Как Пушкин учился в школе
Познакомился я с ним в харчевне, за чайным столом, потом мы не раз встречались там же, разговаривали. Он человек лет пятидесяти, рабочий-каменотесец из крестьян Костромской губернии; работает в Москве давно. Товарищи по работе называли его Василием Прокофъевичем, так и я стал называть его, а фамилию мне как-то не пришлось спросить у нега. Как-то по моему почину разговор у нас зашел о книгах.
Василий Прокофъевич назвал себя «большим любителем интересного чтения», но из прочитанных им книг мог указать только роман «Комо грядеши?», автором которого ошибочно назвал Достоевского (в произношении этой фамилии он делал ударение на первом «о»), затем назвал еще повесть Пушкина «Капитанская дочка», но сам он ее не читал, а слушал, как другие читали.
— Я тогда еще холостой был, — рассказывал он, — работал в артели в Москве. И вот один наш паренек раздобыл эту «Капитанскую дочку» про Емельку Пугачева и стал читать. Он читает, а вся артель слушает. Бывало, придем с работы, надо бы спать ложиться, а мы не спим, слушаем, чем там дело кончится. Да ночей, может, семь слушали. Ну, это, действительно, занимательное чтение было. И ведь вся правда, все с правды списано. Тоже вот еще «Камо грядеши?» — очень хорошее чтение. Это я уж сам читал. Только не Пушкина сочинение, а Достоевского.
— Сенкевича, — поправил я его.
— Да, это правда, Сенкевича, — сказал он. — А Достоевского я видел у знакомого переплетчика — «Преступление и наказание». Тоже, говорят, хороший роман. Просил почитать — не дал, чужая, говорит.
Пользуясь подходящим случаем, я с целью узнать от него еще что-нибудь о Пушкине, стал рассказывать о том, какой тот был умный человек и великий поэт. Василий Прокофъевич выслушал меня с вниманием, затем в свою очередь рассказал, что ему пришлось слышать о Пушкине, о том, как Пушкин учился в школе и по своему уму и таланту стоял выше остальных учеников. От кого слышал он этот рассказ, он не помнит, дело было много лет тому назад.
Когда Пушкин учился в школе, учитель взял и посадил его на заднюю скамейку.
— Ты, говорит, и без учения много знаешь, — садись на заднюю скамейку, а которые остолопы — пускай на передней сидят, чтобы у меня перед глазами были и слушали мой урок.
Пушкин и говорит:
— Так и так, мне все едино.
А после того учитель, этот профессор самый, и задает такой урок:
— Я, говорит, скажу вам свои слова, а вы на них скажете свои, только чтобы они в тахту (*Т. е. в такт, в рифму.) приходились. Ну вот, говорит, слушайте: «взошло солнце и освещает землю». Теперь, говорит, скажите свои слова.
Вот ученики бились-бились, ничего у них не выходит. А было их триста человек. Профессор и говорит:
— Видно, без Пушкина дело не обойдется. Ну-ка, гово рит, Пушкин, научи этих болванов в тахту сочинять.
А Пушкин говорит:
— У меня такие слова припасены, что всему классу не по нутру будут. А профессор говорит:
— Ничего, не бойся, я за все в ответе. Пушкин взял и сказал:
«Взошло солнце и освещает землю,
А вы, безумные народы, не знаете, что сказать».
Вот какую тахту сказал!
А ученикам не понравилось.
— Что же это, говорят, он один умный, а мы дураки? — И стали задирать его.
Профессору подсунули сотнягу, чтобы он их руку держал. Вот профессор и говорит раз:
— Что ж это ты, Пушкин, возвышаешься? Я, говорит, на что профессор, сколько унвирстетов прошел, сколько академий, а не называю безумными. Только, говорит, ты мало смыслишь и до настоящих пунктов не дошел.
Вот, видишь, какая стерва, так-растак! Раньше Пушкин был хорош, а как взятку получил, Пушкина сажей вымазал! Пушкин слушал-слушал и рассердился:
— А, да ну вас к растакой матери вместе с вашей школой и профессорами! Я, говорит, дома один буду учиться. Я, говорит, теперь над вами поднялся, а придет время, буду первый в России человек и не забудут меня вовек.
И ушел из школы сам по себе. И ведь правду сказал, что будет первым человеком: памятник поставили ему и все знают его.
.