Психология ренегата

Некоторое время назад обнаружил в своей домашней библиотеке книгу идеолога перестройки Александра Яковлева (1923-2005 г.г.) «Муки прочтения бытия », выпущенную издательством «Новости» в 1991 году. Подзаголовок гласит: Перестройка, надежды, реальности. На задней стороне обложки пара цитат из книги, характеризующих политическую позицию члена Политбюро ЦК КПСС на переходном этапе от марксиста-ортодокса до оголтелого антикоммуниста последних лет жизни, не брезгающего писать предисловие к грязному пасквилю «Черная книга коммунизма ».

Вот эти цитаты.

«Многое сегодня зависит от меры мужества и меры совести, ну и от способности достойно пройти муки нового прочтения нашего бытия. А в нем есть, что прочитать заново, если избавиться от психологии перманентной гражданской войны, от хлесткости обвинений, от людской нетерпимости, от идеологии послушания, коленопреклоненного состояния как нормы жизни…».

«Впереди решающий этап и решать его в конечном счету обществу, всему народу. Преобразования исторически необходимы. Трудности их, сомнения, кризисные явления естественны, Напряжение пока нарастает, Осилим или нет? Хочу верить, что осилим. Убежден, что имеем для этого все предпосылки и возможности».

В приведенных цитатах одно - несомненно: преобразования в СССР, действительно, были исторически необходимы. Остальное: от лукавого. Недомолвки, намеки, апелляция к абстрактной морали и нравственности.

Что это за муки нового прочтения советского бытия, для которого требуется высокая мера мужества и совести? Видимо, речь идет об отказе от марксистско-ленинских убеждений, коммунистического мировоззрения, теории и практики социалистического строительства, а, в конечном счете, от Советской Родины. Неужели член горбачевского Политбюро ЦК КПСС верил даже в теоретическое построение на этом пути бесконфликтного, гармоничного, бесклассового и социально благополучного общества? Это было бы верхом благодушия и наивности.

И что подразумевает Яковлев под избавлением «от психологии перманентной гражданской войны, от хлесткости обвинений, от людской нетерпимости, от идеологии послушания, коленопреклоненного состояния как нормы жизни…»? Очевидно, автор статьи «Против антиисторизма», о которой пойдет речь дальше, вырывает гражданскую войну из исторического контекста для того, чтобы представить невинными овечками идеологических врагов Советской власти и плетущихся у них в хвосте представителей так называемого «диссидентского» движения либералов.

Помощник Горбачева по международным вопросам Анатолий Черняев записывает в своем дневнике: "…Яковлев все шляется по митингам - и ни дня без интервью! Я подозреваю в нем непомерное тщеславие, но думал, что оно обуздывается интеллигентностью и умом. Оказывается, оно в нем сильнее всего и все подавляет". Видимо, дело здесь заключалось не только в непомерном тщеславии, но также в стремлении усилить смятение умов в советском обществе, заручиться поддержкой обожателей западных ценностей, множащихся в условиях спровоцированного горбачевской перестройкой кризиса. Им двигал также страх перед возможным возмездием за измену делу коммунизма в условиях, когда крушение СССР еще стояло под вопросом.

Что касается интеллигентности и ума Яковлева, то они особого свойства. Мечту человечества – коммунизм он подменяет американской мечтой. В его трактовке коллективистское сознание советских людей, их вера в равенство и справедливость, отрицание «вещизма» и безграничного торгашества, желание жить в обществе разумного достатка, трезвая оценка лицемерной морали и фальшивого благополучия Запада предстают как «идеология послушания и коленопреклоненного состояния».

Некоторые советские патриоты, распознавшие роковое влияние горбачевско-яковлевской перестройки, заподозрили в Александре Николаевиче агента ЦРУ. Основанием для подозрений послужили его стажировка вместе с другим ренегатом – генералом КГБ Калугиным - в Колумбийском университете США, а также 10-летняя работа послом в Канаде. Сообщалось даже о письме некоей группы сотрудников советской службы госбезопасности, в котором содержалось предупреждение Яковлеву об их осведомленности в его закулисной деятельности. Все это не произвело большого впечатления на общественность в условиях, когда даже партийные СМИ ликовали по поводу сотрудничества КГБ и ЦРУ в борьбе против международного терроризма. Да и какая разница, проходил Яковлев по учетам американского разведывательного ведомства или нет. На фронте он точно не был агентом ЦРУ, равно как и в начале своей партийной карьеры в Ярославле. Не был он тогда и врагом коммунизма. Нас интересуют не тайные антисоветские и антикоммунистические помыслы главного идеолога перестройки, а сама эволюция превращения коммуниста в ренегата.

ОБ УБЕЖДЕНИЯХ И РЕНЕГАТСТВЕ

Ренегатство – это измена убеждениям. Кончено, имеются в виду системные эстетические, философские и политические убеждения, составляющие основу мировоззрения человека. Они придают человеку уверенность в себе, являются путеводной нитью, позволяют сохраниться в настоящем и заглянуть в будущее. От таких убеждений невозможно отказаться, не разорвав, по словам Маркса, «узы сердца».

Не выдержало сердце в связи развалом СССР у военного интеллигента, принципиального и ответственного маршала С. Ф. Ахромеева, честного и неподкупного министра внутренних дел Б. К. Пуго, глубоко порядочного, хотя и прекраснодушного, управляющего делами ЦК КПСС Кручины Н. Е., замечательной поэтессы-фронтовички Юлии Друниной. Трем первым государственным и партийным деятелям, возможно, «помогли» уйти из жизни представители либеральной бесовщины. Тогда это вопрос уголовного расследования. Но, если они, как и Друнина, покончили с собой по доброй воле, то можно утверждать, что они заплатили за свои коммунистические убеждения самую высокую цену.

У меня лично их гибель вызвала переживания, подобные тем, которые испытывали герои повести « Жестокость» Павла Нилина в связи с самоубийством их благородного и самоотверженного соратника Веньки Малышева. Можно было бы вслед за автором повести попенять бойцам, покончивших с жизнью, сказав, что настоящий коммунист отвечает не только за то, что было при нем, но также за то, что будет после него. Однако здесь неуместны любые проповеди и нравоучения. Невозможно представить себе степень отчаяния честных и благородных людей перед лицом морального террора, развязанного либералами против коммунистов, когда даже раздавались требования запретить профсоюзы. Им претили вульгарно-опереточные выступления так называемых «деятелей культуры» в интересах тупых и невежественных политиков-ренегатов, желторотых юнцов из какого-нибудь «Взгляда», поучавших мудрых, испытанных борцов за свободу и справедливость. Они видели, как в обстановке беспредельной демагогии возносились на волне обывательской глупости в президентские, министерские и депутатские кресла авантюристы и мошенники, пресловутые «профессионалы», глумившиеся над марксизмом-ленинизмом и прославлявшие с чужого голоса буржуазную теорию финансовой удавки народа, как верх мудрости и панацею от всех бед.

На их глазах совершался не без успеха бунт пошлости и мещанства, перестройка превращалась в контрреволюционное действо с целью реставрации преступного эксплуататорского режима. А ведь они верили, что перестройка преодолеет некоторые деформации социализма, вызванные давлением враждебного капиталистического окружения СССР, и на начальном этапе поддержали ее. Это были люди высокоидейные, глубоко чувствующие и преданные делу коммунизма, детищем которого СССР являлся. Да, они жили идеалами и интересами в условиях далеко не полного совпадения мечты и реальности. Но мечты и идеалы помогали им улучшать советскую действительность, реальность удерживала их от пустых фантазий и прожектерства. Для людей, принимавших непосредственное участие в строительстве социализма и защите его с оружием в руках, крушение мечты было равнозначно собственной гибели.

В № 1 журнала «Новая и новейшая история» за 2003 год был помещен отрывок из готовившейся к печати книги Роя Медведева "Советский Союз. Последний год жизни ". В нем советские государственные деятели, покончившие жизнь самоубийством, названы «жертвами ГКЧП». К ним присовокуплены три молодых москвича, погибшие в ночь с 20 на 21 августа 1991 года в подземном транспортном туннеле на пересечении Калининского проспекта (ныне улица Новый Арбат) и Садового кольца (улица Чайковского).

Такое определение носит явно обвинительный характер по отношению к ГКЧП только потому, что гибель советских государственных деятелей и московских парней случилась в непосредственной связи с введением режима чрезвычайного положения. Тем не менее, вину ГКЧП нельзя признать даже косвенной. Парни погибли по собственной неосторожности, в их гибели надо обвинять, в первую очередь, либеральных организаторов развязной публичной протестной акции, проводившейся к тому же ночью. Пуго сам входил в состав Комитета, Ахромеев оказывал ему активную поддержку. Что касается Кручины, то он стал, скорее, жертвой личной преданности Горбачеву, в котором, видимо, из легковерия, воплотились его надежды на обновленный процветающий Союз.

Никак нельзя причислить к «жертвам ГКЧП» и Юлию Владимировну Друнину. Фронтовая жизнь накрепко связала эту чистую, ранимую душу с Советской Родиной, без которой она не мыслила свое существование. «В школьные годы, - вспоминает она, - я была, так сказать жрицей чистого искусства. Писала только о любви, преимущественно неземной, о природе, конечно экзотической, хотя не выезжала никуда дальше дачного Подмосковья. Замки, рыцари, прекрасные дамы вперемешку с ковбоями, лампасами, пампасами и кабацкими забулдыгами — коктейль из Блока, Майна Рида и Есенина. Всё это мирно сосуществовало в этих ужасных виршах. Мы пришли на фронт прямо из детства. Из стихов моих сразу как ветром выдуло и цыганок, и ковбоев, и пампасы с лампасами, и прекрасных дам.

Я пришла из школы в блиндажи сырые,

От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,

Потому что имя ближе, чем «Россия»,

Не могла сыскать».

Юлия Друнина покончила с собой 20 ноября 1991 года. В одном из писем она объясняет крушение своих общественных идеалов таким образом: «…Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл…». Под личным тылом поэтесса, видимо, имела в виду тяжело пережитую утрату в лице своего мужа, известного кинорежиссера Каплера А. Я., скончавшегося в 1979 году. Последним ее стихотворением стал «Судный час»:

Покрывается сердце инеем -

Очень холодно в судный час...

А у вас глаза как у инока -

Я таких не встречала глаз.

Ухожу, нету сил.

Лишь издали

(Все ж крещеная!)

Помолюсь

За таких вот, как вы,-

За избранных

Удержать над обрывом Русь.

Но боюсь, что и вы бессильны.

Потому выбираю смерть.

Как летит под откос Россия,

Не могу, не хочу смотреть!

Разумеется, переживания поэтессы в связи с Россией, летящей под откос, не просто преходящие эмоции. Они проистекают, в первую очередь, из советского патриотизма, «совковости», как выразились бы, либералы, в чьих розовых очках благополучный мир существует лишь в границах Запада. Но, по существу, советский патриотизм – плод глубоких убеждений в правильности сделанного страной социального и политического выбора. Уход Друниной из жизни это последнее, роковое подтверждение верности этому выбору женщины, которая уже не в силах вступить в борьбу за него заново. Здесь, как в «Мятеже » Фурманова, если тебе суждено умереть, то умри, но умри а г и т а ц и о н н о.

Стоит ли оплачивать жизнью убеждения, если сама действительность, на оценках которой, они складываются, меняется как вода в реке? Не лучше ли плыть по течению, приспосабливаться к изменчивой природе жизни, к политическому режиму? Где та грань, за которой компромиссы превращаются в ренегатство?

Современному обывателю столь же трудно принять мотивы самопожертвования за идею, как отказ петербургского физика Григория Перельмана получить премию за доказательство гипотезы Пуанкаре. Зато мотивы тех, которые идут на смерть ради обогащения, для него абсолютно ясны. Жизнь меняется, но дело в том, что она меняется по неумолимым законам природы и общества, законам диалектики, игнорируя которые, человек превращается в игрушку стихийных сил, роняет себя в мелких соблазнах и страстишках, превращается в животное и хищника.Знание диалектики, именно, марксистской диалектики как высшего философского и научного достижения человечества, умение ею пользоваться образует стержень убежденности, спасительный круг в жизненных испытаниях. Это знание защищает свободу человека, свободу его выбора от произвола, умственного и потребительского распутства. Оно постоянно проверяется практикой, лежит в основе морали и нравственности.

Разумеется, убеждения вырабатываются не только путем изучения научного философского наследия. Важную роль здесь играют социальный статус, жизненные проблемы, нужды и привычки. Убеждения, исключающие компромисс, превращаются в фанатизм. Сама жизнь требует компромиссов между людьми с различными убеждениями, странами с различным социальным строем. Это не означает, однако, принесение собственных убеждений в жертву политическим позициям противника, что и представляет собой ренегатство. В этом суть предостережения Ильича, утверждавшего, что существуют компромиссы и компромиссы. Судя по содержанию книги Яковлева, его предыдущего и последующего опыта, он разрушает грань между компромиссом и ренегатством, спекулирует на процессах жизненных перемен, на жажде обогащения обывателя.

Яковлев, прошедший «муки прочтения бытия», становится похожим на журналиста Узелкова из той же повести Павла Нилина, косвенно виновного в гибели Веньки Малышева. Помните? «Ведь Узелков говорит правильные слова. И говорит их от имени высшей силы, произнося могучее слово «мы».

Он давно уже присвоил себе это право говорить от имени высшей силы. И никто не усомнился в этом его праве, так же как никто не заподозрит его в содействии к самоубийству Малышева, потому что ни один прокурор не найдет в его поступке того, что на языке криминалистов называется составом преступления».

ИСХОДНЫЙ РУБЕЖ

Исходным рубежом в эволюции Яковлева к ренегатству явилась публикация «Литературной газетой» 15 января 1972 года его статьи «Против антиисторизма». Статьи запальчивой и хлесткой, но в то же время несбалансированной, компрометирующей политику партии в литературной сфере и даже само марксистко-ленинское учение своей односторонностью. Впрочем, автор впервые выступил с такой программной статьей по вопросам литературы и искусства, возможно, ему не хватало опыта публичных выступлений. В чем суть его односторонности? В однобоком взгляде на советский литературный процесс.

Этот процесс развивался в русле плодотворного метода социалистического реализма, основанного на правдивом, исторически конкретном художественном отражении действительности в её революционном развитии. Опираясь на опыт всей предшествующей художественной культуры и прежде всего реалистического искусства, социалистический реализм выступает как его новый, высший исторический этап, проявляется в национальных своеобразных формах. Социалистический реализм - явление международное, однако особая роль в его формировании принадлежит русской литературе.

Он дал таких корифеев советской и мировой литературы, как Максим Горький, Алексей Толстой и Михаил Шолохов, замечательную плеяду писателей, отобразивших революционное становление советского государства, сложные проблемы довоенного социалистического строительства, жестокую правду войны, трудности послевоенного восстановления, повседневную жизнь советских граждан с их надеждами и чаяниями. Их произведения отличались верой в осуществление коммунистических идеалов, масштабностью поднятых вопросов, психологизмом.

После так называемого «разоблачения» Хрущевым культа личности Сталина началась определенная деградация советского литературного процесса. Идеологическая эрозия представителей власти передалась писателям, литераторам, деятелям культуры. Метод социалистического реализма подвергался сомнениям и откровенным нападкам. От него отмежевался ряд писателей, группировавшихся вокруг журнала «Новый мир», который редактировал Твардовский А. Т. Они ковали пресловутые «общечеловеческие» ценности перестройки, растравливали потребительские инстинкты в советских людях, публиковали на Западе произведения провокационного, а то и экстремистского содержания.

Поросль писателей, печатавших свои произведения в журналах «Молодая гвардия», «Наш современник» и других, ударилась в другую крайность. Они проявляли равнодушие к проблемам колхозной и совхозной деревни, идеализировали дореволюционную патриархальность и националистическую ограниченность. В советской литературе возродилось в карикатурном виде соперничество западников и славянофилов. Оба направления позаимствовали от российских и советских предшественников психологизм, но нередко грешили грошовой оппозиционностью и мелкотемьем.

В это же время выступил на литературном поприще Солженицын А. И., который отбыл свой срок в сталинских лагерях за критику режима в условиях сурового военного времени. В 1962 году было опубликовано в журнале «Новый мир» № 11 его произведение «Один день Ивана Денисовича ». Не отличаясь художественными достоинствами, повесть вызвала ажиотаж в среде прозападных интеллектуалов благодаря своему провокационному антисоветскому содержанию. Хрущев дал согласие на ее публикацию в надежде изолировать критиков его политических спекуляций на проблеме «культа личности», так называемых «сталинистов», объединить западников и почвенников в поддержке его волюнтаристской политики, повысить свою репутацию на Западе, укрепить позиции внутри страны.

Однако надежды Никиты Сергеевича не оправдались. Меньше чем через два года его отстранили от власти. Солженицыну же не удалось стать «гласом народа» и литературным пророком, хотя в 1970 году в результате публикации его антисоветских произведений в «самиздате» и на Западе ему присудили Нобелевскую премию. Сам Солженицын датировал потерю им «слитной поддержки общества» периодом между выходом «Августа Четырнадцатого» в июне 1971 года и распространением в самиздате «Великопостного письма патриарху Пимену» весной 1972 года. Советский поэт Степан Щипачев назвал его «литературным власовцем», а узник сталинских лагерей Варлам Шаламов усмотрел в солженицынском творчестве «деятельность дельца, направленную узко на личные успехи со всеми провокационными аксессуарами подобной деятельности…».

В такой обстановке Яковлев выступил со своей статьей «Против антиисторизма» в преддверии пятидесятилетнего юбилея СССР. В общих словах автор дает высокую оценку достижениям советской литературы и искусства, которые «развивались и мужали все эти пятьдесят лет вместе с развитием страны, всегда являясь активными, деятельными участниками социалистического строительства». Он останавливается на поднятой на Западе шумихе вокруг сочинений Солженицына, в особенности, его романа «Август четырнадцатого», справедливо полагая, что этот роман, веховский по философским позициям и кадетский по позициям политическим, навязывает читателю отрицательное отношение к самой идее революции и социализма, чернит русское освободительное движение и его идейно-нравственные ценности, идеализирует жизнь, быт, нравы самодержавной России.

«Конечно, роман Солженицына, - пишет Яковлев, - это проявление открытой враждебности к идеалам революции и социализма. Советским литераторам, в том числе и тем, чьи неверные взгляды критикуются в данной статье, разумеется, чуждо и противно поведение новоявленного веховца». Тем не менее, львиную долю своего критического пафоса автор статьи обрушивает как раз на литераторов, отнюдь не разделявших взгляды «веховца», на писателей-деревенщиков, которые, по его словам,мечут громы и молнии по адресу сторонников «интеллектуализма», именуя их не иначе как «разлагателями национального духа». Видимо, под сторонниками «интеллектуализма» автор подразумевает писателей-западников.В отношении деревенщиков партийный идеолог не стесняется в выражениях. («А пока один тоскует по храмам и крестам, другой заливается плачем по лошадям, третий голосит по петухам».)

Предметного разговора у Яковлева с деревенщиками явно не получилось. Мнениям писателей М. Лобанова , Л. Аннинского и других о том, что узкопрактическая проблематика вредит деревенской прозе, что потомки будут судить современную литературу по глубине отношения к судьбе русской деревни, партийный идеолог противопоставляет в целом верный, но в данном случае некорректный марксистский взгляд на «идиотизм деревенской жизни». «В ряде работ, - отмечает Яковлев, - он (Ленин) писал об исторической ограниченности патриархального крестьянства, его забитости, сервилизме, рабской психологии, воспитанной веками подневольного труда, вскрыл двойственность его природы как мелких собственников, с одной стороны, и тружеников — с другой. Напомним, с какой огромной художественной силой и глубиной эта диалектика, двойственность природы крестьянства, показана, например, в романах М. Шолохова. Тот, кто не понимает этого, по существу, ведет спор с диалектикой ленинского взгляда на крестьянство, с социалистической практикой переустройства деревни. Тогда и возникают разного рода вульгарно-объективистские утверждения».

Понимая, что в ряде мест «хватанул через край» в своем критическом рвении, автор делает в конце частное замечание. «Некоторые статьи на темы, о которых мы вели речь, - пишет он, - нельзя назвать бесталанными, они написаны не без страсти, полемически остры. Жаль только, что защищают они дело бесперспективное, самой жизнью обреченное, отвергнутое».

Что написано пером, не вырубишь топором. Статья произвела гнетущее впечатление на деревенщиков, усмотревших в ней некую партийную установку на подавление свободолюбивой деревенской прозы. Возможно, однако, что она содействовала определенной переоценке взглядов в среде деревенщиков.

«Сегодня, - размышляет Федор Абрамов в середине 70-х годов, - когда так обострились в мире национальные проблемы, необходимо поглубже взглянуть на народ, всерьез разобраться в том, что же такое народ и национальный характер. Только ли великое и доброе заключено в нем? Не пора ли от односторонней, порой идиллической трактовки его перейти к разговору о всей сложности и противоречивости народного организма, его бытия? Не единственно ли правильное отношение к народу – ради его же блага, ради его духовного здоровья – видеть в нем наряду с истинно великим и его слабости, его недостатки. Кадение народу, беспрерывное славословие в его адрес – важнейшее зло».

Между тем опале подверглись не деревенщики, но сам автор статьи. Реакция на нее партийных верхов прерывает процесс восхождения Яковлева по карьерной лестнице на ниве идеологии. Его направляют послом в Канаду. В книге «Муки прочтения бытия» Яковлев жалуется на изоляцию в партийной среде, предательство друзьями партийного товарища в опале. Однако опала оказалась не столь суровой, чтобы повлечь за собой изоляцию и забвение, как в случае с В. М. Молотовым, удаленным в свое время Хрущевым послом в далекую Монголию. Яковлева опять послали на Запад, видимо, рассчитывая, что он его «ум и интеллигентность» сослужат пользу стране.

Чем было вызвано недовольство партийного руководства статьей Яковлева? Очевидно, тем, что он спутал партийную работу с литературной критикой.Его опус несколько напоминал состязание с писателями и критиками на литературном поприще, самонадеянную уверенность в собственном превосходстве. Партии, конечно, не хотелось ссориться с писателями. Вряд ли основательна и гипотеза нынешних либералов, будто Яковлева «подставил» М. А. Суслов. Мне представляется, что Суслов, мудрый партийный и государственный деятель вряд ли опустился бы до этого. Да и слишком много личного в яковлевской статье.

Как сам Яковлев воспринимал свою опалу? Затаил обиду. Воспринял личную неудачу как признак несостоятельности марксистско-ленинского диалектического метода. Видимо, так, хотя процесс политического перерождения совершался постепенно, не сразу. Во всяком случае, мы можем с полным основанием предположить, что конфуз со статьей «Против антиисторизма» подтолкнул Яковлева к пересмотру своих марксистско-ленинских убеждений, который ускорился, разумеется, в результате его пребывания послом в Канаде и задушевных бесед с премьер-министром Канады Пьером Трюдо.

Канадский премьер был, несомненно,неординарной личностью. Как пишет журналист-эмигрант Е. Соколов, «он мог сделать пируэт в Букингемском дворце в присутствии королевы или забросать снежками статую Ленина во время визита в СССР. Может быть, именно эта его непохожесть на других политиков помогла ему в 1968 году прийти к власти в качестве премьера от либеральной партии. В Канаде тогда царила "трюдомания", и убежденному холостяку порой приходилось в буквальном смысле спасаться от поклонниц бегством».

По данным «Викпедии», Пьер Эллиот Трюдо родился 18 октября 1919 года в Монреале. Его отец был богатым квебекским адвокатом. Получил образование в Монреальском университете, Гарварде, Лондонской школе экономики, Парижском университете, где изучал право, экономику и политологию. В Гарварде он избрал темой своей диссертации проблему соотношения коммунизма и христианства. Он становится убеждённым сторонником кейнсианской экономики в значительной степени благодаря влиянию своих преподавателей — автора инновационной "Теории экономического развития" Йозефа Шумпетера и родоначальника теории «конвергенции капитализма и социализма» Джона Кеннета Гелбрейта в Гарварде, теоретика "демократического социализма" Гарольда Ласки в Лондоне.

В 1951 году посетил Советский Союз, вследствие чего ему некоторое время был запрещён въезд в охваченные маккартистской истерией Соединённые Штаты. Более того, в ФБР по личному распоряжению Эдгара Гувера на него было заведено досье. Когда после смерти Трюдо в 2000 году оно было рассекречено (и опубликовано — со значительными купюрами), оказалось, что оно представляет собой 161-страничное дело, в котором попадаются газетные материалы, называющие Трюдо «радикальным социалистом» и «канадским Кастро». Кроме того, из-за левых симпатий молодого Трюдо, он трижды отстранялся от возможности преподавать в Монреальском университете по распоряжению премьер-министра Квебека Мориса Дюплесси, отличавшегося крайним антикоммунизмом.

Трюдо был убеждённым приверженцем либерализма. В 1976 году он первым из западных политиков посетил Кубу, несмотря на протесты американских официальных лиц. В 1971 году он совершил визит в СССР и принимал в Канаде Алексея Николаевича Косыгина. Кроме того, он развивал связи с Китайской Народной Республикой, с которой установил дипломатические отношения. Трюдо называл своих сыновей русскими именами Миша и Саша в знак любви к русской культуре.

В 1970 году была обнародована Белая книга «Внешняя политика для канадцев», в которой излагались основные концепции правительства Трюдо относительно уменьшения зависимости страны от США в военно-политическом и экономическом плане. Трюдо наполовину сократил канадское участие в НАТО, вывел канадские войска из «ударных ядерных сил» НАТО в Европе и к 1972 году ликвидировал базы американских ракет «Бомарк» на канадской территории. В торговой сфере его правительство стремилось к «третьей альтернативе», предусматривающей, в первую очередь, расширению оборота с Западной Европой.

Вероятно, на Яковлева произвела впечатление не столько экстравагантность, сколько политические идеи и взгляды Трюдо. Либеральный канадский политик смело бросал вызов рыночным догмам и политическим предубеждениям. «Политическое наследие Трюдо, - отмечает Е. Соколов, - заключается в том, что именно при нем Канада стала страной, известной своими небывалыми для Северной Америки социальными программами и терпимостью». По меркам ярых апологетов капитализма, такой либерализм являлся разновидностью коммунизма и предательством. У Яковлева, должно быть, складывалось иное мнение. Политика Трюдо ассоциировалась у него с наступлением нового этапа развития человечества, эры примирения и согласия двух противоположных социальных систем. Буржуазный либерализм и реформизм, которые на социалистической почве становятся знаменем реакционной антинародной политики, он воспринял как некое универсальное средство, способное разрешить сложные проблемы развития СССР. Видимо, на почве таких представлений произошло сближение с Яковлевым члена Политбюро ЦК КПСС, секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачёва, когда тот посетил в 1983 году Канаду. Горбачев настоял на возвращении Яковлева в Москву и назначении директором Института мировой экономики и международных отношений. (ИМЭМО).

ЧТО ИХ ВОЗНОСИЛО НАВЕРХ?

«Я все думаю: не было ли обречено государство, если в вершители его судеб выдвигались такие оборотни, как А. Яковлев, Горбачев, Ельцин, им подобные? – задается вопросом в своих мемуарах писатель М. Лобанов, ставший чуть ли не главной мишенью яковлевской критики в статье «Против антиисторизма». - Что порождало их, возносило наверх? – продолжает он. - Укорененное ли в них безбожие марксистско-иудейского, талмудистского толка с бесчувствием, презрением к идеальному, возвышенному, с абсолютным погружением в жизнь материальную? Вдолбленный ли им в молодости "диалектический метод" как "душа марксизма", когда нет никаких нравственных норм, а все рассматривается "конкретно-исторически" в зависимости от обстоятельств, когда зло в одних условиях уже не зло в условиях других, и вообще — "нет ничего неподвижного, все течет, все меняется".

Высказывание емкое, хотя запальчивое и не вполне логичное. Противник «диалектического метода» доказывает, что не уступает в красноречии идеологу, высмеивающему тоску по храмам и крестам. Но зачем обзываться оборотнем? Разве, продав «душу марксизма», приняв все то, что опровергал, Яковлев не стал ближе Лобанову? О том, что диалектика как раз и помогает сохранить себя в мире, где «все течет, все меняется», уже шла речь выше. Лобанов явно путает диалектику с релятивизмом. Заметим также, что только конкретно-исторический подход и способен отличить зло действительное от мнимого, и в этом смысле он гораздо больше способствует утверждению морали и нравственности, чем застывшие догмы и древние предания. Наконец, нуждается в пояснении фраза о «безбожии марксистско-иудейского, талмудистского толка с бесчувствием, презрением к идеальному, возвышенному, с абсолютным погружением в жизнь материальную».

Симбиоз марксистов и талмудистов, а также обвинение последних в безбожии - искусственное и нелепое построение от начала до конца. Талмудисты, как и Лобанов, верят в бога. Что касается «бесчувствия и презрения коммунистов-атеистов к идеальному и возвышенному, а также их абсолютного погружения в жизнь материальную, то приходится сожалеть, что литератор просмотрел в коммунистическом учении единство идеалов и интересов, мечты и реальности. С противопоставления идеалов и интересов и началась, как известно, яковлевская перестройка, имевшая целью разрушить морально-политическое единство советского народа и расчленить СССР. Обернувшись, Яковлев пытался создать впечатление, что почитатели частной собственности, рыцари обогащения являются этакими гуманистами, альтруистами и романтиками, а сторонники общественной собственности на средства производства, приверженцы распределения по труду, а не по капиталам, сплошь корыстолюбцы и узколобые прагматики.

Вопросы же о том, не было ли обречено государство, если в вершители его судеб выдвигались такие оборотни, как А. Яковлев, Горбачев, Ельцин, им подобные?- Что порождало их, возносило наверх?– являются, действительно, вопросами по существу. Один из подручных Яковлева Егор Гайдар, написавший в пику «Государству и революции » Ильича претенциозный околонаучный опус «Государство и эволюция », называет своего кумира, на западный манер, «интеллектуалом». Он выделяет Яковлева из числа невежественных, малограмотных выходцев из деревни, которые, дескать, рекрутировались в партийные органы руководством КПСС. При всем снобизме этого суждения следует признать, что идеолог перестройки был незаурядным партийным публицистом, а затем большим мастером демагогии и краснобайства.

Идеолог КПРФ Ю. Белов считает «интеллигентствующего» А. Н. Яковлева всего лишь «пародийным отражением» эрудированного, рафинированно-интеллигентного Бухарина, но в то же время склонен усматривать в первом продолжателя дела последнего.Мне кажется, Яковлев не столько пародия Бухарина, сколько его двойник. Вспомним замечания В. И. Ленина в письме к съезду о том, что «его (Бухарина) теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)» Они могут быть вполне отнесены и к Яковлеву. Он много читал и цитировал, был вкрадчивым и осторожным партийным функционером. Некоторые воспринимали это как незаурядный интеллект. Мы помним, что даже критически настроенный к Яковлеву горбачевский помощник Анатолий Черняев усматривает в нем интеллигентность и ум.

Гайдар считает рекрутирование этого «светоча разума» в партийные органы ошибкой, грубым просчетом советской системы. Но ведь еще большим просчетом было выдвижение Горбачева, затем Ельцина. Вокруг них теснились карьеристы старого и нового пошиба. Нет, Яковлев не был демиургом, определившим судьбу первого в мире социалистического государства, но сам был порождением своего времени.

В эту эпоху особую роль приобретала творческая активность социалистической политической надстройки. Однако режим «геронтократии», возникший из-за отсутствия механизма преемственности верховной власти, обрек страну на политический застой. Он обуславливал и экономический застой. Это, особенно, дало о себе знать после смерти А. Н. Косыгина. Конкретные практические меры по социалистической модернизации уступили место теоретизированию вокруг степени развитости социализма в СССР и таким триумфальным акциям как принятие конституции развитого социализма и Олимпиада-80. Утвердившийся на короткий срок у кормила власти Ю. В. Андропов вновь обратился было к социально-экономическим преобразованиям. Однако они свелись к мерам по укреплению дисциплины среди работников парт- и госаппарата и на рабочих местах, разоблачению коррупции в близком окружении правящей верхушки. Все это было показателем творческого паралича власти, ее неспособности круто повернуть к НЭПу в новых условиях.

Именно в таком повороте состояла историческая необходимость кардинальных преобразований в СССР, Китае и других странах. В идеальном варианте в условиях НЭПа высокоморальная и нравственная коммунистическая власть противостоит своекорыстному, аморальному капиталистическому базису. Только такая власть способна сдерживать хищнические аппетиты, олигархов, обеспечить цивилизованное развитие рыночных отношений, защитить национальные интересы. Она допускает, в определенной степени, буржуазный плюрализм, конкурирование ряда буржуазных партий в борьбе за долю участия в государственном управлении, ту долю, которую заслуживает тот или иной сектор бизнес-сообщества, не посягая на руководящую роль компартии. Дальше этого политическая реформа идти не может. Ибо так называемая свободная конкуренция политических партий дает преимущества олигархии, вносит в избирательный процесс коррупцию и обман, чревата вытеснением социалистических сил в маргинальное политическое поле и утратой социальных завоеваний трудящихся.

Естественно, это вынужденные компромиссы, обусловленные экономическим преобладанием капитализма в мире, которое препятствует раскрытию свободной, справедливой и гуманной природы социализма, природы общего блага и солидарности. Допуск свободного предпринимательства и буржуазного плюрализма в рамках народного фронта выбивают легальную почву из-под западной политики санкций, открывает новые возможности участия социалистического государства в международном разделении труда, способствует эволюционному развитию социализма. Понятно, что такой допуск со стороны коммунистической власти - далеко идущий компромисс, но все же не ренегатство. Опыт Китая блестяще доказал это.

С Китаем у Запада получилось то, что в свое время у нашего царизма с марксизмом. Как отмечал В. И. Ленин, охранка самодержавного режима всю свою мощь направила на борьбу с народничеством, не уделив должного внимания распространению в России марксистского учения. То же и Запад. Увлекшись разжиганием антагонизма между маоистским и советским режимами, он просмотрел становление в Китае сильной коммунистической власти, способной ответить на вызовы эпохи и определившей вектор ее развития. Запад делал расчет при этом на активизацию местных либеральных сил, которые по примеру антисоциалистических сил советской перестройки должны были лишить компартию руководящей роли и повести страну по гибельному пути в капиталистическое прошлое.

С этой целью была развязана глобальная пропагандистская кампания вокруг некоего «отставания» политических преобразований от экономических в Китае. Она достигла апогея после событий 4 июня 1989 года, когда народная коммунистическая власть подавила на площади Тяньаньмэнь демонстрации антисоциалистических сил, осуществлявших с 15 апреля ползучую контрреволюцию. Яковлев и Горбачев вместо учета опыта Китая в целях укрепления руководящей роли КПСС, вместо проведения вместе с Китаем обновленной политики НЭПа, повели дело к разложению и подрыву коммунистического режима в своей стране, без которого экономическая реформа вела к установлению бандитского капитализма. Они встретили с пониманием прозападную пропагандистскую кампанию против Китая, польщенные похвалами из Вашингтона и Лондона в связи с их преданностью «общечеловеческим ценностям». 14 марта 1990 года в СССР была отменена 6-я статья Конституции о руководящей и направляющей роли КПСС и одновременно введен пост президента страны.

Почему Яковлев проигнорировал китайский опыт? Может потому, что большое самомнение и тщеславие не позволяли ему, как и многим другим его партийным коллегам, признать, что центр международного коммунистического движения переместился в Юго-Восточную Азию. Учиться у китайских коммунистов было выше их сил. Скорее же всего потому, что к этому времени состоялось перерождение Яковлева из коммуниста в одиозного буржуазного политика. Успех Китая он воспринимал исключительно как премию за открытость Западу. Прошлая обида и непомерное тщеславие сыграли в этом перерождении не последнюю роль. Для разложения советского строя он вооружился не только буржуазными теориями социального партнерства между трудом и капиталом, которые прежде успешно опровергал, но также идеями теоретиков первой волны эмиграции из России. В ответах на вопросы газеты «Рабочая трибуна», опубликованных 16 мая 1991 года и включенных в «Муки прочтения бытия», Яковлев уже грубо извращает марксистско-ленинское учение, приписывая его основоположнику свои собственные завиральные мысли и идеи. Он утверждает, например, что Маркс предсказывал победу социалистических революций одновременно «в нескольких развитых европейских капиталистических странах». Этого, дескать, не произошло.

Вряд ли партийный идеолог не знал, что, в действительности, Маркс считал успех революций одновременно в нескольких развитых странах лишь условием окончательной победы социализма. В противном случае, по его логике, социализм, победивший, скажем, в отсталой стране, становится жертвой «суеверия обстоятельств». Казалось бы, данное положение Маркса Яковлев мог использовать для опровержения сталинской теории о возможности победы социализма в отдельно взятой стране, но он предпочел передернуть его, либо из невежества, либо из осторожности. Однако, как говорил Гете, теория, друг мой, сера, но зелено вечное древо жизни. Большевики восприняли марксистское учение не как догму, а как руководство к действию. Они не замкнулись на положении Маркса, утратившем историческую актуальность,и совершили социалистическую революцию в России. Отсюда революция перекинулась в ряд других стран. Это свидетельствует о том, что социализм отнюдь не кабинетная теория, но ведущая тенденция, требование жизни.

ЛУК И ЛИРА

В рассматриваемой книге партийный идеолог подводит под свое ренегатство философскую базу. Он пытается дать свою интерпретацию «ядра» диалектики – закона единства и борьбы противоположностей применительно к эпохе перехода от капитализма к социализму. Витиеватой цепочкой рассуждений профессор-политолог превращает диалектику в метафизику. При этом Яковлев вновь прибегает к приему передержек. Он лицемерно сожалеет, что Маркс всякое противоречие понимал как антагонизм, чего, конечно, не было. Попутно достается Гегелю, философия которого является одним из источников марксизма. По словам идеолога, «Гегель… не увидел глубочайшего символа лука и лиры, в котором Гераклит показывает, как из противоположностей рождается гармония».

Далее идет разъяснение упомянутых символов, которое умиляло Гайдара и его приверженцев своим глубокомыслием. «Лук есть система противоборствующих сил, и чем сильнее напряжение отталкивающих полюсов, чем туже лук, тем он лучше. Уменьшить или уничтожить сопротивление обоих концов лука – значит уничтожить и сам инструмент, но тетива лука может превратиться в струну лиры. Она есть многосторонний лук, как и всякий струнный инструмент, преображенный и сублимированный лук». Словом, вместо того чтобы отбросить лук и играть на лире приверженцы марксизма абсолютизировали борьбу противоположностей, а «гармонию противоположностей» просто-напросто игнорировали.

Беда только в том, что западные политики, поощряя игру на лире Горбачева и Яковлева, вовсе не собирались отбрасывать лук, натягивали его тетиву, как можно сильнее. Игра на лире привела, в конечном счете, к распаду СССР и запрету КПСС, аннулированию Варшавского договора и СЭВ, поглощению ГДР Федеративной Германией, кровавым распрям и конфликтам на советском и постсоветском пространстве, хотя Яковлев и его приспешники утверждали, будто уберегли СССР и Россию от гражданской войны. В год, когда Яковлев разглагольствовал о луке и лире, началась операция США и их союзников по захвату Ирака под названием «Буря в пустыне». Под давлением США и НАТО начался процесс распада Югославии. В ходе многочисленных международных конфликтов верх одерживали враждебные СССР и лояльные США силы. Так лук превращался в лиру, а лира в лук. Сама теория «гармонии» противоположностей становилось орудием борьбы против сил мира, прогресса и социализма.

Интерпретация основного закона диалектики в духе символов лука и лиры имеет давние социальные корни. Она коренится в Древней Греции. «Социальные бедствия, претерпеваемые Спартой в IV и III веке до н.э., -отмечает немецкий исследователь античности Роберт фон Пёльман, - типичны вообще для всей истории этой эпохи. Почти повсеместно в Греции наблюдается одинаковая тенденция к обострению экономических противоречий: вследствие усиливающегося сосредоточения в одних руках капиталов и земельной собственности неудержимо исчезает среднее сословие; наряду с возрастающим значением денег проявляется опасная изнанка этого явления - пауперизм; жажда прибыли и наслаждений, постепенно заглушающая лучшие стремления во всех слоях народа, влечет за собой беспощадную эксплуатацию, безумнейшую спекуляцию, раздражение и взаимное отчуждение различных слоев общества, охваченного классовой завистью и ненавистью.

В изданной в 1910 году монографии под заглавием «История античного коммунизма и социализма» фон Пёльман связывает возникновение социализма с реакцией народных масс на ухудшение условий существования. Его монография из Электронного архива Ярославского государственного университета им. П. Г. Демидова размещена в Интернете. В ней значительное внимание уделено социальным утопиям, разработанным в древности.

Образец такой утопии дает «отец комедии», древнегреческий писатель Аристофан в своем произведении «Женщины в Народном собрании ». Афинянка Праксагора говорит своему супругу Блепиру:

Утверждаю: все сделаться общим должно и во всем пусть участвует каждый.

Пусть от общего каждый живет, а не так, чтоб на свете богач жил и нищий.

Чтоб один на широкой пахал полосе, а другому земли на могилу

Не нашлось; чтоб у этого – толпы рабов, а другой и слуги не имел бы.

Нет же, общую жизнь мы устроим для всех и для каждого общую участь!

… Мы общественной сделаем землю.

Всю для всех, все плоды, что растут на земле, все, чем собственник каждый владеет.

От имущества общего будем кормить вас, мужчин, мы, разумные жены,

Бережливо и мудро хозяйство вести, всенародно отчет отдавая.

Блепир

Как же тот, у кого ни сажени земли, но зато серебро и червонцы

И сокровища скрытые?(Словно о сегодняшних биржевиках и банкирах!)

Праксагора

Все передать он обязан на общее благо.

Блепир

А когда не отдаст? Поклянется на лжи? Все добро ведь стяжал он неправдой.

Праксагора

Да ведь выгоды больше не будет ему никакой.(Как у подпольного миллионера Корейко в «Золотом теленке»).

Блепир

Почему же не будет?

Праксагора

Никого ни к чему не принудит нужда. Ведь у всех будет все в изобилье:

Хлеб, закуски, венки, виноград, и плащи, и гороховый суп, и лепешки.

Что за польза ему состоянье скрывать? Пораскинь-ка мозгами! Подумай!

Блепир

Разве ж нынче не тот, кто богаче других, вороватее всех и преступней? (Словно о России в горбочевско-яковлевскую перестройку и после нее!)

Хремет (Сосед, принявший участие в разговоре)

Так бывало, дружочек мой, прежде, пока по старинным мы жили законам.

А сейчас, когда жизнь будет общей для всех, что за прибыль в обманах и кривде?

Этот отрывок из комедии Аристофана свидетельствует о том, что коммунистические ценности общего блага, добра и справедливости гораздо древнее «христианских ценностей». Именно первые, скорее всего, и способствовали преобразованию замкнутого иудаизма в широко признанное христианство. Не коммунизм копирует, как полагает Яковлев,религиозные идеи христианства, а наоборот. Пёльман же считает, что автор комедии потешается над коммунистической утопией.

Мне так не кажется. Аристофан высмеивает в комедийной форме мир стяжательства, зависти и насилия, порождаемый частной собственностью, и противопоставляет ему коммунистическую мечту во всем ее тогдашнем утопическом обличье. Тем он велик и интересен. Не всякая мечта является утопией, утопией бывает невозможность осуществления мечты.

Утопией является мечта о рождении гармонии из социально-классовых противоречий, выраженная в символе лиры. Ее развивают и представители господствующих классов сегодня. Понятно, что им пришлось не по душе разрешение противоречий в соответствии с объективным диалектическим законом отрицания отрицания, когда последующая ступень развития вбирает в себя то позитивное, что содержалось в предыдущей. Главное – сохранить свое господство.«Я напоминаю об идее третейских судов,- пишет фон Пёльман, - если и не устраняющих вполне антагонизм экономических партий, то все же стремящихся привести их к дружелюбному соглашению, об идущей еще далее идее кооперации, устанавливающей равенство и общность интересов всех участников производственного процесса, как предпринимателей, так и рабочих, и стремящейся, таким образом, путем устранения объектов раздора, создать живое чувство солидарности. Эти идеи, несмотря на всю их молодость, уже кое-где победили принцип конкуренции, то есть. экономической борьбы интересов, и будущее, несомненно, обещает им еще больший успех».

Эти строки были написаны за несколько лет до колоссальной катастрофы – Первой мировой войны, явившейся кровавым плодом капиталистической конкуренции. Даже изучение античных идеалов и ценностей служило в кайзеровской Германии средством конкуренции. «Если… в Германии античное образование, по счастью, является противовесом манчестерству, - продолжает фон Пёльман, - если, как надеется Лассаль, классицизм надолго еще останется «незыблемой основой немецкого духа» и оплотом против вторгающегося материализма, то, прежде всего, необходимо дать новое изображение античной жизни. Оно, говоря словами незабвенного Ницше, нарисует античный мир, до самых глубин потрясаемый теми же жизненными вопросами, которые до сих пор занимают каждого порядочного человека и частью еще ждут своего разрешения».

Под «манчестерством» здесь подразумевается циничная этика так называемого «манчестерского капитализма», оправдывающая жажду обогащения путем безудержной эксплуатации колоний и внутренних трудовых ресурсов.Умерить такую жажду и активизировать социальную роль государства в Германии тщетно пытались «новым изображением античной жизни». После победы Октябрьской революции в России, жестоким подавлением немецкими социал-демократами революционного движения, в Веймарской республике буржуазная античная наука сделала акцент на псевдонаучное отождествление марксизма-ленинизма с античными утопиями. Вклад в это внесли и ученые эмигранты из России, в частности, Вышеславцев Б. П., казуистику и софистику которого активно использует в своих «Муках прочтения бытия» Яковлев для искажения и компрометации марксизма в годы перестройки.

Вышеславцев родился в 1877 году в семье присяжного поверенного Московской судебной палаты, кандидата права Петра Александровича Вышеславцева. В 1895 году с отличием закончил московскую гимназию и поступил на юридический факультет Московского университета, по окончании которого в 1899 году начал вести адвокатскую практику. Через три года он бросил юриспруденцию и целиком сосредоточился на научно-философской работе. Стал членом кружка либерала и кадета П. И. Новгородцева, под руководством которого добивался профессорского звания в области философии. В 1908 году сдал магистерский экзамен и был командирован за границу, где без перерыва провёл три года. В Марбурге посещал лекции немецких философов-идеалистов Г. Когена и П. Наторпа, тесно общался с основоположником критической онтологии Н. Гартманом, работал в библиотеках Гейдельберга, Рима, Парижа. Затем, с перерывами, жил за границей ещё два года.По возвращении в Россию Вышеславцев с 1911 года читал лекции по истории философии права в Московском университете, в Коммерческом институте и в университете Шанявского. В 1914 году Вышеславцев защитил магистерскую диссертацию на тему «Этика Фихте. Основы права и нравственности в системе трансцендентальной философии». С 1917 года он - профессор философии права Московского университета. После революции участвовал в работе Вольной академии духовной культуры в Москве, где сблизился с Н. А. Бердяевым.

В 1922 году Вышеславцев оказался пассажиром того самого «философского парохода», на борту которого, по утверждению нынешних либералов, против своей воли, насильно были отправлены Советской властью в эмиграцию из СССР до зарезу необходимые стране философы-богословы и представители научной интеллигенции. Но вот письмо, написанное Вышеславцевым в Берлин профессору А. С. Ященко, издателю «Новой русской книги» от 5 октября 1922 г. Его содержание не согласуется с версией либералов.

«Я собираюсь отсюда уехать и слышал, что Вы организуете университет в Берлине, - пишет Вышеславцев. - Если да, то имейте меня в виду в первую очередь и берегите для меня кафедру …. Если это неверно, то напишите, что Вы могли бы для меня устроить и не мог ли бы я существовать писательством. … Жизнь здесь (в России) физически очень поправилась, но нравственно невыносима для людей нашего миросозерцания и наших вкусов. Едва ли в Берлине Вы можете есть икру, осетрину и ветчину и тетерок и пить великолепное удельное вино всех сортов. А мы это можем иногда, хотя и нигде не служу …. Зарабатывать здесь можно много и тогда жить материально великолепно, но — безвкусно, среди чужой нации, в духовной пустоте, в мерзости нравственного запустения…».

В Берлине Вышеславцев до 1924 года преподавал в основанной Н. А. Бердяевым «Религиозно-философской академии», затем вместе с Академией переехал в Париж. В 1927—1943 годах он профессор Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже, где преподавал историю новой философии и нравственное богословие. Принимал участие в организации издательства YMCA-Press (Париж), опубликовавшего «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. C 1925 года — один из редакторов религиозно-философского журнала «Путь». Разрабатывал проблематику «философии сердца», антропологии, теории культуры.

Во время Второй мировой войны Вышеславцев переехал в Германию. Неприятие Вышеславцевым Советской власти явилось причиной его участия в антисоветской кампании пропагандистских органов Третьего рейха и публикации в антикоммунистических сборниках. После войны, спасаясь от СМЕРШ, он был вынужден перебраться в Швейцарию. В 1950-е годы сотрудничал с Народно-трудовым союзом (НТС). Умер Вышеславцев в Женеве 5 октября 1954 года от старческого туберкулёза.

Ему принадлежит ряд работ антикоммунистического содержания. Это он бросает упрек Гегелю и Марксу в непонимании закона единства и борьбы противоположностей и противопоставляет гераклитовскую трактовку закона в духе лука и лиры ошибочному платоновскому «тождеству противоположностей». Вышеславцев совершенно игнорирует ключевую в теории развития категорию «снятия», выхолащивает марксистскую диалектику. Он остается в плену беспомощной буржуазной философии, объясняющей мир, но не способной понять, как он изменяется по объективным законам развития природы и общества.

НАСИЛИЕ НАД ИСТИНОЙ

Большевики, как известно, тоже играли на лире, правда, не заигрываясь. В надежде на предотвращение Гражданской войны после победы Великого Октября был отпущен ряд царских генералов под обещание не вести вооруженную борьбу против Советской власти. Были другие компромиссы и соглашения, не оправдавшиеся из-за коварства партнеров по переговорам. Наконец, Советская власть пошла на такой компромисс как введение НЭПа, полагая, что это откроет возможности для эволюционного развития социализма. Однако добрую волю большевиков не оценило ни внешнее капиталистическое окружение, ни городские нэпманы, ни кулачество внутри страны.Своекорыстие и жадность «крепких хозяев», вынудивших Советскую власть ввести карточную систему распределения хлеба, мошенничество западных компаний в сочетании с политикой отбрасывания коммунизма Запада привели к свертыванию НЭПа и неимоверному напряжению сил страны в русле политики индустриализации и коллективизации.

А курс на мирное существование государств с различным социальным строем, предложение о всеобщем разоружении, инициированные В. И. Лениным еще на Генуэзской конференции 1922 года? Западу было начхать на «гармонию» противоположностей.

Эту сторону вопроса Яковлев напрочь игнорирует в стремлении оклеветать марксизм и его российскую ветвь - большевизм. Он усматривает в марксизме один лишь источник насилия. Доказательства? Пожалуйста. Вслед за Вышеславцевым он цитирует фрагмент из «Коммунистического манифеста»: «… Угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов». – Ничего себе! – комментирует Яковлев. – Или революционное переустройство или общая гибель борющихся.

Деланное изумление идеолога перестройки всего-навсего дешевый прием. Яковлев не мог не понимать, что выводы основоположников марксизма о насилии основывались на исторических фактах, анализе современной им буржуазной действительности и вовсе не являлись абсолютизацией или оправданием насилия. Революционное переустройство рабовладельческого строя сопровождалось гибелью рабов и рабовладельцев, феодализма – классов феодалов и крепостных. К чему этот лицемерный сарказм!

И положение марксизма о том, что насилие является повивальной бабкой истории, тоже покоится на оценке капиталистической действительности. Достаточно заглянуть в первый том «Капитала». Исследуя генезис промышленного капитала, Маркс отмечает, что различные моменты первоначального накопления распределяются, исторически более или менее последовательно, между различными странами, а именно: между Испанией, Португалией, Голландией, Францией и Англией. В Англии к концу ХVII века они систематически объединяются в колониальной системе и системе государственных займов, современной налоговой системе и системе протекционизма. Эти методы отчасти покоятся на грубейшем насилии, как, например, колониальная система. Но все они пользуются государственной властью, то есть, концентрированным и организованным общественным насилием, чтобы ускорить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить его переходные стадии. «Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым, - делает вывод Маркс. - Само насилие есть экономическая потенция».

Эти строки основоположник научного коммунизма писал до того, как капитализм навязал миру две кровопролитнейшие мировые войны и Великую депрессию между ними. До того как сегодня развитие военной техники, по прогнозу Ильича, сделало практически невозможным вооруженное столкновение между ведущими военными державами, и страны НАТО вынуждены вести войны, в основном, на периферии, под надуманным предлогом борьбы с международным терроризмом. Возникает, однако, вопрос, можно ли считать шоковую терапию, которой пользовались антисоциалистические силы для реванша в ряде стран Восточной Европы и СССР для реванша, «экономической потенцией»? Нет, конечно. Их политика – чистое насилие, ибо она явилась повивальной бабкой возврата нового экономического строя к старым эксплуататорским порядкам.

Антиисторизм, в котором ранний Яковлев обвинял своих идейных оппонентов, стал в годы перестройки его собственным методом размягчения и подрыва социалистических устоев. В чем суть этого метода? В эклектике, односторонности, произвольном третировании истории, и, в первую очередь, отрицании закона формационного развития общества. Если рассматривать историю под углом зрения отношений собственности, то социально-экономическое устройство общества определяется формой собственности. Коммунисты не против самой собственности, но против ее несправедливого распределения. Социалистический принцип: от каждого по способности, каждому по труду – различает формы частной собственности, основанной на эксплуатации чужого труда, от форм личной собственности, добытой без такой эксплуатации.

Государство, защищающее этот принцип, отличается от государства, защищающего принцип эксплуатации чужого труда, как справедливое государство от государства несправедливого. Отсюда очевидна несостоятельность утверждений либералов, будто работнику все равно, кто его эксплуатирует – частный собственник или государство. Очевидна также несостоятельность деления Яковлевым граждан на «иждивенцев» в лице работников государственного сектора и неких частных предпринимателей, свободных от государства. Освободиться от государства вообще невозможно, освободиться же от несправедливого государства гражданам вполне по силам.

В эксплуататорских обществах частная собственность – продукт насилия. Когда человек способен производить больше, чем потребляет, возникает рабовладельческий строй общества. Захват и владение собственностью, а также самими людьми в качестве средств производства, освещается законами рабовладельческих государств – реформами Солона, Римским правом и религиозными проповедями и т.д. Они закрепляются законами современного капиталистического государства, оправдываются и даже прославляются наемными слугами капитала, политологами, журналистами, представителями правящей элиты.

В результате развития производительных сил насилие меняет формы собственности и формации. Оно не только не уменьшается, но увеличивается в объеме, приобретая изощренный характер. Прямое насилие сопровождается или замещается насилием косвенным. В буржуазном обществе отношения рабовладельца и раба, сюзерена и вассала трансформируются в отношения так называемого «работодателя» и наемного работника, кредитора и должника. Внешне это контракт по свободному волеизъявлению сторон, эксплуатация первыми вторых маскируется стихией частнособственнических отношений, мешающей устройству общества на разумных социалистических началах.

«Именно рабство гражданского общества, - отмечает К. Маркс, - выглядит снаружи величайшей свободой, представляясь на поверхности полным развитием индивидуальной независимости, причем индивид считает собственной свободой разнузданное движение, не связанное более общественными связями и людьми отчужденных элементов его жизни, таких как собственность, промышленность, религия и т.д., в то время как на самом деле это полное развитие его рабства и бесчеловечности».

Обожателю частнособственнических отношений тесно в рамках научного метода. Он мешает игнорировать реальность, парить в фантазиях, распространять клевету, что рассматривается как ограничение свободы мышления и комфортной жизни. Такой идеолог, независимо от того, выполняет ли он чей-то социальный заказ или нет, ориентируется на отдельные факты и события, подкрепляющие его фантазии, на временные процессы реставрации прошлого, не видя вектора исторического развития.Он не в состоянии примириться с крахом спекулятивной философии и истории, понять, что исторический материализм является самой передовой теорией развития общества, заключающей в виде элементов все самые плодотворные идеи, которые выработало человечество. Он не может понять, что развитие философии и исторической науки перспективно лишь на базе марксистско-ленинского учения.

Такой идеолог возмущается монополией компартии на истину и проповедует множественность истин для того, чтобы уничтожить саму истину. Он благоговеет перед принципом презумпции невиновности, чтобы прикрыть преступления олигархического капитализма пафосом славословий по адресу буржуазной демократии и свободы. Он усматривает смысл истории в реализации обывательских чаяний к безмерному обогащению, выхолащивает или высмеивает социальную справедливость и имитирует ужас перед суровыми мерами Советской власти в отношении карьеристов, рвачей, эгоистов и мошенников.

С особым рвением он занимается абсолютизацией трагедий ограниченного во времени периода борьбы за власть в советской истории после смерти В. И. Ленина. Смотрите! – возмущается Яковлев, - сталинисты убивали лучших представителей партии! Стало быть, коммунизм лишен нравственного начала и способен лишь чинить насилие. Стало быть, беспочвенны его упования на сознательность народных масс. Стало быть, горьким самообманом было участие этих лучших представителей партии в революционной и созидательной борьбе за социализм, сгинувших в лагерях.Разумеется, жертвы в рядах сознательных борцов за коммунизм, которые в сотни и тысячи раз превосходили количество жертв его противников и критиков, в расчет не берутся.

Следует еще раз заметить по этому поводу, что марксизм-ленинизм явился миру не как религиозное учение о мессии в целях спасения неразумного человечества. Это - требование времени, постепенное разрешение антагонистических противоречий, которые терзают капитализм. Идея общего блага и справедливости в мире насилия не может осуществляться одними лишь благими пожеланиями, рано или поздно наступает момент истины. Применение силы против сторонников разумного общественного строя ведет к ответному насилию.Принцип социальной справедливости распространяется и на насилие. Если и существовали иллюзии бесконфликтного и безмятежного развития социализма, то сталинизм явился для них прозрением. Его судьями могли быть только коммунисты, и они стали судьями, хотя хрущевизм судил сталинизм далеко не по совести, справедливости и ответственности за дело коммунизма.

ЕВРОПОЦЕНТРИЗМ – ИДЕЙНАЯ ОСНОВА РЕНЕГАТСТВА

Когда Яковлев состоялся как ренегат, он стал утверждать, будто разочаровался в марксизме-ленинизме после доклада Хрущева на ХХ-ом съезде КПСС с разоблачениями «культа личности». Выходит, что последующие сорок с лишним лет он маскировался. Маскировался и тогда, когда писал статью «Против антиисторизма»? В таком случае его следует признать весьма неуклюжим конспиратором. Ведь он навлек статьей на себя ненависть прозападных либералов в обществе, но в то же время не смог стать «своим среди чужих» во власти. Нет, в это время он еще не был стопроцентным ренегатом.

Не думаю, чтобы Яковлев был им и весь период перестройки, хотя он утверждает, будто с самого начала знал, чем она закончится и будто выработал даже с единомышленниками план компрометации Сталина Лениным, а затем и низвержения с пьедестала вождя мирового пролетариата. Однако поведение и мысли идеолога перестройки, высказанные публично, свидетельствуют о том, что он плыл по течению вместе с Горбачевым и не помышлял о радикальном изменении общественного строя. Скорее всего, идейная и политическая деградация Яковлева развивалась по мере того, как цели архитекторов перестройки не выдерживали испытания практикой. Их идеи будущего СССР были столь же хаотичны и нелепы, как представления о прошлом.

У Яковлева эти представления, очевидно, укладывались в его сомнительную теорию «гармонии» противоречий. В частности, эту гармонию он усматривал в отношениях, сложившихся между европейской правой социал-демократией и несоциалистическими буржуазными партиями в конце ХIХ века. Зверское подавление буржуазией в 1871 году Парижской Коммуны повлияло на социал-демократию двояким образом. Большая часть ее лидеров испугались радикального выступления трудящихся-парижан и встали на путь проповеди «социального мира» между трудом и капиталом. У примиренцев появились теоретики классового сотрудничества, вроде символа ренегатства Эдуарда Бернштейна, который, по мнению Яковлева, нуждается в положительной переоценке.

Немецкий социал-демократ Эдуард Бернштейн (1850-1932 г.г.) родился в Берлине, в семье железнодорожника. Оставив учебу в гимназии, он поступил в коммерческую школу и по окончании стал работать банковским служащим. В 1872 г. примыкает к социал-демократии. В 1875 г. Бернштейн становится восторженным почитателем социалистической доктрины Дюринга. В 1878 г. эмигрирует в Швейцарию, где попадает под влияние известного социалиста Хёхберга, который пропагандировал социализм чувств, признававший основой социализма психологические факторы, идею справедливого распределения человеческого счастья. В 1880 г. Бернштейн становится редактором газеты «Социал-демократ». К этому же году относится его первая встреча с Энгельсом, общение с которым на протяжении 15 лет приводит Бернштейна к увлечению марксизмом.

В 1901 г. Бернштейн возвращается в Германию, где занимается активной политической деятельностью. К этому времени завершается формирование теоретических воззрений Бернштейна. Он избирался депутатом рейхстага в 1902-1918 гг. и в 1920-1928 гг. Последние годы жизни Бернштейн все силы отдает защите интересов Веймарской республики. Он активно выступает против коммунизма в немецком рабочем движении. Бернштейн предостерегал немецкую социал-демократию от попыток повторения революционного опыта России. Его резко отрицательное отношение к этому опыту, видимо, объясняется тем, что он опроверг его реформистские теоретические построения.

Бернштейн вошёл в историю экономической мысли в результате своей попытки подвергнуть пересмотру некоторые положения марксизма. Он положил начало течению бернштейнианства или ревизионизма. Бернштейн доказывал необходимость обновления марксизма с учетом нового исторического опыта, четкого различения социализма как теории и как политической доктрины. В статьях «Проблемы социализма» (1896-1898) и книге «Проблемы социализма и задачи социал-демократии» (1899) Бернштейн предложил программу ревизии учения Маркса. Тезис, выдвинутый им и ставший афоризмом: Движение - все, конечная цель - ничто. С точки зрения Бернштейна, учение Маркса в целом ряде пунктов оказалось научно несостоятельным. Такими пунктами Бернштейн считает учение Маркса о прогрессирующем обнищании пролетариата с развитием капитализма, о концентрации капитала вообще и, в особенности, в земледелии, о революционном восстании масс.

По мнению Бернштейна, с дальнейшим развитием капитализма классовые противоречия не обостряются, а смягчаются, а положение рабочего класса путем государственных реформ все более улучшается. Постепенно происходит мирное врастание в социализм, причем орудием преобразования буржуазного общества Бернштейн объявляет парламент, в котором пролетариат должен стараться достигнуть большинства. Бернштейн считал, что в усложнившемся по своей структуре обществе в принципе возможно лишь постепенное преобразование экономических и политических институтов. Требования демократии, солидарности, самоопределения выполняются поэтапно, в процессе такого преобразования. Любая попытка насильственно, механически прервать эту постепенность чревата кризисом, разрушительные последствия которого непредсказуемы.

Как видим, воззрения Бернштейна отличаются узостью «европоцентризма», причем, в его англо-саксонской версии. Сторонникам подобных взглядов представляется незыблемым устройство мира в том его виде, какой он существовал на рубеже ХIХ-ХХ веков. Универсальную теорию и практику марксизма-ленинизма они сводят к одной из европейских теорий, утративших моду. Им не дано понять, что марксовы законы об относительном обнищании пролетариата и концентрации капитала действуют на всем социально-экономическом пространстве планеты, которое эксплуатирует горстка «цивилизованных» западных стран. Они не в состоянии уразуметь, что для народов подавляющего числа государств, являющихся объектом эксплуатации этой горстки, революции остаются локомотивами истории, и ленинская теория вооруженного восстания отнюдь не снята с повестки дня.

И главное, чего они не могут учесть, состоит в том, что наряду с деградирующим системообразующим центром капитализма, воплощенном в американском империализме, уже сложился системообразующий центр социализма и прогресса в лице КНР, за которым будущее. СССР был лишен возможности эволюционного развития социализма. На этом спекулировали Яковлев и прочие российские берншейнианцы. Однако самим своим существованием СССР обеспечил такую возможность Китаю.Китайская компартия смогла пойти на далеко идущие компромиссы, не поступаясь принципами. Успех Китая обеспечивает исторические условия будущего эволюционного развития социализма в России.

Уже отмечалось, что ренегатство состоит в разрушении грани между убеждением и компромиссом. Где лежит эта грань? В отказе от оценки современности как эпохи перехода от капитализма к социализму, от признания социализма целью, достижение которой на первом этапе состоит в завоевании власти коммунистами, по возможности, мирным путем. Само наличие левых и правых убеждений свидетельствует о том, что исторический выбор в сознании и психологии людей продиктован существованием реальных противоречий в развитии общества, главное из которых противоречие между социализмом и капитализмом. Этого противоречия не может устранить такая трагедия или, скорее, преступление, как разрушение СССР. И уж во всяком случае, крушение СССР не означает краха коммунизма как теории и практики. Стойкость коммунистических убеждений в самых сложных и тяжелых исторических условиях является также показателем подлинного стремления руководствоваться самыми высокими моральными и нравственными принципами.

Очевидно, что пацифизм или непротивление злу насилием не могут лежать в основе нравственности. Скорее, это оправдание буржуазного мира несправедливости и насилия. Но как раз на эти нормы поведения делал ставку Яковлев в стремлении увести КПСС на путь западной социал-демократии, которая больна всеми признаками ренегатства. На этом пути ориентация на социализм приобретает характер подчинения буржуазным «ценностям» и блуждания в потемках.

ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

В связи с подготовкой ревизионистских «Очерков истории КПСС» Яковлев опубликовал в журнале «Коммунист» № 10 за 1990 год статью под заглавием «Время творческой смелости». Сея сомнения не только в верности избранного КПСС пути, но правильности самой социалистической идеи, идеолог перестройки формулирует длинный ряд провокационных вопросов.

Чем было вызвано историческое размежевание социалистического движения на социал-демократию и коммунизм, - спрашивает он, – «непримиримостью» Ленина или, напротив, «ренегатством» Плеханова и Каутского? Не возвращается ли коммунизм опять-таки к социал-демократическим позициям?

С подачи Яковлева политологи по сей день мусолят в СМИ, в разных «ток-шоу», тему «непримиримости» коммунистов, дескать, упустивших шанс соглашения с социал-демократии в борьбе за мирное развитие революции, в борьбе против нацизма. Но как дело обстояло на самом деле? Социал-демократическая элита западных стран вероломно нарушила межпартийные соглашения, направленные против милитаризма, шовинизма и войны. Эти приверженцы«гармонии противоречий» нередко выступали изменниками дела социализма и даже палачами коммунистов.

В начале 1919 года Центральный орган Социал-демократической партии Германии «Форвертс» («Vorwärts») потребовал преследования вождей Коммунистической партии Германии. За головы Карла Либкнехта и Розы Люксембург было назначено 100 000 марок. 15 января 1919 К. Либкнехт и Р. Люксембург были схвачены членами фрайкора с санкции социал-демократа Густава Носке. Либкнехта дважды ударили прикладом винтовки по голове. На просьбу дать бинт ничего не ответили, вывели из отеля якобы для отправки в тюрьму, швырнули в машину и отвезли в Тиргартен, где Либкнехта, находящегося в полубессознательном состоянии, вытащили из машины и застрелили. По свидетельству капитана В. Пабста, который допрашивал Розу Люксембург, её увезли из отеля «Эден», где проводился допрос, забили прикладами, выстрелили в висок и сбросили в Ландверский канал.

После таких зверств понятно недоверие немецких коммунистов к возможности сотрудничества с социал-демократамив борьбе с угрозой нацизма. Сами же социал-демократовне только не проявляли инициативы в налаживании такого сотрудничества, но всячески от него уклонялись. Речь идет, конечно, о большей части партийных верхов.

Еще раньше аналогичным образом поступали российские меньшевики, эсеры, представители националистических буржуазных партий социал-демократического толка, погубившие Бакинскую коммуну. Нам представляется, что наиболее достоверная версия этих событий содержится в Большой советской энциклопедии последнего выпуска.

По решению, принятому 10 августа 1918 конференцией бакинских большевиков, после падения Советской власти в Баку советские отряды на 16 пароходах 14 августа отплыли из Баку в Астрахань. 16 августа они были настигнуты военными кораблями контрреволюционного правительства "Диктатуры Центрокаспия" в 60 километрах восточнее Баку. После артиллерийского обстрела пароходы под конвоем были возвращены в Баку, где советские отряды были разоружены, 35 советских работников заключены в тюрьму. В их числе были: председатель Бакинского СНК и член ЦК Коммунистической партии, чрезвычайный комиссар Советского правительства по делам Кавказа С. Г. Шаумян, губернский комиссар Бакинского СНК М. А. Азизбеков, нарком внутренних дел, председатель Бакинского совета, кандидат в член ЦК Коммунистической партии П. А. Джапаридзе, комиссар по делам народного хозяйства И. Т. Фиолетов, нарком по военно-морским делам Г. Н. Корганов, нарком труда Я. Д. Зевин, нарком земледелия М. Г. Везиров и ряд партийных, советских и военных работников. Среди арестованных оказались и рядовые советские служащие.

Правительство "Диктатуры Центрокаспия", подстрекаемое командованием английских оккупационных войск, объявило о предании бакинских комиссаров военно-полевому суду. Наступление турецких войск сорвало эти замыслы. В ночь на 14 сентября английские войска поспешно эвакуировались из города, одновременно бежали и руководители контрреволюционного правительства. Находившаяся на свободе группа большевиков (А. И. Микоян, Артак, С. Агамиров, Сурен Шаумян и др.) ночью под огнем турецких войск освободили арестованных. Намечавшийся план эвакуации бакинских комиссаров на пароходе "Севан" сорвался. Микояну удалось доставить товарищей на пароход "Туркмен", который находился в распоряжении командира советского партизанского отряда Т. М. Амирова и был предназначен для эвакуации его отряда в Астрахань. Но контрреволюционно настроенная часть команды, по требованию оказавшихся на пароходе двух английских и нескольких дашнакских офицеров, увела пароход в Красноводск, находящийся в руках английских оккупантов и местного эсеровского правительства.

Комиссары были арестованы в присутствии полковника Батина и других английских офицеров; вблизи пристани стояла английская артиллерийская батарея. При обыске у Корганова, который был старостой в бакинской тюрьме, отобрали список, по которому он распределял продукты среди товарищей. Из 35 арестованных в Красноводске в списке значилось 25 человек. В списке не было видных военных деятелей Бакинской коммуны С. Канделаки, А. Микояна. Не было в списке старых большевиков В. Джапаридзе, О. Фиолетовой; не было также двух сыновей Шаумяна, т.к. за 2—3 недели до эвакуации из Баку они были освобождены (на поруки). Красноводские власти приняли этот список за перечень руководящих деятелей Бакинской коммуны; к нему добавили Амирова, и таким образом получилась цифра 26. 20 сентября 1918 на 207-й версте Закаспийской ж. д. эти революционные деятели Закавказья были расстреляны эсерами и английскими интервентами.

Решение о расстреле было принято английской военной миссией и эсеровским правительством в составе Ф. Фунтикова, Курылёва, С. Дружкина, Л. Зимина, В. Куна. (См. показание Фунтикова в книге: Последние дни комиссаров Бакинской коммуны. По материалам судебных процессов, Баку, 1928, стр. 87—98). В сентябре 1920 останки бакинских комиссаров были перевезены в Баку и торжественно захоронены на площади под названием "Площадь 26-ти бакинских комиссаров". В 1958 на площади установлен памятник. В 1968 сооружен пантеон. В январе 2009 года руководство Азербайджана, усвоившее «общечеловеческие» и националистические ценности, демонтировало мемориал.

История показывает, что «гармония» противоречий социал-демократов с буржуазией ведет к антагонизму их противоречий с коммунистами. Таков естественный путь эволюции ренегатов. Любые поползновения со стороны здравомыслящих социал-демократов наладить такую гармонию с коммунистами беспощадно подавлялись в условиях капиталистической действительности. Достаточно упомянуть судьбу бывшего канцлера ФРГ Вилли Брандта, которого отправил в политическое небытие скандал вокруг «шпионов» из ГДР, и в особенности, трагическую судьбу президента Чили Сальвадора Альенде.

Между тем идеолог перестройки усматривает раскол в международном рабочем движении не в ренегатстве части социал-демократического руководства, но в самой теории и практике марксизма-ленинизма. Имелись ли действительно в учении Маркса и Энгельса доктринальные «изъяны», - спрашивает он, -и сыграли ли они свою пагубную роль в становлении того исторического феномена, имя которому «государственный социализм»? Несла ли командно-административная система в себе что-то от теории и практики ленинизма или троцкизма, особенно, периода «военного коммунизма 1918-1920 годов?

Ренегата явно устроило бы, чтобы марксизм оставался в сфере чистой теории. Тогда бы он проповедовал с профессорской кафедры туманные идеи некоей «социалистичности», сеял иллюзии о социальном мире и светлом будущем капитализма. Ни тебе ответственности за освобождение трудящихся от ига капитала, ни тебе необходимости отвечать насилием на его насилие, ни тебе преодоления ошибок и заблуждений в практической реализации теоретических положений. Зато можно было бы морщить нос по поводу известных злодеяний буржуазии и гордиться собственными «чистыми руками».

Видимо, поэтому Яковлев уделил много внимания такому «изъяну» в теории и практике большевизма как свержение в России диктатуры царизма, помещиков и буржуазии. Не разумнее ли было, - спрашивает он, - остановиться в 1917 году на Феврале с его «свободами» и не толкать страну к Октябрю с его «диктатурой пролетариата»? Но ведь Февраль 1917 года никому не давал гарантии успеха, даже пришедшим к власти кадетам. Большевики достигли его в суровых и сложных исторических условиях, прибегая к компромиссам и решительным действиям. По логике ренегата, им следовало капитулировать перед своими противниками, то есть, совершить самоубийство.

Подмена исторической логики эклектикой и произволом– типичный прием идеолога-ренегата. Этот прием призван прикрыть его измену убеждениям и выдачу желаемого за действительное. Вместо творческого марксистского метода, позволяющего извлечь правильные уроки из прошлого, разобраться в настоящем и ориентироваться в будущем, он прибегает к пустым догадкам, гипотезам и предположениям, ведущим к блужданию в потемках. Сплошь и рядом ренегат прибегает к прямым фальсификациям и клевете.

Не является ли фатальной ошибкой создание однопартийной системы вместо двухпартийной, что обеспечило бы естественный взаимный контроль? – продолжает допытываться Яковлев. – Почему соратники Ленина проигнорировали его «политическое завещание»? Как получилось, что в стране и партии образовался перманентный кризис политического и государственного лидерства? Что за историческое формационное образование было создано в результате сталинской «революции» сверху? Как произошло сращивание партийного и государственного аппарата?Здесь каждый вопрос становится пунктом тотального смертного приговора, выносимого ренегатом реальному социализму только потому, что он не отвечает критериям буржуазного плюрализма.

Однопартийная система сложилась в СССР не пожеланию большевиков, а в результате острой классовой борьбы, естественной в условиях революционного переустройства многоукладного государства. Она была необходима для защиты революционных завоеваний в обстановке внутренней нестабильности и враждебного капиталистического окружения. Из-за отсутствия в стране конкурирующих монополистических группировок не требовалось «взаимного контроля», как в США, двух партий, которые отличаются друг от друга не больше, чем осел и слон, являющиеся символами этих партий. Очевидно, что такой контроль имеет мало общего со свободным волеизъявлением и благополучием простых граждан и неприемлем для социалистического государственного устройства.

С укреплением экономической мощи и безопасности страны естественно в повестку дня выдвигался вопрос большей демократизации государства. Речь не идет, конечно, о свертывании руководящей роли компартии, без которой невозможно строительство социализма. Имеется в виду налаживание механизма преемственности партийного руководства, развитие общественной инициативы в экономической и политической сферах в русле стратегического поворота к НЭПу. Исторические условия не позволили осуществиться ленинскому НЭПу, однако, благодаря успехам на этом пути Китая, он был возможен на современной основе и в СССР 90-х годов.

Политическое завещание Ленина, изложенное в письмек ХIII съезду РКП (б) было продиктовано как раз заботой об укреплении партийного руководства в условиях начала социалистической реконструкции, известной либерализации экономической и политической жизни при НЭПе и сложной международной обстановки. Содержавшиеся в нем рекомендации были претворены в жизнь. Видимо, под игнорированием завещания Яковлев имеет в виду невыполнение рекомендованного вождем перемещения Сталина с поста генсека партии. Но ведь Ленин не предложил альтернативной кандидатуры на этот пост и отдал решение вопроса на усмотрение делегатов съезда. Большинством голосов Сталин был оставлен на своем посту вопреки его собственной просьбе об отставке. Очевидно, для делегатов съезда того времени Сталин по своим деловым и политическим качествам представлял собой оптимальную кандидатуру. Эти делегаты руководствовались, естественно, интересами укрепления партийного руководства, а не его демонтажа, как Яковлев.

Ренегатство несовместимо с формационным подходом к историческому развитию, который не допускает признания капитализма лучшим из миров. Поэтому ренегат и ерничает вокруг формационного образования в результате сталинской революции сверху. Но не Сталин образовал эпоху и новую формацию, они сами выдвинули его к руководству. Что касается сращивания партийного и государственного аппарата, то здесь нет ничего необычного. Любая партия, приходящая к власти, продвигает на важные административные должности своих сторонников, ведет учет с этой целью партийной номенклатуры.

Дальнейшие вопросы свидетельствуют о претензиях Яковлева на некое новаторство в оценке исторического развития. Начались ли после второй мировой войны некие не предвиденные марксизмом процессы вроде «конвергенции» двух противостоящих друг другу общественных систем? – спрашивает он. - Не отошла ли социалистическая практика от общечеловеческих норм нравственности, признав насилие в качестве повивальной бабки истории? Когда и почему они были потеряны?

Конвергенция (от лат. convergo - сближаюсь, схожусь), - пишет Философская энциклопедия, - одна из основных концепций буржуазной социологии, политэкономии и политологии, усматривающая в общественном развитии современной эпохи преобладающую тенденцию к сближению двух социальных систем — капитализма и социализма с их последующим синтезом и некоем «смешанном обществе», сочетающем в себе положительные черты и свойства каждой из них. Термин «конвергенция» заимствован буржуазными идеологами из биологии, где он обозначает приобретение относительно далёкими по происхождению организмами сходных анатомических (морфологических) форм в процессе эволюции благодаря обитанию в одинаковой среде. Теория конвергенции была воспринята рядом ренегатов и ревизионистов (Р. Гароди, О. Шик, и др.) в виде концепций «рыночного социализма», «социализма с человеческим лицом» и т. п.

Теория спекулирует на некоторых внешних или исторических преходящих явлениях современной социальной действительности, в частности на том обстоятельстве, что социалистические страны, начав своё экономическое развитие с более низкого уровня, чем передовые капиталистические страны, лишь в середине 20-го века сравнялись с ними по уровню промышленного развития. Кроме того сторонники конвергенции пытаются обосновать её ссылками на объективную тенденцию к интернационализации экономической, политической и культурной деятельности в современную эпоху, на всемирный характер научно-технической революции и т. п. В то же время они игнорируют коренную противоположность социализма и капитализма, которые покоятся на различных системах собственности, обладают принципиально различной классовой природой, несовместимыми политическим строем и идеологией.

Примечательно, что буржуазные идеологи и ренегаты «не разглядели» конвергенции в ленинском НЭПе, когда инициатива либерализации экономики исходила от коммунистов. Не усматривают они ее и сейчас в опыте социалистического строительства в Китае. В реформах КНР они видят лишь мнимое «перерождение» компартии, а советский опыт вообще воспринимали, как некую уловку большевиков с целью вырваться из экономической и политической блокады. В обоих случаях прослеживается позиция отрицания формационного развития общества, усвоенная Яковлевым. Отсюда и его слепота относительно подлинного источника насилия, коим является капиталистическая система собственности.

По мнению Яковлева, вышеупомянутые «сложнейшие общетеоретические вопросы» подпирают вопросы частного порядка. Что на деле дала «столыпинская реформа» России и не напрасно ли боролись против нее большевики? – продолжает он свой вопросник. - Можно ли было избежать «сталинской коллективизации»? Действительно ли Сталин осуществлял ее по «троцкистской модели»? В чем истоки чудовищных трагедий, организованных властью сознательно?

Ренегат противопоставляет «сталинской коллективизации» «столыпинскую реформу» как положительный опыт решения аграрных проблем, причем, ненасильственным, мирным путем. Такое противопоставление не выдерживает критики. Вряд ли столыпинские «галстуки» и «вагоны» предназначались только революционерам. А еще ведь был насильственный развал крестьянской общины и переселения. Тем не менее, проект реформатора-вешателя, в целом, завершился крахом. Вместо социального мира в деревню был привнесен социальный антагонизм. Несмотря на сильный административный нажим, крестьянская община не была окончательно разрушена. Также более скромными оказались производственные результаты и рост производительности труда. Хотя применение техники расширялось, основная масса крестьянских хозяйств оставалась технически отсталой. Знаковым результатом явился голод, охвативший в 1911-1913 годах многие губернии России.

"Свободные" крестьянские землевладения составили лишь 15% общей площади обрабатываемой земли. Едва ли половине работавших на этих землях крестьян (1,2 млн.) достались отруба и хутора, закрепленные за ними постоянно, в частную собственность. Собственниками смогли стать лишь 8% общего числа тружеников, но они терялись в масштабах страны. Высокие цены и большие платежи, налагаемые так называемым «крестьянским банком» на заемщиков, вели к разорению массы хуторян и отрубников.

Ряд экономистов подвергают концептуальное содержание столыпинской реформы аргументированной критике. Они считают, что реформа была нацелена на сохранение помещичье-дворянского класса, на приспособление его к буржуазному развитию. Вместе с кулачеством новые дворяне и помещики должны были пролетаризировать крестьянство, обеспечив отток крестьян в города. Как раз за эти «заслуги» славят Столыпина доморощенные противники коммунизма на различных ток-шоу. Сооружение памятников защитнику царской деспотии и помещиков они включили в свой план монументальной пропаганды.

В отличие от столыпинского проекта, враждебного трудовому крестьянству, большевики приняли в 1917 году на основании крестьянских наказов эсеровский по своей сути «Декрет о земле». Он отменял помещичью собственность на землю без всякого выкупа и передавал помещичьи, удельные, монастырские, церковные земли со всем инвентарём и постройками в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов. Декрет предусматривал многообразие форм землепользования (подворное, хуторское, общинное, артельное). По декрету крестьяне России получили бесплатно 150 млн. десятин земли, они были освобождены от уплаты 700 млн. рублей золотом ежегодно за аренду земли и от долгов за землю, достигших к этому времени 3 млрд. рублей. Основные положения Декрета были развиты и конкретизированы в ряде законодательных актов Советского государства, в том числе в законе «О социализации земли» 1918, в Земельном кодексе РСФСР 1922 и др.

В дальнейшем выявились недостатки уравнительного землепользования, которые могли быть преодолены только постепенным переходом к общественной обработке земли. Кооперативный план В.И. Ленина предусматривал вовлечение масс крестьянства в русло социалистического строительства и переустройства деревни через кооперацию, путем постепенного и добровольного объединения мелких крестьянских хозяйств в крупные, коллективные хозяйства, оснащенные современной техникой, с применением новейших достижений науки.

В 1925 в стране было 54,8 тысяч сельскохозяйственных кооперативов всех видов, к 1929 число их достигало 100 тысяч, а к осени 1929-165 тысяч; в них было объединено около половины крестьянских хозяйств. На основе кооперативного плана Ленина партия начала осуществлять с 1929 массовую коллективизацию сельского хозяйства СССР. Однако во время коллективизации были допущены искажения принципов ленинского кооперативного плана, особенно принципа добровольности. Этого было трудно избежать в условиях ожесточенного сопротивления коллективизации кулачества, а также сложной международной обстановки, требовавшей форсированного укрепления военной и промышленной мощи государства. Наиболее грубые перегибы и ошибки, допущенные в 1929-30 при проведении коллективизации, были исправлены. К июню 1933 колхозы объединяли 65% крестьянских хозяйств, а в 1937 - 93%.В результате осуществления этого плана в СССР крестьянство из класса мелких собственников, создающего почву для развития капитализма, превратилось в активного строителя нового общественного строя.

ТОТАЛЬНОЕ ОЧЕРНЕНИЕ

Яковлев, перешедший на позиции, враждебные Советской власти, естественно, выпячивал искажения в процессе коллективизации. Вслед за Солженицыным, который мстил Советской власти за неприятие его мессианских амбиций, он утверждает, будто Сталин вел войну против собственного народа. С его подачи в общественную и политическую жизнь периода перестройки возвращаются раскалывающие общество споры вокруг «культа личности», инициированные в период правления Хрущева. Опыт социалистического строительства подвергается тотальному очернению, превращается в сплошное и одностороннее насилие.

В незрелых умах складывалось впечатление, будто СССР населяли одни политзаключенные, и если было в стране что-либо достойное и положительное, то этим она обязана исключительно политзаключенным. Попутно извращались великие свершения советских людей. Социалистическое общество представлялось полем охоты за честными гражданами коварных и злобных представителей властей с их безжалостными спецслужбами. Могучая индустрия создавалась исключительно для милитаризации страны и ведения несправедливых захватнических войн с миролюбивыми соседями, коллективизация – исключительно для физического уничтожения крестьянства посредством голодомора . Критика Сталиным перегибов в коллективизации преподносилась как лицемерная маскировка состоявшихся и предстоящих злодеяний.

В этой темной картине иррационального поведения «вождей» и всеобщего хаоса внутренней жизни было трудно разглядеть что-либо рациональное. Как ни странно, факты того, что коллективизация состояла не из одних перегибов и репрессий, я обнаружил в книге «Портрет тирана» такого ярого ненавистника Сталина как А. Антонова-Овсеенко, сына репрессированного большевика В. Антонова-Овсеенко. Его личная неприязнь к Сталину, понятна, но и он не допускает той степени иррационального отношения к коллективизации, которая характерна для либеральных птенцов яковлевского гнезда.

В частности, А. Антонов-Овсеенко рассказывает о посещении в апреле 1930-го года Зиновьевского округа (ныне Кировоградская область на Украине) Серго Орджоникидзе. «В этом округе, - пишет историк, - меньше свирепствовали «опричники», экспроприация и принудительная кооперация основную массу крестьян не затронули. И партруководители подобрались дельные – в меру крикливые и не слишком жестокие. Словом, повезло крестьянам. Может, поэтому колхозы области не развалились сразу после амнистии, объявленной в марте».

Серго поинтересовался вопросом добровольности вступления крестьян в колхоз, а также выхода из него. Ему ответили, что подали заявления о выходе из колхоза полторы тысячи человек, но в области имелось двести тысяч хозяйств. Всех желающих решили отпустить с выделением им семян и земельных участков, однако после сева, который ждать не может. Когда закончили сев по области, и крестьяне вложили в землю свой труд, да убедились, что никто их действительно принуждать не будет, тысяча сто человек взяли свои заявления назад. Остальных отпустили.

Рассказанный эпизод воспринимается как глоток свежего воздуха в удушающей атмосфере либерального очернительства, хотя автор пользуется самой тенденциозной лексикой. Причем книга «Портрет тирана», изданная в Нью-Йорке в 1980 году, у нас была переиздана издательством «Грэгори-Пэйдж» лишь в 1994 году. Однако еще в начале перестройки, в 1986 году, вышли первые два тома пятитомного коллективного научного труда «История крестьянства СССР». Кажется, это была первая попытка издания фундаментального исследования на эту тему. Второй том посвящен состоянию советского крестьянства в период социалистической реконструкции народного хозяйства в период с конца 1927 по 1937 г.г. Он дает всеобъемлющую картину процесса коллективизации во всех его проблемах и противоречиях.

Пожалуй, либерал предъявил бы этому научному труду лишь одну претензию: в нем не отражены эксцессы зоологического свойства со стороны «чекистов», которыми изобилуют, например, «исторические хроники» Сванидзе. Но в том-то и дело, что, с подачи Яковлева, доморощенный либерал считает случайные эксцессы в советской истории нормой, а каждодневное проявления сознательного самоотверженного труда на благо советского Отечества редким исключением. Все отрицательное в сегодняшней жизни РФ он представляет как пережиток светского прошлого, в то время как почти весь негатив рождается из бездумного подражания так называемому «цивилизованному» Западу. В обстановке антикоммунистической истерии, поощряемой Яковлевым, глубокий и добросовестный труд советских историков-аграрников, естественно, остался незамеченным.

«В моём представлении перестройка — это, прежде всего, созидание в опоре на науку, здравый смысл, народные традиции, наш собственный и международный опыт. Но созидания, к сожалению, не получается… В стране раздор, развал, распад, разложение. Основой бытия стали конфронтация и безответственность…, - пишет лидер российских коммунистов Г. А. Зюганов. Он обратился с открытым письмом к идеологу перестройки, опубликованном 7 мая 1991 года в газете «Советская Россия» под заголовком «Архитектор у развалин». В письме содержалась критика официального партийно-государственного курса перестройки. Зюганов, долгое время работавший в идеологическом отделе ЦК КПСС под руководством А. Н. Яковлева, подвергал его критике за отношение к истории страны, ставил вопрос о политической ответственности руководства страны.

В письме отмечалось, в частности, что демократия подменена войной законов, суверенитетов и полномочий, разгулом страстей толпы и развалом государства. Как и в далеком прошлом, вновь нарождается союз охотнорядцев, люмпенизированной интеллигенции и уголовников. Порушена вся система гражданского воспитания, как будто учителя обновления решили из интердевочек и супермальчиков выращивать будущих перестройщиков. «Гласность, - пишет автор письма, - давно сорвалась на истерический крик и стала оружием в психологической войне против народа. А ловкие ребята приспосабливают ее и в качестве ходового товара в нарождающихся рыночных отношениях. Все, кто был рядом с Вами, видели, что в этот процесс Вы внесли, что называется, неоценимый вклад. … Правомерно отказать Вам в доверии, как политическом, так и гражданском…».

Однако несколько лет «промывания мозгов» общественности «общечеловеческими ценностями» уже принесли свои плоды. Письмо встретило неоднозначную оценку. Соратник Зюганова Виктор Илюхин назвал его «мужественным и стойким поступком». Напротив «Независимая газета» расценила публикацию письма как начало кампании по свержению Горбачёва. 3 августа 1991 года в газете «Советская культура» появилась статья заведующего отдела ЦК по работе с общественными организациями Игоря Зараменского, в которой автор назвал письмо «развязным, совершенно бездоказательным, достойным стыда и сожаления», заявив, что оно «более всего подчеркнуло, насколько высока готовность консерваторов пожертвовать будущим партии ради своих целей». Сам Яковлев в своих мемуарах писал, что статья сделала Зюганову «карьеру в стане необольшевизма», отмечая: «замысел этой статьи заключался ещё и в том, чтобы столкнуть Горбачёва со мной, что и было достигнуто».

ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРИПТИЗ И БАНКРОТСТВО

Попытка Яковлева объяснить разрыв с ним Горбачева неким внешним воздействием всего лишь маскировка его собственного идейного банкротства. В этом объяснении сквозит еще досада в связи с провалом честолюбивых планов партийного карьериста, вставшего на путь ренегатства из-за болезненной мнительности и «непомерного тщеславия».

Ренегатство не принесло лавров идеологу перестройки. Переход от критики «антиисторизма» к отрицанию формационного развития истории не прибавил ясности его трактовке смысла и содержания современной эпохи, пониманию сути перемен, необходимых для обновления СССР. Видимо, он, как и Бухарин, не понимал вполне марксистской диалектики и был привержен к схоластике, несмотря на большую начитанность и опыт партийных интриг. А, может, благодаря им. К концу перестройки он вместо роли «серого кардинала», превосходящего короля умом и проницательностью, был вынужден играть роль шарлатана, который «шляется по митингам - и ни дня без интервью». Хочется сказать, как Маяковский: - Я думал - ты всесильный Божище. А ты недоучка, крохотный божик».

Любопытно понаблюдать за поведением Яковлева во время одного из таких митингов. «В бурные дни августа 1991 года я выступал на митинге на Лубянке, - пишет он в своей книге «Омут памяти ». - Психологически это были необыкновенные дни. Толпа на Лубянке была огромная. Что бы я ни сказал, толпа ревела, гремела аплодисментами. Кожей ощутил, что наступает критическая минута. Задай я только вопрос, вроде того, а почему,мол, друзья мои, никто не аплодирует в здании за моей спиной и, мол, любопытно, что они там делают, – случилось бы непоправимое. И как только эта мысль пришла в голову, спина похолодела, я понял, что взвинченных и готовых к любому действию людей надо уводить с площади, и как можно скорее. Быстро спустился вниз и пошел в сторону Манежной площади. Меня подняли на руки, я барахтался – наверное, до этого только мать держала меня на руках да еще медицинские сестры в госпитале во время войны – и так несли до поворота на Тверскую. Милиция была в растерянности, увидев массу людей, заполнившую улицу. Меня проводили до здания Моссовета. До сих пор уверен, что, не уведи я людей с площади именно в тот момент, трагедия была бы неминуема. Толпа ринулась бы громить здание КГБ».

Сколько в этих словах самолюбования, мелочного тщеславия и ханжества! В это время идеолог партии уже перестал пользоваться покровительством генсека, которому открылся обман проповедей «серого кардинала», поставивший в критическое положение самого Горбачева и весь советский режим. Явно не без согласия генсека Бюро президиума ЦКК КПСС приняло решение исключить Яковлева из партии. Это было политическое банкротство похлеще того, что последовало за написанием статьи «Против антиисторизма». Выступление ГКЧП 21 августа 1991 года, будь оно успешным, грозило Яковлеву большими неприятностями.

Но, деятели, вошедшие в ГКЧП, блуждали в политических и мировоззренческих потемках не меньше Яковлева. Пройдя за шесть с лишним лет горбачевско-яковлевскую школу воспитания политической бесхребетности, они спутали ответственность с прекраснодушием. Маститых политических деятелей и военных с генеральскими и маршальскими звездами на погонах напугала гибель под гусеницами бронемашины молодых парней, вольно или невольно ввязавшихся в провокации ельцинистов против армейских патрулей. Они заметались, приняли решение о выводе войск из столицы, дав зеленый свет беснованию зомбированных либералами толп на улицах города.

Это было спасением для Яковлева. В его воспоминаниях об августовских днях смешались вздох облегчения в связи с устранением угрозы личному существованию, жажда мести и всплеск былого самодовольства идеолога, пользовавшегося совсем недавно непререкаемым авторитетом в партийных верхах. В отсутствие официальных почестей он довольствуется знаками внимания желторотых юнцов, зомби и просто заблудившихся людей. Его мелочному тщеславию льстят рев и аплодисменты толпы в ответ на любое его слово. Его тешит мысль о возможном обретении статуса «идола масс», когда экзальтированная демшиза несет его на руках. Мелочное себялюбие добавляет к этому спектаклю интимные интонации. Он сравнивает руки уличных горлопанов с нежными, заботливыми руками своей матери и медицинских сестер.

Ренегата терзают мстительные чувства, но он не зря слыл осторожным и благоразумным царедворцем. Теперь, когда рухнуло былое благополучие, а будущее неясно, не лучше ли выглядеть этаким благородным рыцарем, прощающим незаслуженные обиды. Он делает вид, что осознает озлобление толпы и озабочен предотвращением насилия. Мемуарист утверждает, что уводит «взвинченных и готовых к любому действию людей» с площади, не дав осуществиться трагедии – штурму здания КГБ. Впрочем, отсутствовала ясность, для кого бы этот штурм оказался трагедией – для Яковлева с его демшизой или для гебистов. Поэтому уличные вандалы ограничились сносом памятника настоящему рыцарю без страха и упрека – Феликсу Дзержинскому, сооруженному по проекту выдающегося советского скульптора-монументалиста Вучетича Е.В.

Впоследствии, однако, Яковлев дал свободу своему мстительному чувству. Благо, представился удобный случай. В 1997 году в Париже издали «Чёрную книгу коммунизма». В авторский коллектив вошли:

Стефан Куртуа. Ведущий научный сотрудник Национального центра научных исследований. Редактор-издатель журнала «Коммунизм», который лучше было бы назвать «Антикоммунизм».

Николя Верт. Научный сотрудник Института новейшей истории. Автор «Истории советского государства», вышедшей в издательстве «Прогресс» в 1992 году. Автор солидарен в оценке СССР с историками-ревизионистами.

Жан-Луи Панне. Историк. Один из авторов «Словаря французского рабочего движения», антирабочего по своей направленности.

Анджей Панковский. Вице-директор Института политических исследований Польской Академии наук, член научного совета Архивов Министерства внутренних дел и администрации. Автор книг по истории Польши.

Карел Бартошек. Историк, родом из Чехии. Работал с 1983 года по 1996 год в Национальном центре научных исследований. Редактор журнала «La Nouvelle Alternative», автор книг по истории Чехословакии.

Жан-Луи Марголен. Доцент университета Прованса, научный сотрудник Института изучения Юго-Восточной Азии.

В работе над книгой принимали участие:

Реми Коффер. Специалист по истории разведывательных служб, терроризма и секретных органов. Автор книг по этой тематике, в частности, вместе с Роже Фалиго он написал «Всемирную историю разведывательных служб», изданную ТЕРРОЙ. Ее читатель Виктор Крюков из Киева отмечает, что помимо множества фактических ошибок (к коим добавились еще ошибки переводчиков, редакторов и наборщиков) авторы книги попросту умудрились пропустить такой малоинтересный на их взгляд период истории разведок, как Вторую мировую войну. Подавляющее большинство таких книг, добавляет он, представляют собой самые обычные компиляции ("винегрет"), где авторы беззастенчиво переписывают друг у друга одни и те же давно затасканные истории, приправляя их порой дешевой идеологизированной публицистикой.

Пьер Ригуло. Научный сотрудник института социальной истории. Главный редактор издания «Cahiers d'histoire sociale». Автор книг, в которых исследуется тема: французы и ГУЛАГ. Он родился во Франции в 1944 году. Научный сотрудник Парижского института социальной истории основанного Борисом Сувариным, числившимся чуть ли не основателях ФКП, но затем скатившимся к ренегатству. Одновременно Пьер Ригуло редактирует журналы «Восток и Запад» и «Cahiers d'histoire sociale» специализируется на исследовании репрессивной политики т.н. тоталитарных режимов.Его историческое исследование, посвященное истории ГУЛАГа в Советском Союзе – это изданная во Франции трилогия: «Французы в ГУЛАГе» 1917-1984 (1984), «Трагедия солдат поневоле» (1990); и «Тяжелые веки» (1991). Источниками для исследований являются, в основном, свидетельства русских и европейских эсеров, социал-демократов, французов, завербованных вермахтом в Эльзасе и Лотарингии и участвовавших в походе на Восток, эмигрантов-антисоветчиков.

Видимо, в такой среде готовилась провокационная стряпня на французском языке под названием «Черный марш». Вот что написал Вольфганг Акунов об этой книге: ««Черный марш», это приключенческий роман французского беллетриста Жоржа Бернажа, скрывшего свои подлинные имя и фамилию под псевдонимом «Петер Нойман» и придавшего своему сочинению форму якобы подлинного дневника офицера дивизии СС «Викинг». Книга увидела свет во Франции, уже после окончания Второй мировой войны. Овидий Горчаков, как выяснилось впоследствии, решив, так сказать, не размениваться на мелочи, переписывал роман ужасов Жоржа Бернажа целыми в кусками, вставляя их не только в «Максим не выходит на связь», но и в другие свои сочинения.

Из книги Бориса Соколова «Красная Армия против войск СС» выясняется, что роман, впервые вышедший в 1956 году на французском языке под названием «Черный марш», затем был переведен на английский и стал бестселлером в США. Он выдавался за подлинный дневник офицера дивизии «Викинг» (в конце войны — гауптштурмфюрера). На самом деле «Черный марш» — это художественное произведение, и не только потому, что в «Викинге» никогда не было офицера Петера Ноймана. Характерно, что немецкого издания книги до сих пор, кажется, не появилось, что наводит на мысль, что первоначальный текст был написан не на немецком, а на французском языке. «Черный марш» — это, несомненно, пропагандистский роман, замаскированный под подлинный документ.

Паскаль Фонтен. Журналист, поднаторевший на антикоммунистических статьях по Латинской Америке.

Ив Сантамария. Научный сотрудник, доцент институтов IUFM в Мансе и IEP в Париже.

Сильвен Булук Историк, ассоциированный сотрудник Центра научных исследований в Париже.

То, для чего писал книгу этот ансамбль профессиональных советологов, антикоммунистов, специалистов по растлению и разложению рабочего движения, ясно из ее названия. Для очернения и компрометации коммунизма. Для непредубежденных читателей такого рода произведения не столько интересны своим содержанием, сколько причинами их появления и авторским составом. Разумеется, он сложился не случайно и не стихийно. Были заказчики и организаторы авторского коллектива из среды правящих на Западе классовых врагов трудящихся. Любопытны биографии и ряда авторов.

Введение к книге, написанное Стефаном Куртуа, бывшим маоистом, содержит подсчет жертв, убитых «во имя коммунизма», отмечает Ульрих Рипперт из ФРГ. - Идя таким путем, он произвольно собирает вместе совершенно разные исторические явления, такие как гражданская война 1918-1921 гг., насильственная коллективизация и Большой террор в Советском Союзе, режимы Мао в Китае и Пол Пота в Камбодже, военное правительство в Эфиопии, а также разнообразные латиноамериканские политические движения от сандинистов в Никарагуа до «Сендеро луминосо» («Светлый путь») в Перу.

Написанные Куртуа предисловие и заключение книги, в действительности, являются обвинительным приговором ему самому как историку, - продолжает Ульрих Рипперт. - Если употреблять его подход, то преступления, которые совершались во имя христианства - от «крестовых походов» до инквизиции и вплоть до «крысиной тропы» (маршрута для бегства из Германии в Латинскую Америку, организованного католической церковью для преследуемых приверженцев нацизма) были еще более чудовищными. К тому же проповедник из Назарета создал две тысячи лет назад самую большую в истории человечества террористическую организацию.

Как политик Куртуа говорит от имени определенного общественного слоя. Постаревшие экс-радикалы из поколения 1968 года готовы взять в свои руки инициативу в обществе, которое сегодня находится в еще более плачевном состоянии, чем во времена массовых студенческих протестов их молодости. Все, что осталось от левого радикализма этих радикалов прошлых лет - это их радикальная защита существующих общественных отношений, в том числе массовой безработицы, социального расслоения и разрушения демократических прав.

Эволюция людей наподобие Куртуа имеет много граней. Психолог заметил бы, что молодой студент, мучимый сомнением в себе, распространял Красную книжечку Мао и бросал «коктейль Молотова» в полицейские управления для того, чтобы добиться признания от своих товарищей по учебе в то время, когда быть радикалом считалось шиком. Спустя тридцать лет, именно та же самая необходимость признания делает его вызывающим антикоммунистом, когда стало модно провозглашать "смерть коммунизма". Социолог мог бы объяснить, что протесты радикальной молодежи шестидесятых годов были направлены против материальных ценностей общества, которые большинству студентов были недоступны. Спустя три десятилетия бывшие демонстранты стали наследниками. Сегодня больше двух третей общественного богатства находится в их руках. Их решимость защищать существующую систему намного сильней, чем их прежние протесты против ее более темных сторон.

В компании авторов опуса легко обнаруживаются польский и чехословацкий следы.

Жан-Луи Панне начинал с анархического протеста на родной французской почве. В 1971 году правительство в лице министра обороны Мишеля Дебре объявляет о расширении военного лагеря Ларзак. Он – среди крестьян, которые мобилизуют свои силы и дают клятву не уступать свои земли. В ежедневных стычках с военными и полицией анархисты дают волю своей богатой фантазии. Столкнувшись с железной решимостью властей восстановить порядок, Панне счел более безопасным и выгодным для себя принять участие в провоцировании социальных конфликтов в Польше. Он активно участвует в подрывном движении солидарность Валенсы. Видимо, вкупе с ним А. Пачковский зомбировал польских рабочих, провоцировал их выступления против народной власти, чтобы заслужить впоследствии профессорскую кафедру.

Чех Карел Бартошек после избавления с советской помощью Чехословакии в 1968 году от бесчинства ренегатов и ревизионистов, провоцировавших смуту, провел шесть месяцев за решёткой, затем в профилактических целях народная власть лишила его гражданства ЧССР и выслала из страны.Он получил скандальную известность во Франции одним опусом, содержавшим инсинуации в отношении чешского политика Артура Лондона, родившегося в Чехословакии и умершего в 1986 г., в 1930-е гг.

Артур Лондон был эмиссаром Коминтерна, сражавшимся на гражданской войне в Испании. Он женился на француженке, стал одним из лидеров коммунистического Сопротивления в оккупированной Франции, был арестован и отправлен в концлагерь Маутхаузен. По окончании войны вернулся в Западную Европу, но уже в 1948 году переехал в Прагу, где был назначен министром иностранных дел. В 1951 году он был арестован по т.н. «делу о заговоре Сланского» и приговорён судом к пожизненному заключению. В 1955 году вышел из тюрьмы, был реабилитирован, а в 1963 году вернулся во Францию. В 1968 году вышла его книга «Признание», в которой он описал свою жизнь в тюрьме.

Французская газета «Ле Монд» писала в 1996 году по поводу «исторического исследования» Бартошека следующее: «…крайне правые постепенно оживляются в наших городах». Необходимо поддержать яркий пламень антифашизма, продолжить называть героев героями и заявить, «что борьба республиканцев против Франко в 1936 году была совершенно правильной… и что Артур и Лиз Лондоны остаются несокрушимыми символами незамутненной коммунистической страсти» наравне с Жаном Муленом, лидером французского Сопротивления, убитым нацистами, который был «настоящим архангелом нашей национальной революции». С этой точки зрения равно необходимо высказывать отрицание и презрение к таким людям как Бартошек, которые, заявляя себя чистыми историками, произносят инсинуации против «любой выдающейся личности», пытаясь продемонстрировать, что «герои – это иллюзия», пестуя «ненависть к героям и святым». Историки такого рода, заключала «Ле Монд», только помогают крайне правым в их кампании против «морального чувства» в общем деле, в частности, в выполнении гражданского долга.

В пасквильном издании «Черной книги коммунизма» обанкротившийся идеолог перестройки нашел подходящую компанию и трибуну для излития свой мстительной желчи. В 1999 году книга была издана на русском языке тиражом 5000 экземпляров. Она предварялась статьёй Яковлева «Большевизм — социальная болезнь XX века». Второе издание книги вышло при поддержке «Союза правых сил» тиражом 100000 экземпляров и распространялось бесплатно.В это время было уже трудно распространять пасквиль за деньги. Ибо многие россияне убедились, что большевизм является не болезнью, а лекарством против ренегатства идеологов и политиков, изменивших делу освобождения трудящихся от ига олигархического капитала.

Автор: Мальцев Сергей Валерьевич, член Союза журналистов СССР.

Новости истории

Поиск

Форум

Рассылка от Историка

Психология ренегата

По историческим эпохам