу об обстоятельствах, месте и времени крещения княгини Ольги // Древнейшие государства на территории СССР за 1985 г. М., 1986; ряд работ Назаренко, из которых наиболее значимы: Когда же княгиня Ольга ездила в Константинополь // Византийский временник. М., 1989. Т. 50, и: Еще раз о дате поездки княгини Ольги в Константинополь: источниковедческие заметки // Древнейшие государства Восточной Европы за 1992-1993 гг. М., 1995. Здесь же и историография вопроса)). Во-вторых, Ольга пытается наладить контакт и с Западом, Священной Римской империей, через нее с папством (миссия Адальберта). Но каков был характер власти Ольги: ведь согласно ПВЛ она выполняла некие регентские функции при малолетнем Святославе (по летописным датировкам он родился около 942 г.)? Здесь возникает целый ряд вопросов, показывающих далеко не простую политическую ситуацию, сложившуюся во второй половине 940-х годов.

По мнению, высказанному О. М. Раповым, по славянскому языческому кодексу после смерти мужа жена не должна была жить, следовательно, и Ольга должна была подчиниться этому правилу. В договоре 944 года Игорь клялся перед статуей Перуна, а значит, исповедовал славянскую веру (об этом, на мой взгляд, может свидетельствовать и имя его сына Святослава, славянское имя в варяжской династии уже в третьем поколении). Таким образом, возникает вопрос: как Ольга избежала смерти? Рапов полагает, что она узурпировала власть (Рапов О. М. Указ. соч. С. 156 и сл. См. также критику выводов Рапова: Мезин С. А. Рецензия // Вопросы истории. 1990. № 1. С. 166. Ответ О. М. Рапова был опубликован в «Вопросах истории» № 10 за 1990 г., после чего последовала еще одна реплика Мезина (Возвращаясь к напечатанному // Вопросы истории. 1991. № 6. С. 211-212)). К этому выводу подводит и время рождения Святослава. Проанализировав данные В. Н. Татищева (который относит рождение Святослава к 920 г.), данные летописца Переяславля-Суздальского о возрасте Владимира и косвенные свидетельства немецкого хрониста Титмара Мерзебургского, Рапов пришел к выводу, что Святослав родился около 920 года, т. е. на двадцать лет раньше, чем в летописном известии (Рапов О. М. Указ. соч. С. 157-158. Впоследствии Рапов высказал предположение о существовании двух Святославов, сыновей Игоря: один родился в 920 г., другой — в 927 г. (Рапов О. М. Когда родился Великий Киевский князь Святослав Игоревич // Вестник МГУ. Серия 8. История. 1993. № 4. С. 94-95); обоснованную критику этого мнения см.: Карпов А. Ю. Владимир Святой. М., 1997. С. 368-69). Следовательно, Ольга могла каким-то образом устранить сына от управления страной. ПВЛ по ходу рассказа всячески старается представить Ольгу в выгодном свете, т. к. княгиня была канонизирована Православной Церковью. исходя из этого, при описании событий после смерти Игоря Святослав изображается совершенным младенцем. По данным Константина Багрянородного (трактат «Об управлении Империей»), Святослав был князем в Новгороде (Константин Багрянородный. Об управлении Империей. М., 1989. С. 311-312). Двух-трехлетний мальчик не мог быть князем в северной русской столице, значит, он либо княжил там при жизни отца (в этом случае нам придется признать датировку рождения Святослава — 920 г.), либо и после смерти Игоря оставался там, отправленный Ольгой из Киева. Заметим, что во время всего повествования ПВЛ Ольга предстает самостоятельной правительницей. Почему-то в историографии широко утвердилось мнение о том, что в 964 году Ольга «передала» власть «возмужавшему» Святославу, который стал полностью самостоятельным князем. Но в источниках подобных сведений не содержится: ПВЛ просто говорит, что Святослав вырос (кстати, если исходить из даты рождения Святослава как 942 г., то «совершеннолетие» для него должно было бы наступить, по крайней мере, в 958 — 960 гг.) и начал совершать самостоятельные походы. Его стремления развить внешнеполитическую деятельность Руси за счет военных успехов в Хазарии и Подунавье показывают прежде всего, что он выполнял не функции князя, а скорее функции военачальника. Ольга с внуками оставалась в Киеве и, думается, реально управляла государством. Хотя начиная с 946 года ряд летописей содержит определение «княжение Святослава», мы можем сказать, что реально полновластным князем Руси Святослав стал только после смерти матери, которая, вероятно, до конца жизни не выпускала управление Киевской Русью из рук. Таким образом, перед нами первый и, пожалуй, единственный случай правления женщины за всю историю России до Екатерины I (Софья официально царицей быть никак не могла и, управляя Россией реально, фактически царского титула, разумеется, не имела). Могла ли такая ситуация возникнуть в христианский период истории Руси? Думается, вряд ли. Христианство само по себе не предусматривает активной роли женщины в общественной жизни. Ольга же была христианкой. Однако это был единичный случай; Русь в целом оставалась языческой страной и сохраняла соответствующие языческие традиции. Тем не менее часть киевлян исповедовала христианство. Очевидно, Ольга в своей политике опиралась на них, но ее попытки христианизировать Русь не увенчались успехом, и она понимала преждевременность и невозможность осуществления такого шага. В личности Ольги было очень ярко выражено языческое начало, которое имеет параллели в Скандинавии. Здесь женщина в эпоху викингов, в период, предшествовавший христианизации, играла выдающуюся роль в жизни общества. Примеры тому мы находим и в богатом материале саг, и даже в самой структуре скандинавской мифологии. Ольга, по крайней мере в первый период своей деятельности, была подобного рода героиней, подтверждения чему на материале многочисленных аналогий мы видели выше.

Надо заметить, что раннесредневековая Европа вообще отличалась очень интересным положением женщины в общественной структуре. В европейских государствах мы находим целую галерею женщин, занимавших не только выдающееся положение, но и игравших большую роль как в политике, так и в идеологии и науке. В качестве подтверждения последних двух положений приведем хорошо известные примеры. Широкое хождение в европейском обществе приобрела легенда о папессе Иоанне, некой девушке, которая в 855-858 годах якобы занимала папский престол под именем Иоанна VIII и умерла при родах (См. ряд работ, собранных в кн.: Женщина — Папа Римский. М.,1997). Легенда абсолютно неисторична, но в нее свято верили: римляне поставили папессе памятник, возник обычай проверять пол каждого нового папы на специальном кресле, легенда проникла в фольклор, в частности в Германию, где зафиксирована в сборнике братьев Гримм, откуда перешла в Россию, превратившись в «Сказку о рыбаке и рыбке» Пушкина, где в первоначальном варианте старуха становилась «римскою папою», и т. д. Легенда была относима общественным сознанием именно ко временам раннего Средневековья, и действительно в истории святейшего престола того времени был период, когда женщины знатного рода Теофилактов практически самовластно распоряжались папской тиарой, «возлагая» ее на своих любовников и детей. Пример из области науки — знаменитый Салернский университет, первый университет в Европе, где женщины были преподавателями и профессорами, сочиняли научные труды, пользовавшиеся серьезным вниманием еще долгое время (самая яркая фигура — Тротула, написавшая работы по женским болезням). Таким образом, и пример Скандинавии, и пример Руси не являются в этой связи чем-то исключительным, а лишь укладываются в общую, скажем даже — почти общеевропейскую, схему положения и роли женщины.

Княгиня Ольга, как самый яркий пример женской судьбы Древней Руси дохристианского периода, может служить подтверждением этого, и ее образ, окутанный туманом легенд и преданий и пользующийся до сих пор большой популярностью в сознании общества, наиболее ярко свидетельствует о значении женщины в княжеской семье, да, наверное, и в формировавшемся государстве на Руси в период раннего Средневековья.

 

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

 

Повесть временных лет

 

 

В год 6411 (903). Когда Игорь вырос, то сопровождал Олега и слушал его, и привели ему жену из Пскова, именем Ольгу.

В год 6453 (945). <...> и древляне, выйдя из города Искоростеня, убили Игоря и дружинников его, так как было их мало. <...> Ольга же была в Киеве с сыном своим, ребенком Святославом <...> Сказали же древляне: «Вот убили мы князя русского; возьмем жену его Ольгу за князя нашего Мала и Святослава возьмем и сделаем ему что захотим». И послали древляне лучших мужей своих, числом двадцать, в ладье к Ольге, и пристали в ладье под Боричевым. <...> И поведали Ольге, что пришли древляне, и призвала их Ольга к себе, и сказала им: «Гости добрые пришли». И ответили древляне: «Пришли, княгиня». И сказала им Ольга: «Так говорите же, зачем пришли сюда?» Ответили же древляне: «Послала нас Деревская земля с такими словами: "Мужа твоего мы убили, так как муж твой, как волк, расхищал и грабил, а наши князья хорошие, потому что берегут Деревскую землю, — пойди замуж за князя нашего Мала"». Было ведь имя ему Мал, князю древлянскому. Сказала им Ольга: «Любезна мне речь ваша, — мужа моего мне уже не воскресить; но хочу воздать вам завтра честь перед людьми своими; ныне же идите к своей ладье и ложитесь в ладью, величаясь, а утром я пошлю за вами, а вы говорите: "Не едем на конях, ни пеши не пойдем, но понесите нас в ладье", — и вознесут вас в ладье», — и отпустила их к ладье. Ольга же приказала выкопать яму великую и глубокую на теремном дворе, вне града. На следующее утро, сидя в тереме, послала Ольга за гостями, и пришли к ним, и сказали: «Зовет вас Ольга для чести великой». Они же ответили: «Не едем ни на конях, ни на возах и пеши не идем, но понесите нас в ладье». И ответили киевляне: «Нам неволя; князь наш убит, а княгиня хочет за вашего князя», — и понесли их в ладье. Они же сидели, величаясь, избоченившись и в великих нагрудных бляхах. И принесли их на двор к Ольге, и как несли, так и сбросили их вместе с ладьей в яму. И, склонившись к яме, спросила их Ольга: «Хороша ли вам честь?» Они же ответили: «Горше нам Игоревой смерти». И повелела засыпать их живыми; и засыпали их.

И послала Ольга к древлянам, и сказала им: «Если вправду меня просите, то пришлите лучших мужей, чтобы с великой честью пойти за вашего князя, иначе не пустят меня киевские люди». Услышав об этом, древляне избрали лучших мужей, управлявших Деревскою землею, и прислали за ней. Когда же древляне пришли, Ольга приказала приготовить баню, говоря им так: «Вымывшись, придите ко мне». И натопили баню, и вошли в нее древляне, и стали мыться; и заперли за ними баню, и повелела Ольга зажечь ее от дверей, и тут сгорели все.

И послала к древлянам со словами: «Вот уже иду к вам, приготовьте меды многие в городе, где убили мужа моего, да поплачусь на могиле его и сотворю тризну по своем муже». Они же, услышав об этом, свезли множество меда и заварили его. Ольга же, взяв с собою небольшую дружину, отправилась налегке, пришла к могиле своего мужа и оплакала его. И повелела людям своим насыпать высокий холм могильный и, когда насыпали, приказала совершать тризну. После того сели древляне пить, и приказала Ольга отрокам своим прислуживать им. И сказали древляне Ольге: «Где дружина наша, которую послали за тобой?» Она же ответила: «Идут за мною с дружиною мужа моего». И когда опьянели древляне, велела отрокам своим пить в их честь, а сама отошла недалеко и приказала дружине рубить древлян, и иссекли их 5000. А Ольга вернулась в Киев и собрала войско на оставшихся.