Рабочие – ударная сила антикоммунизма
Коммунисты считают себя «авангардом рабочего класса». В странах, в которых у власти находились марксисты-ленинцы, считалось, что главной опорой власти были рабочие. «Человека труда» славили на страницах газет и телеэкранах, на митингах, собраниях и праздниках. Коммунистическая пропаганда твердила, что компартии правят в интересах рабочих, что власть принадлежит им – «самому передовому классу», и не за горами счастливое время, когда рабочие будут управлять всем миром.
Насколько эти мантры были далеки от реальности, сегодня не знают только те, кто знать ничего не хочет. Коммунисты выстраивали классово-сословное общество, в котором правила номенклатура – «новый класс», как определил его М. Джилас, с тенденцией перерождения в сословие. Тем не менее до сих пор левые всего мира, и значительная часть постсоветских людей, считают, что коммунистические партии, находясь у власти, «заботились» о рабочих, опирались на них, и, хотя бы какой-то степени, действовали, исходя их интересов рабочих.
Тем временем именно промышленные рабочие всё время существования «социалистических» стран, были главной ударной силой антикоммунистического сопротивления. Это не значит, что рабочие были всё время в оппозиции «красным». Нет, они в основном сохраняли лояльность властям. Более того, реверансы и заигрывания властей вкупе с буйно рекламируемыми подачками довольно сильно воздействовали на самосознание рабочих. В «соцстранах» большинство рабочих действительно считали себя основой государства, правящим классом, который, правда, подвергается обману со стороны власть предержащих.
Парадокс в том, что самыми массовыми и опасными антикоммунистическими выступлениями в «соцстранах» были рабочие протесты, однако рабочие (или их часть), на начальных этапах протестного движения считали, что борются за «настоящий» социализм, за его «очищение» от бюрократов, коррупционеров и прочих «предателей рабочего дела».
В социалистических странах Восточной Европы (в азиатских и единственной латиноамериканской было много специфики) коммунисты предельно упростили общество: оно состояло из правящей номенклатуры, рабочего класса, крестьянства и интеллигенции, включая студентов (в Югославии, Польше и Венгрии имелась также мелкая буржуазия). Тоталитарный контроль всюду был весьма эффективен, и антиправительственные группы оперативно выискивались и уничтожались спецслужбами, так что устойчивого оппозиционного движения было невозможно создать ни в одной стране и ни в одной социальной страте (до 1980 г., когда польская «Солидарность» положила начало крушению социализма в мировом масштабе).
Крестьянство во всех этих странах было сравнительно немногочисленным; кроме того, сельское население в условиях тоталитарной диктатуры контролируется гораздо лучше, чем городское. На селе все друг друга знают, и от местных начальников ничего скрыть невозможно. Крестьянские восстания и повстанческая борьба происходили в СССР в начале 1920-х гг. и после 1945 г. в условиях слабого контроля властей над сельскими районами, а также уверенности части сельского населения в том, что власть коммунистов – ненадолго. То же касается и Польши, Югославии, Румынии и Болгарии в 1945-48 гг.: тогда власть компартий только формировалась, и против неё выступали верившие в возможность победы повстанцы. Когда же власть укрепилась, и надежды на всеобщие восстания и помощь Запада рассеялись, партизанская война начала стихать. В 1950-60-е гг. партизанское движение представляло собой лишь мелкие группы отчаявшихся изгоев, терявших связи с обществом и часто вынужденных промышлять грабежами. Не случайно польские повстанцы-антикоммунисты 1950-х гг. получили название «отверженные» или «про́клятые» солдаты.
Интеллигенция в социалистическом обществе не могла быть активной антикоммунистической силой из-за тотальной её зависимости от власти. Если на западе адвокаты, художники, журналисты – это люди свободных профессий, то в соцстранах они полностью зависят от милости одного работодателя – государства. Поэтому, сколь бы интеллигенты ни ругали власть, подавляющее их большинство было вынуждено работать на неё, ограничивая протест кухонными разговорами.
Самая активная часть интеллигенции – студенчество – в тоталитарных государствах также не могло выступать в качестве оппозиционной силы. Мощные студенческие восстания в Париже, Западном Берлине, Риме и Мексике в 1968-м, а также бунт в США в 1970-м произошли в демократических государствах с развитой университетской автономией. Выступления в аргентинской Кордове в 1969-м и афинском Политехникуме в 1973-м произошли в автократических странах, где была своего рода «остаточная» демократия и неискоренённая университетская автономия.
Ни в гитлеровской Германии, ни в фашистской Италии, но в сталинском СССР студенчество не бунтовало. В Китае хунвейбины (студенты и старшеклассники) действовали по прямому приказу Мао Цзэдуна и не были самостоятельным движением; в Югославии в 1971-м, во время «Хорватской весны», студенческие протесты были инспирированы бюрократами, преследовавшими собственные цели – прикрываясь национальными требованиями, добиться большей самостоятельности в рамках федерации. И только в Польше в марте 1968-го студенческие беспорядки были частью общего движения интеллигенции: разворот правительства Гомулки от «оттепели» к реакции и беспрецедентная по грубости и цинизму антисемитская кампания спровоцировали взрыв негодования интеллигентов, в т.ч. студентов. Те события были реакцией образованной части населения на отмену полу-свободы слова и полу-автономии вузов, установившихся после бурного 1956 г. Но это – единственный пример интеллигентской, прежде всего студенческой политической самодеятельности при тоталитаризме.
Как правило, кровавые события на пекинской площади Тяньаньмэнь называют «студенческими протестами», но это не совсем верно. В Пекине 1989-го (как и в Будапеште 1956-го, и в Праге 1968-го) студенты были активной и даже ударной силой протестов, но далеко не единственной и даже не самой многочисленной. Студентов вывел на площадь Независимый союз студентов Пекина, но рабочих, вышедших на улицы по призыву Независимой ассоциации пекинских рабочих, было как минимум не меньше. При этом, если студенты требовали расширения демократии, ускорения рыночных реформ и отмены однопартийной системы, то рабочие выступали с противоположными требованиями – прекратить рыночные реформы, остановить рост цен и ликвидировать безработицу. Тех и других объединяли требования демократизации (причём рабочие видели её не в многопартийности, а в расширении внутрипартийной демократии), и особенно борьбы с коррупцией.
На площади Тяньаньмэнь
В целом протесты на площади Тяньяньмэнь представляли собой широкое общественное движение жителей Пекина, в составе которого студенчество было лишь одной из составляющих групп.
Рабочие протесты при тоталитаризме возможны потому, что рабочие трудятся в больших коллективах и благодаря этому чувствуют свою силу. Они могут в ходе протестов действовать слаженно и организованно. В рабочей среде обычно есть признанные лидеры, за которыми идут коллективы. Рабочие также знают о том, что остановка производства наносит ущерб государству – в отличие от капиталистического строя, где ущерб, как правило, наносится конкретному бизнесмену или компании. Рабочие в социалистических странах знают, что власти очень болезненно воспринимают любое их недовольство – просто говоря, побаиваются их. Коммунисты, успешно использовавшие рабочие протесты в борьбе за власть, прекрасно понимают силу сплочённого рабочего движения, и осознают, что в случае масштабного выступления рабочих против их власти эта власть может рухнуть. Восстания рабочих во время Гражданской войны в России (1918-22 гг.) – Ижевско-Воткинское, Астраханское, Ашхабадское, восстания уральских рабочих, волнения на заводах Петрограда оказались для советской власти не менее опасными, чем мятеж Чехословацкого корпуса, действия белых армий и крестьянские мятежи.
Рабочие протесты в социалистических государствах происходили практически всегда как реакция на понижение расценок и повышение цен, т.е. на усиление эксплуатации и снижение уровня жизни.
Если в «спокойное» время рабочие в социалистических странах сохраняли относительную лояльность властям, протесты в их среде происходили в моменты политических перемен – смены партийных и государственных руководителей. В обстановке повышенных ожиданий рабочие пытались либо ускорить перемены, либо направить их в «правильное», с их точки зрения, русло.
В предлагаемой статье краткое описание рабочих протестов в СССР вынесено в конец, поскольку подобные явления в странах Восточной Европы имеют некие общие закономерности, а в нашей стране они развивались по другим схемам.
Восстания во имя надежды
В восточноевропейских странах первая волна рабочих протестов прокатилась после смерти Сталина: она вызвала вполне объяснимые ожидания перемен. Учитывая недавний (1947-49 гг.) переход к социализму с сопутствующими ему репрессиями, ликвидацией профсоюзных, свобод, усилением эксплуатации и резким падением уровня жизни, неудивительно, что рабочие в странах «народной демократии» хорошо помнили нормальную жизнь при «капитализме», надеялись на изменения к лучшему и восприняли смерть советского тирана именно в свете этих надежд.
Первый рабочий бунт вспыхнул в болгарском Пловдиве – центре табачной промышленности. В 1947 г. табачная промышленность Болгарии была национализирована, что привело к падению доходов рабочих, отмене нерабочих суббот и социальных льгот (были ликвидированы надбавки за вредность и санатории), разгрому профсоюзов.
Так совпало, что в апреле 1953 г. правительство Болгарии приняло решение о прекращении экспорта табачных изделий в ФРГ - основного в то время покупателя болгарской табачной продукции. Среди пловдивских табачников распространялись слухи о грядущих массовых увольнениях и снижении зарплат.
20 мая табачники создали забастовочный комитет (его возглавили анархист Кирил Джавезов и старый партизан-анархист Станьо Вутев, два православных священника и католический ксендз). Комитет направил письмо генсеку ЦК БКП Вылко Червенкову с требованием гарантировать занятость, ввести пятидневную рабочую неделю, восстановить прежние социальные льготы табачников и признать их право на забастовку.
«Власти, естественно, обиделись и выпустили на улицы усиленные патрули народной милиции, взяв под охрану табачный склад «Томасян», где расположился комитет, в ответ на что, 3 мая бастующие взяли склад штурмом, прогнали милицию и забаррикадировались, а милиция, в свою очередь, наглухо блокировала склад. И зря, ибо только подогрело.
Наутро по всему городу покатились «бабьи бунты», мужчины пошли к эпицентру событий, другие заняли еще несколько складов и заявили о полной поддержке требований и действий комитета. Стрельба в воздух никого не пугала, милиция медленно откатывалась, и в конце концов, Станьо Вунев призвал многотысячную толпу идти в центр, к офису ДТМ.
А там уже ждали. Очень много столичного начальства, включая тов. Югова, министра промышленности. Считалось, что его в Пловдиве уважают, - и правильно считалось: он сам когда-то был местным табачником, его помнили, как хорошего парня, возглавлявшего забастовки при царе, однако тов. Югов со времен буйной молодости очень изменился, и его выступление, встреченное овацией, завершилось свистом и камнями, один из которых попал.
Далее уже почти не слушали. Даже считавшихся популярными. Очень большая толпа, видя, что ее пытаются баюкать, разогревалась, вместо жестких, но лояльных требований по жизни начали проклинать «обманщиков-коммунистов» и кричать, что при «народном царе» было лучше. В ответ на такую крамолу милиция опять открыла огонь, - в воздух, - но люди не испугались, наоборот, начали наступать, а что делать, никто не знал, и тогда некто Иван Прымов, секретарь горкома, приказал: «Огонь!».
Права такого он, конечно, не имел, но такое право было у министра внутренних дел Георгия Цанкова, который тоже присутствовал, и поскольку тов. Цанков сделал вид, что ничего не видит, милиция, решив, что все правильно, дала залп по первым рядам. Народ побежал. В основном, по домам, но кое-кто за двустволками. Несколько часов на улицах шла стрельба, драки, арестованных в участки свозили пачками, но примерно в 16.00 все успокоилось.
По итогам, особой крови не было. Три легко раненых милиционера (дробью только один), девять мертвых бузотеров, включая нескольких «комитетчиков» (Джавезов, Вутев и некая Кера Валева, то ли забитая, то ли задушенная после ареста). Раненые считались десятками, закрыли сотен пять, включая всех комитетчиков (двоим, правда, удалось уйти за кордон), членов их семей и засветившихся крикунов. Заодно притянули, как «подстрекателей», пару стареньких, давно отошедших от дел «демократов» и дали им по 15 лет. Разъяснив населению, что оно вообще-то всем довольно, но «буржуазные элементы» науськали». (Дорога без конца, https://putnik1.livejournal.com/4901314.html).
Пловдивский бунт был чисто рабочим, хотя в Болгарии в те годы активно действовали партизанские отряды («горянское движение»), а в Греции, Югославии и во Франции существовала активная антикоммунистическая эмиграция разных политических направлений. Есть предположения, что проникший из Югославии партизанский отряд знаменитого «горянина»-анархиста Христо Несторова («Штако») имел контакты с пловдивскими анархистами, но в рабочем бунте «горяне» не участвовали.
Движение в Пловдиве осталось изолированным, локальным выступлением и было быстро подавлено.
Вслед за Пловдивом взбунтовался чешский Пльзень. Там тоже рабочие после смерти Сталина ожидали послаблений, но вместо них получили новые тяготы. 30 мая 1953 г. режим Готвальда объявил о начале конфискационной денежной реформы по сталинскому образцу: до определённой суммы обмен производился в соотношении 5:1, свыше - 50:1. Одновременно уменьшались нормы отпуска продуктов питания, в связи с чем резко поднялись цены на рынках. Основная тяжесть «реформ», прозванных «большим грабежом», легла на плечи рабочих. На следующий день, 31 мая, начались волнения на знаменитом заводе Škoda (им. Ленина), а 1 июня тысячи людей устремились на площадь Республики. Помимо экономических, зазвучали политические лозунги, разумеется, направленные против коммунистов. Арест представителей митингующих спровоцировал штурм ратуши толпой протестующих. Мятежные толпы захватили радиостанцию, суд и городскую тюрьму, освободив заключённых.
Против рабочих бросили армейские части с танками, отряды Корпуса безопасности, милицию (военизированные формирования компартии) и даже пограничников. Протестующие пытались оказать сопротивление, но у них не было ни оружия, ни организации. К вечеру город был полностью занят силовиками. Убитых, по официальным сведениям, не было, несколько сотен человек, в т.ч. 50 силовиков, получили ранения. На следующий день стихийные выступления рабочих произошли в нескольких чешских городах, но они были быстро подавлены. 331 участник протеста был осуждён. Президент Чехословакии Антонин Запотоцкий назвал протестующих «буржуазными элементами, переодевшимися в комбинезоны», и заявил, что партия не позволит «создавать культ рабочего (!), которому всё позволено». Тем не менее денежная реформа была несколько смягчена, цены на товары повседневного спроса снижены, а крестьянам разрешено выходить их созданных силой кооперативов.
Самыми серьёзными «послесталинскими» протестами стало июньское рабочее восстание в ГДР. С июля 1952 г. в Восточной Германии шла ускоренная советизация: крестьян насильно загоняли в кооперативы, частная собственность и торговля «вытеснялась» непосильными налогами. Одновременно усиливались репрессии: арестовывались члены разрешённых партий христианских и либеральных демократов и бывших социал-демократов, силой загнанных в СЕПГ. Усилилось и давление на лютеранскую церковь. За год численность заключённых выросла более чем вдвое.
Экономическое положение в ГДР быстро ухудшалось к из-за национализации, больших военных расходов, достигших 11% бюджета (в стране формировалась т.н. «казарменная полиция» - по сути, армия), и из-за репараций Советскому Союзу (30% бюджета). Трудящиеся получали продукты по карточкам, зарплаты были настолько низкими, что было невозможно нормально питаться. Тем временем экономика ФРГ восстанавливалась несравненно более быстрыми темпами, и уровень жизни трудящихся там рос буквально на глазах у восточных соседей –внутригерманская граница была открытой в Берлине. Число беженцев в ФРГ постоянно росло - только в 1952 г. на Запад ушло 182 393 человек.
В апреле 1953 г. власти в очередной раз повысили цены на транспорт, одежду, обувь, хлеб, мясо и сахар. 14 мая пленум ЦК СЕПГ «по желанию рабочих» решил повысить нормы выработки на 10%; при этом повышение норм означало сокращение зарплаты на 25%. Через сутки произошли стихийные забастовки металлургов в Лейпциге и строители в Берлине. 9 июня забастовали сталевары в Хеннигсдорфе: власти ответили арестами «зачинщиков». Однако 12 июня начались забастовки берлинских строителей, рабочих Бранденбурга и Гота.
Парадоксально, но в те же самое время пресса ГДР писала о «новом курсе» (принятом под сильнейшим давлением советского послесталинского руководства), заключавшегося в устранении «перегибов» в строительстве социализма. Власти заявляли, что госпоставки крестьян будут снижены, уничтожение частного капитала и репрессии прекратятся, а желающие вернуться из ФРГ беженцы получат назад своё имущество. По ГДР поползли слухи, что советские войска уходят, а обе Германии воссоединяются.
И на фоне всей этой путаницы и напряжённости профсоюзная газета «Трибуна» 16 июня публикует провокационную передовицу в поддержку повышения норм!
Это стало запалом, поднесённым к бочке с порохом. Многотысячные толпы устроили шествия по улицам городов (в первую очередь Берлина), требуя отменить повышение норм выработки. В полдень радиостанции зачитали постановление Политбюро ЦК СЕПГ об отмене повышения норм выработки, но центр Берлина был уже затоплен протестующими. Они уже требовали свободных выборов, роспуска «народной армии» и отставки «правительства голода». На столичных предприятиях формировались стачечные комитеты, объявившие, что 17 июня состоится всеобщая забастовка.
17 июня заводы ГДР остановились. Огромные толпы людей требовали уже не отмены повышения норм выработки, а демократии и объединения Германии. Начались стычки с полицией, нападения на функционеров СЕПГ; на границе с ФРГ ломали пограничные сооружения. Государственные здания, в т.ч. полицейские управления и опорные пункты госбезопасности, захватывались демонстрантами. Были взяты штурмом 12 тюрем. Волнения охватили всю страну: в Дрездене, Йене, Галле, Гёрлице власть переходила к стачкомам. Сегодняшние исследователи насчитали 563 населённых пункта, охваченных волнениями. Всего в акциях участвовало не меньше миллиона человек.
В 16:00 в ГДР было объявлено военное положение, и в мятежные города вошли советские войска: танки разгоняли протестующих, восточногерманская полиция время от времени открывала по ним огонь. В подавлении волнений участвовали 16 советских дивизий, из них в Берлине - три дивизии с 600 танками. Оружия у бунтовщиков почти не было – в ходе подавления беспорядков произошло лишь несколько перестрелок полиции с небольшими группами, вооружёнными охотничьим оружием. Премьер-министр ГДР Отто Гротеволь зачитал по радио объявление, в котором события 16-17 июня объявлялись фашистским мятежом, поддержанным «реакционными элементами в Западном Берлине, агрессивными силами немецкого и американского монополистического капитала». Такая оценка протестов в ГДР сохранялась в СССР и социалистических странах вплоть до крушения коммунизма.
Кадры восстания рабочих в ГДР. Фото: июнь 1953
Количество жертв, по современным данным, составило от 55 до 75 человек. Погибли 5 полицейских (из них один по ошибке застрелен советскими солдатами). Один – агент госбезопасности Вильгельм Хагедорн – был растерзан толпой.
К тюремному заключению приговорили 1526 человек.
Результаты восстания были двойственными. С одной стороны, нормы выработки были восстановлены на прежнем уровне, а повышение цен – отменено. Репарации СССР были снижены с 30 до 5% бюджета ГДР. С другой стороны, СЕПГ по примеру компартий Чехословакии и Польши создали собственную вооружённую силу – «Боевые группы», члены которых приносили клятву в верности не «государству рабочих и крестьян», а непосредственно партии.
Все три массовых протеста 1953 г. – в Болгарии, Чехословакии и ГДР – были прежде всего выступлениями рабочих, спровоцированными резким усилением эксплуатации. Служащие, крестьяне и остатки мелкой буржуазии бунтовавших рабочих в целом не поддержали – в силу неорганизованности, растерянности, отсутствия политических программ и лидеров. Протестовавшие не сумели сформулировать общенациональных требований, хотя и выступали, практически, за возврат к довоенному укладу жизни (восстановление роли церкви, возвращение частной собственности и социального законодательства).
Непосредственным толчком к протестам стали ожидания перемен к лучшему в связи со смертью Сталина: по сути, погибшие и пострадавшие в результате волнений стали своего рода ритуальными жертвами на алтарь советского тирана.
Рабочее самоуправление
С десталинизацией связаны и восстания в Польше и Венгрии в 1956-м. В феврале 1956 г. советский руководитель Никита Хрущев сделал свой «секретный доклад» на XX съезде КПСС, вызвавший бурю в коммунистическом движении и смятение в руководстве «стран народной демократии». Развенчание культа личности Сталина напугало и возмутило представителей «сталинской когорты» лидеров соцстран, и придало сил коммунистам-оппозиционерам, разочаровавшимся в советской модели. Против десталинизации, помимо Мао Цзэдуна и Энвера Ходжи, был настроен и генсек Польской объединенной рабочей партии (ПОРП) Болеслав Берут – убежденный сталинист, опиравшийся на группу поляков, долгое время проживших в СССР, а также на бывших партизан Гвардии людовой (ГЛ) – они контролировали спецслужбы. Польскую армию возглавлял знаменитый советский маршал Рокоссовский, которого, в силу польского происхождения, вместе с группой советских офицеров поставили командовать Войском польским.
Болеслав Берут
После ХХ съезда, на котором присутствовали все лидеры соцстран, Берут внезапно скончался. Его смерть в Москве, где он в партийных кулуарах успел высказаться против десталинизации, вызвала в Польше настоящую бурю: сталинисты растерялись, а антисталиницы, вышедшие к тому времени из тюрем и занявшие ряд постов в партийной верхушке, уверились в том, что демонтаж сталинизма – это всерьез и надолго. Среди них видное место занимал Владислав Гомулка – бывший член руководства партии, отсидевший в тюрьме за несогласие с курсом на советизацию Польши и настаивавший на особом «польском пути к социализму».
Рабочий бунт, начавшийся в городе Познань 28 июня 1956 г., не был, в отличие от событий в Пловдиве, Пльзене и Берлине, спровоцирован правительственными решениями, угрожавшими уровню жизни трудящихся. В этом городе небольшие по масштабам рабочие волнения не прекращались к тому времени уже больше года. Поводом для стачки было возмущение налоговыми вычетами, что выглядит довольно неубедительно. Есть предположения, что реформистские силы в ПОРП спровоцировали рабочих Познани для оказания давления на сталинистское крыло.
Бастующие были гораздо более политически мотивированы, чем их предшественники в Болгарии, Чехословакии и ГДР: волнения сразу приобрели антикоммунистический и антисоветский характер – рабочие несли транспаранты «Русские, идите домой!». Помещения ПОРП в городе были разгромлены, взята штурмом тюрьма, нападениям подверглись полицейские участки.
29 июня в город прибыли войска с бронетехникой. Рабочие оказали ожесточённое сопротивление: около 80 человек погибло в бою, несколько единиц бронетехники сгорело от «коктейлей Молотова».
В ходе восстания на заводах были созданы рабочие советы. Подобные органы создавались и в ходе более ранних волнений в соцстранах, но в Польше 1956-го их судьба оказалась иной. В органах рабочего самоуправления участвовали молодые люди, которым через многие годы было суждено сыграть немалую роль в сокрушении социализма - Яцек Куронь и Кароль Модзелевский. Советы были неофициально признаны властями, а некоторые их члены получили должности в официальных профсоюзах.
Прямым следствием Познанского рабочего восстания была смена режима в Польше. В октябре 1956 г. первым секретарем ЦК ПОРП стал Гомулка, вступивший в жесткий конфликт с советским руководством. Хрущев, под угрозой вооружённого столкновения с поляками, был вынужден пойти на уступки – тем более, что в эти же дни началось Венгерское восстание. Маршал Рокоссовский покинул пост министра обороны ПНР и вернулся в СССР. Польша пересмотрела экономические отношения с СССР в сторону большей самостоятельности, упразднила колхозы и допустила некоторую либерализацию общественной жизни.
Познанское рабочее восстание. Фото: 1956 г.
Гомулка, использовавший народные протесты и рабочее движение для отстранения сталинистов от власти, делал все, что ПОРП удержала власть в стране. «Были уничтожены самые худшие символы сталинизма, но в то же время Гомулка стремился перекрыть возможности для развития массового движения, которое помогло ему прийти к власти. Через год после восстания был закрыт наиболее радикальный журнал “Po prostu”, что вызвало волнения в Варшаве, продолжавшиеся четыре дня. Журнал осмелился рассуждать о дальнейшем развитии протестного движения, а также содержал споры о лозунге “Вся власть Советам”, восходящему к большевистскому лозунгу, использовавшемуся в 1917 г. при Ленине.
В апреле 1958 г. деятельность рабочих советов была официально прекращена. К тому времени право устраивать забастовку было уже отменено. Стабильность была восстановлена» (Польша, 1956: Познанское восстание. https://shraibman.livejournal.com/895923.html).
Познанское восстание отличается от предшествовавших событий тем, что, хотя рабочие были его главной движущей силой, оно ставило перед собой общенациональные цели. Они заключались в ликвидации сталинистского режима и освобождении Польши от советской зависимости. Кроме того, рабочие советы играли в движении более заметную роль, чем в предыдущих движениях такого рода.
Все эти факторы имели ещё большее значение в развернувшемся в октябре-ноябре 1956 г. Венгерском восстании. Установление власти коммунистов в Венгрии после 1945 г. столкнулось с самыми большими в Восточной Европе трудностями. В 1919 г. в этой стране некоторое время существовала советская власть, подавленная местными повстанцами с помощью румынских и чехословацких войск; три месяца советского правления оказались для венгров серьёзной психологической травмой. Созданная венгерскими эмигрантами в Москве коммунистическая партия не укоренилась в Венгрии, где до прихода Красной армии в 1944-м влияние коммунистов практически не ощущалось. Венгрия приняла участие во Второй Мировой войне на стороне Германии, и венгерская армия, в отличие от других германских союзников (Италии, Румынии и Словакии) сражалась на Восточном фронте с чрезвычайным ожесточением – венгерские солдаты воевали со страшными призраками Советской Венгрии (этим венгры были похожи на финнов, также переживших короткий период советского правления, и тоже ставших яростными противниками коммунизма). Штурм Будапешта советскими войсками также оставил травматическую память: если штурм Берлина занял неделю, то жесточайшие бои за венгерскую столицу длились три с половиной месяца! Недаром в самой известной послевоенной песне говорится про «медаль за город Будапешт» - этот штурм был один из самых кровавых во Второй Мировой войне.
После войны советские оккупационные войска поставили у власти в Венгрии коммунистическое правительство. Его члены приехали из Москвы, где работали в Коминтерне. Первым секретарём партии, получившей название «Венгерская партия трудящихся» (ВПТ) и фактическим главой государства стал Матьяш Ракоши, бывший в дни Венгерской советской республики командующим Красной армией. Куратором спецслужб и вторым лицом в «красной» Венгрии был Эрнё Герё – тоже деятель времён советской власти 1919-го. В Венгрии компартия и её лидеры пользовались ещё меньшей популярностью, чем в остальных странах «народной демократии» - как из-за памяти о советской власти, так и потому, что почти все они были евреями. Власть коммунистов в Венгрии была полностью изолирована от народа.
Появление в руководстве ВПТ антисталинистской «либеральной» группировки во главе с Имре Надем и её борьба со сталинистами Ракоши-Герё раскачала стабильность в Венгрии. 23 октября 1956 г., под непосредственным влиянием событий в Польше, где в те дни бурлила Варшава, в Будапеште прошла студенческая демонстрация под лозунгами отстранения сталинистов от власти. Уже вечером того же дня в венгерской столице началось восстание.
Хотя застрельщиками выступили студенты, движение приняло общенациональный характер, а главной его силой были рабочие. Среди жертв уличных боёв в Венгрии 23.10-09.11.1956 г. рабочих было 46,4%, военных и полицейских - 16,3%, интеллигенции - 9,4%, студентов - 7,4%, всех остальных, в т.ч. крестьян - 6,6%. Из этого следует, что именно рабочие были наиболее активными участниками событий.
«Движение на предприятиях, включавшее в себя все слои рабочего класса (от разнорабочих до инженеров) развивалось самостоятельно, более того, диссидентские политические группировки из числа бывших коммунистов (кружок Петефи) часто брали на вооружение популярные лозунги, ранее родившиеся в трудовых коллективах. Венгр под псевдонимом Паноникус писал в журнале «Социализм или Варварство»: Молодые рабочие в возрасте 18-30 лет были наиболее активным революционным элементом. Они еще меньше чем другие могли поддерживать чудовищное подавление, атмосферу принуждения и террора, которая царила на предприятиях... Следует так же отметить, что многие рабочие помнили капитализм и не хотели его возвращения. Общее настроение венгерских рабочих можно было сформулировать следующим образом: нет капитализму и нет бюрократическому лжесоциализму, да социализму, основанному на самоуправлении» (Рабочие советы большого Будапешта. (революция 1956 г. в Венгрии). 2008-11-14 https://antijob.net/class_war/id172/).
В течение нескольких дней в Будапеште шли бои, перемежавшиеся переговорами, между венгерскими повстанцами, на стороне которых выступала часть армии и полиции, и советскими войсками. 4 ноября советские войска начали общий штурм венгерской столицы; премьер-министр Имре Надь укрылся в посольстве Югославии, и к 9 ноября вооружённое сопротивление было подавлено, хотя партизанские группы в провинции действовали до 17 ноября. В Венгрии был установлен просоветский режим под руководством Яноша Кадара, но консолидировать власть, несмотря на присутствие советской армии, ему оказалось нелегко.
«Рабочие советы продолжали действовать, они стали координировать свою работу, организовывали забастовки, отказывались признать новое правительство. Создание прочной координации завершилось к 14 ноября. Выборы делегатов шли демократическим путем, снизу вверх. Сначала на предприятиях рабочие сами отбирали из членов своего совета тех, кто поедет на конференцию. Решение принимал не совет, а общее собрание рабочих, - так описывал очевидец формирование Центрального рабочего совета (ЦРС) Большого Будапешта, который представлял почти все городские фабрики и заводы, а также некоторые предприятия из других городов. Паноникус писал: Советы на предприятиях были экономической базой забастовки. Они продолжали выплачивать зарплату, повысив ее для всех на 10%, организовали снабжение рабочих продуктами питания, наладив прямой товарообмен с крестьянами посредством конвоев грузовиков, сами осуществляли распределение продуктов на предприятиях. Наиболее бедным рабочим семьям советы оказывали немедленную помощь. Система советов организовалась с необычайной быстротой. Сначала они возникали на предприятиях, затем делегаты от предприятий назначали советы районов, делегаты от которых в конечном счете образовали ЦРС Большого Будапешта (в это время в столице Венгрии проживало около 2 млн. человек, здесь концентрировалась большая часть венгерской промышленности и, соответственно, рабочего класса). Все делегаты ЦРС были избраны с заводов, это были инструментальщики, токари, металлурги, инженеры. (…) Уже 18 ноября появился план создания общенационального совета - парламента рабочих советов. Он должен был насчитывать 156 членов - делегатов от рабочих советов Будапешта, от важнейших регионов и предприятий страны. Общенациональный совет должен был иметь выборный президиум из 30 человек для решения оперативных задач, куда так же предполагалось кооптировать представителей различных политических партий» (Рабочие советы большого Будапешта (революция 1956 г. в Венгрии). 2008-11-14 https://antijob.net/class_war/id172/).
Восстание в Венгрии. Фото: 1956 г.
Повстанцы сложили оружие, но экономика Венгрии стояла – рабочие поголовно бастовали. Председатель ЦРС Шандор Рац заявлял, что ЦРС – законная власть в стране, и бескомпромиссно требовал вывода советских войск и возвращения правительства Имре Надя. На требование начать работу шахтёры угрожали затопить шахты, электрики – отрубить электроэнергию по всей стране.
Правительство Кадара, контролировавшее финансы, связь и коммуникации, начало давить рабочие советы «костлявой рукой голода» - рабочим не выдавали зарплату. Измотав забастовщиков, окрепшая коллаборационистская власть в декабре перешла в наступление. В Дьёре и Шальготарьяне спецслужбы произвели массовые аресты рабочих, причём в последнем было оказано сопротивление: десятки людей были убиты и ранены.
6 декабря сторонники ЦРС попытались провести демонстрацию, но у железнодорожного вокзала были обстреляны венгерскими чекистами: были убитые. После этого арестовали Шандора Раца и его заместителя Шандора Бали, но они сумели бежать из-под ареста, укрывшись на заводе имени Белоянниса. Рабочие отказались выдать своих лидеров, хотя предприятие окружили советские танки. Тем не менее 11 декабря оба вожака согласились на переговоры с правительством Кадара, и прибыли в здание парламента - и были немедленно арестованы.
Оставшись без руководителей и средств к существованию, рабочие советы 19 декабря были вынуждены прекратить свою деятельность. Венгерская революция была окончательно подавлена.
17 марта 1958 г. глава ЦРС Шандор Рац был приговорён к пожизненному тюремному заключению. Он содержался в камере, из окна которого было видно исполнение казней. Шандор Бали получил 12-летний срок. В 1963 г. оба рабочих лидера были амнистированы, и включились в оппозиционное движение.
В Польше 1970-71 гг. в северных городах Польши произошла целая серия забастовок и массовых беспорядков. Непосредственными причинами волнений стало резкое (на 30%) увеличение цен на продовольствие, промтовары и строительные материалы. Власти объяснили это решение необходимостью замораживания зарплат и ограничения потребления для «преодоления трудностей экономического рода».
Двумя годами раньше, в 1968-м, Польша была охвачена протестами интеллигенции и студенчества, связанными с ужесточением политического курса, усилением цензуры и преследованиями инакомыслящих. А это, в свою очередь, стало результатом ожесточённой борьбы в польской верхушке между антисемитской националистической фракцией «партизан» и сталинистами, в составе которых были почти исключительно евреи. Для успеха в борьбе с «врагами» «партизаны», в т.ч. лидер партии и страны Гомулка, развязали грубую антисемитскую кампанию, приведшую к практически полному изгнанию евреев из Польши. Невероятная для европейской страны конца ХХ века вспышка варварства спровоцировала протесты интеллигенции и студентов, однако рабочие тогда сохранили лояльность власти. Более того: ПОРП организовала массовые мероприятия на заводах и фабриках в поддержку очищения партийных рядов от «агентов сионизма». Заигрывания коммунистов с рабочими, грубая лесть и славословия в их адрес в определённой мере подействовали: рабочие принимали участие в разгоне студенческих протестов, на заводах распространялись антисемитские листовки.
Уверившись в поддержке рабочих, Гомулка и его команда решили усилить нормы эксплуатации рабочих. Однако польские власти просчитались. 14 декабря 1970 г. забастовали судоверфи Гданьска и Гдыни, затем к ним присоединились коллеги Эльблонга, Слупска и Щецина. В Гданьске и Щецине стачка переросла в бунт: забастовщики громили партийные комитеты и общественные здания; мародёры разбили 220 магазинов.
Н. С. Хрущев и В. Гомулка (справа). Фото: 1968 г.
Рабочее движение ПОРП восприняла как контрреволюцию и сделала ставку на применение силы. 17 декабря 1970 г. милиция при поддержке армии предприняла штурм Гданьской судоверфи. Рабочие оказали сопротивление: в цехах несколько часов шёл настоящий бой. Погибли 41 рабочий, 2 сотрудника милиции и 1 солдат. 1164 человека, в том числе около 600 военных и сотрудников милиции, получили ранения. После доклада о кровопролитии в Гданьске у Гомулки случился сердечный приступ, и он навсегда ушёл из политики. Гримаса истории: рабочие волнения 1956-го вознесли Гомулку на политический Олимп, и рабочие же волнения 1970-го отправили в политическое небытие…
Первым секретарём ЦК ПОРП стал Эдвард Герек. Он действовал точно так же, как Гомулка в 1956-м – встречался с рабочими, беседовал с ними как равный с равными, напоминал о своих рабочих корнях. Забастовки на время прекратились, но уже в январе 1971 г. вновь вспыхнула стачка на судоверфи в Щецине, которую поддержали текстильщики в Лодзи.
ПОРП была вынуждена пойти на серьёзные уступки: повышение цен пришлось отменить, цены были заморожены на два года. Руководство забастовочного движения власти смогли расколоть: некоторые вожаки были уволены, другие же, наоборот, получили синекуры в госорганах и профсоюзах. Лидер щецинских забастовщиков Эдмунд Балука (троцкист), например, стал председателем городского профсоюза металлистов. Пост в официальных профсоюзах занял и другой рабочий вождь – Мариан Юрчик (ультраправый католик).
В 1972 г. съезд официальных профсоюзов Польши проголосовал за новый устав, в котором было записано, что профсоюзы подчиняются ПОРП. Против проголосовал один делегат – Балука (Юрчик не был делегатом съезда). После этого «неизвестные» начали преследовать непокорного, угрожая его жизни. После того, как несколько товарищей Балуки подверглись зверским избиениям, щецинский профлидер бежал во Францию. Юрчик оставил профсоюзную деятельность и начал работать в католическом диссидентском движении.
Польские события 1970-71 гг. наглядно демонстрируют, что рабочее движение, действующее в отрыве от остальных социальных групп, может добиться экономических уступок, но не более. Такое движение в той или иной степени заражено классовыми предрассудками, насаждаемыми марксистами – о рабочих, как «передовом классе», которому принадлежит будущее и т.д. Несмотря на организованность и отвагу, власть, используя репрессии, уступки и подкуп, всегда способна справиться с протестами, если они ограничиваются одной социальной группой, даже такой многочисленной и сплочённой, как рабочие.
Это подтвердили и более поздние события в Румынии. Румыния была отсталой, аграрной страной; социалистическая индустриализация, развернувшаяся в основном с 1960-х гг., способствовала более позднему, чем в ГДР, Польше, Чехословакии и Венгрии, сосредоточению рабочих на крупных предприятиях и в промышленных районах.
Одним из таких районов была долина Жиу, где работали угледобывающие предприятия. Недовольство рабочих в шахтёрском регионе, как и во всей Румынии, копилось долго, но диктатура Николае Чаушеску была чрезвычайно жёсткой, и до 1977 г. протестов в стране, исключая одиночные акции интеллигентов, не было.
Чаушеску (в центре) с делегацией Муреш-Венгерской АО. Фото: 1965 г.
30 июня 1977 г. ЦК РКП и правительство Румынии приняли «Закон № 3/1977», который отменял пенсии по инвалидности в угольной отрасли, повышал пенсионный возраст с 50 до 52 лет, замораживал зарплаты, увеличивал продолжительность рабочего дня и отменял оплату сверхурочных. В шахтёрских районах начались стихийные протесты – от написания писем руководству страны до нападений на партийных функционеров. 1 августа забастовали 35 тысяч шахтёров долины Жиу - в городах Лупени и Петрошани и их окрестностях. 2 августа в район для переговоров с бастующими прибыл премьер-министр Румынии Илие Вердец (в прошлом шахтёр); одновременно в зону конфликта стягивались войска и силы спецслужбы «Секуритате». 3 августа в Липени прибыл сам Чаушеску; его выступление перед огромной (до 40 тысяч человек) толпой шахтёров было провальным - всемогущего тирана освистали.
Главным лозунгом забастовщиков был «Долой пролетарскую буржуазию!», - т.е. рабочие выступили против коррумпированной коммунистической бюрократии. Бастующие вручили Чаушеску список требований, носивших экономический характер: отмена закона от 30 июня, повышение зарплат, строительство жилья, гарантии продовольственного снабжения и медицинской помощи, отказ от удлинения рабочего дня. Помимо этого, шахтёры требовали создать на предприятиях полномочные комиссии с участием рабочих, уволить некомпетентных управленцев и гарантировать неприменение репрессий.
Чаушеску был вынужден принять требования рабочих, и 3 августа забастовка прекратилась. Однако принятие закона от 30 июня, как выяснилось, не отменялось, а всего лишь откладывалось на год. Снабжение шахтёрских посёлков заметно улучшилось, но одновременно власти готовились к репрессиям. В рабочих коллективах проводились собрания, на которых клеймили забастовщиков: их называли погромщиками, бандитами и анархистами. 15 августа шахтёрские посёлки были окружены бронетехникой, и начались аресты. Около 600 человек было задержано. Большинство из них подверглось избиениям и пыткам. 150 человек получили тюремные сроки или отправлены в психиатрические больницы. Тысячи шахтёров были уволены, около 300 рабочих с семьями – депортированы из шахтёрских районов.
Забастовка в долине Жиу привела примерно к таким же последствиям, что и подобные протесты в других странах «народной демократии»: власти отказались от наиболее жёстких проектов усиления эксплуатации, несколько улучшили условия труда и снабжение шахтёрских районов. Одновременно массовые репрессии ослабили возможности новых протестов: для их предотвращения в долине Жиу были на постоянной основе расквартированы войска.
Несмотря на испуг, перенесённый в августе 1977-го, режим Чаушеску продолжил жёсткую антисоциальную политику. Набрав в 1970-е гг. западные кредиты на 22 миллиардов долларов, Чаушеску ввёл «режим жёсткой экономии» ради своевременной выплаты по кредитам. С 1978 г. несколько раз повышались цены на всё – от продуктов питания до электроэнергии; рабочих заставляли вкладывать часть зарплат в «инвестиционные фонды» предприятий, т.е. часть заработанных средств у них попросту изымалась. Вложения в социальную сферу (прежде всего в здравоохранение) практически прекратились. Продовольствие, распределявшееся по карточкам, исчезло из магазинов и перекочевало на «чёрный рынок». Уличное освещение отключили, отопление зимой работало 1 день в неделю.
В этой ситуации протесты рабочих вспыхивали один за другим: в той же долине Жиу в 1981-м, в Марамуреше в 1983-м, в Клуж-Напоке и Турде в 1986-м, и самые масштабные – в Брашове и Яссах в 1987-м. Негодование постепенно охватывало все слои населения Румынии, распространяясь на интеллигенцию, крестьян, служащих и даже военных. Режим держался только на армейских штыках и репрессиях «Секуритате». Но он держался, пока диктатура Чаушеску не потеряла внешнюю поддержку.
Польский ураган
Соединение рабочего движения с движением интеллигенции, студенчества и служащих, а также части крестьян на антикоммунистической платформе произошло во второй половине 1970-х гг. в Польше. Польские рабочие бунтовали против коммунистической власти в 1956-м и 1970-м, но до 1970-х гг. рабочее движение развивалось отдельно от других социальных групп. Начавшееся объединение было связано с национальными особенностями Польши – развитым национальным чувством, приверженностью всех слоёв польского общества католицизму и общим неприятием советской оккупации. Помимо этого, рабочие Польши, получившие в результате забастовок 1970-71 гг. довольно высокие жизненные стандарты, превращались просто в часть «среднего класса». Они переставали ощущать свою «пролетарскую особость» и начали избавляться от навязываемой рабочим коммунистами классовой гордыни. Рабочие переставали смотреть свысока на интеллигенцию и начинали осознавать себя частью единого общества, связанной с другими социальными группами общими интересами. А таковыми были не только повышение качества жизни, но и демократизация, и освобождение от советской оккупации. Польские «пролетарии» осознавали, что их специфические требования могут быть удовлетворены только после реализации требований общенациональных.
В июне 1976 г. польское правительство объявило о значительном повышении цен. В ответ забастовали рабочие в Радоме, Плоцке и Урсусе - 112 предприятий с участием более 80 тысяч человек. Беспорядки носили крайне ожесточённый характер и напоминали начало гражданской войны: в Радоме разгромили и сожгли 100 магазинов, взяли штурмом обком партии и даже разобрали железнодорожные пути. Жёстким был и ответ властей: среди забастовщиков были произведены массовые аресты, причём арестованных подвергали избиениям и пыткам, а лидер радомских рабочих Роман Котляж был забит насмерть в Службе безопасности. После подавления забастовок рабочих активистов бросали в тюрьмы и увольняли с «волчьим билетом» (т.е. с запретом брать их на работу куда бы то ни было). Такие меры властей вызвали сопротивление в среде интеллигенции: юридическое сообщество Польши заявило официальный протест правительству, а группа диссидентов самых разных политических направлений (Антоний Мацеревич, Яцек Куронь, Ян Юзеф Липский, Адам Михник) создала Комитет защиты рабочих (KDR), который организовал юридическую помощь арестованным рабочим и их семьям.
Создание комитета (с 1977 г. – Комитет защиты рабочих – Комитет социальной самообороны, КОС-КОР) объединило диссидентов-интеллигентов с протестующими рабочими, что стало зародышем общенационального антикоммунистического движения, потрясшего основы всего социалистического лагеря. Политической надстройкой оппозиционного движения стало Польское независимое соглашение – клуб интеллигентов, открыто декларировавший антикоммунизм и антисоветизм. В его составе были такие знаменитости мирового масштаба, как философ Лешек Колпаковский и фантаст Станислав Лем – из-за этого власти не могли запретить деятельность явно антиправительственной организации. Тогда же начали работу Клубы католической интеллигенции, а позже, в 1979 г. – Конфедерация независимой Польши (КНП), связанная с политической эмиграцией. Они также поддерживали контакты с рабочим движением.
Оппозиционное движение было крайне разнообразным: в его состав входили социалисты, ультралевые, католики, либералы, правые националисты-пилсудчики, бывшие партизаны Армии Крайовой и «проклятые солдаты». К концу 1970-х они научились действовать сплочённо и солидарно.
1 июля 1980 г. польское правительство объявило о значительном повышении цен на мясные продукты, одновременно запретив продажу мяса частниками. 8 июля забастовали рабочие Люблина; это было началом «эпохи «Солидарности». 14 августа забастовала легендарная Гданьская судоверфь: судостроители требовали отменить повышение цен, восстановить уволенных по политическим мотивам рабочих (среди них был и Лех Валенса, уволенный незадолго до этих событий), освободить политзаключённых и… установить памятник жертвам полицейских репрессий 1970 г.!
Рабочие Гданьска учли опыт поражения 1970 г.: предприятие было захвачено, рабочие поддерживали на нём порядок, насильственные действия пресекались, употребление спиртного запрещалось. На заводе проходили католические службы, издавался информационный бюллетень. В составлении программы и требований рабочих участвовали интеллигенты из КОС-КОР. 18 августа забастовал Щецин, после чего стачка охватила, как и в 1970-м, всё побережье.
Напуганные размахом и прекрасной организацией протестов, власти пошли на уступки: с 30 августа по 11 сентября в разных городах Польши правительство подписало с забастовочными комитетами т.н. «Гданьские соглашения» узаконившие деятельность независимых профсоюзов, которые объединились в общенациональный профцентр «Солидарность». За рабочими было признано право на забастовки, из тюрем вышли политзаключённые. Де-факто в Польше легализовались оппозиционные организации, начала свободно издаваться неподцензурная пресса.
В разгар событий Эдвард Герек ушёл в отставку: ПОРП возглавил никому не известный аппаратчик Станислав Каня, пытавшийся путём уступок сохранить власть коммунистов во взбунтовавшейся стране.
В «Солидарность» к концу 1980 г. вступило около 10 миллионов человек при населении страны в 35 миллионов; таким образом, можно сказать, что эта организация включила в себя подавляющее большинство населения. В суперпрофсоюз не вошли госслужащие, а также большинство крестьян, хотя некоторая часть сельских жителей создала «Сельскую «солидарность». Служащие полностью зависели от государства и привыкли быть послушными, а крестьяне, после отмены коллективизации в конце 1950-х, довольно лояльно относились к власти, не вмешивавшейся в их жизнь. Сокрушительные успехи «Солидарности» стали возможными только благодаря организованности, сплочённости и решительности рабочих, в первую очередь машиностроителей и текстильщиков.
Первоначально в руководстве «Солидарности» доминировали левые: лидеры КОС-КОР Яцек Куронь, Кароль Модзелевский, Анджей Гвязда, Адам Михник и Эдвард Липиньский были социалистами. Лех Валенса, ставший главой объединения – верующий католик, не придерживавшийся какой-либо конкретной идеологии, подобно большинству польских рабочих, был сторонником рабочего самоуправления. Мятежные польские социалисты рассматривали события 1980 г. как борьбу рабочего класса с бюрократией. Они твёрдо выступали за демократию и отвергали коммунизм, но были готовы к компромиссам с ПОРП. При негативном отношении к СССР и советскому военному присутствию в Польше, лозунги о выходе Польши из СЭВ и Организации Варшавского договора, во всяком случае открыто, не выдвигались.
Идейные позиции «Солидарности» начали меняться во время легальной работы профобъединения. Польские рабочие – верующие католики, и коммунистическая пропаганда действовала на них очень опосредованно: они верили в особость и особую миссию рабочего класса, не принимая прочих марксистских постулатов. В условиях крушения социалистической идеологии католическое воспитание принесло свои плоды.
Патовая ситуация октября 1980 г. – декабря 1981 г. – сосуществование легальной «Солидарности» с диктатурой коммунистов – была чревата столкновениями и, в перспективе, гражданской войной. Общество почти полностью шло за суперпрофсоюзом, но коммунисты, опираясь на армию, спецслужбы и поддержку СССР, делиться властью не собирались. В Польше всё громче говорили о неизбежном военном перевороте и подавлении оппозиции советскими войсками, как в ГДР в 1953-м, Венгрии в 1956-м и Чехословакии в 1968-м.
Неопределённость нервировала поляков: было ясно, что двоевластие не может продолжаться долго. В этих условиях происходила радикализация «Солидарности». В движение пришли сотни тысяч новых людей, не участвовавших в оппозиции прежних лет, и у них появились свои лидеры, не связанные с социалистами из КОС-КОР. Эти люди (щецинский пожарный Мариан Юрчик, быдгощский инженер Ян Рулевский, варшавский металлург Северин Яворский, катовицкий металлург Анджей Розплоховский, лодзинский химик Гжегож Палька, варшавский механик Збигнев Буяк, гдыньский слесарь Анджей Колодзей) были гораздо радикальнее, чем Валенса и вожаки КОС-КОР: они были правыми католиками и непримиримыми антикоммунистами. Экстремистская позиция КНП была им ближе, чем социал-демократия КОС-КОР. Новые вожди «Солидарности» не сомневались, что конфликт с властью закончится вооружённым противостоянием, и пытались подготовить к нему своих сторонников. «Старые» лидеры – Куронь, Валенса, Модзелевский – всё чаще подвергались нападкам со стороны «новых». В сентябре 1891 г. Валенса с трудном выиграл выборы, выдвинувшись на пост руководителя «Солидарности»: он получил 50% голосов. Радикалы набрали столько же, но проиграли, так как выдвигали трёх кандидатов (Юрчика, Гвязду и Рулевского). Раскола удавалось избежать, поскольку все усвоили старый пролетарский лозунг: сила – в единстве. Однако размежевание всё же произошло: национал-католическая часть «Солидарности» учредила Клубы службы независимости, социалистическая же оформилась в Клубы Самоуправляемой Речи Посполитой - Свобода, Справедливость, Независимость (КСРП). Интересно, что если создание откровенно правых Клубов службы независимости в СССР прошло незамеченным, то появление левых КСРП вызвало шквал яростных комментариев в советских СМИ – в Москве считали левую, ориентированную на трудящихся, оппозицию гораздо опаснее.
Польская номенклатура преодолела шок, вызванный событиями 1980 г., и готовилась к реваншу: чиновники понимали, что могут потерять власть, а то и свободу. Руководство СССР давило на польских лидеров, требуя подавить «контрреволюцию». Советские войска на территории Польши были приведены в состояние боевой готовности; к польским границам стягивались дополнительные советские воинские соединения.
18 октября 1981 г. ЦК ПОРП отстранил Станислава Каню от должности руководителя партии и назначил на его место генерала Войцеха Ярузельского. Впоследствии он утверждал, что Москва предъявила ему ультиматум: либо поляки подавляют «Солидарность» своими силами, либо в Польшу будут введены советские войска. Маршал Советского Союза Дмитрий Язов подтверждал, что только введение военного положения спасло Польшу от советского вторжения.
13 декабря 1981 г. Ярузельский ввёл в Польше военное положение. Активисты «Солидарности» не смогли оказать сопротивление воинским частям: лишь на нескольких шахтах Силезии рабочие попытались оказать вооружённое сопротивление, которое было быстро подавлено. Всё руководство «Солидарности», КНП и других оппозиционных структур (более 5 тысяч человек к концу 1981 г.) было арестовано. Профсоюзы были распущены, забастовки запрещены, а на стратегические предприятия направлены военные комиссары. Рабочие таких предприятий объявлялись призванными на военную службу.
В. Ярузельский (слева) и Н. Чаушеску
10-миллионная «Солидарность», несмотря на почти поголовную поддержку населения, была разгромлена быстро и легко. В течение 10 дней (к 23 декабря) Гданьская и Щецинская судоверфи, Краковский и Катовицкий металлургические комбинаты, Люблинский автозавод и ряд других предприятий были захвачены армией при поддержке бронетехники. Сопротивление на шахтах Силезии было окончательно сломлено к 28 декабря. Демонстрации протеста 16-17 декабря были подавлены с использованием огнестрельного оружия. Были взяты штурмом и университеты – во Вроцлаве студенты пытались оказать вооружённое сопротивление. Попытки организовать всеобщую забастовку провалилась из-за массовых арестов и повсеместного использования силы.
Быстрый разгром «Солидарности» потряс поляков и деморализовал оппозицию. ПОРП сумела восстановить власть над Польшей.
Польские события 1981 г. в очередной раз доказали, что, сколь бы ни было массовым и организованным оппозиционное движение, правящая элита, даже пользующаяся минимальной поддержкой населения, вполне способна удержать власть и расправиться с бунтарями, если сохраняет контроль над силовыми структурами и имеет поддержку внешних сил (в случае с Польшей это был СССР).
В принципе, венгерские повстанцы 1956-го и чехословацкие сторонники «социализма с человеческим лицом» 1968-го тоже имели практически всенародную поддержку, но были раздавлены советской военной машиной, после чего граждане этих стран смирились с оккупацией и коллаборационистской диктатурой.
В Польше ситуация повторилась. Но разница была велика: СССР в 1980-е гг. был несравненно слабее, чем во время венгерских и чехословацких событий. Советская экономика погружалась в кризис, жёсткие экономические санкции Запада усугубляли его, война в Афганистане пожирала ресурсы СССР, а дряхлые советские руководители не понимали, что надо делать, и, как результат, не делали ничего. Поэтому даже польский «бетон» (твердокаменные сталинисты в ПОРП) чувствовали, что их время проходит, а здравомыслящие конформисты (такие, как генерал Ярузельский), просто выжидали, когда советский монстр окончательно ослабеет, чтобы поменять политическую ориентацию.
Если венгры и чехи после подавления революций вынужденно смирялись, то в Польше, даже в условиях разгрома оппозиции, часто происходили спонтанные взрывы народных протестов. В 1982 и 1983 гг. рабочие и студенческие протесты сопровождались строительством баррикад и настоящими уличными боями – с убитыми и ранеными. Проповеди в костёлах превратились в сплошную антиправительственную пропаганду. Вместо кладбищенского спокойствия венгерского и чехословацкого типа, польская ситуация после подавления оппозиции скорее напоминала плохо закупоренный котёл, который неизбежно взорвётся, причём скорее рано, чем поздно.
При этом загнанное в подполье рабочее движение окончательно утратило классовые особенности: рабочие чувствовали себя частью польской нации, а такое наследие коммунистической пропаганды, как ощущение особости рабочего класса с его специфическими интересами, окончательно ушло в прошлое.
Во второй половине 1980-х гг. социализм в Польше агонизировал. Промышленное производство упало ниже уровня 1979 г., среднегодовая инфляция достигала 1500%, 60% трудоспособного населения жило ниже официального уровня бедности, большинство квартир в зимние периоды не отапливались. Власть вызывала ненависть у почти всего населения страны. Начало перехода к рыночным отношениям спровоцировало полный управленческий, организационный и финансовый хаос. Власти говорили о демократизации, при этом продолжая репрессии…
В этих условиях в подполье возникло объединение «Борющаяся Солидарность», возобновили деятельность КНП и Независимый союз студентов. В апреле 1988 г. забастовали металлурги, к ним присоединись транспортники и ветеран забастовочного движения – Гданьская судоверфь. На какое-то время властям силой и угрозами удалось пресечь протесты, но в августе стачечное движение охватило шахты Силезии. В конце месяца опять забастовали металлурги и судостроители – под единственным лозунгом: легализация «Солидарности». На заводах объявились, казалось бы, забытые фигуры - Валенса, Куронь, Михник, Юрчик, Гвязда, и новые лидеры - такие, как братья Качиньские. Забастовка приняла общенациональный характер. В рабочих коллективах, студенческих кругах и интеллигентских сообществах открыто заговорили о «последнем гвозде в гроб коммунизма».
О силовом подавлении забастовки уже не могло быть и речи: армия была не готова повторить декабрь 1981 г. 26 августа министр внутренних дел Кищак по телевидению заявил о переговорах с бастующими. 31 августа он встретился в Валенсой и согласовал начало переговоров. 16 сентября начались т.н. «беседы на Магдаленке» - переговоры верхушки ПОРП с лидерами «Солидарности». Коммунистам было невозможно рассчитывать на поддержку Москвы – Советский Союз агонизировал уже и не мог никому помочь.
В феврале 1989 г. начался общественный Круглый стол – уже официальные переговоры ПОРП с легализованной «Солидарностью», превратившиеся в капитуляцию польских коммунистов. Они согласились на всеобщие многопартийные выборы, которые и стали тем самым «последним гвоздём в гроб коммунизма», о которым грезили забастовщики. По-видимому, в ходе Круглого стола оппозиционеры дали лидерам коммунистов личные гарантии от преследований за преступления, совершённые в годы правления ПОРП.
Рабочие протесты в СССР
В СССР, несмотря на мощную пропаганду, внушавшую рабочим, что они – хозяева государства, и мощный репрессивный аппарат, рабочие протесты происходили нередко. В годы Первой пятилетки самым мощным выступлением рабочих были протесты в Ивановской области в 1932 г. Забастовка началась в городе Вичуга, центре текстильной промышленности, после того, как были снижены карточные нормы выдачи хлеба. 6-9 апреля остановились почти все предприятия города – численность стачечников достигла 20 тысяч человек. Забастовщики действовали организованно, и быстро установили в Вичуге свою власть: здания горсовета, горкома ВКП(б), милиции и ОГПУ были взяты штурмом. Требования бастующих сначала заключались в восстановлении норм выдачи хлеба, но затем появились лозунги против ВКП(б) и советской власти.
Советская власть страшно испугалась: взбунтовались не голодные и неорганизованные крестьяне, а рабочий класс, сила которого коммунистам была хорошо известна. В Вичугу прибыл, секретарь ЦК ВКП(б) Лазарь Каганович. Он пообещал рабочим рассмотреть их требования, а сам провёл встречи с партактивом и силовиками области, после чего вернулся в Москву. Новости о событиях в Вичуге распространились по всей области, и забастовали другие рабочие посёлки – Тейково, Лежнево, Южа. Толпы голодных рабочих провели «голодные марши» на Иваново-Вознесенск, которые были остановлены отрядами ОГПУ, милицией и вооружёнными партийцами.
Паника, которую пережила советская власть, была велика: хлебные нормы были восстановлены, поставки продовольствия в область увеличены, были разрешены приусадебные участки и колхозные рынки – первый в СССР рынок открылся в Вичуге. Это было реальным достижением вичугских стачечников, причём всесоюзного масштаба.
Показательно, что советская власть не забывала о вичугской стачке ещё много лет. «Вот что сказал нарком внутренних дел [Николай Ежов – прим. авт.] 23 февраля 1937 г. на пленуме ЦК ВКП(б): «Мы сейчас находимся в стадии расследования чрезвычайно важных вичугских событий… Они были по существу организованы правыми... Об этом дают показания активнейшие участники правых, Башенков и другие... Как сейчас выяснилось, начались искусственные забастовки... Волынки на текстильных предприятиях. Оказывается, как сейчас установлено, к этому прямую руку приложили правые, организовали вичугские волынки» (Вичугский бунт (Вичугская всеобщая стачка 1932 года) https://www.liveinternet.ru/users/1259518/post47515358, 16.08.2007).
Террор, запугивание рабочего класса, и одновременно заигрывание с ним сделали своё дело: после Вичуги в СССР много лет не было открытых стачек, хотя «волынки» и «итальянки» не прекращались никогда. Во время Великой Отечественной войны бастовали рабочие Горького и уральских заводов, хлопкоробы в Узбекистане, учащиеся ФЗУ (по всей стране): забастовки были вызваны невозможностью получить продукты питания по карточкам. Показательно, что массовых репрессий против забастовщиков не было – по крайней мере, свидетельств о них не обнаружить не удалось.
После войны забастовки и восстания происходили в основном в лагерях (например, в Долинских лагерях непрерывные стачки продолжались полтора года). Уже после смерти Сталина бастовали и бунтовали строители Новокуйбышевской ГЭС, целинники в Темиртау и новочеркасские электровозостроители (Новочеркасский расстрел рабочих – далеко не единственное, хотя и самое известное выступление трудящихся в послевоенное время).
Менее известно, что СССР пережил подъём забастовочного движения практически одновременно с появлением «Солидарности» в Польше в 1979-1980 гг.
«1 сентября 1980 г. из-за жестокого кризиса СССР одновременно поднял цены на все товары и снизил оплату труда. Это привело к серии стачек и акций протеста. Бастовали ВАЗ, завод «Североникель», златоустовский Завод им. Серго Орджоникидзе, «Уманьсельхозмаш», Здолбуновский ремонтно-механический завод, Нижнеисетский завод металлоконструкций, Тартусский завод сельхозмашиностроения, Карачаевский конденсаторный завод, Махачкалинский завод сепараторов, Копейский машиностроительный завод, Еманжелинское автопредприятие, Ворошиловградский тепловозостроительный завод, Васильевский завод холодильников, Алитусский хлопчатобумажный комбинат, Ашхабадский комбинат по пошиву детской одежды...» (В.Воронов «ЦК КПСС уполномочен предупредить: забастовки!», «Совершенно секретно», № 24(319), 14-21.10.2014).
Рабочие протесты в СССР (исключая самый первый, в Вичуге) отличались от подобных выступлений в соцстранах отсутствием политических требований: все они, до конца 1980-х гг., носили чисто экономический характер. Рабочее движение не получало поддержки каких-либо других слоёв и групп населения, поскольку крестьянство было фрустрировано раскулачиванием и коллективизацией, а интеллигенция деморализована Большим террором 1937-38 гг. Мелкой буржуазии, в отличие от восточноевропейских стран, в СССР не было. При этом идеологическое давление на все группы населения, контроль спецслужб и полная зависимость всего населения от госструктур были сильнейшими.
Независимых и тем более оппозиционных организаций в СССР не возникало, т.к. их в корне выкорчёвывали спецслужбы. Подпольные группы насчитывали не более нескольких десятков человек и, как правило, существовали недолго. О попытках таких групп апеллировать к рабочим ничего не известно: по-видимому, в этом направлении ничего не предпринималось. Независимые профсоюзы в СССР если и пытались создавать, то сведения об этом погребены в секретных фондах архивов. В 1976-78 г. правозащитники создали Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся (СМОТ), но в его состав входила лишь маленькая группа интеллигентов, и проникнуть в ряды рабочих он не смог, а к середине 1980-х был ликвидирован КГБ. Таким образом, к моменту наибольшего подъёма забастовочного движения в Советском Союзе (сентябрь 1980 г.) организованное рабочее движение полностью отсутствовало.
В собственно рабочей среде в 1970-е гг. были попытки создать подпольную политическую партию. В середине 1960-х гг. в Харькове братья Романенко, получив от граждан Китая маоистскую литературу, написали программу «Рабоче-крестьянской революционной партии коммунистов». Небольшие группы рабочих-маоистов появились в Москве и Ленинграде. Впрочем, они были быстро ликвидированы КГБ.
«Весной 1974 г. в Куйбышеве на заводе имени Масленникова произошла забастовка рабочих в одном из цехов. Завод производил в том числе оборудование для военно-промышленного комплекса СССР. Рабочие не выдвигали политических требований, но сумели добиться от администрации и городских властей, не ожидавших такого организованного выступления, некоторого улучшения условий своего труда. По примеру этой успешной забастовки в течение года на заводе имени Масленникова и ряде других предприятий города прошло более десяти забастовок. Такие нетривиальные для СССР события сразу же привлекли внимание КГБ, но только чрез два года тщательной слежки они смогли установить, что в городе действует нелегальная марксистская организация «Рабочий центр».
Лидерами организации были 31-летний Григорий Исаев, рабочий литейного цеха завода имени Масленникова, и 39-летний Алексей Разлацкий, инженер-нефтяник. Именно Исаев и Разлацкий были вдохновителями и организаторами серии забастовок на заводах Куйбышева в 1974 г. Через два года их нелегальная марксистская организация насчитывала уже свыше 30 хорошо законспирированных активистов. Надо признать, что «Рабочий центр» был одной из самых успешных в плане конспирации диссидентских организаций: его активисты целенаправленно и тщательно изучили конспиративный опыт русских революционеров до 1917 г. и партизан-подпольщиков Великой Отечественной войны. Это позволило «Рабочему центру» успешно действовать с 1974 по 1981 г.» (Волынец А. Советские хунвейбины: «СССР нужен Мао Дзэдун!» 10.07.2013).
Попытка самарских ультралевых рабочих-революционеров создать подпольную партию не распространилась за пределы города; по-другому в условиях жёсткого контроля КГБ над обществом и быть не могло.
«Мы за всех, кто против вас!» – красовалось на дверях Ростовского обкома. На заснеженном Шпицбергене листовка «Комитета шахтёрской чести» прямо угрожала терактами. ... В ленинградском метро замелькали обрывки: «Товарищи! Большевизм вернётся! Долой Брежнева!» – почти по-албански, да ещё с подписью «N 4» (номер большевистского списка на выборах в Учредительное собрание). Впрочем, вскоре те же крамольные школьники назвались «Синее знамя» и «полностью отрицали коммунизм как систему».
Любопытно, что они непостижимым образом уловили мировой тренд – ячейку «N 4» собирались создать в Ташкенте! Поближе к мусульманам, значит. Зарубежными же союзниками полагали не американцев, а китайцев» (Никита Требейко, «В кризис.ру», 1 июля 2019).
Показательно, что попытки рабочих заняться политикой состояли в создании групп ультра-коммунистической направленности. Это ещё раз свидетельствует о том, что в СССР рабочие в целом были податливы в отношении коммунистической пропаганды, и, даже выступая против власти, не ставили под сомнение основные марксистские постулаты. Впрочем, в Китае 1989 г., перед бойней на Тяньаньмэнь, рабочие тоже выступали под лево-коммунистическими лозунгами. Однако в Пекине были демократически настроенные студенты и интеллигенция, с которыми рабочие-маоисты нашли общий язык, несмотря на идейные разногласия: их сближала неприязнь к правящей элите. В общем, нечто похожее происходило и в Венгрии 1956-го, и в Польше 1980-го: рабочие протестовали под социалистическими лозунгами, но объединялись с либеральными и даже правоконсервативными группировками средних слоёв и студенчества. В Польше с 1965 г. даже действовала подпольная Коммунистическая партия Польши (КПП) маоистского характера, однако в забастовочном движении она не участвовала и никакой поддержки в рабочей среде не имела.
* * *
Забастовки 1989-90 гг. в СССР стали мощным фактором, способствовавшим крушению советской власти и распаду Советского Союза. Так же, как и в начале 1960-х, и в 1980 г., непосредственным поводом к забастовкам стало резкое падение уровня жизни рабочих. Экономический коллапс привёл к срыву снабжения рабочих городов и посёлков товарами первой необходимости, в первую очередь в шахтёрских регионах. Это накладывалось на давно зревшее недовольство шахтёров низким уровнем техники безопасности, требованиями начальства наращивать добычу при накапливании невостребованного угля и явным наплевательством руководства отрасли на ухудшающиеся условия работы и жизни горняков.
2 марта 1989 г. прошла первая забастовка и голодовка шахтёров в Воркуте. Горняки всего Советского Союза сделали такие выводы: во-первых, в отличие от прошлых десятилетий, о забастовке воркутинцев и их требованиях рассказывали в газетах, по радио и телевидению. Во-вторых, власти даже не угрожали забастовщикам репрессиями. В-третьих, в Москве, Ленинграде и других крупных городах активно действовало плохо организованное, но многочисленное оппозиционное движение, в числе которого были депутаты различных уровней и партийные деятели, группировавшиеся вокруг фигуры Бориса Ельцина. И они были готовы поддержать забастовщиков – разумеется, в расчёте на взаимную поддержку.
В июле 1989 г. забастовки, начавшись в кузбасском Междуреченске, охватили все угольные регионы СССР - Кузбасс, Донбасс, Коми АССР, Карагандинский бассейн в Казахстане и др. Первоначальные требования шахтёров – повышение оплаты работ в ночное время, установление единого выходного дня и обеспечение шахтёров моющими средствами и питанием во время подземных работ - вполне могли быть удовлетворены местными властями, если бы их поддержал официальный профсоюз, входивший в ВЦСПС. Однако он отказался поддержать требования рабочих, что спровоцировало взрыв недовольства, стачки, создание забастовочных комитетов и многотысячные, многочасовые протесты.
Власть, начиная с министра угольной промышленности М. Щадова и до генсека М. Горбачёва, сразу же пообещала удовлетворить требования шахтёров. Это придало бастующим уверенности и спровоцировало радикализацию протестов. В шахтёрские регионы прибывали сторонники Б.Ельцина, способствовавшие политизации забастовок. Требования забастовочного комитета шахты «Воргашорская» (самой большой в Европе), принятые 21 июля 1989 г., начинались с отмены статьи в Конституции СССР о руководящей и направляющей роли КПСС, прямых и тайных выборов Председателя Верховного Совета СССР, председателей местных Советов, начальников городских, районных отделов Министерства внутренних дел на альтернативной основе. Бастующие требовали также отмены выборов в Верховный Совет СССР от общественных организаций (что позволяло КПСС проводить делегаты множество своих людей по спискам профсоюзов, комсомола и пр.).
Таким образом, рабочие протесты в течении месяца соединились с общественно-политическим оппозиционным движением городской интеллигенции. Власть, весь советский период опасавшаяся именно рабочих протестов, оказалась бессильной перед волной общественного движения, объединившего самые разные группы и слои населения. Шаг за шагом сдавая позиции, советская власть смирилась с демократизацией общественной жизни, а затем, в августе 1991 г., не сумела предотвратить распад Советского Союза на национальные государства (юридически самоликвидация СССР была узаконена 26 декабря 1991 г.).
Процессы, охватившие СССР в 1989-91 гг., очень важной составляющей частью которых было рабочее движение, весьма близки к тем, что имели место в Венгрии, Чехословакии (эти события не рассмотрены в данной статье из-за незначительного участия в них рабочих) и в Польше. Первоначально действовавшие отдельно (и даже недружественно настроенные по отношению друг к другу) рабочие протесты и интеллигентская оппозиция, слившись воедино, стали могучей силой, разгромить которую тоталитарные государства могли только армейским сапогом (точнее, танками). Слияние рабочего движения (не антисоциалистического, а антибюрократического и антиноменклатурного по сути) с интеллигентской либеральной и националистической оппозицией стало возможным в 1980-е гг. благодаря тому, что рабочие, как и во всех индустриальных государствах того времени, утратили классовую самобытность, превратившись в часть среднего класса. Размывание классовых границ позволило тем, кого марксисты прежде именовали «пролетариатом», объединиться с теми, кого сторонники Маркса и Ленина именовали «прослойкой» и «мелкой буржуазией» ради общих целей.
При этом следует признать, что именно в рабочей среде во времена коммунистического тоталитаризма происходили самые мощные, самые масштабные протесты, неоднократно заставлявшие власти идти на уступки, и даже несколько раз ставившие «народную демократию» на грань краха. Удары, наносившиеся «красным» диктатурам рабочими, по силе и масштабам не шли ни в какое сравнение с героическим, но гораздо менее масштабным и эффективным сопротивлением крестьянства и интеллигенции.
Во второй половине 1980-х гг. власти практически всех социалистических стран Восточной Европы (исключая Югославию, отличавшуюся большим своеобразием) оказались в изоляции от всех групп и слоёв населения, опираясь исключительно внешнюю силу. Пока внешнюю силу был способен предоставлять Советский Союз (или обеспечивать различными способами использование местной силы, как в Польше), власти социалистических государств удерживались, хотя каждый такой протест углублял пропасть между номенклатурой и обществом. И осенью 1989 г., когда эта сила оказалась неспособной обеспечивать силовую защиту, «народные» власти в ГДР, Венгрии, Чехословакии, Польше, Болгарии и Румынии испарились за считанные недели. При этом организованное и агрессивное оппозиционное движение в то время существовало только в Польше, а в остальных странах «народной демократии» власть рухнула, как гнилое дерево – просто потому, что её никто не поддерживал, и все ждали, когда же она, наконец, исчезнет (только в Румынии свержение Чаушеску сопровождалось кровопролитием, но кто в кого стрелял на улицах Бухареста до сих пор остаётся нерасследованным).
А в самом Советском Союзе номенклатуре ждать помощи от внешней силы было бессмысленно. И она, переиначивая выражение Остапа Бендера, была вынуждена переквалифицироваться из управдомов и миллионеры.
Автор: Трифонов Е. [email protected]