Historicus.ru / Библиотека Историка / Национальный Эрос и культура. Том 1

Au pays parfumé que le soleil caresse,

J'ai connu sous un dais d'arbres tout empourprés

Et de palmiers d'où pleut sur les yeux la paresse,

Une dame créole aux charmes ignorés.

 

Charles Baudelaire

 

(Под солнцем той страны, где аромат струится,

Там, где шатер дерев весь пурпуром горит,

Где с пальм струится лень и каплет на ресницы,

Я знал креолку — в ней дар обаянья скрыт.

 

Шарль Бодлер (Перевод А. Этельке))

 

 

Вокруг тебя очарованье.

Ты бесподобна. Ты мила.

Ты силой чудной обаянья

К себе поэта привлекла.

Но он любить тебя не может:

Ты родилась в чужом краю,

И он охулки не положит,

Любя тебя, на честь свою.

 

Козьма Прутков

 

В ряду проблем взаимовлияний культур заметное место принадлежит феномену образа русской женщины, ее ореола в сознании носителей иных культур, и прежде всего — культур западноевропейских. Начиная с XIX века стало уже почти литературным штампом представление (сложившееся в целом ряде иных культур, а отчасти и в самой русской культуре) об удивительном шарме русских женщин, их красоте, обаянии, душевных качествах и т. д. Поэтому имеет смысл рассмотреть данный феномен (относящийся к компетенции межкультурных взаимодействий) в свете общей теоретико-информационной модели функционирования духовной сферы (См., например: Голицын Г. А., Петров В. М. Информация — поведение — творчество. М., 1991; Golitsyn G. A., Petrov V. M. Information and Creation: Integrating the «Two Cultures». Basel, 1995).

Однако перед тем, как приступить к такому анализу, имеет смысл сделать небольшое отступление, посвященное проблеме национальной специфики как таковой и ее отличительных черт.

В последние годы на гуманитарные науки обрушился буквально шквал исследований (а чаще всего — просто мнений), имеющих «релятивистский» или даже «нигилистический» характер. Их главный пафос — «открытие» того факта, что многие параметры, описывающие изучаемый феномен, обладают весьма большой дисперсией, так что, когда мы пытаемся отличить друг от друга какие-то «специфические» объекты, часто оказывается, что эти объекты обнаруживают столь сильное перекрытие по значениям большинства параметров, что различение становится практически невозможным. Этот факт обычно объявляется основанием для того, чтобы отвергнуть наличие изучаемой специфики.

Применительно к интересующим нас в данной работе чертам женщины (имея в виду и ее внешность, и менталитет), очень трудно найти параметры, по значениям которых оказалось бы возможным отличать, скажем, образ русской женщины от французской. В самом деле, по цвету волос различие между женщинами северной части Франции и ее южной части — гораздо большее, чем их отличие от русских женщин. Точно так же различия по многим параметрам менталитета между французской топ-моделью и французской же рыбачкой оказывается гораздо большим, чем между французской и русской рыбачками. И суть дела здесь вовсе не в каких-либо свойствах статистических распределений каждого из признаков: бесполезно прибегать к помощи средних значений каждого параметра, его среднеквадратичных отклонений и т. п. Дело в структуре изучаемого явления, т. е. в связях между его различными параметрами, или в определенных инвариантах, присущих каждому национальному типу, — и именно благодаря таким структурам мы и можем различать специфические черты французской и русской женщин.

(Равным образом, пользуясь многими отдельно взятыми параметрами, мы не в состоянии выявить различие в звучании между французской и русской речью, в особенности когда мы слушаем теноров — французского и русского; но в то же время мы обнаруживаем колоссальное различие между французским тенором и французским же сопрано. Тем не менее мы можем найти некие структурные инварианты, характерные для каждого языка, и именно благодаря таким инвариантам различные языки оказываются идентифицируемыми. Значит, в случае подобных сложных явлений львиная доля информации, характеризующей явление, скрыта отнюдь не в свойствах отдельных параметров и их статистических распределениях, — но в структуре их взаимосвязей, в их «совместных распределениях».)

Таким образом, мы обретаем надежду на плодотворность рассмотрения характеристик, свойственных эротическим (и смежным с ними) предпочтениям в различных национальных культурах, — но всегда должны помнить, что именно связи между этими характеристиками составляют главное информационное «богатство» каждой культуры и большинства ее феноменов.

 

 

 

 

Мы начнем наше рассмотрение с характеристик наружности, следуя логике выполненной нами ранее дедуктивной информационной классификации характеристик, способных обуславливать привлекательность женщины (См.: Петров В. М. Параметры женской привлекательности: (Опыт дедуктивного конструирования) // Проблемы информационной культуры. М., 1996. Вып. 4: Искусство в контексте информационной культуры).

Соответствующий анализ позволяет найти по крайней мере три класса характеристик и отвечающие им три закономерности, существенные для рассматриваемого феномена. Перечислим их в последовательности, отвечающей росту степени конкретности выявляемых («конструируемых» нами) характеристик.

Первая закономерность дает лишь самое общее представление об интересующем нас феномене. Суть этой закономерности составляет требование к селективности, т. е. к возможности отбора из всего множества женщин — некоего подмножества, отличающегося по своим «природным» (относящимся к наружности) характеристикам настолько, что это отличие может быть использовано для целей социально-статусной стратификации. (Скажем, лишь какое-то небольшое число женщин считаются обладающими некими «особыми» параметрами внешности, — будь то китаянки, славянки, индианки и т. д., и именно такие «экзотические» — применительно к нормам данной культуры — женщины рассматриваются в качестве «награды», получаемой от социума соответствующим мужчиной.)

Вторая закономерность позволяет несколько конкретизировать эти требования (к некой «экзотичности» наружности), принимая во внимание «чисто информационную» особенность эстетического восприятия. Дело в том, что наибольшую положительную эмоцию индивид получает при восприятии объектов, которые для него максимально информативны, т. е. достаточно существенно отличаются от «привычных» объектов, составляющих обычный «фон» для данного индивида. Вместе с тем, если это отличие очень велико, — информативность объекта (для данного индивида) падает, и одновременно падает эмоция, соответствующая данному объекту. Иначе говоря, для того чтобы реципиент получил максимальную положительную эмоцию, воспринимаемый им объект должен обладать неким оптимальным отличием от объектов, «привычных» для данного реципиента, т. е. оптимальной мерой оригинальности.

Проецируя эту закономерность на интересующие нас объекты — женские образы, — мы приходим к выводу, что, скажем, для жителей Франции не будут высокоинформативными ни привычные образы западноевропейских женщин, ни чересчур экзотичные образы, например, монгольских женщин. Скорее всего, оптимальными будут образы, относящиеся к европейскому типу, — но к его периферии, например, к подтипу славянской женщины (польской, русской и т. п.).

Наконец, переходя к третьей, уже совсем «детализирующей» закономерности, мы погружаемся в сферу психофизики. В последние годы было обнаружено, что при восприятии какого-то заданного типа форм решающую роль играет некий «маркированный» образ, выполняющий функции «эталона» и обеспечивающий реципиенту максимальную положительную эмоцию; эта «маркированная» форма отвечает условию наибольшей информативности объекта. Но уже при самых незначительных отклонениях от этой «маркированной» формы эмоциональная реакция реципиента резко падает, т. е. он обнаруживает высочайшую чувствительность к вполне определенным формам!

Так, многочисленные эксперименты имели дело с восприятием прямоугольников различных пропорций (почти исчерпывающий их обзор см.: Hoege H. Fechner's experimental aesthetics and the golden section hypothesis today // Empirical Studies of the Arts. 1995. Vol. 13. № 2. P. 131-148). В большинстве экспериментов наиболее предпочтительной оказалась пропорция, отвечающая так называемому «золотому сечению», т. е. отношению сторон 1 : 0,62. Это неудивительно, потому что именно данная пропорция соответствует максимальной информативности формы. Удивительно другое — чрезвычайно резкое падение предпочтительности форм, хотя бы немного отклоняющихся от данной «маркированной» формы. Оказалось, что поведение предпочтительности («реакции») R в функции количества информации («стимула») I, несомой воспринимаемой формой, описывается так называемым законом С. С. Стивенса: R = klⁿ, где коэффициент n, ответственный за крутизну кривой, отражает важность данного типа сигналов («стимулов») для индивида (См.: Петров В. М. Воздействие информации на человека: случай простых форм // Вопросы кибернетики. М., 1979. Вып. 50: Математическое моделирование в психологии. С. 85-97). Так вот оказалось, что для изучавшихся форм (пропорций) n = 20, тогда как для других типов сигналов этот коэффициент во много раз ниже (n = 0, 33 для интенсивности света, n = 3,5 для силы электрического тока и т. п.). Столь высокая величина коэффициента n свидетельствует о весьма существенной роли данной «маркированной» формы и сильнейшей чувствительности человеческого восприятия к любым отклонениям от этой формы.

Данная закономерность объясняет весьма высокую чувствительность, часто обнаруживаемую мужчиной при восприятии некоторых «маркированных» значений параметров женской наружности, порой вплоть до «балдения» от созерцания подобных форм. А коль скоро, допустим, для парижанина такие формы отвечают наружности русской женщины, — то и «мода» на русских красавиц и на русских жен во Франции (и вообще на Западе) становится вполне объяснимой.

Сказанное относилось преимущественно к процессам в западноевропейской культуре. Но обычно «парижская мода» транслировалась во множество других регионов, задавала тон многим аспектам жизни иных культур, в том числе и русской. И благодаря этому «русская красавица» становится ценимой и в своем отечестве (подобно тому, как вышедшие из России женские сапожки вернулись домой в качестве модной обуви лишь после «утверждения» их модой западноевропейской). Итак, как это ни парадоксально (а отчасти и печально), феномен «русской красавицы» — это, скорее, не гордость России, а ее позор, свидетельство сохранившейся зависимости от установок чужеземных культур, даже в столь интимных аспектах духовной жизни.

Однако, очевидно, женская привлекательность не может ограничиваться чисто внешними эффектами. Поэтому нам следует обратиться к возможным факторам, относящимся к сфере ментальной.

 

 

 

 

Снова прибегая к классификации характеристик женской привлекательности (См.: Петров В. М. Параметры женской привлекательности... // Проблемы информационной культуры. М., 1996. Вып. 4: Искусство в контексте информационной культуры), мы находим в качестве подходящей мишени (для возможного межкультурного воздействия) не что иное, как свойство эмпатии, т. е. способности «вживаться в образ», адекватно отвечать на чувства любимого человека. Какие же характеристики сферы национального менталитета могут быть существенными для интересующего нас феномена?

Очевидно, рассмотрению должны подлежать не какие-либо сиюминутные, адекватные специфические особенности национального менталитета (быстро меняющиеся во времени), — но характеристики достаточно стабильные, фундаментальные. В рамках теоретико-информационного подхода к числу таких фундаментальных характеристик относится в первую очередь доминирование аналитических — либо, наоборот, синтетических процессов в психической деятельности личности.

В качестве базы в рассматриваемом подходе выступает логико-дедуктивная модель, описывающая функционирование любой сложной развивающейся системы как переработку ею информации, последовательно поднимающейся по некой «пирамиде» уровней или по этажам иерархически организованной структуры (См., например: Маслов С. Ю. Асимметрия познавательных механизмов и ее следствия // Семиотика и информатика. 1983. Вып. 20; Голицын Г. А., Петров В. М. Информация — поведение — творчество. М., 1991; Golitsyn G. A., Petrov V. M. Information and Creation: Integrating the «Two Cultures». Basel, 1995). В роли такой структуры может выступать и индивид, и социальная система в целом.

Как было показано теоретически, в подобных структурах должны протекать информационные процессы двух основных типов, с присущими этим типам чертами:

а) процессы, развертывающиеся в пределах одного уровня; для таких процессов характерна последовательная обработка малых порций информации, с довольно высокой точностью; если прилагать эти черты к человеку, то данный тип процессов может быть описан посредством таких характеристик, как аналитизм, рациональность, важная роль логики и т. п.; данный тип процессов может быть назван аналитическим;

б) процессы перевода информации с одного уровня на другой; для этих процессов характерно одновременное оперирование большими объемами информации, которые обрабатываются параллельно, хотя и с невысокой точностью; применительно к человеку процессы данного типа можно охарактеризовать как целостные, эмоциональные, интуитивные и т. п.; имеет смысл назвать данный тип процессов синтетическим.

Если иметь в виду индивида, то названные два типа процессов могут быть отнесены (хотя, разумеется, весьма условно) соответственно к лево- либо правополушарной деятельности человеческого мозга. Подобная идентификация касается скорее самого факта функционально-пространственного разделения процессов, чем их собственно телесной локализации. Тем не менее ряд клинических исследований подтверждает наличие вышеуказанной связи между относительной активностью левого либо правого полушария — и соответствующими особенностями психических процессов (См., например: Иванов В. В. Чет и нечет: (Асимметрия мозга и знаковых систем). М., 1978; Спрингер С., Дейч Г. Левый мозг, правый мозг. М., 1983).

Каждый человек может быть охарактеризован той или иной степенью доминирования (в его психической деятельности) аналитических черт либо, наоборот, черт синтетических, или лево- либо правополушарных процессов. (Кстати, такое разделение хорошо корреспондирует с введенным еще И. П. Павловым разделением людей на два типа: «мыслителей» и «художников», а между ними могут быть различные промежуточные градации.) Равным образом и любая культура может быть отнесена к тому или иному типу доминирования (См.: Маслов С. Ю. Асимметрия познавательных механизмов... // Семиотика и информатика. 1983. Вып. 20. С. 3-34; Лотман Ю. М., Николаенко H. H. «Золотое сечение» и проблемы внутримозгового диалога // Декоративное искусство СССР. 1983. № 9. С. 31-34).

Множество наблюдений, касающихся самых различных сторон социокультурной реальности: от характера искусства — до черт быта, от исторических реалий — до языковых особенностей и т. п. (см., например: Vorobieva Z. Ye., Dorfman L. Ya., Petrov V. M. East — West: convergence and integration of scientific mentalities // Emotions and Art. Problems. Apporoaches. Explorations. 1992; Касьянова К. О русском национальном характере. М., 1994) — позволяют сделать достаточно уверенный вьшод о том, что между русской культурой и культурами западноевропейскими имеется фундаментальное различие именно по данному основанию. При всех возможных оговорках, русская культура в целом характеризуется несомненно более высокой степенью синтетичности («правополушарности», «художественности» и т. п.), что находит свое отражение в самых различных сферах — как индивидуальной психической жизни, так и всей социально-психологической жизни общества.

Впрочем, в рамках данного текста нас интересуют отнюдь не все проявления этого феномена, — но лишь те, которые близки к сфере интимных отношений, эротики, взаимопонимания и т. п. Главным же для этой сферы как раз оказывается то, что является главным и для обозначенного феномена межполярной асимметрии, а именно — желательность интегративности, целостности восприятия, мироощущения и др.

Действительно, полноценная любовь предполагает «поглощение» всех разрозненных («частичных») характеристик любимого человека его целостным образом, — благодаря чему достигается глубина чувства. Говоря об «ответе» женщины на чувства мужчины (раз уж в данном тексте мы ведем рассмотрение с позиций мужской оценки), то есть об эмпатии, следует ожидать, что «должный» ответ будет более вероятен — и более адекватен — со стороны женщины, которая обладает высокой степенью синтетичности психических процессов, их органичности и т. п. (т. е. со стороны женщины с несомненным «правополушарным» доминированием).

В частности, можно рассмотреть ситуацию, в которой женщине с «аналитической», «левополушарной» психикой представляются привлекательными все параметры ухаживающего за ней мужчины, — за исключением одного или двух его параметров. Тогда женщина может впасть в состояние, близкое к так называемому «когнитивному диссонансу», т. е. будет раздираться мучительными противоречиями, — что конечно же не украсит развитие любовных отношений данной пары. И наоборот, если женщина обладает психическим складом, близким к «синтетическому», то есть «правополушарному» полюсу, — то подобных прискорбных явлений не будет, — ибо такая женщина воспринимает образ мужчины как целостность, и если даже значение какого-то его параметра отличается от «должного», «идеального», — это идеальное значение будет скорректировано женщиной в угоду наличной реальности. Поэтому если, скажем, для каких-то иных видов деятельности (познавательной, производственной, творческой и т. д.) может оказаться предпочтительным иметь дело с женщинами «аналитического» склада, то для сферы интимной, любовной — все как раз наоборот: несомненна предпочтительность женщин с «синтетической», «правополушарной» (эмоциональной, художественной и т. п.) психикой.

Но именно таков психический склад подавляющего большинства русских женщин — носительниц русской культуры. (Для нас сейчас несущественно, является ли эта фундаментальная характеристика результатом генетического наследования — либо же формируется за счет трансляции культурных традиций.) Вот почему русские женщины (и русские жены также) представляются — в свете их душевных качеств — столь заманчивыми объектами устремлений для многих западных мужчин.

Кстати, не только западных, — но и отечественных. Потому что рассмотренное «правополушарное» доминирование и связанные с ним душевные качества русской женщины представляют собой ценность не только относительную (условную, социально-статусную, а также эстетическую, — как это имеет место с чертами наружности), но и абсолютную, не зависящую от той среды, к которой принадлежат реципиенты. И именно как абсолютную ценность следует принимать душевные качества русской женщины, снискавшие ей славу во всем мире.

 

 

Мы рассмотрели феномен межкультурных взаимодействий применительно к «феномену русской женщины» глазами представителей западной культуры. В анализе мы «расщепили» рассматриваемые характеристики на две группы, относящиеся к наружности и к душевным качествам, и изучали их достаточно независимо друг от друга. Разумеется, в реальности эти две группы характеристик воздействуют (на реципиента) совместно, и именно их «резонанс» (то есть взаимосогласованность, структурная взаимосвязанность, о которой шла речь в начале данного текста) и порождает тот самый феномен русской женщины, который порой магнетически влияет на сознание носителей как западной культуры, так и культуры русской.

Эти пленительные образы пока еще ходят вокруг нас, — но, увы, траектория происходящих социокультурных процессов (включающих в себя падение социального престижа духовности, экспорт генофонда и т. д.) может очень быстро привести к тому, что вследствие деструктивных изменений в социально-психологической сфере эти женские образы могут сохраниться лишь на страницах художественной литературы, а также Красной книги вымерших редких видов.