Historicus.ru / Библиотека Историка / Из истории русской культуры Том I. (Древняя Русь)

Историческое самосознание народа, формирующееся в средние века, прежде всего, в его социальной и интеллектуальной элите — в княжеском окружении (дружине) и у «книжников», естественно, было направлено на выявление «реальных» (с точки зрения средневекового человека) истоков и «реального» родства с миром цивилизации (ср. в главе 2). Проблема начала, исторических истоков была центральной проблемой для формирования самосознания. Центральной была эта проблема и для Повести временных лет — Начальной летописи, формирующей это самосознание — взгляд на Русь «изнутри».

Русский летописец дал вполне однозначный ответ на вопрос, сформулированный им в начале Повести — «Откуда есть пошла Русская земля»: от призванных в 862 г. (лето 6370 от сотворения мира по летописной датировке) «варяг прозвася Руская земля». Это утверждение вошло во многие летописные своды и стало общим местом русской средневековой историографии. Почти та же фраза читается в Новгородской Первой летописи младшего извода: «От тех варяг, находник тех, прозвашася Русь, и от тех словет Руская земля» (НПЛ. С. 106). Казалось бы, летописи не дают серьезных оснований для споров, по крайней мере, о происхождении названия русь: но именно разночтения между Повестью временных лет и Новгородской летописью привели к противоположным трактовкам начала руси. Дело в том, что Повесть сразу, в космографическом введении, где перечисляются народы мира, относит русь к варягам, а затем в начале легенды о призвании повторяет, что призывающие отправились за море «к варягам, к руси»; «сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зовутся свие (свей — шведы — В. П.), друзии же урмане (норманны — норвежцы — В. П.), анъгляне, друзии гъте (готы — жители Готланда—В. Я.), тако и си», — комментирует летописец (ПВЛ. С. 13). Новгородская летопись, однако, не имеет подобного космографического введения, хотя в цитированном вступлении Киев сопоставляется с Александрией и Римом, т. е. вводится во всемирно-историческую ретроспективу. Текст же самой легенды о призвании варягов не содержит отождествления их с русью. А. А. Шахматов, опираясь на сравнительно-текстологический анализ Повести временных лет и Новгородской Первой летописи, предположил, что та сохранила предшествующий Повести летописный свод, составленный в Киеве в конце XI в. (1093 г.) и названный этим исследователем Начальным. Там, по реконструкции Шахматова, русь не отождествлялась с варягами: это отождествление сделал составитель самой Новгородской летописи, учитывая известную ему Повесть Нестора (Шахматов 1908). В целом построение Шахматова, согласно которому Начальный свод предшествовал составлению Повести временных лет и Новгородской летописи, стало общепринятым в современной науке. Однако последовательное применение методики самого Шахматова показывает, что именно тексты о начале руси подверглись в Новгородской летописи определенной деформации и целостной концепции происхождения руси эта летопись не дает.

Чтобы понять принципы работы летописцев, придется сопоставить тексты по шахматовской методике, не занимаясь историческими событиями, описываемыми в них (об этом — ниже), но обратив внимание на их последовательность. Уже вводные фразы Новгородской летописи и Повести временных лет обнаруживают неоднозначность и противоречивость шахматовской трактовки: ученый считал, что Начальный свод начинался не с вопроса о том, откуда есть пошла Русская земля, а с зачина, сохранившегося в НПЛ: «Временник, еже есть нарицается летописание князей и земля Руския, и како избра Бог страну нашу на последнее время... и о поставлении Киева, како во имя назвася Кыев.» Далее, в главке «Начало русской земли» и говорится о Кие и о том, как поляне «сотвориша градок, во имя брата своего стареишаго и наркоша имя Кыев». Но как раз о начале Руси здесь речи нет. Зато дальше, в цитированном пассаже из легенды о призвании варягов Новгородская летопись сообщает, что «от тех варяг» в Новгороде «прозвашася Русь». Здесь очевидно внутренне противоречие — начало Русской земли «формально» относится к повествованию о Киеве, а рассказывается о происхождении Руси в Новгороде. Если считать, что текст Повести временных лет вторичен, то придется предположить, что ее заглавный вопрос о начале Руси формулировался под «готовый» ответ, содержавшийся в Начальном своде, что трудно допустить, тем более, что для раннеисторических описаний характерна вопросно-ответная форма (ср. Топоров 1973). Нетрудно заметить, что ни здесь, ни в соответствующих пассажах Новгородской летописи нет и ответа на вопрос об «избрании Русской земли на последний времена»...

Далее, после космографического введения, не содержащего дат, в ПВЛ говорится: «В лето 6360 (852 г.)...наченшу Михаилу царствовати, нача ся прозывати Руска земля. О семь бо уведахом, яко при семь цари приходиша Русь на Царьград, яко же пишется в летописаньи гречьстем». Начальная дата правления Михаила III указана летописцем неверно — император начал царствовать в 842 г., но она была чрезвычайно важна для него не как абсолютная дата, а как условное начало отсчета, ибо действительно указывала на начало русской истории — первое упоминание Руси на страницах византийской, а значит и всемирной, хроники. Здесь Нестор приводит заимствованную из греческого хронографа (редакции «Летописца вскоре» патриарха Никифора) хронологическую таблицу всемирной истории (Из-за неточности расчетов в этой таблице и дополнительных ошибок летописца происходит и ошибка в вычислении начала правления Михаила (Шахматов 1940. С. 65-66; ср. Данилевский 1995. С. 105 и cл.). Между тем сама «неточность» этих расчетов характерна и даже символична: «реальные» даты всемирной — библейской и византийской — истории необходимо было увязать с символической — Рождества Христова. Христос, согласно подсчетам авторитетных раннехристианских авторов (Юлий Африкан), родился в 5500 г. от сотворения мира; стремление соотнести эту («александрийскую») эру с историческими «реалиями» привели к модификациям, появлению «византийской» эры (5508), принятой и в русском летописании, и многочисленным «несостыковкам» в хронографических системах и таблицах (см. Водолазкин 1998).), перечисляя годы от Адама (сотворения мира) до главных событий ветхозаветной истории, правления Александра Македонского, Рождества Христова, воцарения Константина, Михаила, и дополняет ее датами правления киевских князей, от первого — Олега до смерти Святополка Изяславича; его смертью и вокняжением Владимира Мономаха кончается Повесть временных лет. Далее в тексте летописи следуют сведения из «греческого летописанья» — хроники Амартола о походе Михаила на болгар и их крещении (вновь «условно» помещенные под 858 г.), повествование о дани, которую брали «варяги из заморья», под 859 г.; под одним 862 г. даны сведения об изгнании варягов и легенда о призвании варягов, т. е. происхождении руси, походе двух варягов, бояр призванного князя Рюрика, — Аскольда и Дира — в Киев; поход руси на Царьград в изложении хроники Амартола приписан летописцем Аскольду и Диру и помещен под 866 г. Под 882 г. рассказывается о том, как Олег, родич Рюрика, с его малолетним сыном Игорем отправляются с войском из варягов и словен из Новгорода в Киев и там расправляются с провозгласившими себя князьями Аскольдом и Диром.

В Новгородской летописи после вступления о Киеве, древних русских князьях, нашествии поганых и обещания довести изложение от Михаила III до Алексея и Исаака Ангелов также начинается датированная часть: «В лето 6362 (854). Начало земли Руской. Живяху кождо с родом своим на своих местех и странах, владеюща кождо родом своим. И быша три братия»... Далее текст об основателях Киева — братьях Кие, Щеке и Хориве, соответствующий космографическому введению Повести временных лет — фрагменту о киевском племени полян — но не говорящий ничего о руси. О руси говорится лишь потом, в связи с походом на Царьград, но это очевидная вставка из греческой хроники Амартола, так как она разрывает текст о полянах, который продолжается после описания поражения Руси под Царьградом. «По сих летех братиа сии (Кий, Щек и Хорив.— В. П.) изгибоша», поляне же были «обижены» древлянами и другими соседями: мифоэпический период здесь (как и в Повести временных лет, а значит, и в предполагаемом Начальном своде) все же отделен от исторического — далее рассказывается о хазарской дани на полянах, приходе варягов Аскольда и Дира в Киев (ср. о структуре этого текста: Шахматов, 1908. С. 97-99, 322-323), и лишь затем — о варяжской дани с людей новгородских, изгнании варягов и последующем призвании варяжских князей с дружиной, от которых «прозвашася русь», наконец, о походе Игоря с воеводой Олегом на Киев и расправе с Аскольдом и Диром.

И здесь видна непоследовательность в изложении Новгородской летописи в сравнении с Повестью временных лет. Не мотивирован сам выбор начальной даты, хотя очевидно, что этот выбор также связан с царствованием Михаила и походом руси на Царьград. Между тем значимость именно этого царствования для начальной летописной традиции очевидна, что продемонстрировал И. Н. Данилевский; дело не только в том, что при этом царе русь была впервые упомянута в хронографе — вошла во всемирную историю (это упоминание «безбожной руси», угрожающей Божественному Граду, само по себе было мало престижным). Само царствование и имя Михаила было знаменательно для начальной русской — и общеславянской — истории — имело, помимо «исторического», символический смысл, настолько самодовлеющий, что неточные расчеты времени этого царствования повторялись в разных списках летописи и сетка «временных лет», которые начинались «от Адама» и доводились до правления Михаила и первых русских князей, «сбивалась» (Данилевский 1995. С. 105 и сл.; ср. Водолазкин 1998). Символический смысл имени заключался в том, что Михаилом именовался (уже в ветхозаветном пророчестве Даниила — Дан. 12.1) последний праведный князь, царство которого будет предшествовать концу света. Этот сюжет — последнее царствование Михаила — подробно трактуется в апокрифическом «Откровении Мефодия Патарского», одном из источников Повести временных лет (ср. Шахматов 1940. С. 92-103; Истрин 1897).

Византийские историки — сторонники императоров Македонской династии, основателем которой Василием был свергнут Михаил III, — создали тенденциозный портрет этого царя, несамостоятельного правителя и даже святотатца (ср. Продолжатель Феофана. Кн. IV). Но для древнерусской традиции суть его царства была в ином, что нашло отражение и в Новгородской летописи. Перед описанием похода руси она отмечает, что при Михаиле и матери его Ирине (ошибочно вместо Феодоры) было возобновлено «поклоняние иконам» — действительно наступило праведное царство. Поход руси оказался как бы вписанным в эсхатологический контекст этого царства: народ рос явился под стены Царьграда, реализуя пророчества Иеремии о народе севера «от краев земли» (6. 22-23) и Иезекииля о Гоге в стране Магог, князе Рос Септуагинты — таким этот народ предстает в посланиях патриарха Фотия, свидетеля похода 860 г., и в Житии Василия Нового, описывающем поход руси 941 г. (ср. Бибиков 1998. С. 123; Веселовский 1889а. С. 88-89) (В середине XIV в. византийский историк Никифор Григора повествует о том, что народ Рос разделен на три или четыре Росии, одна из которых — языческая — непобедима и не платит дани татарам: греческий автор явно имеет в виду Литву, завладевшую русскими землями, но остающуюся языческим северным народом (ср. Шевченко 1996. С. 134)). Но и у Фотия, повествующего в послании восточным патриархам 867 г. о внезапном крещении прославленного жестокостями и «скверноубийством» народа рос (ср. Голубинский 1997. Т. 1. С. 51; Чекин 1998), и в летописной традиции этот эсхатологический контекст обернулся началом истории нового народа. И это была не просто «инверсия» византийских эсхатологических мотивов: при Михаиле III были призваны в славянские земли Кирилл и Мефодий — славяне обрели христианское просвещение. Не случайно в Новгородской Первой летописи, согласно А. А. Шахматову (1908. С. 98 и сл.; ср. ПВЛ. С. 396), дата начала Русской земли (6362-854 г.) взята из Хронографа по Великому изложению — Начального свода (?), отразившегося также в Полной хронографической палее, где говорится, что в царствование Михаила «в второе лето царства его крещена бысть Болгарьская земля, и приложиша книгы от греческа языка на словеньскый Кирил философ с Мефодием в лето 6363, при Борисе князе болгарьстем» (ср. Творогов 1975. С. 259).

Предполагаемый Начальный свод, однако, подвергся переделкам в Новгородской летописи, что, видимо, привело к целому ряду последующих неясностей в летописном изложении. Из текста летописи неясно, откуда появляются «роды» полян, откуда совершает свой поход русь, откуда являются в Киев Аскольд и Дир и т. п. Таблица дат всемирной истории «от Адама» здесь отсутствует, зато во введении говорится, что история Русской земли будет рассказана «от Михаила цесаря до Александра и Исакья». Этот хронологический предел был важен для летописца и всей Русской земли: речь идет об императорах Алексее и Исааке Ангелах, при которых Византия была завоевана крестоносцами, а в 1204 г. взят и сам Царьград. Погибель православного царства «богохранимого града Костянтина» — Константинополя, захват его фрягами-латынянами были для Руси (и Византии) предвестием конца истории вообще (ср. более позднюю средневековую русскую традицию — Плюханова 1995), недаром новгородский летописец целиком включил «Повесть о взятии Царьграда фрягами» в свою летопись. Этому событию — взятию Царьграда фрягами — летописец приводит русскую параллель: в цитированном выше предисловии в своей летописи он сетует на «несытоство» русских князей периода усобиц, из-за которого Бог наводит «поганых» на Русскую землю, а под 1203 г. говорит о разорении Киева «погаными» половцами, которых привел ранее изгнанный из города князь Рюрик Ростиславич (носивший то же имя, что и первый русский князь), о том, как угнали в полон всех, включая монахов и попов, о разграблении церквей и т. п. — это страшное событие действительно воспринималось из Новгорода как гибельное для Русской земли (Ср. «этикетное» описание взятия Киева и Царьграда в Новгородской летописи: «Рюрик с Олговицы и с погаными половци ... взяша град Кыев на щит, в 1 день генваря, на святаго Василья; а кого дойдет рука, чернца или черничю, или попа или попадью а тых ведоша в поганыя... а что по монастырем и по всем церквам, всякыя узорочья и иконы одраша и везоша в поганей в землю свою; а град пожгоша» (НПЛ. С. 240). «На вербьницю приидоша Латина на Цесарьград ... и взяша Цесарьград на Щит, исекоша Греце; и кто ся их где хоронил, и тех, выводяще, исекоша; а Святую Софею всю пограбиша и что в ней; а что манастырь силных и церквии, а тыи излупиша вся; а патриарх и игумены и игумениа выводяще и в ужищах, и взимаше злато у них» (там же. С. 246)). Видимо, к этим известиям и относится зачин Новгородской летописи о «последних временах».

Но тот же исторический предел важен и для истории русского летописания — введение к Новгородской летописи относится не к Начальному своду, как считал Шахматов, а ко времени составления самой летописи новгородцем в XIII в. (ср. СКК. XI-XIV вв. С. 247). Интересует его не столько место Руси во всемирной истории, сколько место Новгорода в истории русской. Недаром значительно ниже, после описания крещения Киева, а затем Новгорода в 988-989 гг. при князе Владимире дается краткий список киевских князей «по святом крещении», начиная с Владимира и кончая Ростиславом Мстиславичем, внуком Мономаха и отцом Рюрика, разорившего Киев, и гораздо более подробный список новгородских князей, начиная с Вышеслава и Ярослава Владимировичей; затем следуют списки русских (киевских) митрополитов и новгородских архиепископов, наконец, новгородских посадников. Все это оставляет открытым вопрос о соотношении Повести временных лет и Новгородской летописи в пассажах, связанных с Начальным сводом — ведь этот свод использовался новгородским летописцем в эпоху, отличную от времени Нестора, когда уже не было относительно единого Русского государства с центром в Киеве, что существенно влияло на исторические взгляды новгородца и заставляло его редактировать свои источники.

Можно считать очевидным, почему новгородский летописец XIII в. поместил вслед за главкой о начале Русской земли киевскую легенду, а не первое известие о руси. Это противоречие было «задано» Новгородской летописи еще в упоминавшейся преамбуле, отличной от преамбулы Повести временных лет: «Временник, еже есть нарицается летописание князей и земля Руския, и како избра Бог страну нашу на последнее время, и грады почаша бывати по местом, преже Новгородчкая волость и потом Кыевская, и о поставлении Киева, како во имя назвася Кыев» (НПЛ. С. 103). Здесь Новгород, несмотря на то, что он отнесен к Русской земле, уже противопоставлен Киеву, как первая «волость», где сначала обосновались призванные из-за моря русские князья. Трудно представить себе те обстоятельства, при которых Начальный свод, составлявшийся в Киеве в 1090-е гг., в самом введении провозглашал первенство не Киева, а Новгорода. Считалось даже, что составитель Начального свода здесь делал уступку традиционному новгородскому сепаратизму и «готов был признать новгородское происхождение правящей династии»(Приселков 1996. С. 71), хотя ранним летописным сводам об этом сепаратизме ничего неизвестно. Д.С.Лихачев (1986. С. 175) предположил, что утверждение о первенстве Новгородской волости — позднейшая вставка, сделанная после Новгородского переворота 1136 г., изгнания киевского князя и становления вечевой республики; А. А. Гиппиус в новейшей работе (1997. С. 40 и сл.) уточнил вероятное время вставки — время составления владычной новгородской летописи, т. н. свода 1167 г.

Вместе с тем идея первенства «Новгородской волости» не противоречила общерусской традиции. Недаром сам владимирский князь Всеволод Большое Гнездо, претендовавший на контроль над Новгородом и всей Русской землей, сказал отправляемому им в Новгород старшему сыну Константину (Лаврентьевская летопись, 1206 г.: ПСРА. Т. 1. Стб. 422): «На тобе Бог положил переже стареишиньство во всей братьи твоея, а Новгород Великыи стареишиньство имать княженью во всей Русьской земли» («По имени твоем тако и хвала твоя», — добавил, по летописи, князь, явно ссылаясь на имя Константина Великого, утвердившего свою столицу в Константинополе — Царьграде. Новгородская летопись дает более прагматическую трактовку этих событий. «Присла великыи князь Всеволод в Новъгород, а рка тако: «в земли вашей рать ходить, а князь вашь сын мои Святослав мал; и даю вам сына своего стареишаго Константина» (НПЛ. С. 246). См. ниже о «ряде» — традиционном договоре вечевого Новгорода с князьями). Действительно, из Новгорода первые русские князья Олег и Игорь перешли в Киев и принесли с собой имя Русь, Русская земля. Однако с этого времени Киев стал «матерью городов русских»: в «Слове на обновление Десятинной церкви» (кон. XI в.) киевский князь «старейшинствует» в князьях, митрополит — «в святителех», а сам Киев — «в градех» (Гладкова 1996; Подскальски 1996. С. 402). Этому представлению о «дуализме» двух столиц сопутствовало и двойственное значение самого понятия Русская земля — широкое и узкое. В широком смысле под Русской землей понимали все земли восточных славян от Среднего Поднепровья до Поволховья и Верхнего Поволжья. В узком смысле, особенно актуальном для новгородца XIII в. (времени составления Новгородской летописи), Русь — это, прежде всего, Русская земля в Среднем Поднепровье, как называли в Новгороде в эпоху раздробленности округу Киева, или старый княжеский «домен» с городами Киев, Чернигов и Переяславль (см. ниже). В той же Новгородской летописи под 1135 годом рассказано о распрях между «киянами» и черниговцами: новгородский посадник Мирослав пытался помирить их, но «не успев ничто же: силно бо възмутилася земля Руская» (НПЛ. С. 208; ср. С. 23). «Русский» князь, сидящий в Киеве, в Новгородской летописи противопоставляется «новгородскому» (НПЛ. С. 31; ср. С. 219) и т. д. Но и с точки зрения киевского летописца XII в. новгородцы отличались от Руси: о киевско-новгородском войске, вторгшемся в пределы Ростово-Суздальской земли в 1148 г., говорится, что пошли «Новгородци и Русь воевать к Ярославлю» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 370-371). Недаром введение к Новгородской Первой летописи начинается с упоминания «князей и земля Руския» в широком смысле — ведь первыми князьями были новгородские князья, продолжается «патриотическим» утверждением о первенстве Новгородской волости, «заглавный» же вопрос Новгородской летописи стоит не о начале Руси, а о том, «како во имя назвался Киев». В главке «Начало земли Руской» и дается ответ на этот вопрос — Кий основал Киев, а от полян «до сего дне[...] суть кыяне» — киевляне. Начало же Русской земли, Русского государства в Новгородской летописи связано с варяжскими князьями, призванными в Новгород из-за моря, а не из южной Руси, в соответствии с первенством Новгородской волости, поэтому «суть новгордстии людие до днешнего дни от рода варяжьска» (Археологические данные позволяют ныне конкретизировать историческую ситуацию в Поволховье в эпоху призвания варягов. По данным археологии Новгород сформировался не ранее первой половины X в.: более ранние напластования второй половины IX в. открыты на Новгородском Городище, расположенном на Волхове за чертой древнерусского города. Там с середины IX в. концентрируются скандинавские находки, что позволило исследователям Городища предположить, что оно и было тем «городом», где обосновался Рюрик; более того, возможно именно это «безымянное» Городище и было первоначальным Новгородом: славянское земледельческое население стало концентрироваться на пахотных землях возле княжеского городка, где в X в. и возникли поселки, ставшие новгородскими концами — на них и распространилось название «Новгород». Таким образом, «от рода варяжьска» зависели словене новгородской округи (ср. Янин 1997; Носов 1997 и ниже, о комментариях Д. С. Лихачева). Отметим при этом, что слов о новгородцах «от рода варяжьска» нет в Ипатьевском списке Повести временных лет (ср. ниже 4.1),отражающем раннюю редакцию легенды о призвании варягов: эти слова являются вставкой, которая может носить вторичный характер — основываться на новгородской традиции) — зависят от княжеского рода, имеющего варяжское, а не киевское происхождение.

Тем не менее, и в начальных пассажах Новгородской летописи отчетливо прослеживается южнорусский — киевский — «Начальный» свод. Дело в том, что Новгородская летопись постоянно возвращается к киевской легенде как к некоей «точке отсчета» для описываемых ею событий. После рассказа об основании Киева тремя братьями помещен рассказ (из хронографа) о походе руси на Царьград; после смерти трех братьев приходят хазары и обосновываются в Киеве Аскольд и Дир, «во времена» Кия, Щека и Хорива «новгородские люди» — словене, кривичи и меря — платят дань варягам. Для новгородца такая точка отсчета была бы странной, для киевлянина — естественной (эгоцентрической), что и подтверждается Повестью временных лет.

Нестор, составитель этого киевского свода, также постоянно возвращается к киевским полянам: с их упоминания он начинает рассказ о расселении восточнославянских племен, о пути из варяг в греки, затем приводит собственно легенду об основании Киева, с полян начинает перечисление славянских «княжений», новый перечень восточнославянских племен, описание их обычаев, наконец, повествует о хазарской дани «на полянах». Повествование Нестора несравненно более пространно, чем в Новгородской летописи, и относится к космографической части, в то время как в Новгородской летописи попадает в «историческую», после даты, связываемой с началом Русской земли. Вместе с тем очевиден и единый источник этих текстов — Начальный свод. Какой из текстов можно считать более близким к исходному? Исследователи обоих текстов давно отметили, что составитель Повести временных лет после описания расселения славян и странствий Андрея Первозванного по пути «из варяг в греки» приводит рассказ о полянах и братьях Кие, Щеке и Хориве, но до упоминания самих братьев пишет: «и до сее братье бяху поляне», т. е. забегает вперед. Это дает основание усматривать в Повести следы переработки Начального свода, сохранившегося лучше в Новгородской Первой летописи: в действительности же рассказ о пути из варяг в греки и апостоле Андрее был вставлен в текст о полянах — отсюда «сбои» в повествовании о Полянских братьях и т. п.

Обращение же к соответствующему новгородскому тексту не проясняет ситуации. Сразу после главки «Начало Руской земли» там говорится: «живяху кождо с родом своим, на своих местех и странах». Эти слова целиком соответствуют как раз тексту Повести временных лет о полянах (ПВЛ. С. 9), но там они понятны — ведь перед этим рассказано о расселении славян, а в Новгородской летописи нет космографического введения. И дело здесь не только в смысле—понятности контекста летописи, — но и в «форме», точнее «формуле», которую и представляет собой фраза «живяху кождо с родом своим...»: это не просто общее место космографического введения — фраза восходит к библейской «Таблице народов», описывающих расселение «народов в землях их, каждый по языку своему, по племенам своим, в народах своих» (ср. Бытие X. 5; 31). Очевидно, что и текст Начального свода, использованный в Новгородской летописи, содержал космографическое введение, отброшенное новгородским летописцем XIII в. как ненужное для его специальных задач (история Новгородской и Киевской волости), но использованное Нестором, выяснявшим «откуда есть пошла Русская земля». Новгородец искусственно, но вполне оправданно с точки зрения своих задач, перенес главку «Начало Русской земли» в начало оборванного им текста. Таким образом обе летописи использовали некий Начальный свод, но его текст подвергся трансформации и в Повести временных лет, и в Новгородской Первой летописи, причем изложение в редакции Повести было более последовательным.

Еще одно текстологическое наблюдение позволяет проследить различие в подходах к истории у новгородского и киевского летописцев. Как уже отмечалось, и тот, и другой сохранили главенствующую позицию полян в описании начальной истории. При этом у Нестора поляне противопоставлены древлянам и прочим племенам как имеющие обычай «кроток и тих» — живущим «звериньским образом», творящим «поганые» обычаи и т. п. (ПВЛ. С. 10-11). В Новгородской летописи тоже сказано, поляне «беша мужи мудры и смыслени», однако, далее отмечено: «бяху же погане, жруще озером и кладезем и рощением, яко же прочий погани» (НПЛ. С. 105). Неясно, возобладал ли здесь «новгородский патриотизм» (Шахматов считал эти слова вставкой в текст о полянах), следуя которому летописец приравнял полян к «прочим поганым», но ясно, что Полянский «эгоцентризм» последовательнее выражен в Повести временных лет.

«Эгоцентрическая» система описания окружающего мира, описание изнутри со всей очевидностью проявляется у Нестора: поляне были для киевского летописца «своим» племенем, он описывает расселение и даже нравы прочих славян со своей «полянской» точки зрения. Та же точка зрения была несколько замутнена в новгородской летописи, но она сохранилась в пассажах, восходящих к Начальному своду. Из отброшенного новгородцем космографического введения эти пассажи, видимо, были перемещены в «историографическую» часть (и снабжены неточными датами), но чего решительно нельзя усматривать в этих пассажах — так это объективную хронологическую последовательность в изложении событий: здесь очевидно «циклическое» возвращение к исходному историографическому мотиву — такое построение текста свойственно византийским хронографам, этой «хронографической» манере следовал составитель Начального свода (Эта манера была вполне осознана русскими летописцами, судя по словам одного из составителей Ипатьевской летописи (под 1254 г.): «Хронографу же нужа есть писати все и вся бывшая, овогда же писати в передняя, овогда же воступати в задняя. Чьтыи мудрый разумеет. Число же летом зде не писахом, в задняя впишем»).

 

* * *

 

Между тем именно такую хронологическую последовательность усматривал вслед за новгородским летописцем Шахматов, считая эти сведения восходящими к Начальному своду и даже еще более древнему (и совершенно гипотетическому) «Древнейшему своду» (ср. Шахматов 1908. С. 322-323). И хотя по изложению новгородца получалось, что по смерти легендарных Полянских братьев хазары обложили полян данью и тогда же провозгласили себя князьями в Киеве Аскольд и Дир, а «во времена Кия, Щека и Хорива» новгородские люди платили дань варягам, затем изгнали их и вновь призвали варяжских князей (все это описано под одним 854 г.), Шахматов выстраивал «линейную» схему русской истории: вслед за Кием в его городе обосновались варяги Аскольд и Дир, и это произошло до призвания варяжских князей в Новгород. «Механически» следуя изложению Новгородской летописи, Шахматов предположил, что и собственно русъ появилась в Киеве раньше — с Аскольдом и Диром, чем варяги Рюрика в Новгороде.

Этому появлению руси, а затем новгородских варягов в Киеве, описанному в Повести временных лет под 882 г. — годом похода Олега и Игоря на юг, а в Новгородской летописи описанному под одним и тем же 854 г. (под ним помещена и главка «начало Русской земли»), Шахматов придавал особое значение. Чтобы объяснить, каким образом скандинавская русь оказалась на юге, в Киеве, прежде варягов, Шахматов принужден был «переписать» летопись и домыслить ряд эпизодов русской истории. Вопреки известиям Повести временных лет, равно как и Новгородской летописи, он предположил, что варяги, которые собирали дань с новгородских людей и были ими изгнаны, в действительности назывались русью. «Полчища» этой руси, однако, успели до того овладеть Киевом — косвенным свидетельством тому считалось известие Вертинских анналов о появлении руси в Константинополе. «Русский» князь, узнав об отложении новгородского севера — изгнании сборщиков дани, собрался в поход против новгородцев (как это сделал в 1015 г. Владимир Святославич, узнав об отложении сына Ярослава, сидевшего в Новгороде), тогда те и призвали варяжских князей. Варяги же восприняли название русь лишь в Киеве, где они появились с князем Игорем (или Олегом).

В Новгородской Первой летописи о вокняжении Игоря сказано: «беша у него варязи мужи словене, и оттоле прочи прозвашася русью» (НПЛ. С. 107). Фраза, вроде бы, свидетельствует о том, что название русь распространилось с варягами (и словенами новгородскими) на «прочих» — в первую очередь, киевских жителей — полян. Однако «прочи» в рукописи Новгородской Первой летописи (т. н. Комиссионный список) — вставка на полях, и Шахматов считал это слово также заимствованным новгородским летописцем из описания тех же событий в Повести временных лет. Там говорится об Олеге, обосновавшемся в Киеве: «И беша у него варязи и словени и прочи прозвашася русью» (ПВЛ. С. 14). «Вставка слов "и прочи", — писал Шахматов о Новгородской летописи, — весьма характерна именно для Повести вр. лет, которая проводит тенденциозно историю варяжского происхождения руси: теория эта находила себе опровержение в соответствующем месте Начального свода, ибо оказывалось, что варяги прозвались русью только после перехода в южную Русь, но вставка слов "и прочи" устраняла возникшее было затруднение. Следовательно, Начальный свод сообщал о том, что варяги (или варяги и словене) назвались русью только перейдя, осевши в Киеве» (Шахматов 1908. С. 299).

Но предполагаемые заимствования из Повести временных лет в Новгородской летописи — особая проблема, которая остается неразрешенной. Шахматов предполагал, что Повесть повлияла на протограф т. н. Синодального списка Новгородской Первой летописи старшего извода (Шахматов 1908. С. 300-301), но как раз этот текст в рукописи не сохранился, объем утраченных листов Синодального списка и соответствующих начальных пассажей Новгородской летописи младшего извода совпадает, а «в сопоставимой части оба извода очень близки» (см.: СКК. XI-XIV вв. С. 247).

Казалось бы, скрупулезным исследователем летописных текстов учтено все, включая палеографию, и вторичность, а стало быть, и искусственность отождествления варягов и руси становится очевидной. Но и ход мысли Шахматова, и усилия его последователей показали, что возможности дальнейшего изучения и иного понимания летописи, не требующие ее «исправления», не исчерпаны. В частности, для понимания летописных слов необходимо исследовать их общий контекст, который проясняет летописные формулы. Летописный контекст проясняет и смысл слов «оттоле (с тех пор) прозвашася русью». Рассказывая о завоевании венграми Паннонии, Нестор пишет: «угри (венгры — В. П.) прогнаша волъхи, и наследиша землю ту, и седоша с словены, покоривше я под ся, и оттоле прозвася земля Угорьска» (ПВЛ. С. 15) — ср. упомянутую фразу: «от тех варяг... прозвася Руская земля». Завоеватели-венгры приносят свое имя на покоренную землю, подобно руси Олега и Игоря — только так можно понимать сами летописные тексты.

Поскольку шахматовская интерпретация противоречила как тексту Новгородской летописи, так и Повести временных лет, где говорится, что Русская земля прозвалась «от варяг», а не наоборот, то исследователю пришлось вновь «исправлять» летопись. Он отметил (Шахматов, 1908. С. 300), что Новгородская Первая летопись дает существенную именно для Новгорода конъектуру, ибо в Повести сказано, что «от тех варяг... прозвася Руская земля», тогда как в Новгородской летописи добавлено: «прозвашася Русь, и от тех словет Руская земля», т. е. опять-таки проведено различие между древней «варяжской» русью и современной летописцу Русской землей. Шахматов предполагал, что эти слова попали в Новгородскую Первую летопись не из Начального свода, а из Повести временных лет, и чтобы восстановить «первоначальные» слова, вместо неполной тавтологии, имеющей очевидный различительный смысл (варяжская русь / Русская земля), предлагает совершенно тавтологическую конъектуру — «от тех варяг... прозвашася варяги».

Чтобы высвободиться из этой тавтологической ловушки, Шахматов строит на основе первой гипотезы вторую: из реконструированной фразы «от тех варяг прозъвашася варягы, и суть новъгородстии людие до днешняго дьня отъ рода варяжьска, преже бо беша словене», он делает вывод о том, что варягами прозвались... словене новгородские, подобно тому как на юге поляне восприняли от скандинавов название «русь». Варяги действительно составляли часть населения Новгородской земли, и, судя по скандинавским именам, сохранившимся не только в среде новгородского боярства, но и в новгородской глубинке вплоть до XV в. (как показали новейшие антропонимические исследования Е. А. Мельниковой, 1996а), память о варяжских «находниках» в Новгороде была актуальной не только во время составления Начального свода в конце XI в., но и во время составления Новгородской Первой летописи и позже. Однако конъектура Шахматова все же неприемлема. Если поляне действительно восприняли название русь, как об этом прямо сообщает Нестор, то словене не только никогда не назывались варягами, но в аутентичных источниках XI в. противопоставлялись им: уже в «Русской правде» словенин — местный житель, варяг — иноземец (см. ниже 4.2.5). И если открыто отождествляя русь и варягов, а затем русь и полян, составитель Повести временных лет прибегает к специальным разысканиям и комментариям, то для поисков подобного отождествления словен и варягов в источниках оснований нет.

Кто же ближе к истине — летописец, отождествляющий русь и варягов, или исследователь летописи, противопоставляющий их? Сама историческая ономастика безусловно свидетельствует о том, что русь — более древнее слово, чем варяги: первое отражено уже в источниках IX в., второе встречается впервые в византийской хронике под 1034 г. (Cedren II. 508: см.: Васильевский, 1915. С. 216-218). В Повести временных лет варяги впервые отличаются от руси — дружины князя Игоря — под 941 г., когда князь посылает «по варяги многи за море», зовя их в поход на греков (ПВЛ. С. 23) — до тех пор летопись проводит последовательное отождествление варягов и руси. Первоначальное значение слова варяг — 'наемник, принесший клятву верности' (var, ср. Мельникова, Петрухин 1994): это название отличало наемников от руси — княжеской дружины — и распространилось в русской традиции с XI в. на всех заморских скандинавов. Такое различение варягов и руси делает малоосновательным все построение Шахматова, и не только потому, что в этом построении «варяги» не клянутся в верности русским князьям, а напротив, расправляются с ними (как Олег с Аскольдом и Диром). Дело в том, что дружина призванных варяжских князей называлась в летописи «вся русь», а не варяги, и это был не домысел летописца (на чем настаивал Шахматов — 1908. С. 326), а аутентичная «договорная» терминология, свойственная русской традиции и в X в. (см. ниже). Призванные новгородскими племенами варяги назывались русью, и ученый комментарий летописца лишь относил эту русь к известной в русской средневековой традиции группе народов — к варягам. Построение Шахматова не позволило обнаружить каких бы то ни было следов «южной Руси» в летописных текстах: Аскольд и Дир в Повести временных лет и Новгородской летописи названы варягами, а не русью, сидя в Киеве, они владели не Русской землей, а Полянской—«Польской» (ПВЛ), «Полями» (НПЛ) — и «Русской» эта земля стала называться с тех пор (оттоле), как в Киеве обосновались Олег и Игорь со своей русью. Судя по идентичности этих текстов в киевской и новгородской летописи, так они читались и в их общем источнике — Начальном своде.