Итак, фонетика стихий и национальный Космос и Эрос.

Рот – микрокосм. В нем нёбо – небо; язык – огонь, мужское пещеристое тело, человек, единица; губы – вода, двоица, вагина на лице; зубы – земля, множество.

Гласные – чистые координаты пространственного континуума: А – вертикаль, О – центр, E – ширь, И(Ы) – даль, У – глубь, недра. Согласные наполняют эти оси разнообразием. Причем глухие, сухие, взрывные – мужские. Носовые и звонкие (как увлажненные) – женские. Фрикативные – воз-дух. Из сонорных Л – женское, P – мужское. Учитывая еще передне- и заднеязычные звуки, можно заключить по фонетике языка, что и насколько в данном Космосе значимо: мужское / женское, верх / низ, даль / ширь, вертикаль / горизонталь, зенит / надир и т. д.

Так что язык – портативный (именно: переносимый!) Космос. И чтобы понять страну, не надо «ума искать и ездить так далёко», а достаточно изучить язык...

Что, например, может сказать нам польский язык о Польском Космосе и Эросе? Поражают шипящие. А шипение – огонь в воде. Путем палатализации (палатализация – смягчение, увлажнение, то есть пригонка к стихии воды) польский гений породил не слыханное в прочих языках разнообразие: взрывные (огнеземельные, сухие) звуки сделал мокрыми; перевел смычный Т в Ч («теплый» – «cieply»), a фрикативный, из стихии воз-духа, 3 – в Ж («земля» — «ziemia»); даже рокочущее P (звук огня, личности, труда, гордыни, истории) – в Ж (лат. «res» тут «rzecz»).

Итак, шипящие – диалог огня и воды, мужского и женского; их спор и эрос-коитус. Но в воде огонь сразу гаснет, а тут – долго живет: чеканно, звонко, кузнечно звучат шипящие. (Кузнец польских сказок бьет о наковальню Германства.) Значит, Влаго-Воздух есть суверен Польского Космоса, и в нем – факельный человек поляк: вспыльчивый, в ком гордость – кресало-огниво и порыв к свободе (ибо при постепенности горения Влаго-Воздух обволокнет, все загасит), и, по прогорании, останутся Пепел и Алмаз...

Но что есть Влаго-Воздух? Это – пена, состав Афродиты. Пена — пани, активная роль женского начала в Польше. Среди христианских божеств Матка Боска оттеснила здесь и Бога Отца, и Бога Сына, и Дух Свят, и стала мистической Королевой Польши, то есть сопрягла в себе и Богово и Кесарево. Она – и Мать и Супруга поляку: вспомним средневековые и ренессансные статуи в жанре «Пенькна мадонна»; а Матка Боска Ченстоховска имеет не только корону, но и кораллы-бусы, что является уже атрибутом Жены возлюбленной.

Итак, у поляков женское начало – не Мать-Земля, как в других космосах; оно надземно, занимает воздушное пространство. Женское облегает сверху, а Мужское – снизу: столбом огня из земли.

Русский Эрос иной. Россия – Мать-сыра земля, т. е. по составу стихий – «водо-земля». И она – «бесконечный простор». Россия – огромная белоснежная баба, расползающаяся вширь: распростерлась от Балтики до Китайской стены, «а пятки – Каспийские степи» (по слову Ломоносова). Она, по термину Гегеля, – «субстанция-субъект» совершающейся на ней истории. Очевидно, что по составу стихий ее должны дополнить «воздух» и «огонь», аморфность должна быть восполнена формой (т. е. задать предел, границы), по Пространству должно врубиться-работать Время (ритм Истории).

Это и призвано осуществлять мужское начало. Природина (мой неологизм: «Природа» + «Родина» — в одном слове) Россия-Мать рождает себе Сына – русский Народ, кто ей и Мужем становится (как в греческой мифологии Гея-Земля рождает себе Урана-Небо, он ей тоже и Сын и Супруг). Его душа – нараспашку, широкая: значит, стихия «воздуха» в нем изобильна. Он легок на съем в путь-дорогу. Русский народ – Светер (Свет + Ветер): гуляет, «где ветер да я», летучий, странник и солдат, плохо укорененный. Неважно он пашет свою землю – как мужик бабу – по вертикали, так что его даже пришпиливать приходилось крепостным правом, а то всё в бега норовил... И потому России понадобился в дополнение второй Муж (уже не как Матери-Родине, а как именно Женщине-Жене), который бы продраил ее по вертикали да крепко обнял-охватил обручем с боков, чтобы она не расползалась: заставой богатырскою, пограничником Карацупой, «железным занавесом» – бабу в охряпку... И этот мужик – чужеземец. Охоча холодноватая Мать-сыра земля до огненного чужеземца в дополнение к своему реденькому, как иная бороденка, Народу: он свой, родной, любимый, да больно малый да шалый. Он подает ей Воз-дух и Свет (недаром и мир тут – «белый свет», как снег), но ведь у стихии Огня есть и вторая важнейшая ипостась – Жар, а сего недодает. Вот и вынуждена Россия приглашать варяга на порядок-форму и закон; из грек – правостояние православия; с Юга притягивает половца и турка, с Востока – татаро-монгола. Потом немцы, начиная с Петра, правили, грузин Джугашвили...

Даже стратегия русских войн – от охоты России-бабы на чужеземца. Она его приманивает (поляка, француза, немца), затягивает в глубь себя: не на границах ему отбой, а взасос его вовлекает – и уж тут, во глубине России, самый оргазм битв: летят головушки и тех и других, орошают ее топкое лоно огненной кровушкой, как спермою: им – смерть, а ей – страсть да сласть. Так ведь еще в «Слове о полку Игореве» битва как свадьба видится, как смертельное соитие. Если германская тактика – «свинья», «клин» – стержень, то русская – «котел», «мешок» – как вагина, влагалище.

Итак, в Русском Космосе три главных агента Истории: Россия – Мать-сыра земля, а на ней работают два мужика: Народ и Государство-Кесарь. Народ – воля, а Государь(ство) – закон. Меж ними и распялена Психея России, душа русской женщины. Недаром в русском романе при героине – два героя, что реализуют эти ипостаси: Онегин (демон – воз-дух) и Генерал при Татьяне; Обломов («голубь» – воз-дух) и Штольц («гордость» и воля-труд) при Ольге; солдат Вронский и министр Каренин – при Анне; непутевый Григорий Мелехов и есаул Листницкий при Аксинье; поэт-доктор Живаго и комиссар Стрельников при Ларе; и т. п.

Ну, а каков Эрос в Америке? США – это космос «ургии» без «гонии» – т. е. мир, искусственно сотворенный переселенцами, а не естественно выросший из Матери-Природы, как в странах Евразии, где культура продолжает натуру, а население – народ. В Америке население – съезд иммигрантов, и земля им – не Мать-Родина, а материал-сырье для Труда в переработку. В Западной Европе – «Эдипов комплекс» (Сын убивает Отца и женится на Матери): отсюда новое и молодое в чести, «новости», роман-«новел», и мода и прогресс. В Азии и отчасти в России – «Рустамов комплекс» (Отец убивает Сына), так что традиция сильнее, а эпический жанр – былина... А вот в США «Орестов комплекс» – матереубийство. Причем американец убивает мать дважды: бросая старую Мать-Родину в Старом Свете – Ирландию, Польшу, Италию, Россию – и обращаясь с новой землей не как с Матерью, но как с бездушным сырьем для Труда. Вот во что перелился Эрос американца – в бешеный Труд, страстный и яростный. Тут самый резко-воинственный мужеский мир Ургии. Слаба тут тяга Земли, не имеют американцы корней, не чуют Природу как священную Мать, но всё сотворяют искусственно. Даже Мать себе – в нынешней экологии и корыстном уходе за Природой – чают искусственно сотворить. Слабость Женского начала в Американской цивилизации отмечал еще Генри Адамс – и восхищался культом Прекрасной Дамы и Матери-Девы в Европе. И чтобы сделать понятным американцу энергию Европейского Эроса к Матери-Деве, энергию, что могла сотворить Шартрский собор, он приравнял «Богоматерь» к динамо-машине... Нынешнее феминистское движение тоже не усиливает, а ослабляет Женственность в США? в нем женщина хочет стать такою же, как мужчина. А процессы против sexual harrassment – «принуждения к сексу» – показывают, что любовная игра, куртуазность, галантность, ars amandi совершенно не слышимы американской женщиной, и простое заигрывание она толкует как приглашение непосредственно к сексу.

Французский Эрос, напротив, разработал богатейшую любовную игру. Сама страна имеет постоянный эпитет «douce France» – «сладкая Франция», как возлюбленная женщина (а не как Матушка-Русь, и не как old merry England – «веселая старушка» Англия; ну и не Vater-land – «отцова земля» Германства). Кстати, в отношениях между странами – исторический Эрос. Германия – мужчина по отношению к России – женщине. Англия – самец по отношению к Франции с ее девой Жанной д'Арк; Китай и Индия, арабский мир и Израиль – муже-женские пары; Северная Америка – и романская Южная...

Сама плоть французских мужчин и женщин – как «суфле» (soufflet) – провоздушненная земля: нежная и чувственная. Камень – не чувственен. Стихии «земли», чтобы стать чувственной, надо сделаться пористой, смешаться с «воз-духом», «водой» и «огнем». Живая телесность именно такова. Малейшее прикосновение к плоти, сотканной таким образом, сочной и наэлектризованной, порождает мгновенный ответ. Сексуальная реактивность и возбудимость французского антропоса пословичны в народах и их анекдотах.

Но и французская физика небезэросна. Известно, например, что основатель электростатики Кулон открыл закон, согласно которому электрический заряд любого тела располагается целиком на его поверхности. Но как Кулон додумался до этого закона? Не острейшая ли чувственность «откожно» и «осязающе» мирочувствующего француза навела его именно на такую интуицию? Отныне в общепринятой шкале ценностей пресловутая поверхностность француза, бросающаяся в глаза чужеземцам, не посвященным в таинство сверхчувственности, может получить свою реабилитацию. Германцы и русские кичатся своей «глубиной» и «внутренним» человеком, презирают поверхность – как бесчувственное и бездуховное пространство. Это справедливо по отношению к их жестокой и суровой нордической плоти и коже-коре. «Чтобы в московите пробудить чувствительность, – писал Монтескье в "Духе законов", – с него надо содрать кожу», которая, по его соображению, состоит из грубых волокон. Потому-то, полагал он, северяне мужественны и обычно побеждают более женственных южан в войнах... Но все ж показательно, что Шарль Луи Монтескье поместил окуляр своего умозрения в кожу, до чего вряд ли додумался бы выходец из другого народа и космоса. У французского антропоса поверхность кожи работает как в высшей степени чувствительная антенна и мембрана.

Вот почему в иерархии чувств по-французски осязание – «первочувство». Декарт даже луч света трактовал как ощупь предмета и сравнивал его с палкой в руках слепого... И вообще, трогать во Франции – очень интеллектуальное действие. «Трогательный» как эстетический критерий у нас – калька с французского «touchant».

К Эросу имеют прямое отношение и роли-ипостаси человека: Мать, Отец, Муж, Жена, Сын, Дочь, Брат, Сестра, Друг, Подруга и всякие меж ними комбинации. Различен удельный вес Любви и Дружбы как ценностей в каждом национальном мире – в сюжетах литературы и искусства. Например, в Грузии Дружба эротичнее Любви – в «Витязе в тигровой шкуре», у Важа Пшавелы... Так – в культуре нации (это не значит, что – в быту). Это отличие важно: именно в культуре, в окультуривании животного человека – идеалами, архетипами, образами искусства...

 

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

 

 

Назначение предлагаемых ниже поэтических иллюстраций – дать почувствовать спектр мирового Эроса, его радугу – по разноцветным штрихам. В каждом тексте, конечно, выражено и всеобщее в Эросе: Любовь, Жизнь, Смерть, Страсть, Нежность... Однако есть в каждом творении особый национальный поворот, акцент чувства и миропонимания, что проступают в ассоциациях, сравнениях, обстановке любовного события. Этому будет дано толкование ниже, в Комментарии к текстам. Рекомендую обращаться к нему сразу же по прочтении соответствующего примера.

 

Из «Книги Песни Песней Соломона»

 

1.1. Да лобзает он меня лобзанием уст своих!

Ибо ласки твои лучше вина...

4. Дщери Иерусалимские!

черна я, но красива...

5. Не смотрите на меня, что я смугла;

ибо солнце опалило меня...

 

2.3. Что яблоня между лесными деревьями,

то возлюбленный мой между юношами.

В тени ее люблю я сидеть,

и плоды ее сладки для гортани моей.

4. Он ввел меня в дом пира,

и знамя его надо мною – любовь.

5. Подкрепите меня вином,

освежите меня яблоками,

ибо я изнемогаю от любви.

6. Левая рука его у меня под головою,

а правая обнимает меня.

 

4.1. О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!

глаза твои голубиные под кудрями твоими;

волосы твои – как стадо коз, сходящих с горы Галаадской;

2. Зубы твои – как стадо выстриженных овец, выходящих из

купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной

нет между ними;

3. Как лента алая губы твои, и уста твои любезны;

как половинки гранатового яблока – ланиты твои

под кудрями твоими;

4. Шея твоя – как столп Давидов, сооруженный для оружий,

тысяча щитов висит на нем – все щиты сильных.

5. Два сосца твои – как двойни молодой серны,

пасущиеся между лилиями.

 

7.2. О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая!

Округление бедр твоих как ожерелье,

дело рук искусного художника;

3. Живот твой – круглая чаша, в которой не истощается

ароматное вино;

чрево твое – ворох пшеницы, обставленный лилиями;

два сосца твои как два козленка, двойни серны...

7. Как ты прекрасна, как привлекательна,

возлюбленная, твоею миловидностию!

8. Этот стан твой похож на пальму

и груди твои на виноградные кисти. 

9. Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви ее;

и груди твои были бы вместо кистей винограда,

и запах от ноздрей твоих, как от яблоков;

10. Уста твои – как отличное вино. Оно течет прямо к другу

моему, услаждает уста утомленных.

 

8.6. Положи меня, как печать, на сердце твое,

как перстень, на руку твою:

ибо крепка, как смерть, любовь;

люта, как преисподняя, ревность;

стрелы ее – стрелы огненные;

она – пламень весьма сильный.

7. Большие воды не могут потушить любви,

и реки не зальют ее.

Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь,

то он был бы отвергнут с презрением.

 

 

Саади

 

Газель

 

Моей любимой аромат нежней, чем ветерок.

Спокойствие моей души – моих надежд залог.

 

Стройны и роза и тюльпан, но клонятся они:

С любимой не могу сравнить я ни один цветок.

 

Как исцеленья путь найти, ответить не могу:

Не разум, а любовь дойти сумеет без дорог.

 

Ты – нежный персика цветок, твое лицо струит

Весны томящий аромат, как розы лепесток.

 

О, если б изголовьем мне блаженство стать могло!

Все тело бренное мое давно огонь обжег.

 

Напрасно подарил я ей навеки жизнь свою –

Она забыла обо мне, поймав меня в силок.

 

На волю вздохов брошен я, остался я один.

О Боже, кто сметет тот прах, что мне на душу лег!

 

Ведь Саади у ног твоих ослом в грязи увяз,

Не сжалилась над ним, хоть он твой тяжкий груз волок.

 

(Перевод И. Гуровой) 

 

Омар Хайям

 

Рубай

 

Сулят за гробом рай и дивных гурий в нем, –

Уж там утешат нас любовью и вином!

Коль девы и вино предписаны Кораном,

Нельзя их отвергать и в бытии земном!

 

(Перевод Л. Пеньковского)

 

Гай Валерий Катулл

 

При муже Лесбия ретиво

Меня бранит со всех сторон,

И мой болван самолюбивый

Тем бесконечно восхищен.

Осел, не разумеешь дела:

Будь ею точно я забыт,

Она бы сердцем не болела;

А если колет и язвит,

Меня не только не забыла,

Но, в чем опасность посильней,

Она кипит, и гнева сила

Молчать не позволяет ей.

 

(Перевод Ф. Корша)

 

***

 

Я ненавижу и люблю. Как это сталось, я не знаю,

Но это так: я сознаю, и мучусь этим, и страдаю.

 

(Перевод Згадай-Северского)

 

 

Франческо Петрарка

 

Сонеты на жизнь мадонны Лауры

 

X

 

Колонна благородная, залог

Мечтаний наших, столп латинской чести,

Кого Юпитер силой грозной мести

С достойного пути столкнуть не смог,

 

Дворцов не знает этот уголок,

И нет театра в этом тихом месте,

Где радостно спускаться с Музой вместе

И подниматься на крутой отрог.

 

Все здесь над миром возвышает разум,

И соловей, что чуткий слух пленяет,

Встречая пеньем жалобным рассвет,

 

Любовной думой сердце наполняет;

Но здешние красоты меркнут разом,

Как вспомню, что тебя меж нами нет.

 

(Перевод Е. Солоновича)

 

CXXXIV

 

Мне мира нет – и брани не подъемлю,

Восторг и страх в груди, пожар и лед.

Заоблачный стремлю в мечтах полет –

И падаю, низверженный, на землю.

 

Сжимая мир в объятьях, – сон объемлю.

Мне бог любви коварный плен кует:

Ни узник я, ни вольный. Жду – убьет;

Но медлит он – и вновь надежде внемлю.

 

Я зряч – без глаз; без языка – кричу.

Зову конец – и вновь молю: «Пощада!»

Кляну себя – и все же дни влачу.

 

Мой плач – мой смех. Ни жизни мне не надо,

Ни гибели. Я мук своих – хочу...

И вот за пыл сердечный мой награда!

 

(Перевод Вяч. Иванова)

 

 

Сонет на смерть мадонны Лауры

 

CCLXIX

 

Повержен Лавр зеленый. Столп мой стройный

Обрушился. Дух обнищал и сир.

Чем он владел, вернуть не может мир

От Индии до Мавра. В полдень знойный