Меценатство и благотоврительность в России в конце XIX - начале ХХ века
В Центральном государственном историческом архиве СССР хранится немало документов, так или иначе связанных с благотворительными учреждениями. И все сопроводительные справки к этим документам кончаются одинаковыми словами: «Упразднено Великой Октябрьской социалистической революцией».
Работа кипела — было что упразднять. Одно лишь Ведомство учреждения Императрицы Марии к началу нынешнего века насчитывало 683 благотворительных общества и заведения, из коих 645 находились в Европейской части России — приюты, воспитательские дома, богадельни.
Всего же в Российской империи функционировало к 1902 году 11 040 благотворительных учреждений. Действовало 19108 приходских попечительских советов. Да, много было нуждающихся на Руси, но каждый получал от имущего помощь и поддержку: ни одна униженная и оскорбленная социальная группа не была оставлена без внимания Многие российские благотворительные общества имели свои отличительные знаки. Поверьте, их оформление, изысканность и оригинальность не уступали военным наградам. Быть принятым в общество считалось за великую честь. Но, конечно, не бравада знаками отличия притягивала обеспеченных людей в ряды благотворителей. Скажем, И. И. Бецкой — сын «последнего боярина» генерал-фельдмаршала Трубецкого и баронессы Вреде. Образование получил в Париже и всю жизнь посвятил воспитательской работе в России. В Петербурге с легкой руки Бецкого закладывается по проекту Стасова Смольный институт для благородных девиц.
При Александре Первом на поприще профессиональной благотворительности блистал принц П. Г. Ольденбургский: 42 года жизни отдал он служению обездоленным людям. В Петербурге основал училище правоведения, первый ночной детский приют. Петр Георгиевич издержал на благотворительность более миллиона рублей. В 1889 году на Литейном проспекте ему поставили памятник с надписью: «Просвященному благотворителю». Нетрудно догадаться, когда памятник был снесен...
Но большей частью в России благотворительностью занимались все-таки женщины, и в первую очередь — императрицы. Великая реформаторша Екатерина Вторая сделала благотворительность государственной отраслью.
Императрица Мария Федоровна ратовала за женское просвещение и хорошо в этом направлении преуспела.
Благотворительность и меценатство в России
Под словом «благотворительность» в старину понималось сострадание к ближнему, милосердие. Для нуждающихся строились различные богоугодные заведения - больницы, приюты, школы, училища, богадельни. Благотворительность была одной из главнейших добродетелей христианства. В дореволюционной России благотворительность обычно не включалась в государственные программы помощи бедным, ею занимались частные лица и общества помощи нуждающимся. Государственная же помощь обозначалась термином «призрение» (общественное призрение). Благотворительность была широко распространена в государственной и общественной жизни России. Еще при князе Владимире нищие и убогие могли приходить на княжеский двор и получать там «всякую потребу, питье и яствы...». Этому примеру следовал и Владимир Мономах, в следующих словах излагавший обязанности князя по отношению к бедным: «будьте отцами сирот»; «не оставляйте сильным губить слабых»; «не оставляйте больных без помощи». Русские цари и царицы во время выходов и выездов, церковных праздников, посещений тюрем широко раздавали милостыню. Княжеская и царская благотворительность была примером и для бояр.
Основой благотворительности в допетровскую эпоху были православные храмы и монастыри. При последних устраивались богадельни для бедных и престарелых, а в неурожайные годы из монастырских запасов раздавались съестные припасы голодающим, устраивались общие трапезы для нищих.
В 18 в. масштабы российской благотворительности значительно возросли. В 1775 г. в составе новых губернских учреждений появился особый приказ общественного призрения. На него возлагалась забота об образовании, лечении, устройстве народных школ, сиротских домов, приютов и богаделен для престарелых, работных и смирительных домов. Через 65 лет в стране таких учреждений было уже около 800. В 1860-1870 гг. забота об общественном призрении передавалась земствам и городам. В Москве в 1894 г. повсюду были учреждены участковые попечительства о бедных.
Москва занимала особое место в истории российского благотворительства. В екатерининскую эпоху здесь были открыты воспитательный дом (1763), Вдовий дом (1772), Екатерининская (1776) и Голицынская (1801) больницы, Шереметевский странноприимный дом (1810) и многие другие крупные благотворительные учреждения, зачастую строившиеся по проектам знаменитых архитекторов (Голицынская больница М. Ф. Казакова).
Подъем и расцвет благотворительности во второй половине 18 — первой трети 19 в. стали следствием дворянской филантропии (человеколюбия). Строительство больниц, приютов, богаделен для бедного населения было делом чести, престижа. Богатые дворяне Д. М. Голицын, Н. П. Шереметев, А. Н. Стрекалова и другие жертвовали огромные средства на устройство различных богоугодных заведений.
Система благотворительности в старой России отличалась разнообразием форм учреждений и обществ. Полуправительственный, полуобщественный характер носила деятельность заведений Ведомства учреждений императрицы Марии (1796), названного так по имени супруги императора Павла I. К 1900 г, в Ведомстве Марии состояло более 500 учебных и благотворительных заведений, где жили, обучались, лечились десятки тысяч людей. К крупнейшим учреждениям Ведомства Марии относились совет детских приютов, дамское попечительство о бедных, так называемые Мариинские больницы для бедных и др.
Параллельно с Ведомством Марии в России существовало созданное в 1802 г. по инициативе Александра I Филантропическое (с 1816 г. — Человеколюбивое) общество, главной целью которого было оказание добровольной разносторонней помощи бедным. В Москве в систему этого общества входили известные богадельни — Маросейская, Набилковская, Черкасская и др.
Широкий размах в России имела церковная благотворительность. Только в Москве в начале 20 в. насчитывалось 69 церковных попечительств бедных. На содержании московских приходских храмов состояло более 100 небольших богаделен.
Особое значение в системе частной благотворительности имели сословные учреждения. В Москве на средства дворян, купцов, священников организовывались учебные заведения, приюты, богадельни, где учились или жили представители данного сословия.
Российская государственная и частная благотворительность со второй половины 19 в. существовала в основном на пожертвования купечества. Особенно велики заслуги этого сословия для развития благотворительных учреждений в Москве. Представители известных купеческих династий: Алексеевы, Бахрушины, Баевы, Боевы, Лямины, Мазурины, Морозовы, Солодовниковы, Хлудовы и другие — построили на свои средства десятки благотворительных учреждений и заведений, снабдили их современным по тем временам медицинским оборудованием.
Всего в Москве к началу 20 в. насчитывалось 628 благотворительных заведений: богаделен, приютов, временных убежищ и общежитий, ночлежных домов, бесплатных и дешевых столовых и чайных, домов трудолюбия, общин сестер милосердия, амбулаторий и т. д. Формы помощи в них отличались также большим разнообразием: предоставление жилья, ночлега, бесплатных обедов, выдача единовременных или постоянных денежных и натурных пособий, врачебная помощь, оплата лекарств. Приблизительно такую же структуру имела и благотворительность в других городах Российской империи.
Важнейшей частью широкой благотворительности было меценатство, сыгравшее огромную роль в формировании и развитии отечественной культуры. Слово «меценатство» происходит от имени римского государственного деятеля Гая Цильния Мецената, жившего в 1 в. до н. э. и помогавшего талантливым римским поэтам того времени. Имя Мецената, как поклонника изящных искусств и покровителя поэтов, стало нарицательным и вошло в языки многих народов мира. Меценатами мы называем людей, добровольно жертвующих деньги, состояние и т. д. на построение различных общественных сооружений (храмов, театров, больниц, учебных заведений), помогающих художникам, писателям, поэтам, музыкантам. «Для того чтобы процветало искусство, — писал К. С. Станиславский, — нужны не только художники, но и меценаты». Именно усилиями меценатов в России создавались обширные собрания высокохудожественных памятников искусства, музеи, театры и другие центры духовной жизни.
Меценатство как поддержка частными лицами культуры, науки и искусства получило развитие в России с 18 в., когда в стране возникли предпосылки для образовательной, музейно-собирательной и памятнико-охранительской деятельности. В городских дворцах и загородных дворянских усадьбах собирались замечательные коллекции памятников западноевропейского искусства, обширные библиотеки. Однако лишь отдельные представители российской аристократии 19 — начала 20 в. — Н. И. Румянцев, А. С. Уваров и П. С. Уварова, М. К. Тенишева, Ю. С. Нечаев-Мальцев и другие дарили свои коллекции государству или жертвовали большие средства на устройство новых музеев.
Расцвет меценатства наступил во второй половине 19 в. благодаря российскому купечеству, придерживавшемуся православных традиций помощи ближнему и поддержки культурных общественных учреждений. Нередко меценатство становилось обязательным для многих купеческих семей. Каждый большой и малый город имел таких покровителей, но московские меценаты славились по всей России. Знаменитый род промышленников Морозовых оставил после себя множество памятников культурно-просветительской деятельности. Так, на средства Марии Федо-ровны и Феодосии Ермиловны Морозовых строились и украшались многие старообрядческие храмы, Сергей Тимофеевич Морозов построил в Леонтьевском переулке Кустарный музей, а Савва Тимофеевич — великолепное здание Художественного театра.
Профессиональными благотворителями называли современники семейство купцов Бахрушиных, щедро жертвовавших миллионы на строительство храмов, домов с бесплатными квартирами. Александр Алексеевич Бахрушин передал на строительство здания театра Корша (теперь МХАТ им. Горького на улице Москвина) крупную сумму денег. Но более всего помнят москвичи и россияне Алексея Александровича Бахрушина — основателя знаменитого театрального музея, подаренного хозяином в 1913 г. Академии наук.
Не менее известными покровителями культуры были и московские купцы Щукины. Меценатство и коллекционирование - давняя традиция этой семьи. Петр Иванович, собравший огромную коллекцию памятников русского искусства, выстроил на свои деньги здание музея на Грузинской улице, а затем в 1905 г. подарил его Историческому музею с собранием насчитывавший около 24 тыс. предметов! Его брат Сергей Иванович собрал замечательную по полноте коллекцию современной западноевропейской живописи, ставшую позже украшением Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина.
Основу крупнейшего в мире музея русского искусства — Третьяковской галереи составила коллекция купца Павла Михайловича Третьякова, переданная им в 1892 г. в дар Москве. Крупный железнодорожный промышленник Савва Иванович Мамонтов, человек разносторонне одаренный, большой знаток и ценитель искусства, создал в своем имении Абрамцево своеобразный творческий кружок, объединявший таких талантливых мастеров русского искусства, как В. Д. Поленов, М. А. Врубель, В. М. Васнецов, В. А. Серов и другие. На сцене Частной оперы в Москве, основанной на средства Мамонтова, расцвел гениальный дар Ф. И. Шаляпина.
К сожалению, Октябрьская революция 1917 г. разрушила сложную систему благотворительности, заменив ее унифицированной сетью государственных заведений. С уничтожением частной собственности погибло как явление и меценатство. Многие благотворители и меценаты в одночасье стали нищими или же были вынуждены эмигрировать. Большинство же из оставшихся охраняли свои собрания вплоть до их национализации.
В 1920 — 1930 гг. почти все частные музеи, завещанные городу и стране, вопреки воле бывших владельцев были ликвидированы и их коллекции вошли в состав крупнейших музеев.
Лишь с конца 1980-х гг. в стране стали создаваться политические и социально-экономические условия для возрождения забытых традиций милосердия и меценатства, и ныне появляются новые предприниматели, жертвующие на реставрацию и сооружение храмов, поддержку науки, культуры и искусства, здравоохранения, издательскую деятельность.
Феномен меценатства
Феномен меценатства был широко распространен в дореволюционной России, его анализу посвящено большое число книг и статей. Изучение этого явления шло преимущественно по части исторической: исследовались биографии выдающихся меценатов и благотворителей, оценивались масштабы и направления их вложений в сферу культуры, вскрывались последствия этих решений. В тени осталась, однако, их экономическая философия, то есть нравственная подоплека принимаемых финансовых решений. В частности, лишь очень немногие исследователи рассматривали религиозные корни русского меценатства, большинство же ученых, особенно в советский период, "забывали", что большинство русских меценатов рубежа XIX-XX вв. были христианами - православными или старообрядцами.
Одним из первых шагов в направлении раскрытия экономической философии меценатства стала статья С. Щербатова в русском эмигрантском журнале "Современные записки" за 1938 г. После второй мировой войны много внимания уделил этому вопросу П. Бурышкин. В наше время специальные монографии на эту тему издали А. Боханов и Н. Думова.
В особую группу можно выделить обширную сферу исследований, посвященных деятельности отдельных русских фамилий, как дворянских, так и купеческих. Их меценатство рассматривалось, как правило, в качестве составной части благотворительной деятельности. Имеются, например, работы по меценатской и коллекционной деятельности таких дворянских родов, как Шереметьевы, Барятинские, Юсуповы, Мещерские, Тенишевы и другие. Из купцов наибольшее внимание историков привлекли Алексеевы, Бахрушины, Морозовы, Рукавишниковы, Третьяковы, Солдатенковы, Солодовниковы и др. В этой работе хотелось сделать попытку провести экономический анализ меценатства, насколько последний возможен в аспекте известного исторического материала, так как именно меценаты являлись попечителями детских домов, приютов, больниц. Именно благодаря им существовали многие из учреждений такого типа.
Классическая рыночная теория, "работающая" в категориях А. Смита и Д. Рикардо, оказывается в тупике перед объяснением феномена меценатства. Дело в том, что экономист-рыночник рассматривает человека как "гомо экономикуса" - абсолютно эгоистического субъекта, стремящегося к максимизации прибыли. Сам же обмен рассматривается в рыночной теории как эквивалентный - на этом постулате строятся концепции цены, денег и т.д.
Вряд ли нужно доказывать, что подобная парадигма "огрубляет" хозяйственные действия любых экономических субъектов - человека, коллектива, предприятия. В своих поступках люди руководствуются не только материальными, денежными, но и духовными, нравственными соображениями. Если последние приобретают систематический, активный характер, то хозяйственная деятельность таких субъектов уже не может описываться в терминах рыночной экономической теории и эквивалентного обмена. Возникает новая реальность, которая имеет иной понятийный аппарат. В 70-80-е годы западные социологи и экономисты описывали ее в терминах "неприбыльных организаций" (К. Раманатан), "неэгоистической экономики" (Д. Коллард), "неприбыльной экономики" (Б. Вейсброд), "субсидиарной экономики" (К. Боулдинг), "неприбыльных предприятий" (Р. Гасслер) и т.д. По своему происхождению эти концепции восходят к так называемой этической школе политической экономии, появившейся в России, Германии и Англии в XIX в. и объяснявшей хозяйственные действия индивидов нравственными мотивами, сочетанием эгоистических и альтруистических побуждений.
Только этическая экономическая теория, оперирующая как рыночными, так и внерыночными стимулами хозяйствующих субъектов, способна дать теоретическое обоснование феномену благотворительности и меценатства. Создание дееспособной экономической теории меценатства возможно лишь при ясном представлении о мотивах этих субъектов, о их роли в экономике и экономико-правовой базе их деятельности.
Мотивы меценатской деятельности
При объяснении побудительных причин меценатства исследователи разделяются, как правило, на два лагеря. Марксисты, рыночники и другие специалисты материалистических убеждений объясняли действия меценатов стремлением получать социальные и налоговые льготы, чтобы улучшить тем самым свое материальное положение. Напротив, ученые, ориентированные на поиск духовных корней социальной активности хозяйствующих субъектов, склонны были указывать на религиозные, национально-патриотические, культурно-эстетические пружины меценатства. Кто же прав в этом споре?
По нашему мнению, в большинстве случаев действовали как эгоистические, так и альтруистические мотивы одновременно. Однако значение их было в каждом отдельном случае далеко не равнозначным. История русского меценатства показывает, что для тех или иных групп меценатов тот или иной стимул являлся преобладающим: он определял социальный облик данной группы меценатов и благотворителей. С этой точки зрения можно говорить о трех важнейших стимулах и соответственно трех группах русских меценатов конца XIX - начала XX вв.
Первый из них руководствовался, по всей видимости, религиозными побуждениями. Нормы православной нравственности, ставившей во главу угла христианскую благотворительность, помощь всем нуждающимся, преобладали в среде русского предпринимательства и купечества. Даже те богачи, которые не были глубоко верующими, вынуждены были отчислять значительные суммы на призрение бедных и помощь культуре из опасения быть отлученными от Церкви по обвинению в стяжательстве и других пороках.
Отметим особо, что многие русские предприниматели-благотворители происходили из старообрядческих семей, где детей воспитывали по древнему уставу благочиния - в строгости и послушании, в духе аскетизма и добролюбия. Так, миллионер-меценат, крупнейший русский издатель К. Т. Солдатенков (1818-1901) все детство провел в старообрядческой среде Рогожской заставы, а позже состоял членом Рогожской старообрядческой общины. Старую веру исповедовали и члены семьи Рябушинских - крупного клана купцов конца XIX - начала XХ вв. Сам факт принадлежности к православным и старообрядческим семьям не обязательно означал глубокую набожность тех или иных меценатов. Однако даже и в этом случае семейные традиции доброхотства сыграли, на наш взгляд, решающую роль в их меценатской деятельности.
Вторым важнейшим побудительным фактором, деятельности меценатов был, бесспорно, их патриотизм, "русскость". Так, Л. Третьяков, по словам И. Репина, "вынес один на своих плечах вопрос существования целой русской школы живописи. Колоссальный, необыкновенный подвиг".
С. Мамонтов создал в Москве, писал В. Стасов, "на свои собственные средства русскую оперу", оказав неоценимое влияние на все русское оперное искусство.
Издательская фирма К. Солдатенкова специализировалась на публикации сочинений крупных русских писателей - И. Тургенева, Н. Некрасова, А. Кольцова и др. Вместе с тем ведущие столичные меценаты активно коллекционировали и пропагандировали и западноевропейское искусство. И это не случайно; их патриотизм не мешал, а помогал правильно оценить достижения зарубежной культуры в их отношении к культуре российской.
Наконец, третья группа русских меценатов действовала, по-видимому, из желания получить социальные льготы и привилегии - чины, звания, ордена, дворянство. Этот вопрос достаточно полно был рассмотрен А. Бохановым, который правильно указывал, что "благотворительность часто открывала единственную возможность предпринимателям получить чины, звания и прочие отличия, которых иным путем (в частности, своей профессиональной деятельностью) добиться было практически нельзя" . Чины и ордена были, конечно, не самоцелью, - они давали возможность повысить сословный статус. Так, все ордена I степени и Владимира IV степени (с 1900 г. - III степени) давали возможность получить потомственное дворянство. С этой точки зрения очень характерна история предпринимателя-благотворителя Л. С. Полякова (он вносил большие суммы на Румянцевский музей и Музей изящных искусств), получившего орден Владимира III степени и Станислава I степени и добившегося на этом основании дворянства. Некоторые меценаты "заказывали" ордена и почетные звания в обмен на взносы: так, директора Московского филармонического общества в канун его 25-летия в 1903 г. в ходатайстве указывали, кому какая награда должна предназначаться: Д. Вострякову - орден Станислава I степени, Б. Вострякову - звание мануфактур-советника, К. Гутхейлю - орден Владимира IV степени и т.д. Но эти случаи были все-таки не типичны для русского меценатства: так, упомянутые директора МФО сыграли, как мы увидим ниже, важную роль в финансировании МХАТа, но при этом не выдвигали подобных условий.
Источники меценатских вложений
Экономический анализ меценатской деятельности предполагает тщательный анализ источников благотворительных вложений. Деньги из воздуха не берутся, они, как правило, изымаются из торговой и промышленной сфер и переводятся в отрасли культуры и искусства. Проследить эти финансовые потоки довольно сложно, поскольку в условиях частной собственности на средства производства владельцы капитала, меценаты неохотно делятся с общественностью своими коммерческими тайнами. Тем не менее некоторые выводы здесь можно сделать из сопоставления торгово-промышленной деятельности меценатов и их благотворительной работы. Конкретные примеры показывают, что первоначальный капитал меценатов создавался их предками - дедами, отцами; молодое же поколение отчасти умножало наследство, отчасти давало ему другое назначение.
Так, родоначальником династии Бахрушиных был Алексей Федорович (1800-1848), основавший в Москве кожевенное производство и имевший трех сыновей - Александра, Василия и Петра, которые учредили в 1864 г. еще и суконную фабрику. Сын Петра - Алексей (1853-1904), стал известным коллекционером, завещавшим свое состояние Историческому музею, а сын Александра - Алексей (1865-1929), финансировал строительство театра Ф.А.Корша, созвал Первый в России Театральный музей - ныне Государственный центральный театральный музей имени А. А. Бахрушина.
Отец К. Т. Солдатенкова торговал хлопчатобумажной пряжей и ситцами. После его смерти сын продолжил его дело, расширил его и стал пайщиком ряда крупных фирм, в том числе Никольской мануфактуры.
Отец Г. Г. Солодовникова вел мануфактурную торговлю на Украине еще в начале XIX в. Сам Гаврила Гаврилович был хозяином магазина "Пассаж Солодовникова" на Кузнецком мосту в Москве, банкиром, крупным землевладельцем.
Семья Третьяковых издавна торговала льняным полотном. К концу 40-х годов XIX в. Третьяковым принадлежало 5 лавок в торговых рядах между Ильинкой и Варваркой. В 50-х годах братья Павел и Сергей создали торговый дом под вывеской "Товарищество братья П. и С. Третьяковы и В. Коншин" В середине 60гХ годов им удалось построить несколько льняных фабрик на окраине Костромы и учредить "Товарищество Большой Костромской льняной мануфактуры" с капиталом в 270 тыс. руб. Это производство и стало базой их меценатства и благотворительности.
Династия Морозовых - текстильные фабриканты. В конце XIX в. они владели четырьмя фирмами - Товариществом Никольской мануфактуры "Саввы Морозова сын и Ко", Товариществом мануфактур "Викула Морозов с сыновьями", Компанией Богородско-Глуховской мануфактуры к Товариществом Тверской мануфактуры. Важнейшей из них была Никольская мануфактура - ныне Хлопчатобумажный комбинат имени К.И.Николаевой в Орехово-Зуево Московской области. Именно эту мануфактуру возглавил в конце ХIХ-начале XX вв. знаменитый Савва, она стала источником его баснословных доходов и пожертвований.
Отец и дядя Саввы Мамонтова были винными откупщиками. Отец, Иван Федорович, занимался откупом в Сибири - в Шадринске и Ялуторовске. В конце 40-х годов он перебрался в Москву, чтобы возглавить откупное хозяйство Московской губернии, В конце 50-х годов основал совместно с В. А. Кокоревым Закаспийское торговое товарищество, торговавшее шелком с Персией, а в 60-е годы строит Троицкую железную дорогу до Сергием- Посада, входит в руководство Общества. Московско-Ярославской железной дороги. Весь свой капитал и опыт Иван Федорович передал Савве, который после смерти отца стал директором Общества Московско-Ярославской дороги, продлил ее до Костромы и Вологды, получил концессию на Донецкую железную дорогу, которая была построена окончательно к 1882 г. Таким образом, уже к середине 80-х годов капитал Саввы Мамонтова, возникший из откупов, торговли шелком и железнодорожного строительства, начал искать новые сферы для вложений. И таким вложением стало искусство.
Таковы наиболее характерные примеры, показывающие историю возникновения капиталов крупных меценатов. Сама меценатская деятельность представляла собой форму "переливания" средств из материально-производственного сектора хозяйства в культурно-художественный.
Меценаты-организаторы: К. Станиславский, С. Морозов и МХАТ
Яркие образцы деятельности мецената-организатора дало русское театрально-концертное дело конца ХIХ-начала XX вв., прежде всего история знаменитого Московского Художественного театра. Данная тема уже получила освещение в книге Ю.Орлова . Мы попытаемся углубить изучение меценатского аспекта деятельности К. Станиславского и С. Морозова и предложить простейшую классификацию форм меценатства в связи с историей организации МХАТ. Как свидетельствует история, театральный меценат мог выступать в роли арендатора, учредителя, пайщика, антрепренера и арендодателя. Эти пять форм деятельности мы и рассмотрим.
Еще до создания МХАТ его основатель К. Станиславский получил опыт меценатства. В своих воспоминаниях он отмечал, что огромное влияние на него оказала деятельность П. М. Третьякава, К. Т. Солдатенкова, С. И. Щукина, А. А. Бахрушина: "И с какой скромностью меценатствовал П. М. Третьяков! Кто бы узнал знаменитого русского Медичи в конфузливой, робкой, высокой и худой фигуре, напоминавшей духовное лицо! Добрым словом упоминал он и С. И. Мамонтова - создателя Русской частной оперы: ее художественные принципы и организационная форма была им подробно изучены еще в конце 80-х годов XIX в.
В 1888 г. он сам выступил в роли мецената-арендатора. В конце этого года состоялось торжественное открытие Московского общества искусства и литературы (МОИЛ); Станиславский не только подготовил проект договора о создании МОИЛ, но и снял для него помещение в доме Гинцбурга на Тверской на три года за 26,1 тыс. руб. Помимо аренды, он обязывался привести нанятое помещение в пристойный вид, обновить сцену и бутафорию, купить мебель и т.д. В ответ Общество принимало все эти траты на себя в виде долга, рассматривая их как бессрочный кредит, при неуплате годового взноса долг переносился "на следующие годы, пока он не будет окончательно погашен". Никаких прав для себя лично Константин Сергеевич в этом проекте не оговаривал за исключением приобретения всего имущества МОИЛ в случае прекращения его существования. Несмотря на такие льготные условия, предприятие фактически провалилось: уже в 1890 г. долги Станиславского так выросли, что встал вопрос о закрытии Общества. Но до этого не дошло; решили лишь резко сократить арендные расходы, переехав в маленькую квартирку на Поварской.
Такой печальный опыт пошел на пользу будущему делу. Когда во время знаменитой встречи 22 июня 1897 г. в "Славянском базаре", а затем в письме от 12 июля того же года В. И. Немирович-Данченко предложил К. Станиславскому повести дело "первые годы на свой собственный риск", через антрепризу, то последний ответил 19 июля, отказом: "Наученный горьким опытом, я дал себе слово; никогда не вести театральные дела за свой собственный риск, так как я не имею права этого делать, отчасти потому что я недостаточно для этого богат (мой капитал равняется 300000, которые все целиком находятся в деле), а, во-вторых, потому что я семейный человек...". Станиславский состоял пайщиком и содиректором фабрики товарищества "Владимир Алексеев", он хорошо знал экономическую философию московского купца-мецената и потому предложил создать не театральную антрепризу, а товарищество на паях: в первом случае, как он полагал, купцы "по принципу не будут ходить в театр, а во втором случае только из принципа отвалят кучу денег и пойдут В театр для поддержки "своего дела". Таким образом, Константин -Сергеевич отказывался стать меценатом-антрепренером, меценатом-арендатором, а предлагал Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко стать меценатами-учредителями, то есть взять на себя безвозмездный труд подготовки учредительных документов акционерного товарищества. И Немирович-Данченко уступил, хотя был не вполне согласен с этой идеей. Вскоре Станиславский показывает ему свой проект устава Акционерного общества "Национальных общедоступных театров", вторая редакция которого была сделана им еще в 1895 г. Уже в августе 1897 г. Немирович-Данченко делает на ней пометки, соглашаясь в принципе с моделью паевого товарищества. В данном проекте зафиксированы цели общедоступных театров, форма их учреждения, состав учредителей, а также капитал в 1 млн. руб. из 10 тыс. акций по 100 руб. каждая. Эти идеи были развиты Немировичем-Данченко чуть позже - в докладе "Московский общедоступный театр", прочитанном на заседании Русского технического общества 15 января 1898 г.". В нем получили четкое отражение три цели нового театра - предоставить для небогатых людей за невысокие цены удобные места, вывести сценическое искусство из рутины, дать возможность развиваться молодым силам, получившим театральное образование. Таким образом, Станиславский и Немирович-Данченко внесли интеллектуальный вклад в становление нового театрального предприятия, выступив в роли меценатов-учредителей.
Но для создания нового театра требовались и меценаты-пайщики, способные внести первоначальный капитал. Попытки найти поддержку у миллионерши В. А. Морозовой, жены двоюродного брата С. Морозова, а также у других крупных московских купцов не дали результата; без ответа осталось и обращение за помощью в Московскую думу. И здесь остроумный ход нашел Немирович-Данченко, который, хорошо изучив философию купцов-меценатов, знал, что в "московской культурной жизни частная инициатива всегда старалась найти себе опору в каком-нибудь покровительстве". Преподавая в Музыкально-драматическом училище при Московском филармоническом обществе, находящемся под покровительством великой княгини Елизаветы Федоровны, Владимир Иванович тонко использовал высокую публичную оценку своего труда княгиней и сумел привлечь на свою сторону богатых предпринимателей, состоявших директорами Московского филармонического общества. Уже 10 апреля 1898 г. договор об учреждении общедоступного театра был подписан 10-ю пайщиками. Самые крупные вклады были сделаны К. С. Станиславским и С. Т. Мороэовым - по 5 тыс. руб., а В. И. Немирович-Данченко вошел "личным трудом". В числе пайщиков оказались также 5 богатых директоров Общества - Д. Р. Востряков, Н. А. Лукутин, Н. А. Прокофьев, К. К. Ушков и К. А. Гутхейль, а также член Попечительского совета этого же общества К.В.Осипов: их суммарный вклад составлял 13 тыс. руб. Общий капитал будущего театра возрос до 28 тыс. руб., что было достаточно для начала дела. Примечательно, что контракт был заключен "на основаниях приложенной к сему договору брошюры В. И. Немировича-Данченко "Московский общедоступный театр". Таким образом, идеи меценатов-учредителей Станиславского и Немировича-Данченко воплотились в форме модели, не имевшей аналогов, - это было акционерное общество без акций, паевое товарищество: из 10-ти пайщиков только 2 представляли сам театр, 8 других были посторонними лицами, собственно меценатами-пайщиками.
В числе пайщиков значилось фамилия С. Морозова - человека, которому, по выражению Станиславского, "суждено было сыграть в нашем театре важную и прекрасную роль мецената, умеющего не только приносить материальные жертвы искусству, но и служить ему со всей преданностью...". Почему появилась необходимость в капитале Морозова? Ответ на этот вопрос содержится в таблице
Уже первый сезон МХАТ закончил с дефицитом в 38,9 тыс. руб. Часть этого дефицита была покрыта запасным капиталом в 28 тыс. руб., кроме того; Станиславский отказался от жалованья директора и главного режиссера, что дало еще 7 (2 тыс.; положение оставалось, однако, тяжелым. Оно еще более ухудшилось в третьем сезоне, когда расходы подскочили почти на 100 тыс. руб., а дефицит возрос почти до 80 тыс. руб. Не помогло и повышение цен на билеты, которое увеличило сборы, но зато поставило под угрозу главный принцип театра - общедоступность. И в этот момент Савва Морозов спас театр.
Морозов принял на себя функции мецената-антрепренера. Первые четыре сезона он являлся самым крупным пайщиком и, кроме того, покрывал отмеченные выше дефициты. В пятом сезоне, когда истек первоначальный трехгодичный контракт, он составил новое трехлетнее "Условие" между пайщиками МХАТ, согласно которому формировалось новое "Товарищество на паях из 15 пайщиков с капиталом в 65 тыс. руб., где самому Морозову принадлежал самый крупный пай в 14,8 тыс.руб., другие же пайщики кредитовались им на весьма льготных условиях. Он оставил за собой должность председателя Правления и право общего контроля за всем ходом дела. Субсидирование же театра он предполагал осуществить в следующей форме: Морозов брал обязательства арендовать дом Лианозова в Камергерском переулке, перестроить сцену и зал под 1200 мест, а затем передать все помещение театру на 3 года с арендной платой 15 тыс. руб. Все свои обязательства меценат выполнил. Театр был перестроен им в фантастически короткий срок - не более чем за полгода, с апреля по октябрь 1902 г., то есть как раз к началу пятого сезона. Ремонт обошелся дорого - в 350 тыс. руб., но в ходе его были осуществлены такие технические нововведения, о которых не задумывались в лучших театрах Запада, - вращающаяся сцена, огромный люк, контррампа, особая, осветительная система, управляемая "электрическим роялем", и даже индивидуально оборудованные гримуборные! Успех превзошел все ожидания: в пятом и шестом сезонах театр не только поднялся на новую творческую ступень, но и добился положительного сальдо баланса. Треть полученной прибыли распределялась, по "Условию", между пайщиками как дивиденд, остальная часть пополняла оборотный капитал. Расчет мецената-антрепренера оказался верным: Морозов спас МХАТ от финансовой катастрофы.
Однако победа С. Т. Морозова содержала в себе зерно и его будущего поражения. Назревал его разрыв е МХАТ. Впервые это проявилось 8 участившихся конфликтах мецената с В. И. Немировичем-Данченко, в охлаждении его отношений с другими пайщиками, в желании Морозова поддержать М. Ф. Андрееву, которая подала в феврале 1904 г. заявление об уходе из театра. Внутренняя причина разрыва была, однако, в другом -усугублялось противоречие между претензиями мецената-антрепренера на единоличное руководство организационной стороной МХАТ и внутренними законами паевого товарищества, каким и был театр на самом деле. Этот конфликт прорвался 21 апрели 1904 г., когда Немирович-Данченко послал Савве Тимофеевичу проект нового Товарищества для продолжения дела Московского Художественного театра с 15 июня 1905г.: в этом проекте форма товарищества признавалась более предпочтительной, нежели антрепренерская, и Морозову места в нем не нашлось.
Савва ответил сначала полным отказом от участия в деле, но после уговоров выдвинул встречные условия, по которым соглашался на роль мецената-арендодателя. В письме к В. И. Немировичу-Данченко от 30 апреля 1904 г. он сообщил о повышении арендной платы с 15 тыс. до 25 тыс. руб., что, однако, свидетельствовало лишь об уменьшении субсидии, но не о прекращении ее: учитывая, что затраты на перестройку театра составляли 350 тыс. руб., а срок погашения этой суммы определялся в 9 лет из 4% годовых, Морозов полагал, что полная арендная плата должна была бы составить 40 тыс. руб. Меценатская субсидия составляла, таким образом, 15 тыс. руб. Осенью, 29 ноября, С. Т. Морозов в письме к К. С. Станиславскому и А. А. Стаховичу предложил рассматривать свой пай в 14,8 тыс. руб. либо как заем для Товарищества с обязательством последнего начислять процент, либо как паевой взнос с правом получения на него дивиденда. Все эти предложения были приняты МХАТ, что и было закреплено в "Условии" между 13-ю пайщиками театра и меценатом-арендодателем С. Т. Морозовым от 5 января 1905 г. В нем арендная плата повышалась до 53 тыс. руб. в год, но при этом Морозов брал на себя расходы по страховке, водо- и электроснабжению здания. По сути, договор свидетельствовал о превращении мецената в коммерческого субарендатора, снимающего дом Лианозова для сдачи его в наем Товариществу в целях покрытия убытков от перестройки и получения прибыли. Казалось, меценатский проект Саввы рухнул.
Но судьба распорядилась иначе. Смерть Саввы, последовавшая 13 мая 1905 г., то есть спустя 4 месяца после подписания последнего "Условия", освобождала МХАТ от мучительных выплат долга: уйдя из жизни, Морозов оставил театру свой капитал. Поэтому для потомков он остался не арендодателем, а меценатом, благотворителем, чем и заслужил вечную память.
Меценаты-коллекционеры: братья Третьяковы и их галерея
К началу 19 столетия относится первая попытка организовать первую русскую художественную галерею - Русский музеум. Его основатель - П. П. Свиньин (1787-1839) - был вынужден в 1829 г. распродать свою уникальную коллекцию из-за денежных затруднении. Предложение Свиньина, сделанное государственной казне в 1829 г., не встретило сочувственного отклика, а в 1834 г. император отказал собирателю, разре-шив ему продать коллекцию за границу. Уже после смерти коллекционера часть его картин приобрела Академия наук, часть вошла в коллекцию Ф. И. Прянишникова, а в конечном счете - в Третьяковскую галерею. Но все это произошло помимо воли владельца коллекции.
Аналогичную судьбу имело и художественное собрание Н. Д. Быкова (1812-1884), которое начало складываться в 30-х годах XIX в. После смерти владельца оно было поделено между наследниками и в значительной своей части распродано с аукциона в октябре 1884 г. Хотя часть собрания Быкова перешла в Третьяковскую галерею и некоторые другие музеи, коллекция как целое перестала существовать.
Иная, более счастливая, судьба ожидала картинную галерею Ф. И. Прянишникова - министра, члена Государственного совета, сделавшего очень много "для облегчения горемычной участи наших художников". Его галерея - единственное русское частное художественное собрание, приобретенное казной: оно было куплено в 1865 г. за 70 тыс. руб. и оставлено Прянишникову в пожизненное владение. Через 2 года оно было присоединено к собранию Академии художеств, а чуть позже - передано в дар Московскому публичному музею. Подобная заинтересован¬ность правительства объясняется не только высоким художественным значением этой галереи, но и, вероятно, высоким общественным положением ее основателя - Ф. И. Прянишникова, однако, не ставшего меценатом: он продал свою коллекцию государству, следовательно, реализовал значительный материальный интерес.
До сих пор речь шла о петербургских собирателях. Московские коллекции имели схожую судьбу. Еще в мае 1810 г. по завещанию князя А.М.Голицына была открыта картинная галерея при Голицынской больнице - первый в России публичный художественный музей. Но уже через 6 лет ее наследник - князь С. М. Голицын - принял решение продать ее, чтобы вырученные деньги употребить на расширение больницы.
Потерпел неудачу на этом поприще и известный московский купец-собиратель В. А. Кокорев (1817-1889). Галерея создавалась им на свои личные средства и задумывалась очень широко - как музей старой и новой, русской и западноевропейской живописи. Галерея помещалась в особняке в Большом Трехсвятительском переулке, оборудованном по последнему слову музейной техники и ставшем первым специальным зданием в Москве. Но в результате финансовых неурядиц Кокорев был вынужден продать его и в 1864 г. перевести галерею в свой особняк на Софийской набережной. С этого момента он начал распродавать коллекцию. В 1866 г. он обратился с предложением в Министерство императорского двора купить часть коллекции, в 1869 г имел аналогичные переговоры с П. М. Третьяковым, а в следующем году - с наследником престола Александром Александровичем. Покупатели сделали ряд приобретений, но от "оптовых закупок" отказались. Остатки собрания были распроданы наследниками В. А. Кокорева в 1890-1910 гг., причем многие ценные работы ушли за бесценок.
Иной оказалась судьба коллекции К. Т. Солдатенкова (1818-1901) -крупнейшего частного собирателя второй половины XIX в., происходившего из среды купцов-старообрядцев Рогожской заставы. Уже в 60-е годы XIX в. его галерея, размешенная в богатом и знаменитом доме Солдатенковых на Мясницкой, стала художественной достопримечательностью столицы. В 90-х годах, к концу жизни перед Солдатенковым встала та же проблема, что и перед большинством русских коллекционеров: что делать со своим собранием? Он решил этот вопрос иначе, чем предшественники, завещав свою обширную библиотеку и около 300 живописных произведений, в том числе 230 русских картин, Румянцевскому музею. Таким образом, в лице Кузьмы Терентьевича Соддатенкова мы видим одного из первых классических русских меценатов, создавших коллекцию и бескорыстно, по завещанию, передавших ее обществу. Солдатенков потерпел неудачу лишь в одном - ему не удалось создать собственной галереи, которая смогла бы обессмертить его имя. Эта удача выпала на долю братьев Третьяковых, явивших миру высочайший образец- русского меценатства.
Экономическая философия меценатов Третьяковых лучше всего проявилась в их завещаниях. Первое завещательное письмо Павла Михайловича было написано им в возрасте 28 лет, 17 мая 1860 г. в Варшаве. Из всего принадлежащего ему капитала в 266 тыс. руб. Павел Михайлович завещал отдать 150 тыс. руб.- на устройство в Москве "художественного музеума или общественной картинной галереи". Входная плата в галерею должна была составлять 10-15 коп. серебром, причем сборы, по мысли завещателя, должны были "откладываться в запасный капитал галереи и приращиваться процентами, сколько можно выгоднее". Треть от общего капитала Третьяков предполагал потратить на закупку коллекции Ф. Прянишникова, которая должна была соединиться с третьяковским собранием и образовать ядро галереи. На большую часть оставшейся суммы должно быть организовано "общество любителей художеств, но частное, не от правительства, и главное, без чиновничества": это общество должно было в будущем управлять галереей, купить для нее дом, приобретать новые произведения и т.д.
Через 28 лет, 16 ноября 1888 г. свое завещание пишет Сергей Михайлович Третьяков. В нем он присоединяется к брату в его решении передать Московской городской думе дом Третьяковых и находящуюся в нем коллекцию, но на условиях Павла Михайловича; кроме того, Сергей Михайлович дарил Московской городской управе 100 тыс. руб., проценты с которых должны были использоваться для закупки произведений русских художников в целях пополнения коллекции. Это завещание было оглашено через 4 года - 25 июля 1892 г., когда скончался Сергей Михайлович; через месяц Павел Михайлович пишет заявление в Московскую городскую думу, в котором подтверждает совместное с братом решение о передаче собрания Москве и выдвигает ряд условий Думе: сохранить за своей семьей право использовать жилые помещения в доме, оставить за собой место пожизненного попечителя галереи, обеспечить бесплатное посещение галереи не менее 4-х раз в неделю и пр. Всего две недели потребовалось, Думе, чтобы принять дар на условиях мецената: галерея стала государственной, но в названии сохранила память о создателях - стала Третьяковской.
Через 4 года, 6 сентября 1896 г., незадолго до смерти Павел Михайлович пишет второе и последнее завещание, в котором вносит "сто тысяч рублей для употребления процентов на ремонт Галереи, сто двадцать пять тысяч рублей на приобретение на проценты с этой суммы живописных и скульптурных художественных произведений для пополнения коллекции..." Через 8 месяцев, однако, меценат делает приписку к завещанию, направляя указанную сумму в 125 тыс. руб. не на пополнение собрания, а "на ремонт и содержание галереи, совместно с суммою выше сего назначенною".
В чем же особенности меценатства братьев Третьяковых, какова их экономическая философия? Они вынесли на своих плечах и сохранили для потомков русскую национальную школу живописи, совершив этим, как уже говорилось, "колоссальный, необыкновенный подвиг". В отличие от своих предшественников они с самых первых шагов отказались от использования коллекции в коммерческих целях, - ими была поставлена цель подарить ее Москве, России. Собирание произведений русского изобразительного искусства практиковалось и до них, - достаточно вспомнить коллекции Свиньина и Прянишникова, но только Третьяковым удалось собрать целостную, представительную, всестороннюю, характер-ную коллекцию. Завещав ее Москве, они повторили шаг Солдатенкова, но в отличие от него создали собственную галерею, обессмертив свое имя и дело.
Вместе с тем это деяние русских меценатов не следует чрезмерно идеализировать, - ведь они были предпринимателями, людьми с практической сметкой. Их взгляды прошли сложную эволюцию, которую легче всего проследить, сопоставляя завещания братьев Третьяковых. В первоначальном замысле "музеум" должен был быть исключительно общественным, в окончательном варианте - общественно-государстве-нным, находящимся под контролем Московской думы, нос выполнением ряда ограничительных условий: всем делом должен был руководить общественный попечитель, состав коллекции должен был остаться постоянным, помещения галереи не могли сдаваться в аренду и т.д. Эта модель была разработана Павлом Михайловичем в 1860-1888 гг., ибо уже в завещании Сергея Михайловича она зафиксирована вполне определенно,: Вопрос об увеличении коллекции так и не был решен Павлом Михайловичем: позднейшая приписка о переадресовке 125 тыс. руб. была сделана, по мнению специалистов, под влиянием неудовлетворенности завещателя современным ему состоянием русского искусства конца 90-х годов XIX в.; Третьяков боялся формалистических тенденций, которые, как он думал, несут угрозу целостности коллекции.
Продуманность плана Третьяковых, их бескорыстие и патриотизм обусловили успех их проекта. В Положениях об управлении галереей, утвержденных Московской думой в июне 1899 г. и в октябре 1904 г., все пожелания братьев касательно попечителей и организации работы музея были учтены. Позже, в 1913-1916 гг., новый попечитель И. Э. Грабарь несколько изменил экспозицию, галерея пополнилась новыми произведениями, здание подвергалось реконструкции, но главная идея Третьяковых осталась - в Москве работала общественная русская национальная галерея. В наши дни, когда перед руководством галереи появляется соблазн повысить входную плату или включить в состав коллекции чужеродные произведения, следует чаще обращаться к завершениям основателей галереи: их экономическая философия, как мы надеемся, поможет определить облик настоящей и будущей Третьяковки.
Подводя итог нашему исследованию экономической философии великих русских меценатов конца ХIX - начала XX вв., отметим их решающую роль в развитии отечественного предпринимательства и культуры. По своему характеру - это фигуры трагические: передача огромных сумм из коммерческого сектора в некоммерческий бросала вызов миру бизнеса и законам рыночной экономики, а это неизбежно влекло за собой зависть, насмешку, остракизм со стороны коллег-предпринимателей, а иногда - опасность разорения. Даже мир культуры и искусства не всегда правильно принимал и оценивал эти жертвы: ведь для получения даров надо было, как вспоминал В. И. Немирович-Данченко, "унижаться в гостиной... людей, которых мы, говоря искренно... не уважали, - ни их, ни их капиталов". И меценаты чувствовали этот холод, но лучшие из них все-таки шли на жертвы из интересов культуры в целом, ее будущих творцов и исполнителей. И это был правильный выбор: благодарные потомки, посещающие галереи и театры, библиотеки и музеи, созданные на средства старых меценатов, иногда вспоминают людей, которые взяли на себя тяжелый крест и понесли его, чтобы "стать совершенными".
Ведомственные учреждения императрицы Марии: губернское попечительство детских приютов
Милосердие и добродетельность издревле составляли важную часть русского самосознания. Принятие христианства на Руси поставило благотворительность на более высокую ступень, придав ее, прежде всего системность и идеологическое обоснование. Доказательством этому может служить появившееся в 16 веке теория "Святой Руси", одним из постулатов которой является, то, что для достижения Царства Божия необходимо постоянно творить благо по отношении к сирым да убогим этого мира. Однако развитие благотворительности на Руси, а позже в России, нельзя полностью ставить в заслугу православной церкви, церковь лишь сумела использовать черты того народа, который нам известен под названием -"Русского", и здесь не важно, то, что достаточно весомую часть его составляли не славяне. Достаточно суровые климатические условия, безграничность пространств, набеги враждебных племен побуждала к такой форме общежития которая нам известна под названием "Вервь".
Представители всех сословий принимали живое и деятельное участие в повседневном попечительстве о страждущих. В истории благотворительности на Руси можно выделить два основных периода, во-первых период - период допетровской Руси, основным характеризующим его признаком является достаточно слабое участие государства в благотворительных актах. Русские князья, цари совершая акты благотворения, выступали не как олицетворение государства, а как частные лица. Вторым периодом являлся период с Петровских времен и вплоть до событий 1917-18 гг. Данный период характеризуется доминирующей ролью государства в деле благотворительности, обусловливалось, поначалу потребностями строящейся Российской империи, а потом спецификой ее существования, в качестве второй особенности этого этапа можно выделить ужесточение отношения со стороны официальных лиц к страждущим.
В данной главе делается попытка вкратце осветить вопрос становления системы благотворительных учреждений на Псковской земле, на примере детских приютов.
История образования детских приютов в России
С 70-х годов 18 века в администрации каждой губернии особое место занимал Приказ общественного призрения, в ведении которого входили образовательные, медицинские, а также и благотворительные учреждения. Председателем Приказа общественного призрения являлся сам губернатор. Также в его состав входили предводитель дворянства, Городской голова, 6 представителей от дворянства, купечества и государственных крестьян, Приказ находился в подчинении МВД и Сената. Однако, не смотря на, то, что государство стало забирать под свой контроль благотворительные учреждения и все связанное с ними, большой вклад в дело помощи нуждающимся продолжали вносить монастыри, при которых в 18 веке стали массово открываться детские приюты. Вносили свою лепту в дело благотворительности и первые русские крупные про мышленники, так в 1837 году, в Санкт-Петербурге, на средства П. Г. Демидова был открыт первый в России немонастырский приют. Спустя год согласно приказу Николая I было учреждено Главное попечительство детских приютов под Высочайшим покровительством императрицы, а 27 декабря 1839 года, был утвержден разработанный попечительством Положение о детских приютах. Согласно положению, в приютах предоставлялось временное убежище и начальное образование малолетним детям.
В 1840 году, в апреле месяце председатель Главного попечительства Григорий Александрович Строганов, рекомендовал всем губернаторам проявить инициативу и устраивать детские приюты. Так к 1843 году в одной столице России было открыто 12 приютов.
Псковский детский приют Святой Ольги
В Пскове первый детский приют был открыт в 1844 году. 15 марта 1844 года генерал-майор Федор Федорович Бартоломей обратился через "Псковские губернские ведомости" со специальным "Приглашением на благотворительность имеющегося открыться детского Приюта", помимо этого в нем сообщалось, что по его ходатайству, императрица 31 января 1844 года присвоила первому предполагаемому приюту в Пскове наименование Псковского приюта "Святой Ольги Российской", в память о княгине Ольге, родившейся в окрестностях Пскова. Также Императрицей Александрой Федоровной был сделан денежный дар для будущего приюта в размере 300 рублей. Непосредственное покровительство приюту оказывала княжна Ольга Николаевна, дочь Николая I.
Наглядный пример помощи будущему приюту со стороны царствующих особ, а также и обращение губернатора ко всем сословиям и должностным лицам оказали свое действие, оперативно было собранно более 3 тысяч рублей. Оказал помощь в организации приюта и выходец из Псковской губернии, В. Г. Жуковский (государственный, общественный деятель, промышленник и благотворитель). Им было передано на нужды приюта 1000 рублей ассигнациями и в будущем им было обещано ежегодно передавать по 100 рублей ассигнациями.
11 июля 1844 года в зимнем кафедральном Благовещенском соборе, там где был Ольгинский предел, архиепископ Псковский и Лифляндский Нафанаил 1-ый Павловский, в присутствии всего губернского начальства отслужил божественную литургию, приурочив тем самым открытие приюта ко дню памяти Св. Ольги. После богослужения архиепископ совершил освещение помещений приюта. Воспитанников угостили праздничным обедом. Почетные гости, провозгласив тосты за здравие Императорского дома и благоденствия первого в Пскове приюта, и одновременно сделали новые пожертвования.
В дальнейшем Ольгинский детский приют, существовал на пожертвования состоятельных псковичей. Руководство приютом в первые годы своего существования проводилось на общественных началах, созданным для этих целей местным попечительством. Первой попечительницей приюта была назначена Елена Михайловна Бартоломей (супруга губернатора), а директором - правитель канцелярии губернатора Константин Иванович Пинабела. С 1858 по 1859 гг. попечительницей приюта была Варвара Степановна Перовская (мать Софьи Перовской), супруга вице-губернатора Льва Перовского.
При открытии, в приют было принято 40 детей, из них 31 девочка и 9 мальчиков. Однако с 1863 года, в приют принимались только девочки. На тот момент пенсионерки жили в приюте до 12 лет. Носили воспитанницы ситцевые платья и белые платья. А остальные, приходящие дети могли посещать приют до 16 лет. По существу они только ночевали у родителей, а весь день они проводили в приюте, где они получали еду об образование. Обучение воспитанниц проводилось по программе начальной 3-ех летней школы. Особое внимание при обучении уделялось рукоделию. Воспитанницы шили белье для приюта, а с 1863 года, они стали принимать и частные заказы горожан.
Основной задачей руководства приюта, помимо воспитания воспитанниц, было изыскание денежных средств на содержание приюта. Помимо акций по сбору частных пожертвований, проводились концерты, благотворительные спектакли, который приносили доход в размере 200-300 рублей, проводились также и лотереи, вещи для которых жертвовались Псковичами. Трудные времена для приюта наступили в 60-70 гг. 19 века, когда резко сократился объем денежных пожертвований, но благодаря усилиям администрации приюта ситуацию удалось выправить. И с конца 1872 года, у приюта появились постоянные жертвователи, которые обязывались ежегодно вносить сумму в размере не менее 100 рублей и получали взамен звание почетных членов попечительства.
В первые годы своего существования приют размещался в арендованном доме мещан Литвиновых на Сергиевской улице. В 1848 году попечительством был приобретен за 2500 рублей дом. Это был одноэтажный деревянный дом с пристройками и садом. Несколько позже был приобретен другой, двухэтажный дом. В 1905 году в ведении Псковского Губернского Попечительства детских приютов находился не только старейший Псковский приют Святой Ольги под непосредственным покровительством Их императорских Величеств, (Марии Александровны, Марии Федоровны), открытый в 1844 году, и вне губернского города надзору Попечительству подлежали Торопецкое Уездное попечительство, открытое в 1860 году, Холмское Уездное Попечительство, открытое в 1867 году Порховское Уездное Попечительство, открытое в 1900 году. И как, и раньше, Губернское Попечительство, заботилось о материальном и духовном развитии, находившегося под их опекой Псковского детского приюта Св. Ольги, как и в предшествующие годы, приют был исключительно девичий. На полном содержании приюта было 40 девочек, остальные - 91 воспитанница, были приходящими. Надо заметить, что численность пенсионеров приюта на протяжении десятилетий, начиная с 1844 года оставалась неизменной, и составляла - 40 воспитанниц, но с 1872 года их число было увеличено до 60.
В школе приюта преподавались:
1. Закон Божий
2. Русский язык
3. Церковно-славянский язык
4. Чтение
5. Арифметика
6. Хоровое пение
Как и раньше большое внимание при организации учебно-воспитательного процесса уделялось обучению рукоделью, садово-огородным работам.
Весь распорядок дня приюта находился под постоянным наблюдением попечительницы приюта, супруги губернатора, графини Екатерины Николаевны Адлерберг и ее помощницы, супруги отставного генерал-майора Софии Карловны Ушаковой. Хозяйственной частью занимался директор приюта, псковский купеческий племянник, Илья Александрович Сафьянщиков. За состоянием здоровья воспитанниц следил врач, статский советник, Людвиг Цезаревич Бялоблоцкий (причем безвозмездно). Содержание каждой воспитанницы обходилось в год - 127 руб. 50 коп, а каждой приходящей - 12 руб. 50 коп. Суточное пищевое довольствие составляло 9 копеек на каждую воспитанницу.
29 мая 1905 года праздновалось 25-летие со дня принятия Ее Императорским Величеством Государынею Императрицею Мариею Федоровною под Августейшее Свое Покровительство Ведомства учреждений Императрицы Марии, совершением благодарственного господу богу молебна в присутствии председателя попечительства и их почетных членов, служебно-админстративного персонала приюта и призреваемых детей, к которым обратился законоучитель приюта, протоирей Александр Петрович Королев, прочувствованным словом. А на имя императрицы была отправлена телеграмма с выражением верноподаннейших чувств от всех присутствующих, и на которую ее Императорской Высочество удостоила графа Александра Васильевича Адленберга высокомилостивым ответом.
Этот юбилейный праздник вызвал благодарные воспоминания о светлых страницах из исторического прошлого, со стороны членов Псковского Губернского Попечительства, Ольгинского приюта. Ведь много обязан приют в деле своего развития, преуспевания высокогуманным трудам и заботам бывших попечительниц приюта - графини Е. К. Пален (с 1864 г. - по 1868 г.) и баронессы Л. H. Икскуль-фон-Гильденбандт (с 1886 г. - по 1888 г.). Впоследствии, вышеназванные лица стали пожизненными членами Попечительства, по ходатайству Псковского Губернского Попечительства детских приютов перед императрицей и с ее благословения.
На протяжении всего времени существования приюта постоянно поступали пожертвования, в том числе и в 1905 г., например поступило значительное денежное пожертвование (по духовному завещанию умершей вдовы Коллежского Секретаря Анны Карловны Матвеевой) в виде пяти временных свидетельств 5% государственного займа 1905 г. на нарицательную сумму 3300 руб. И в наличных деньгах на сумму 39 руб. 70 коп. самыми крупными статьями дохода, как и в прежние годы служили:
1. Получение процентов с капиталов Попечительства.
2. Сборы к праздникам Рождества Христова и Св. Пасхи.
3. Годичные взносы почетных членов.
4. Субсидии Псковских Губернского и Уездного Земств на содержание стипендиаток и на устройство учебной части в приюте.
Как указывалось выше, Ольгинский приют размещался в двухэтажном деревянном доме на каменном фундаменте, с высокими белыми комнатами, и как, первые здания приюта, он находился в том же квартале, на правой стороне Сергиевской улицы, между Ивановской и Стенной. В настоящее время, это место занимает дом № 15 по Октябрьскому проспекту, протянувшийся от улицы Гоголя до Свердлова.
В годы первой мировой войны приют переживал трудные времена, и был эвакуирован в сентябре 1915 в Новгород, но уже в ноябре 1916 года, его перевели обратно в Псков.
Торопецкий детский приют Святой Ольги
6 декабря 1860 г. в уездном городе Торопце был открыт еще один детский приют Св. Ольги. Детский приют был открыт на завещанные для этой цели статским советником В. Л. Нефедьевым капитал. Размещался приют на втором этаже каменного двухэтажного дома, который также принадлежал ему. В приюте воспитывались исключительно одни девочки в возрасте от 3 до 12 лет. Приют существовал на проценты с основного капитала учредителя, и с капитала, который образовался от лотереи и пожертвований частных лиц в сумме 3200 рублей, а также проценты с капитала в размере 3600 рублей, пожертвованного в 1903 году капитаном 2-го ранга Владимиром Николаевичем Скворцовым и вдовой капитана 1-го ранга Н.Н. Киселевой на содержание двух стипендиаток им. Л.Н. Скворцовой. Помимо этого, имелся капитал в 1000 рублей, пожертвованный в 1891 году потомственным почетным гражданином Петром Петровичем Калашниковым предназначенный для покупки на проценты с него швейной машинки для одной из выпускниц приюта. Все выше перечисленные капиталы хранились в Псковском Губернском Попечительстве детских приютов. Местная Уездная Земская Управа ежегодно выделяла на содержание приюта 300 рублей, также Торопецкое Городское Общество отпускало средства для содержания 4 воспитанниц.
В 1905 году в приюте содержалось 11 девочек, на полном содержании, и 37 девочек приходящих. Из приходящих, 17 девочек обучались за плату, которая составляла 12 рублей в год.
Ежедневное содержание каждой из воспитанниц обходилось приюту в 18 копеек. Годовой бюджет приюта составлял 737 рублей в год.
Законоучителем священником в приюте был священник местной Благовещенской церкви - Николай Прокопьевич Князев, смотрительницей приюта являлась Наталья Тимофеевна Григорьева, а ее помощницей бала Варвара Федоровна Григорьева. В учебном процессе применялись различные методики, так, к примеру, обучение грамоте организовывалось по методу Тихомирова, правописанию по методу Некрасова, Закону Божьему - Чельцова. Учебный процесс шел согласно утвержденной Министерством Народного Просвещения программе для народных начальных училищ. Основное внимание при обучении отводилось формированию и развитию у воспитанниц навыков ведения домашнего хозяйства. Для успешно осваивавших учебные премудрости были предусмотрены поощрения, так, к примеру, одна из выпускниц была награждена за свои успехи в обучении швейной машинкой.
Воспитанницы по окончании курса обучения передавались на попечение родителей или заменяющих их лиц. В заключении хотелось бы упомянуть, о том, что в рассматриваемое время в Псковской губернии существовали и другие приюты под покровительством императрицы Марии, так, к примеру, имелся Холмский "Кушелевский" детский приют, открытый 1 января 1867 года на средства пожертвованные холмским помещиком, майором от кавалерии в отставке Лукою Ивановичем Кушелевым. Существовал детский приют и в Порхове, открытый в 1900 году, с основным капиталом в размере 4000 рублей.
Подводя итоги данному параграфу можно выделить следующие особенности формирования и функционирования детских приютов в Псковской губернии в 19 веке.
1. Поначалу инициатива в создании приютов исходила от государства, реформы 60-80 гг., в результате которых страна стала переходить на капиталистические рельсы развития, привело к появлению достаточного числа состоятельных людей которые стали наравне с государством участвовать в открытии и поддержке детских приютов.
2. Наблюдается большая роль частных лиц, различных благотворительных обществ в поддержке существования детских приютов.
3. Открывавшиеся детские приюты были в основном ориентированы на девочек, при этом при построении образовательной программы основной упор делался преподавание хозяйственно ориентированных предметов (рукоделие, домоводство и т.д.). Данное обстоятельство было обусловлено положением женщины с структуре Русского общества конца 19 начала - 20 вв.
4. Особенно быстрый рост детских приютов наблюдается в конце 19 - начала 20 в., данное обстоятельство было вызвано улучшением общей экономической ситуации в стране и повышением интереса общества к положению нуждающихся его членов.
Роль государства в развитии благотворительности в системе образования России в конце 19 – начале 20 вв.
Развернувшаяся в последнее десятилетие 20 века модернизация российской действительности затронула все ее стороны - политическую, социальную, экономическую, культурную, духовную. Началась закономерная переоценка многих устоявшихся представлений. Определившиеся в советский период с классовых позиций ценности стали дополняться общечеловеческими, еще недавно не признававшимися. В числе этих ценностей такое гуманное явление, как благотворительность. Подлинный его смысл сегодня только постигается, хотя Россия имела многовековой исторический опыт в этом отношении.
Еще недавно исторический опыт в области благотворительности отвергался и не исследовался, поскольку официальная советская идеология не находила ему места в общественном процессе. С установлением Советской власти общественная и частная благотворительность были заменены государственной системой попечения. Официальную позицию по данному вопросу наглядно иллюстрирует государственное издание 1927 года Большой советской энциклопедии: "Благотворительность - явление, свойственное лишь классовому обществу. Социальному строю СССР чуждо понятие благотворительности" .
Ныне же традиции благотворительности все больше становятся востребованными по следующим причинам. В результате проводившихся радикальных реформ российское общество за короткий срок оказалось совершенно в ином социально-экономическом пространстве. Складывавшиеся качественно новые общественные отношения сопровождались ускоренным имущественным расслоением людей, все сильнее увеличивалась дистанция между высоко обеспеченными слоями и малообеспеченными. Возникла объективная необходимость оказания помощи последним, для чего нужны соответствующие механизмы, которых в наличии не оказалось. Ситуация усугублялась еще и тем, что как таковых традиций в советский период не появлялось, а тот опыт, который сформировался в прошлом, оказался искусственно прерван известными событиями 1917 года. Таким образом, нынешняя модернизация, провозгласив радикальную ломку прежних общественных институтов советского образца, сделала востребованными многие малоизученные стороны досоветского периода. В их числе - благотворительная практика, существовавшая в России в течение всей ее истории.
Особый интерес в этом отношении представляет деятельность Российского государства по развитию благотворительности, совершенствованию системы попечения в области образования, анализ эффективности организационных и законодательных инициатив государственных органов. Деятельность эта строилась по трем направлениям: Во-первых, законодательное направление, т.е. создание правового пространства для деятельности всех форм благотворительности; во-вторых, разработка мер поощрительного характера, которые стимулировали бы активность благотворителей; в-третьих, - непосредственная благотворительность, т.е. назначение из казны денежных сумм на потребности системы образования. Несомненно, каждое из указанных направлений не исчерпывает всего многообразия практических подходов, хотя последние в основной своей массе составляли содержание именно этих направлений.
Законодательное направление деятельности
Исторические корни благотворительной практики уходят еще в древнерусскую эпоху. В частности, князь Владимир Мономах, обращаясь к своим сыновьям в 1117 году, наказывал: "Самое главное - не забывайте убогих и сколько можете их кормите!" . По сути, благотворительность становится элементом жизни с самого начала образования Древнерусского государства, нормой поведения класса имущих.
В дальнейшем явление обретает все более широкий размах, входит составной частью в государственную политику, охватывает широкую общественность и частных лиц. Под это явление подводится весьма солидная законодательная база. Для лучшего понимания исторических корней деятельности Российского государства в сфере благотворительности полезно вспомнить некоторые более ранние этапы ее развития.
Прежде всего - это XVIII столетие, время, когда предпринимается, по сути, первая попытка организации государственной системы благотворительности. Так, Манифестом Екатерины II от 1 сентября 1763 года объявлялось о создании в Москве первого воспитательного дома. Затем подобные учреждения стали появляться в других губернских городах, в том числе Казани. Предполагалось, что в этих домах призреваемых детей будут не только кормить, но и обучать трудовым навыкам . Затем в 1781 году официально разрешается частная благотворительность. Как правило, жертвователями выступали знатные дворяне, лица царствующего дома, богатые промышленники . Но главным актом этого периода явилось создание в 1775 году приказов общественного призрения, которые просуществовали до 1864 года, когда были введены земские учреждения. На них возлагались задачи ведения народным образованием, охраной здоровья населения, общественной благотворительностью.
Несомненно, во многом все эти усилия являлись своего рода данью политики "просвещенного абсолютизма", однако при этом нельзя не видеть и другого: попытку екатерининского правления придать делу благотворительности некий системный характер. Именно в этом состояло особое значение второй половины 18 века. Следующее, что справедливо отметить, то это характер материальных источников благотворительности. При том условии, что складывавшаяся практика предусматривала ответственность, как со стороны государственных учреждений, так и со стороны частных благотворителей, в реальности наибольшую долю расходов несли последние.
Во всех отношениях этапным для российской благотворительности явился XIX век. Продолжая во многом дела предыдущего столетия, этот период вместе с тем внес принципиальные дополнения. Благодаря целому ряду законодательных мероприятий, все формы благотворительности - государственная, общественная и частная - вместе взятые начинают обретать определенный системный вид. Что касается благотворительности в сфере образования, то здесь законным порядком появились координаторы в лице Министерства народного просвещения, учрежденного в 1802 году, а также в лице Попечителя учебного округа, должность которого была введена в 1803 году. А с 1835 года, по Положению об учебных округах, последний становится начальником всех учебных заведений вверенного ему того или иного округа. Приблизительно тогда же, в 1828 году, устанавливается звание Почетного попечителя для лиц, вносивших крупные пожертвования. Всеми этими мерами самодержавное государство демонстрировало внимание к проблемам образования в целом, благотворительности в частности.
Одновременно с законодательным нормотворчеством правительством проводились организационные мероприятия. Так, в 1816 году создается Императорское Человеколюбивое общество, для которого приоритетной задачей устанавливалось попечение о сиротах и детях бедняков. Со временем, данное Общество становится одной из наиболее влиятельных благотворительных организаций, располагавшей широким спектром полномочий и возможностей.
Появившиеся в 1864 году земские структуры во многом взяли на себя попечение о народном образовании. В частности, Положением о губернских и уездных земских учреждениях от 1 января 1864 года на них возлагалась забота о состоянии городских и сельских учебных заведениях . Осуществлением этой реформы государство снимало с себя значительную часть обязанностей по целому кругу вопросов, прежде всего, материально-финансового характера. Однако самодержавное государство оставляло за собой контрольно-разрешительную функцию. Так, например, циркуляром министра внутренних дел от 12 октября 1866 года разъяснялось, что общее наблюдение за процессом образования на местах отводится губернаторам, которые в своих действиях обязаны опираться на попечителей учебных округов и профильные государственные ведомства.
Социально-экономическая ситуация, сложившаяся в самодержавной России к концу второй половины 19 века во многом являлась примечательной. Своеобразие периода определяли не только известные реформы 60-70 годов или процесс быстрого вхождения экономики в капиталистическое лоно, но и активизировавшееся наступление либеральных идей. Нараставшее в общественно-политической жизни противостояние требовало от государства совершенно иных подходов и решений в управлении, соответствующих действий. Тот исторический факт, что значительное "большинство поданных русского царя жило в мире представлений и норм, очень далеких от прагматизма, рационализма, индивидуализма - характерных черт капиталистических общественно-экономических систем", еще не являлся гарантом устойчивости ранее сформировавшихся консервативных порядков. Поэтому государство в создавшихся условиях стремилось усилить свое присутствие на всех уровнях общественно-политической жизни, одной из составляющих которой выступала благотворительность.
В ходе либеральных реформ 60-70х годов благотворительность продолжала развиваться, вырабатывая новые формы в соответствии с меняющимися реальными условиями. Порядок открытия благотворительных формирований был принципиально изменен в 1862 году. По принятому Закону, Высочайшее разрешение уступило место процедуре утверждения уставов создаваемых благотворительных обществ Министерством внутренних дел. Подчеркивая стремление и дальше продвигать дело народного просвещения и благотворительность на его ниве, правительство издало ряд законодательных актов, совершенствующих существующие: Положение о начальных народных училищах, гимназический Устав, университетский Устав.
Затем в конце 19 века было решено упорядочить дело благотворительности, подвести под него современную правовую базу, для чего в 1892 году создается специальная Комиссия во главе с К. К. Гротом. Считалось, что принятый в 1857 году Устав об общественном призрении устарел, поэтому Комиссия обязывалась подготовить проект нового документа. В качестве конкретных задач перед ней выдвигались такие, как уточнение контингента призреваемых, систематизация источников финансовых средств, подготовка предложения по вопросу о том, каковым быть призрению - сословным или бессословным.
Активность государства на данном направлении заметно понижается в начале XX столетия. Можно указать лишь на некоторые инициативы, определенным образом повлиявшие на состояние системы благотворительности и попечительства. В частности, Законом 1902 года все органы попечения о народном образовании из ведения Министерства внутренних дел передаются в распоряжение Министерства народного просвещения. К началу XX века система благотворительности сформировалась в основных чертах и оставалась практически неизменной до известных событий 1917 года.
В конце 19 - начале 20 века законодательная сторона проблемы благотворительности была рассредоточена отдельными элементами в таких правовых документах, как "Общий Устав Императорских Российских университетов 18 июня 1863 года", "Положение о городских училищах 1872 года", "Положение о начальных народных училищах 26 мая 1874 года", "Правила об учреждении в учебных заведениях именных стипендий 1876 года", "О некоторых мерах к развитию начального народного образования 29 мая 1864 года", "Положение о попечительствах при начальных училищах 25 марта 1907 года", "Закон о высших начальных училищах 25 июня 1912 года" и др. Конкретизируя с разных позиций проблему благотворительности, все эти законодательные акты формировали правовое поле для ее разрешения.
Говоря о законодательной деятельности государства, необходимо принять во внимание то обстоятельство, что бюрократический аппарат России во все времена стремился любое явление поместить в регламентированные рамки. Достаточно сказать, что лишь по вопросу дарения с целью благотворительности в Своде законов Российской империи приводится без малого 300 статей. В них во всех подробностях расписываются правила дарения. Например, согласно 21 ст. счетного Устава 1857 года "деньги благотворителей не смешиваются с казначейскими, они на особом счету". А в соответствии с 980 ст. Свода законов издания 1887 года допускались пожертвования "не только движимыми имуществами и капиталами, но и заселенными землями в пользу богоугодных, училищных и других заведений". Вместе с тем в случае дарения крупного здания требовалось разрешение министра внутренних дел.
В российском законодательстве подходы к проблеме благотворительности выстраивались в основном с двух позиций: с одной стороны благотворительность рассматривалась, как социальное явление, позволявшее привлекать дополнительные средства в систему образования, оно приветствовалось и поощрялось; с другой - признавалось необходимым поставить это явление под контроль административных органов. Пожалуй, нет такой частности, которая не нормировалась бы всевозможными документами, а любое отступление от установленных требований быстро пресекалось. По этой причине существовала по каждой мелочи обширная переписка между различными инстанциями.
Так, Положением о городских училищах 1872 года определялось, что эти учебные заведения могут содержаться на средства правительства, земских учреждений, городских обществ, сословий и частных лиц. При условии, когда источниками финансирования выступают земства, общественные или частные благотворители, открываются такие училища только с разрешения попечителя учебного округа . Последний контролирует и структурную организацию. Например, лишь с его согласия может появиться пансион, субсидируемый благотворителями.
Весьма строго законодательство подходило к вопросу участия лиц, связанных каким-либо образом с системой образования, в различных политических партиях. Даже отдаленная принадлежность воспрещалась, не говоря уже о непосредственных действиях. Но в то же время каких-то ограничений по сословным признакам не предусматривалось, благотворителями на законных основаниях могли быть представители самых различных сословий. Не случайно в их составе мы видим дворян, купцов, служащих, людей духовного звания, а также из крестьянской среды.
Стимулирующая деятельность государства
Российское государство стимулировало развитие благотворительности, поощряло всевозможными знаками внимания занимавшихся этим делом лиц. В самодержавной России все формы общественных занятий, таких как служба в городских, земских или профессиональных организациях, участие в деятельности благотворительных обществ, членство в попечительских советах высших учебных заведений, школ и училищ считались государственным делом и приветствовались властями. Благотворители, пожертвовавшие крупные денежные суммы или даровавшие недвижимые имущества, награждались почетными званиями, знаками отличия и различными сословными привилегиями.
Члены попечительских советов пользовались правом носить мундир VIII разряда Министерства народного образования, что соответствовало по петровскому "Табелю о рангах" чину коллежского асессора и давало возможность на получение звания, а с ним и привилегий потомственного дворянина. Аналогичная перспектива открывалась при награждении правительственными орденами 1-й степени или орденом святого Владимира IV степени. Согласно Положению о наградах, орденом святой Анны могли награждаться благотворители, внесшие наиболее существенный вклад в дело попечения о системе образования . Особый вид поощрения был выработан для благотворителей купеческого сословия: генеральский чин, который жаловался за пожертвование значимой коллекции в пользу Академии наук.
При этом административный аппарат весьма обстоятельно старался регламентировать процесс награждения. В частности, в одном из циркуляров Министерства народного просвещения прямо указывалось на то, что "суждение о трудах и достоинствах каждого служащего принадлежит его начальству, а поэтому никто не может сам просить о награждении его за службу" . Количество наград также было жестко определено. Если говорить о попечителях, то по этой категории одна награда приходилась на пять лиц средних и высших учебных заведений и также одна награда на 20 лиц начальных.
Что касается позиции официальных властей, то по данному вопросу наблюдается полная ясность. Заинтересованное в привлечении дополнительных средств в систему народного образования, государство стимулировало этот процесс, предоставляя возможность этому кругу лиц "выйти за пределы сословно-социальной обособленности".
Но весьма важно понять позиции другой стороны, непосредственно самих благотворителей, каким образом сами они расценивали значение для себя действовавшей системы стимулов. Для начала отметим, что российское общество конца 19 - начала 20 столетия, несмотря на количественные и качественные социально-экономические изменения, оставалось по-прежнему строго ранжированным. Накопленное материальное богатство еще не гарантировало соответствующего места в социальной иерархии, отсутствие привилегированных родословных корней не всегда и не во всем компенсировалось имущественным состоянием. В этих условиях для многих благотворительность выступала реальной возможностью продвижения по социальной лестнице, способом самоутверждения.
В связи со сказанным уместным будет привести следующий факт. Штатный смотритель Хвалынского училища Саратовской губернии писал в правление Казанского учебного округа: "При усердном моем старании заместить указанную должность (блюстителя Благовещенского училища), я нашел на должность блюстителя одного достойного человека, согласившегося занять оную с обязательством жертвовать в пользу училища ежегодно 150 рублей, но, к сожалению, это лицо заявило мне при этом, что оно тогда только займет должность блюстителя, если только эта должность дает право на получение чинов, и когда я объявил ему, что этого права должность блюстителя не дает, тогда он отказался занять оную должность". Поэтому уездный чиновник ходатайствовал перед окружным инспектором народных училищ и школ Казанского учебного округа о том, чтобы предоставить блюстителям право на получение определенных чинов по благотворительной службе.
Справедливости ради следует отметить, что побудительными мотивами благотворительной деятельности было не только желание занять определенное общественное положение, но и причины нравственного характера. Некоторые исследователи вопросов благотворительности в своих работах увязывают ее с либеральными идеями конца 19 века. В этом явлении усматривается не только эффективное средство сглаживания остроты социального вопроса, но и выражение ответственности интеллигенции за бедственное состояние народных масс, путь к общественному примирению. Земская идея о благосостоянии народа и благотворительность определяются явлениями одного порядка, родственными по самой сути. Многие исследователи фактор нравственности ставят во главу побудительного механизма, расценивают благотворительность едва ли не решающим "условием личного нравственного здоровья" человека . При этом нередко подчеркивается, что благотворительность больше была нужна лицу, непосредственно осуществлявшему ее, нежели тому, кому она предназначалась. Непременными элементами при подобном подходе являются мотивы общественного долга, бескорыстного служения делу попечения о бедных.
Правительство понимало, что благотворительность нуждается не только в наличии законодательной основы, но и в общественном признании, внимательном отношении со стороны государственных структур и проводило политику гласности в этом вопросе. Гласность считалась одним из важнейших условий развития благотворительности. Причем с одной стороны она была формой поощрения благотворителей, а с другой стороны обеспечивала контроль со стороны общества и его доверие к деятельности благотворительных организаций и отдельных жертвователей.
Имена благотворителей вносились в специальные книги почета, печатались в газетах с указанием на какие цели пошли их пожертвования, в отчетах о состоянии народных училищ, например, Симбирской губернии отводилось особое место описанию благотворительной деятельности граждан в пользу народного просвещения с указанием имен и фамилий, социального положения, места проживания и вида оказанной помощи.
Российское правительство требовало полную информацию о состоянии благотворительной деятельности в обществе, об особых случаях сообщалось Императору России. Попечители даже получали благодарности лично от Императора России. Например, в послании от 31 марта 1873 г. говорится: "...От имени Государя Императора и Государыни Императрицы была выражена признательность за устройство домовой церкви в здании Мариинской женской гимназии и составление капитала в 600 руб. на содержание стипендиатки Наследника Цесаревича... действительному статскому советнику Исакову, Фатьянову с супругой, Хвощинскому с супругой, ...госпоже Бычковой, ... купцу Сапожникову". В послании от 2 августа 1875г. говорится: "...Государыня Императрица, ...в 9-й день минувшего июля 1975 года Всемилостивейше соизволила на определение отставного действительного статского советника Исакова за оказанные им значительные пособия Симбирской Мариинской женской гимназии, Почетным Блюстителем того заведения..."
Благотворительная деятельность государства
Если говорить о благотворительности в прямом смысле, то помощь из казны, как правило, назначалась в основном на поддержание богоугодных заведений, а именно: детских приютов различных типов, домов трудолюбия, воспитательных домов, тюремных попечительств, ночлежек, и т. п. Что касается непосредственно образовательных заведений, то здесь благотворительность больше развивалась по линии губернских и уездных земств. Следует указать и на то обстоятельство, что изначально расходы на народное просвещение считались для земств необязательными, и это положение в значительной мере подчеркивало гуманный смысл их деятельности в данном отношении.
Так, по нашим подсчетам, за 1880-е годы финансирование народного образования со стороны земств превышало объемы средств, выделенных казной, по Казанской губернии в 4,6 раза, по Симбирской - в 4,7 раза и по Саратовской губернии в 14,8 раза . Всего же по одной Казанской губернии из 427 начальных училищ на содержании земских учреждений в 1882 году находилось 350 (или 82%) . Развернутую характеристику состоянию дел дают источники по Симбирской губернии на 1889 год. Предельно ясно, что из совокупной денежной суммы львиная доля расходов приходилась на земства. В процентном выражении она составляла от совокупных затрат 65,6%, тогда как на расходы по линии казначейства выпадало только 14%. Бросается в глаза и то обстоятельство, что сумма пожертвований от общественных и частных благотворителей заметно превосходила ассигнования казны, составляя 20,4%.
Приведенные факты наглядно демонстрируют место и роль земских учреждений в развитии системы образования. Во всем этом имелась своя историческая логика, поскольку призванные решать по большей части текущие практические задачи, земства объективно должны были заниматься всем тем, что связано с системой народного образования. Среди этих задач немало было благотворительного характера, для решения которых в сметных капиталах создавались специальные денежные накопления.
Теперь логично посмотреть, на какие конкретные предметы направлялись выделенные земствами финансовые средства. Типичную ситуацию выявляет анализ практики Саратовского губернского земства. Здесь за 1899-1900 годы денежные средства распределялись следующим образом: на доплату жалованья учителям за все это время ушло 5760 рублей, на пособия учащимся - 2000 и на благотворительную помощь казенным учебным заведениям - 18700 рублей . Практически не изменился характер ассигнований спустя полтора десятка лет (см. табл.). Судя по приведенным показателям, наибольшая часть денег уходила на оплату жалованья учителям, на втором месте стоят расходы на хозяйственные нужды учебных заведений, главным образом - на ремонтные работы. Далеко не на последнем месте находились прямые затраты на благотворительные цели, которые предполагали оплату за обучение и аренду квартир, покупку одежды, обуви, предоставление возможности бесплатно пользоваться учебными пособиями.
Таблица. Статьи расходной сметы на образование в Саратовской губернии, %
| Предметы расходов | Годы | ||
| 1913 | 1914 | 1915 | |
|
Жалованье учителям На хозяйственные цели Учебные пособия Подготовка учителей Благотворительные пособия Увеселительные мероприятия На нужды библиотек школ Ремонтные работы Прочие |
31,3 15,1 4,6 0,9 7,9 0,3 1,2 38,5 0,2 |
32,9 13,2 4,5 0,6 9,5 0,2 1,1 37,8 0,1 |
46,2 20,3 5,6 0,3 10,0 0,2 1,1 16,3 0,1 |
Составлено по: Народное образование в Саратовской губернии на 1 января 1915 года: Статистический обзор. - Саратов, 1915. С.130.
Во многом схожим образом характеризовалась ситуация по Казанской губернии. Здесь тоже в шкале приоритетов большое значение придавалось вопросам содержания учителей, школьных помещений. И на то имелись свои основания: в 1897 году по таким уездам, как Чебоксарский, Лаишевский, Космодемьяновский и Царевококшайский, из 183 училищ 101 (55,2%) находились в непригодных помещениях.
В рамках земской благотворительности существенное место отводилось вопросам подготовки и переподготовки преподавательских кадров. В реальной практике земская помощь в решении кадрового вопроса во многом сводилась к поддержанию учительских семинарий и педагогических курсов, по содержанию стипендиатов, обучавшихся в учительских институтах и других учебных заведениях. Каждое из этих направлений являлось привлекательным для земств в силу присущих им характеристик: они предоставляли возможность охватить обучением широкие массы местного населения, являлись общедоступными для лиц любого сословия, учебный процесс длился непродолжительное время и пр.
В частности, Саратовское губернское земство профинансировало проведение летних учительских курсов 1895, 1896, 1897 и 1900 годов. Каждый раз земством назначалась сумма в пределах от 1500 до 2100 рублей. Но при этом губернские гласные говорили, что разовая помощь не решает проблемы подготовки кадров учителей, для этого необходим системный подход . Аналогичные факты имели место и в других губерниях Поволжского региона.
Все вышеизложенное имело принципиальное значение, если посмотреть на то реальное положение с кадрами преподавателей, которое сложилось на начало 1890-х годов. Так, в Казанской губернии свыше трети учителей начальных школ располагали только низшим образованием , в Симбирской губернии таких насчитывалось 26,5% . Ничуть не лучше картина наблюдалась в Саратовской губернии, где каждый пятый учитель имел лишь домашнюю подготовку.
Значительное место в земском попечении о системе образования занимала помощь учащимся и студентам, располагавшим ограниченными материальными возможностями. По признанию самих гласных, настоящая форма вспомоществования являлась наиболее предпочтительной, поскольку имела адресный характер, распространялась непосредственно на конкретного человека. Руководящим документом были изданные в 1876 году Правила для учреждения при учебных заведениях именных стипендий. Главное, на что обращалось внимание, так это на то, чтобы любая помощь была вполне обеспечена взносом наличными деньгами или гарантированными правительством процентными бумагами. Непременным требованием являлось то, чтобы стипендиат считался беднейшим и отличался в лучшую сторону по успехам в учебе и прилежанию. Кроме того, по желанию учредителей могли учитываться сословная принадлежность, национальность, религиозное мировоззрение, пол, возраст.
Как правило, размер вспомоществования в форме стипендии составлял ту сумму, которую следовало выплачивать за годичное обучение. Чаще всего стипендия переводилась на счет того учебного заведения, где проходил курс занятий кандидат на ее получение, но в отдельных случаях могла выдаваться и на руки. В зависимости от обговоренных ранее условий, стипендиат часть денег мог употребить на приобретение учебных пособий, одежды и обуви, оплатить проживание на квартире.
В общих чертах механизм назначения стипендий, с незначительными поправками на местные условия, состоял в следующем: общественные комиссии при земских управах или сами управы собирали информацию о социальном составе контингента учащихся, материальном положении последних, их успеваемости и поведении; на основе полученных сведений составлялись рекомендации на предмет вспомоществования по конкретным лицам; выработанные предложения выносились на заседания земских собраний, которые принимали соответствующие постановления и поручали тем же управам или общественным комиссиям исполнение решений. Практически в течение всего изучаемого периода этот механизм не подвергался каким-либо серьезным изменениям.
Вспомоществование в форме стипендий являлось присущим и частным благотворителям, однако в последнем случае, как правило, при назначении денежных пособий, помимо вышеуказанных условий оказания помощи (имущественная несостоятельность, успеваемость, прилежное поведение), значительную роль играл и сословный фактор. Каждый из благотворителей при определении стипендии указывал на то, из какого сословия следовало выделять кандидатуру. В зависимости от сословной принадлежности жертвователя, в числе стипендиатов можно было встретить выходцев из дворян, купцов и мещан.
И напротив, земские учреждения такого условия не признавали, стипендии устанавливались исключительно по соображениям материального состояния учащихся учебных заведений. Например, в 1905 году Карсунское уездное земство Симбирской губернии в память покойного Ю. Д. Родионова, занимавшего 12 лет должность председателя местного уездного собрания, определили на счет Симбирской мужской гимназии 1500 рублей с целью "учреждения с процентов данной суммы стипендии для взноса платы за право учения в гимназии стипендиата из уроженцев Карсунского уезда без различия принадлежности к сословию".
Отмечая все эти факты земского попечения о системе образования, вместе с тем справедливо признать, что в целом участие земств в материальной поддержке далеко не покрывало реальных потребностей. Не всегда гуманные устремления земских гласных подкреплялись реальными возможностями, к тому же затраты подобного характера законным порядком определялись для земств как необязательные. Это давало право части гласных, прежде всего консервативного толка, периодически ставить вопрос о целесообразности благотворительной помощи образовательным учреждениям. Общую картину финансовых расходов можно представить на типичном примере опять-таки Саратовского земства. Здесь на рубеже 19 - 20 веков затраты по статье "народное образование" выглядели в процентном выражении от совокупной суммы расходов следующим образом:
1898 год - 3,9%
1898 год - 5,3%
1900 год - 4,1%
1901 год - 5,7%
Наконец, нельзя не сказать также о том, что слабую помощь в деле благотворительности, например, уездным земствам оказывали крестьянские общества. В отличие от городских, они не располагали достаточными средствами на это, практически все мирские сборы уходили на удовлетворение повседневных потребностей. Кроме того, благотворительность подобного рода не являлась традиционной для крестьянства, она выбивалась из общепринятых представлений о сути вспомоществования. "Совершенно иначе дело обстоит в деревнях.
Благотворительность, существующая там, организована самим народом и совершенно иным способом, имея свои бытовые формы: помощь погорельцам, вдовам и сиротам, при жнитве, полевых работах, кормление бесприютных стариков и старух по очереди или за плату от общества. Помощь учащимся в каком-либо виде в эти обычные формы не входит" , - писал в начале 20 века Н.В. Чехов.
Еще один участок попечения - детские дома трудолюбия. Организовывались они с целью содержания беспризорных детей, оставшихся без родителей или проживавших в неблагополучных семьях. Известный исследователь П. В. Власов по этому поводу писал: "Тяжелые социально-бытовые условия, частые эпидемий, высокая заболеваемость и смертность среди беднейшего населения постоянно пополняли армию беспризорных детей". Государственные административные органы недостаточно координировали деятельность этих заведений, заботу о них старались переложить на земские учреждения, крестьянские общества, на волостные власти и общественность. В домах трудолюбия учебный процесс был неотделим от трудового, причем, по своему содержанию он больше приближался к профессиональному.
В Симбирске первый дом трудолюбия появился еще в 1820 году по инициативе общественной деятельницы В. И. Ивашевой. Заведение находилось под патронажем "Женского общества христианского милосердия", которое в свою очередь покровительствовалось императрицей Елизаветой Алексеевной. В 1836 году император Николай I посетил Симбирск и ознакомился с домом трудолюбия В. И. Ивашевой. Он нашел учреждение в хорошем состоянии и пожаловал на содержание 10 тыс. рублей. Сама же основательница дела трудолюбия была удостоена особого императорского благоволения за благородный труд.
Несмотря на столь очевидные положительные характеристики, вместе с тем такие благотворительные заведения не получили в Поволжском регионе широкого распространения. На начало 20 столетия в разные годы их действовало 3-4, каждое, как правило, в течение непродолжительного времени. Не лучше положение обстояло в других регионах самодержавной России, и, видимо, не случайно проблема стала предметом активного обсуждения участниками Съезда по вопросам детского призрения, созванного 11-16 мая 1914 года Министерством внутренних дел.
Съезд признал учебно-трудовые приюты перспективной формой образования и воспитания беспризорных детей. При этом особое значение придавалось подбору воспитательного персонала, важности формирования в коллективе теплой домашней обстановки. Поэтому, в целях повышения эффективности данной формы призрения, Съезд полагал "необходимым внести в дело сохранение всеми возможными мерами начал семейных".
На этом же собрании была выработана программа курса начального обучения, включавшая в себя такие предметы, как отечествоведение, рисование, черчение, арифметика, чтение, русский язык, пение; а для физического развития детей - труд и гимнастика. Органами попечения определялись Министерство внутренних дел, губернские и уездные земские учреждения, а также участковые попечительства.
Таким образом, рассмотренные направления, на которых государство развивало благотворительность в системе образования, дают основание сделать некоторые выводы. Один из них заключается в том, что государственную благотворительность следует воспринимать в качестве одной из составляющих единого явления попечения. Признавая за этим видом важную роль, в то же время нельзя ее считать исчерпывающей. В основном эта роль, на наш взгляд, сводилась к тому, чтобы создать необходимые условия для занятий благотворительностью в целом, силами не только государственных органов, но и общественных организаций и частных лиц. Поэтому в организации дела многое зависело от того, насколько были эффективными организационные, законодательные инициативы государства, отвечали ли они требованиям того или иного конкретного этапа, как содействовали совершенствованию системы попечения в области образования.
Прямым подтверждением сделанному выводу служит тот факт, что далеко неравномерно распределялись источники благотворительности в денежном выражении. В частности, на первом Всероссийском съезде деятелей по призрению в 1910 году отмечалось, что из всей суммы, потраченной в благотворительных целях, лишь 25% приходилось на ассигнования из государственной казны . Остальная часть этой суммы поступила из иных источников финансирования. Особенно заметно материальный фактор государственной благотворительности стал суживаться с появлением земских учреждений. Именно на них государство возложило наибольшую долю расходов по благотворительной линии, в первую очередь касательно тех предметов внимания, которые отдавались на попечение органам местного самоуправления, - народное образование и народное здравоохранение, богадельни, библиотеки, детские приюты и т.п.
Здесь мы подошли ходом рассуждений к следующему выводу относительно места и роли земских учреждений в развитии благотворительности. Будет справедливым сразу ответить, что усилиями земств дело вспомоществования и призрения количественно и качественно изменилось в лучшую сторону. Оно стало системным и целенаправленным, охватило достаточно широкий круг острых вопросов системы образования, в том числе такие, как материальное состояние учебных заведений, обеспеченность процесса обучения наглядными пособиями, организация общественного питания в столовых, возможность учащихся и студентов оплачивать свое обучение и пр.
Нам представляется, содержание этой составляющей в благотворительности в значительной мере обусловливалось самой земской идеей служения народу. Она многими гласными понималась абсолютно конкретно: придти на помощь нуждающемуся, облегчить положение бедствующего. "Главный, основной характер всех мер один и тот же; эти меры должны быть проникнуты заботой об обездоленном человеке, заботой, понимаемой в самом широком и лучшем смысле слова" , - высказывался на экстренном губернском земском собрании в мае 1895 года гласный Саратовского уезда этой же одноименной губернии Э.А. Исаев.
Следует констатировать и тот факт, что из всех учебных заведений земства оказывали помощь более всего училищам и школам начального звена. В определенном смысле подобный подход обусловливался элементарным желанием земских собраний и управ поправить положение вещей прежде всего в тех учебных заведениях, где в основной массе занимались дети крестьян. Признавая крестьянский вопрос для своей практической деятельности стержневым, земские учреждения пытались направить на него силы и средства по всему комплексу неразрешенных проблем.
Наконец, нельзя не указать на то обстоятельство, что в решении вопросов вспомоществования в земской среде не наблюдалось сколь либо серьезных противоречий. Земские гласные разных сословий, в особенности либеральных взглядов, были едиными в оценках неудовлетворительного состояния народного образования, в том, чтобы выделять на его нужды соответствующие материальные средства.
В целом государственная благотворительность в любом своем проявлении выступала в конце 19 - начале 20 столетия не только продолжением ранее сложившихся традиций, но и составным элементом общих социально-экономических процессов.
Подведем итог изучения вопроса роли попечительства в образовании в 19 – начале 20 вв., их взаимосвязь, пути дальнейшего развития. Ступив на престол, Павел очень скоро издает такой указ: «Как по воле нашей Ея Императорское Величество любезнейшая супруга из человеколюбия срочного ей и желая споспешествовать общему добру приемлет на себя главное начальство над воспитательными домами в обоих престольных городах наших учрежденных со всеми принадлежащими к ним заведениями; то вследствие сего и повелеваем попечителям, оных относится в чем надлежит к Ея Величеству!»
Мария Федоровна назначалась фактически первым министром благотворительных заведений, следом за ней (вскоре это стало традицией) Ведомство стали возглавлять жены императоров, и каждая вносила в дело свою лепту. Скажем, Императрица Елизавета Алексеевна, жена Александра Первого, способствовала созданию двух обществ — Императорского Человеколюбивого и Женского Патриотического. О каждом из них стоит рассказать особо.
«...Растроганным быть наружно и весьма часто обманчивым видом нищеты и убожества не есть еще благодеяние. Надлежит искать несчастных в самих жилищах их — в сей обители плача и страдания. Ласковым обращением, спасительным советом, словом, всеми нравственными и физическими способами стараться облегчить судьбу их: вот в чем состоит истинное благодеяние» — эти слова Александра Первого стали девизом каждого члена Человеколюбивого общества.
На счету его находились богадельни, дома бесплатных и дешевых квартир, ночлежные приюты, народные столовые, швейные мастерские, амбулатории и больницы. Первейшей заботой было «выводить из нищеты тех, кто трудами своими и промышленностью себя пропитать могут».
Министр коммерции граф Румянцев, надворный советник Щербаков, купец Фан-дер-Флит становятся первыми членами этого общества. Для них, людей высокого ранга, благотворительность была потребностью и своеобразной привилегией. Человеколюбивое общество, основанное в 1802 году «для вспоможения всякого рода бедным», к 1900 году распространяло свою помощь на 160 тысяч неимущих.
Мысль о создании Патриотического общества родилась в петербургском кружке великосветских дам (В. А. Репнина, М. А. Воронцова, Е, А. Уварова, М. В. Кочубей, М. Д. Нессельроде, А. И. Орлова, С. П. Свечина, Е. В. Новосельцева, Е. И. Бахерах, С. Г. Волконская, А. П. Васильчикова, Е. М. Оленина — вот имена учредительниц) после войны 1812 года, когда сгорела Москва и люди, лишенные крова, бедствовали.
Финансовую основу составляли взносы. Первым сделал свой вклад Государь Император — 50 000 рублей. За один только год расход в пользу пострадавших составил 287 201 рубль 15 копеек. Кстати, учет средств российские статистики вели блестяще. Из ведомостей все можно узнать. Скажем, на содержание училища сирот 1812 года уходило ежегодно 15 тысяч рублей. Подобных школ за сто лет было открыто не один десяток.
В объемном «Справочнике о благотворительных учреждениях, действующих в городе С.-Петербурге» (Спб., 1913 год), рассказано о деятельности каждого. Вот, например: «Защита «Женщин»: «Деятельность направлена на борьбу с торгом женщинами в целях разврата. Общество входит в Международный Союз национальных комитетов, борющихся с тем же злом, содержит два общежития на 80 женщин, дешевую столовую и библиотеку при отделе попечения о еврейских девушках, а также помогает деньгами и устраивает нуждающихся на места в благотворительные учреждения».
Рассматриваю таблицу: членов и сотрудников — 670; призреваемых — 400; годовое поступление денег от учреждений и частных лиц — 6 321 рубль. Конечно, это очень маленькое общество. И все-таки 670 петербурж-цев болели за судьбу бывших проституток. И вносили какие-то деньги из года в год на смягчение их участи.
Вот годовая таблица справочника. Каков же приход денег на благотворительность за 1913 год по всем заведениям Петербурга? Ошеломляющая цифра: 7 918 160 рублей. Царскими!
Кто только не отчислял средства на благотворительность! Даже шарманщики сдавали деньги на устройство воспитательных домов, а потом уже получали право ходить с шарманкой по улицам. В пользу бедных шла распродажа забытых вещей. Очень популярны были кружечные сборы. Железные кружки висели на стенах приютов, магазинов, у базаров — люди охотно бросали туда свои пятаки.
В благотворительных целях было монополизировано карточное производство. Единственная фабрика, выпускавшая игральные карты, являлась собственностью Императорского воспитательного дома и была в ведении С.-Петербургского Опекунского совета. Внушительный давала доход. Любопытна записка архангельского мешанина В. Ф. Куплинского главному управляющему учреждений Императрицы Марии от 10 марта 1895 года: «Ежегодно в России играют в трехстах клубах, за год сумма выигрышей составляет 5 млн. 400 тыс. рублей. Предлагаю обложить клубы налогом — десять процентов в пользу Красного Креста...»
К 1913 году в России действовало 1200 монастырей и еще более храмов. Не было такого церковного учреждения, которое бы не содержало больницы, богадельни или приюты. Не случайно эти учреждения назывались богоугодными. Любовь к Богу утверждалась через любовь к ближнему, и вторая библейская заповедь («Возлюби ближнего своего, как самого себя») исполнялась как бы сама собой.
Попечительскую деятельность в 19 веке следует рассматривать как становящийся социальный институт общественного участия в управлении образованием. Такое участие было необходимо как из соображений обретения системой образования современной экономической, социальной и культурной значимости, так и из соображений консолидации общества и выбора Россией своего нового исторического пути развития. Иногда попечители вкладывали свои капиталы и душу только из меркантильных интересов. Образование может и должно стать сферой, принимающей активное участие в становлении государства, гражданского общества.
В истории России эта проблема воспринимается в качестве своеобразного заказа к системе образования: зафиксирована не только сырьевая ориентация экономических вливаний не только русских меценатов, но и иностранных инвесторов. За последние годы 19 века наметилась тенденция социальной направленности образования, его участия в удовлетворении нужд местного сообщества. Ориентированность образования на развитие культуры проявляется посредством инновационного движения, становления самостоятельности школ в вопросах определения содержания образования.
Возникновение социального института попечительства в связи с этим следует понимать как конкретизацию миссии системы образования в меняющихся экономических, социальных и культурных условиях жизни страны.
В связи с этим основное предназначение попечительской деятельности состоит в следующем: – быть общественным институтом экспертизы стратегий развития образования, ориентировать содержание образовательных реформ на обеспечение социального благополучия и культурного развития; – привлекать дополнительные ресурсы в систему образования для реализации инновационных образовательных программ; – инициировать развитие института экспертизы и мониторинга системы образования; – способствовать развитию форм общественного участия в управлении образованием.
Автор: Жуковская Д.