Семь цветов боливийского социализма

Трифонов Е.

Боливия не похожа ни на одну другую страну мира. Более половины ее населения составляют индейцы, благодаря чему наследие великой империи инков – Тауантинсуйу – там сохраняется в набольшей степени. Боливия – уникальная страна, названная в честь иностранного политика (венесуэльца Симона Боливара), который ни разу не был на ее земле. Боливия – одна из самых богатых природными ресурсами стран Латинской Америки – и при этом крайне бедная; еще беднее только Гаити. Боливия воевала со всеми своими соседями – и все войны проиграла, лишившись выхода к океану и громадных территорий.

В Боливии менее чем за 200 лет независимости произошло более 200 переворотов, восстаний и мятежей. Кроме того, в Боливии сильнее, чем в любой другой стране, проявились социалистические тенденции и дольше всего стояли, и до сих пор стоят у власти правительства, считавшие и сейчас считающие себя социалистическими.

У государства инков, наследницей которого по праву является Боливия, было знамя: оно представляло собой семь разноцветных полос. Можно представить себе историю социализма в Боливии как состоящую из семи периодов, которые ради наглядности стоит соотнести с семью цветами инкского флага.

Цвет красный: традиционный социализм

В доколониальное время боливийское высокогорье – Альтиплано – было родиной высокоразвитых и весьма загадочных культур. Древнейшая из них – Тиауанако – расположена и горной пустыне в районе озера Титикака. Ученые так и не пришли к единой датировке ее существования: разброс мнений – от 15 тысяч лет до н.э. до 500 г. н.э. Во времена этой загадочной цивилизации и позже, при инках, сельское хозяйство у живущего там народа аймара находилось на столь высоком уровне, что первобытные общины кормили не только себя, но и сам огромный город Тиауанако. Его мегалитические сооружения вытесаны из камня с невероятным искусством, вызывающим восхищение у туристов и недоумение – у современных строителей, которым это не под силу.

Археологический комплекс Тиаунако

Из этой области, прилегающей к озеру Титикака, в XII в. н.э. вышел народ инков, создавший громадную империю, охватывавшую территории современных Боливии, Перу, Эквадора и частично Чили, Аргентины и Колумбии. Боливия входила в состав империи в качестве провинции Кольясуйу. Первобытные общины (айлью, по-испански – эхидос) Тауантинсуйу и его провинций были столь высоко организованы, что в культурно-бытовом отношении государство инков превосходило все страны тогдашнего мира. Общественный строй инкского государства практически всеми специалистами определяется как первобытный коммунизм, достигший в этой части света в XIII-XVI вв. своего наивысшего расцвета. Впрочем, о достижениях и загадках инков известно всем, потому стоит ограничиться лишь напоминанием о том, что самый древний вариант коммунизма (или социализма) укоренился н территории современной Боливии в незапамятные времена.

Таким образом, доинкскую и инкскую эпохи в истории Боливии уместно считать первым социалистическим периодом в истории этой страны.

Общины-айлью были сохранены испанскими колонизаторами для удобства управления и эксплуатации индейского населения; они оказались настолько устойчивыми социальными формами, что дожили до наших дней. Община помогала индейцам выживать даже при крайне низком уровне техники, отсутствии образования и современных агротехнических навыков. Нет сомнений и в том, что большую роль в такой долговечности индейских общин имела и многовековая привычка коренного населения к этому типу общежития, а также неприятие наследниками инков чуждой и враждебной им «белой» цивилизации.

Завоеванная испанцами Кольясуйу (Верхнее Перу, или аудиенсия Чаркас) на низовом, базовом уровне представляла собой ту же инкскую провинцию, только управлявшуюся испанцами, жившими в чуждых индейцам европеизированных городах и поселках. В то время возник культурно-цивилизационный дуализм – страна, состоящая из двух совершенно разных миров (индейского общинного и городского испанского), слабо взаимодействующими между собой и живущими в условиях взаимного недоверия, а порой и открытой враждебности. Индейцы аймара и кечуа так и не забыли ни своего великого прошлого, ни того факта, что испанцы и вообще европейцы были и остаются на их земле незваными пришельцами. Этот дуализм предопределил всю дальнейшую историю Боливии.

Цвет бежевый: утопический социализм

Антииспанская Освободительная революция в Латинской Америке (1810-26 гг.) затронула Верхнее Перу в незначительной степени: ее участниками стали местные креолы, поднявшие несколько восстаний, которые были подавлены креольскими же частями испанской армии. При этом большинство индейцев остались равнодушными к междоусобице «белых», хотя некоторые индейские отряды пополнили ряды происпанского ополчения, справедливо рассуждая, что лучше подчиняться далекому королю в Мадриде, чем живущим в соседних городах эксплуататорам-креолам. В результате власть Испании над Верхним Перу была сокрушена не боливийцами, а пришельцами – армией Симона Боливара, состоявшей из венесуэльцев и колумбийцев, и первым президентом страны, названной Боливаром в свою честь, стал венесуэлец Антонио Сукре.

Портрет Симона Боливара. Худ. А. Михелена, 1895 г., Национальная художественная галерея, Каракас, Венесуэла

Независимая Боливия в XIX в. представляла собой совершенно дезинтегрированную, нищую страну, деградировавшую в экономическом и социальном плане по сравнению со временами испанского колониального господства. Основой экономики оставалась горнорудная промышленность (в первую очередь добыча серебра и олова), работавшая по крайне примитивным технологиям. В стране не было дорог, не развивалось образование, культура и градостроительство, крохотный бюджет полностью тратился на содержание армии и госаппарата, причем армия была слабой, а госаппарат – неэффективным. Основой государства осталась общины-айлью, обеспечивавшие население скудным уровнем потребления, латифундистов – скромными, но постоянными доходами, а власти – кое-какими налоговыми поступлениями.

Серебряные рудники близ Потоси, Боливия. Наши дни

В середине XIX в. на индейцев-общинников, а также на городские низы индейского происхождения (чоло) опирался президент Мануэль Исидоро Бельсу. Он проводил политику преследования аристократии и придерживался протекционизма, поддерживая национальное ремесленное производство и торговлю. Бельсу первым среди политиков Латинской Америки увлекся идеями социализма. В 1848-м, в год появления «Манифеста коммунистической партии», президент Боливии, который, естественно, ни о Манифесте, ни о докторе Марксе ничего не знал, обращался к соотечественникам: «Товарищи! Частная собственность является важнейшей причиной большинства обид и преступлений… Нет более владениям! Нет более владельцам собственности! Нет более наследствам! Долой аристократов! Земля для всех; долой эксплуатацию человека...»

Бельсу оставил власть и впоследствии погиб в одной из гражданских войн, и власть в Боливии вернулась в руки «белой» олигархии. Но он, подобно вождям индейских восстаний времен испанского колониального владычества, запомнился боливийцам как защитник индейцев, и память о нем жива до сих пор.

Цвет желтый: военный социализм

Мексиканская революция и последовавшее строительство подлинно независимого государства, называвшего себя социалистическим и проводившего радикальные социальные реформы, произвело на Латинскую Америку, и в частности на Боливию, громадное впечатление. На несколько десятилетий эта страна превратилась в путеводную звезду, на которую ориентировались радикальные и левые политики, у которой искали помощи и совета.

В первой половине ХХ века Боливия была основным поставщиком олова на мировые рынки, и в 1930-м гг. вся экономическая мощь страны сосредоточилась в руках трех «оловянных баронов» – Симона Патиньо, Маурисио Хохшильда и Карлоса Арамайо. Эти олигархи опирались на т. н. «роску» – многочисленный средний класс, состоящий их торговцев, адвокатов, журналистов, жизненные принципы и вкусы которых формировались «баронами». Земля в Боливии в основном находилась в руках латифундистов, эксплуатировавших индейские общины (эхидос) феодальными методами. Помимо развитой оловодобывающей промышленности, экономика страны была крайне отсталой.

В середине 1920-х гг. в Боливии начал проявляться национализм нового, революционного типа: молодые интеллигенты ратовали за выход страны из-под иностранного влияния, за ликвидацию латифундизма (об аграрной реформе они рассуждали весьма расплывчато, считая крестьян-индейцев слишком отсталыми, чтобы раздать им земли), ограничение всевластия «оловянных баронов», а также за индустриализацию страны. В 1925 г. президент Эрнандо Силес Рейес создал Националистическую партию, опиравшуюся на эти идеи. Из ее рядов вышли левые националисты – социалисты, такие, как Тристан Мароф (Густаво Адольфо Наварро), ставший впоследствии одним из ведущих латиноамериканских троцкистов, и Роберто Инохоса – видный деятель революционного движения в Боливии (Инохоса в 1932 г. уехал в Мексику, где занимался земельной реформой в Комарке Лагунера. В 1944 г. вернулся в Боливию при президенте Г. Вильярроэле и возглавил Дирекцию прессы, пропаганды и информации; оппозиция прозвала его «креольским Геббельсом». Во время переворота в июле 1946 г. был разорван толпой вместе с президентом Вильярроэлем, а труп его был повешен на площади Мурильо в Ла-Пасе).

На идеологию Националистической партии, включая и вышедшее вскоре из ее состава левое крыло (Мароф и Инохоса) большое влияние оказали Мексиканская революция и социалистические воззрения ее лидеров Обрегона и Кальеса, а также взгляды набиравшего популярность в Латинской Америке перуанского марксиста Айя де ла Торре. Надо отметить, что, несмотря на поддержку президента Силеса, Националистическая партия так и не приобрела влияния в народе, оставшись интеллигентской группой, и, когда в 1930 г. военные свергли Силеса, не сумела организовать массы в его защиту.

Тела погибших в одном из боев Мексиканской революции. Фото: 1913 г.

В 1928 г. Мароф и Инохоса основали Боливийскую революционную партию, которая в июне 1930 г. предприняла неудачное вторжение в Боливию из Аргентины, захватив небольшой приграничный город Вильясон. Повстанцы объявили о начале «рабоче-крестьянской социалистической революции» и опубликовали «Манифест к народу», который провозглашал национализацию промышленности (в первую очередь рудников) и железных дорог, отказ от внешнего долга, отмену налогов (!) и национализацию крупных и средних землевладений (распределение земель между крестьянами не предусматривалось). Это было первое выступление социалистов в Боливии в ХХ веке. Армии удалось быстро подавить это плохо организованное выступление.

С мятежом Инохосы связана детективная история с т. н. «письмом Бухарина» (в то время видным членом президиума Коминтерна) Марофу, датированного примерно 1927 г. и содержащему обещание передать ему миллион франков на организацию коммунистического восстания в Боливии. Традиционно считается, что это письмо – фальшивка, сфабрикованная русскими эмигрантами-белогвардейцами по наущению «оловянного барона» Патиньо, однако существуют косвенные свидетельства того, что письмо не фальшивое и Коминтерн действительно пытался разжечь в Боливии «пожар пролетарской революции» руками Марофа и Инохосы.

После Вильясонской авантюры в Боливии наступило затишье. Разразившаяся в 1932 г. война с Парагваем из-за области Гран-Чако, в которой якобы обнаружили большие запасы нефти, вызвала взрыв патриотизма, и левые, выступавшие против войны, были вынуждены уйти в глубокое подполье. Война закончилась страшным поражением боливийских войск: 2/3 спорной территории отошло к Парагваю, Боливия потеряла около 90 тысяч человек убитыми и не менее 30 тысяч пленными. Это была третья за полвека проигранная Боливией война, окончившаяся серьезными территориальными уступками. Было и еще одно следствие Чакской войны: больше 200 тысяч солдат разбитой боливийской армии вернулись домой с винтовками. Эти маузеры в руках рабочих и крестьян будет играть большую роль в боливийской истории вплоть до начала XXI века.

Парагвайские солдаты во время Чакской войны. Фото: 1932 г.

После поражения Боливии в Чакской войне с Парагваем, выявившей слабость традиционной политической системы, в стране появилось несколько левых и националистических групп, считавших себя социалистическими. После войны в города хлынули демобилизованные из армии крестьяне, не желавшие возвращаться в свои нищие деревни, пополняя ряды люмпен-пролетариата – только население Ла-Паса в 1935-38 гг. увеличилось на 30%. А этот слой населения наиболее восприимчив к всякого рода радикальным лозунгам, в первую очередь фашистским и социалистическим самого различного толка. Социалистические идеи проникли и в Националистическую партию, в которой образовалась «Социалистическая ячейка». В марте 1936 г. эти группы совместно с примкнувшими к ним профсоюзными и студенческими организациями организовали Социалистическую партию (ПС). Возглавили партию бывшие активисты Националистической партии Э. Бальдивьесо, К. Монтенегро, Х. Тамайо, Л. Итурральде Чинель и Моисес Альварес.

Программой социалистов были постепенная национализация рудников, нефти, железных дорог и банков, раздел латифундий и просвещение индейцев. Работы Маркса, Энгельса и тем более Ленина и Троцкого были известны очень немногим социалистам, большинство же из них черпали идеи из работ Лассаля, Прудона и особенно Айя де ла Торре. Они вдохновлялись не столько примером Советского Союза, сколько фашистской Италии, а некоторые и нацистской Германии, но в первую очередь – Мексики, которую они считали истинно социалистической страной.

«Социализм представлялся системой, способной вывести страну из кризиса, укрепить государство, консолидировать нацию. У социалистов этого времени были крайне эклектические воззрения на будущее общество, к которому они стремились. С одной стороны, они проповедовали принципы социальной справедливости, говорили о приоритете национальных интересов, о защите природных богатств страны и ограничении монополий. С другой, их всех объединяло неприятие либеральной демократии, стремление к огосударствлению всех сторон общественной жизни и построению корпоративистской системы управления, в чем явно прослеживалось влияние европейского фашизма. Речь шла о строительстве государственного капитализма в экономике, о формировании корпоративистской общественной системы. Их лозунгом была социальная справедливость и преодоление классовой борьбы, понимаемых как огосударствление всех сторон жизни общества, в частности, профсоюзов и политических партий.

Свою модель демократии они называли «функциональной»: по их мнению, в управлении страной должны участвовать только «производящие классы», то есть предприниматели, рабочие, военные и т.д., организованные на принципах корпоративизма. Социалисты считали, что в будущем государстве интересы личности должны быть преодолены во имя величия нации. Национальный эгоизм, абсолютизация и даже преклонение перед идеей государства, отрицание принципов демократии и либерализма как исчерпавших себя, политический волюнтаризм - вот основные постулаты социалистов. В будущем все эти идеи составят основу идеологии «революционного национализма», боливийского варианта национал-реформизма» (Сергей Кара-Мурза и другие. Коммунизм и фашизм: братья или враги? Боливийский социализм после поражения в войне в Чако. Интернет-версия).

Идеи социализма проникли и в офицерский корпус, который после проигранной войны искал новые пути развития страны. Сильнейшее впечатление производил на них эффектный итальянский фашизм и германский нацизм, которые рассматривались как левые движения, а расистские и националистические черты этих течений боливийцам были малопонятны и неинтересны. Зато отвержение демократии и культ силы был им весьма близок. Большое значение имело и разочарование офицерства (и не только его) в способности гражданских властей модернизировать страну. Военные создали собственные тайные организации, которые сближались с гражданскими группировками, в первую очередь с ПС. Сильнейшей их них была ложа РАДЕПА (Razon de la Patria - разум родины) во главе с молодыми офицерами Э. Бельмонте и Г. Вильярроэлем, численность которой составляла от 200 до 400 человек. Базой РАДЕПА стал Легион ветеранов (ЛЕК), насчитывавший до 200 тысяч членов. Его возглавил герой войны майор Херман Буш.

16 мая 1936 г. на волне всеобщей забастовки, участники которой требовали отставки правительства, левые офицеры совершили переворот. Майор Х. Буш, говоря о целях и задачах нового правительства, заявил, что речь идет об установлении режима «государственного социализма»: «Мы ориентируем нацию на государственный социализм, умеренный и постепенный. Мы отвергаем восстания и заговоры. Наша цель – установить в Боливии режим социальной справедливости». ПС и профсоюзы поддержали военных-социалистов. Президентом стал молодой генерал Хосе Давид Торо Руйлова, заявивший, что его цель – перевести экономику Боливии на «чисто социалистические стандарты». При этом лидер ПС Э. Бальдивьесо, ставший министром иностранных дел, уточнял, что правительство пока не собирается переходить к «полному социализму», так как стране необходимы иностранные инвестиции. «Полный социализм» военные социалисты планировали провозгласить в будущем, после проведения индустриализации и диверсификации экономики Боливии. Что характерно для латиноамериканских социалистов, они сразу и решительно отвергли связь с марксизмом и «иностранным коммунизмом», подчеркивая чисто национальный характер боливийского социализма.

В программе правительства говорилось о том, что развитие страны будет проходить при сотрудничестве с «хорошими» капиталистами – как национальными, так и иностранными. Главным в программе была не национализация, а установление государственного контроля над экономикой.

«Среди военных и молодых политиков было много тех, кто хотел следовать по пути европейского фашизма, беря за образец идеи своих «тоталитарных» кумиров. Влияние нацизма в боливийской армии было очень велико…

В 30-е годы восхвалять идеи третьего рейха в Боливии было модным. Многие военные и даже деятели правительства публично заявляли о своем восторге от «достижений» гитлеровского режима. В октябре 1936 г. министр обороны Д. Торо Москосо создал Национал-социалистический легион ветеранов Чако. Члены Социалистической партии, будущие идеологи и лидеры национал-реформизма, в частности К. Монтенегро и Э. Финот, вели антилиберальную пропаганду через газету «Калье», являвшуюся рупором военно-социалистического режима. 23 октября 1936 г. подполковник Г. Вискарра опубликовал в «Калье» статью «Наш боливийский национал-социалистический путь», в ней он прославлял политический строй Германии и Италии. Он утверждал, что национал-социалистическая система – «это единственный режим правления, который дает гарантии прогресса и общественного благосостояния».

В 20-30-е годы боливийское общество волновали проблемы собственной национальной идентификации и самобытности, шел поиск путей преодоления зависимости и отсталости. Интеллектуалы задавались вопросом: что есть Боливия в этом мире, что предначертано ей в будущем и что надо предпринять, чтобы добиться процветания родины. Националистически настроенные мыслители обращались к иррационализму и волюнтаризму, являвшимся основой идей европейских фашистов. Идеология фашизма оказывала большое влияние на боливийскую интеллигенцию и студенчество. Властителем дум молодежи был Умберто Пальса. В 1936 г. он опубликовал книгу «Пересмотр нашего исторического прошлого», а после выхода в свет в 1939 г. работы «Человек как метод» стал лидером нового философского направления, которое полностью вытеснило позитивизм из науки и интеллектуальной жизни. У. Пальса искал биологическую силу, способную создать новый культурный цикл, который бы привел Боливию к величию. Он был восторженным поклонником тоталитарных режимов, ибо видел в них концентрацию воли и энергии миллионов людей во имя «идеалов нации». Даже после краха третьего рейха он продолжал верить в звезду Гитлера и его миссию в немецкой истории. Так, в 1946 г. он писал: «Что бы ни говорили о Гитлере и Германии, я уверен - если бы немцы не были убеждены в необходимости расширения жизненного пространства и не верили в способность фюрера успешно завоевать его, если бы эта идея не проникла в сердце каждого немца, то не было бы этого страшного последнего боя 1945 года...».

Помимо У. Пальсы большим интеллектуальным и моральным авторитетом среди молодежи и студенчества пользовался университетский профессор Р. Пруденсио, также симпатизировавший нацистам. Под их влиянием в среде ветеранского движения образовалось консервативное националистическое течение, близкое по своим идейным позициям к франкизму и фашизму. В августе 1937 г. в Кочабамбе была образована праворадикальная партия Боливийское националистическое действие во главе с К. Пуэнте ла Серна. Вскоре оно слилось с Боливийской социалистической фалангой (FSB), возглавляемой молодым политиком Унсагой де ла Вегой. Программа FSB повторяла многие положения франкистской фаланги, декларировала цель – свершение «фашистской революции». Фаланга сразу начала пользоваться большим влиянием среди молодежи, студенчества, средних городских слоев. FSB исповедовала корпоративистские принципы «консервативного, католического социализма». Она являлась консервативным крылом профашистских сил, ориентировалась на традиционные ценности и не могла привлечь политиков, видевших в национал-социализме революционную антиолигархическую (антилиберальную), националистическую идеологию. По этой причине FSB оказалась в оппозиции к режиму военных-социалистов.

Помимо FSB из среды ветеранского движения выделилась новая нацистская организация «Железная звезда», в которую вступили многие члены правительства, в частности, полковник С. Меначо, назначенный в августе 1937 г. министром внутренних дел, и министр горнорудной и нефтяной промышленности Д. Фионини, считавшийся инициатором экспроприации «Стандард Ойл». Все они были сторонниками установления в стране тоталитарного режима.

Одной из самых массовых и влиятельных организаций являлся Легион ветеранов Чако (LEC), формальным лидером его были президенты – сначала Д. Торо, а затем Х. Буш, в его рядах было немало сторонников фашизма… Крайне пронацистским был и уже упоминавшийся выше Национал-социалистический легион ветеранов Чако» (Щелчков А. А. «Боливия и фашистские государства Европы накануне Второй мировой войны», «Латинская Америка», 2005 № 11.).

Все это позволяет назвать военные режимы 1936-46 гг. фашистскими, хотя фашизм в Боливии так и не консолидировался, и в рядах военных правительств все время оставались и левые деятели. Так, Боливия во время Гражданской войны в Испании так и не выработала четкое отношение к ней: часть правительства поддерживала республиканцев, часть – франкистов, и эта коллизия так и не была разрешена. Весьма путаным было и отношение Боливии е проблеме европейских евреев: сначала военный режим пригласил их в страну в качестве беженцев, затем, буквально через несколько дней, заявил о неприемлемости еврейской эмиграции и в конце концов согласился пустить евреев, но только в качестве колонистов на неосвоенные земли Серрадо (малонаселенная часть Восточной Боливии).

Важнейшим актом правительства Торо стала проведенная 13 марта 1937 г. национализация собственности мощнейшей американской нефтяной компании «Стандард Ойл». На ее основе боливийское правительство создало национальную нефтяную компанию Ясимьентос Петролиферос Фискалес Боливианос (ЯПФБ), доходы от деятельности которой должны были стать основой индустриализации. Неудивительно, что ЯПФБ столкнулась с большими трудностями: собственных специалистов-нефтяников в Боливии не было, а американцы, покидая страну, вывезли всю документацию. Боливия получила помощь со стороны «социалистической» Мексики, предоставившей техническую документацию и пославшей в Боливию своих инженеров: это, судя по всему, был первый случай сотрудничества левых латиноамериканских режимов на антиимпериалистической основе. Правда, следует учитывать, что Мексика, сама национализировавшая собственность иностранных нефтяных компаний, тоже страдала от нехватки квалифицированных кадров, и положение ЯПФБ оставалось тяжелым.

После национализации «Стандард Ойл» левые ожидали национализации горнорудных компаний, что было бы логично. Но, во-первых, «оловянные бароны» были не иностранцами, а боливийцами; а во-вторых они, опираясь на «роску», подняли активную пропагандистскую кампанию, пугая правительство и общество неизбежных крахом горнодобывающей промышленности в случае национализации их собственности. И возможности для этого у них были. Кроме этого, военные социалисты исповедовали принцип «функциональной собственности», т.е. частная собственность ими допускалась и приветствовалась при исполнении ею общественно полезных функций. И «оловянные бароны» делали упор на «функциональность» их собственности – в частности, напоминали о том, что они на собственные деньги закупали оружие для боливийской армии во время Чакской войны. «Принцип экспроприации выходил за рамки стратегии развития, отстаиваемой военными-социалистами, это была своего рода аномалия, дань политическому моменту. Радикализм Д. Торо не распространялся на горнорудные монополии, которые реально господствовали в стране. Вслед за подписью под документом об экспроприации «Стандард Ойл» Д. Торо поставил следующую – под распоряжением о передаче в концессию Арамайо богатейших месторождений золота Типуани и Гуанай» (Щелчков А. А. Режим государственного социализма в Боливии 1936-1939, Часть II, Институт всеобщей истории РАН, 2001 г., стр. 186).

Проведение аграрной реформы также оказалось слишком сложным шагом для военных социалистов. Они приняли декрет об отмене феодальных повинностей общинников, но латифундисты его просто проигнорировали, а использовать силу армия против землевладельцев не решилась. Даже строительство сельских школ вызывало яростное противодействие помещиков: на учителей постоянно совершались нападения. Да и средств на строительство школ у государства было недостаточно. В результате преобразования в аграрной сфере ограничились «социалистическим экспериментом» в долине Клиса (провинция Кочабамба). Там был создан крестьянский профсоюз, взявший в аренду земли, принадлежавшие местному монастырю. В Клисе положение крестьян значительно улучшилось, но эксперимент развития не получил и на остальную территорию страны так и не распространился.

«Экономическая ситуация при президентстве Торо значительно ухудшилась – рост цен за год его правления превысил 200%. Кроме того, некоторые офицеры-социалисты считали, что полковник Торо недостаточно радикален и склонен к компромиссам с олигархией. «Д. Торо, в свою очередь, понимал опасность, исходящую от генералитета, тесно связанного с роской, с «баронами олова». Он маневрировал и заигрывал со старой военной верхушкой, теряя симпатии молодого офицерства, по-прежнему поддерживавшего антиолигархические лозунги «государственного социализма». Накануне падения Д. Торо многие наблюдатели отмечали царящее в армии недовольство его правлением, бесконечными скандалами и разоблачениями коррупции деятелей режима. Д. Торо остался и без своего главного «идейного» союзника, социалистов. Националистические политики, главным образом, социалисты, признавая заслуги Д. Торо в экспроприации «Стандард Ойл» и обязательной синдикализации, критиковали его правительство за связи с Арамайо и нерешительность в проведении политической реформы.

Д. Торо настроил против себя лично многих своих бывших соратников и влиятельных политиков, таких как К. Монтенегро, которого он удалил из Боливии под благовидным предлогом участия в мирной конференции в Буэнос-Айресе. К. Монтенегро следил за развитием политических событий в стране. В своих обращениях и письмах к Х. Бушу он побуждал военного каудильо сместить Д. Торо и возродить идеалы революции мая 1936 г. упрочив тем самым режим «государственного социализма». Х. Буш благосклонно реагировал на обращения к нему как со стороны левых, так и правоконсервативных деятелей. Ещё в апреле 1937 г. он пообещал К. Монтенегро пост в своем будущем правительстве.

Х. Буш (крайний слева) во время Чакской войны. Фото: 1937 г.

В июне вокруг Х. Буша сложился мощный политический союз, главную силу которого составляли военные и ЛЕК, требовавших смещения Д. Торо. В свою очередь, олигархия, учитывая политическую неопытность Х. Буша, предполагала использовать его для свержения режима «государственного социализма», чтобы затем подготовить почву для передачи власти угодному роске правительству. Хорошо информированный временный поверенный в делах США в Боливии за несколько дней до переворота 9 июля 1937 г. писал госсекретарю: «Мне сообщили о соглашении между группой молодых офицеров во главе с Х. Бушем, и национальной федерацией ветеранов о свержении Хунты. Они договорились передать власть Пеньяранде. Возможно, Буш возглавит временное правительство». Также он сообщал о поддержке заговора горнорудными монополиями. Против Д. Торо объединились националистические силы, стремившиеся к продолжению и углублению реформ в духе «государственного социализма», и их реальные противники, проолигархические, консервативные круги. И те, и другие возлагали все надежды на Х. Буша» (Щелчков А. А. Режим государственного социализма в Боливии 1936-1939, Часть II, Институт всеобщей истории РАН, 2001 г., стр. 198.).

13 июля 1937 г. майор Херман Буш Бесерра сверг правительство Торо. 17 июля он принес президентскую присягу. Новый президент заявил: «Я занял пост президента не для того, чтобы служить капиталистам. Это они должны служить стране, и, если они не делают этого по собственной воле, их заставят силой. Я клянусь Вам, товарищи, что я, Херман Буш, докажу этим Патиньо, Арамайо, Хохшильдам и всем эксплуататорам Боливии, что есть президент, который заставит их уважать свою страну. (…) Если будет необходимо отдать свою жизнь, я отдам её и буду счастлив, что она послужила хоть чем-то моей бедной родине. Я не боюсь смерти. Вы меня знаете…» (Ramón Rocha Monroy. Centenario de Germán Busch. Bolpress.com.).

Х. Буш – президент Боливии. Фото: 1939 г.

Херман Буш рьяно взялся за осуществление своей программы. Он созвал Учредительное собрание, половину мест в котором заняли социалисты различных направлений, принявшее 28 октября 1938 г. новую конституцию. В ней провозглашался приоритет прав человека над правами собственности, приоритет национальных интересов в вопросах использования природных ресурсов Боливии, право государства регулировать отношения в сфере экономики, закреплялись права профсоюзов и крестьянских объединений. В мае 1939 г. в Боливии были приняты Трудовой и Образовательный кодексы; второй провозглашал развитие образования первостепенной задачей государства. Президент Буш национализировал Центральный банк и впервые в Боливии создал систему пенсионного обеспечения.

Однако Законодательное собрание никак не утверждало принимаемые Бушем законы: сказывались противоречия между различными группировками, в том числе и считавшимися социалистическими и проправительственными. Теперь уже некоторые левые политики обвиняли Буша в недостаточном радикализме и соглашательстве. В результате 24 апреля 1939 г. Буш распустил Законодательное собрание и объявил себя диктатором, а 7 июня 1939 г. установил контроль над экспортом руды и национализировал Горнорудный банк Боливии. Оловодобывающие компании, в том числе американские, с этого момента должны были передавать государству всю валюту, полученную от экспорта олова.

В условиях нарастающего кризиса Буш фактически сделал ставку на «барона» Патиньо – коренного боливийца, которого президент считал патриотом. Другой «барон», Хохшильд, наоборот, спровоцировал ненависть главы государства не только своим еврейским происхождением, но и резкими выступлениями против экономического курса военного режима. 5 июля 1939 г. Буш приказал арестовать Хохшильда и на заседании кабинета министров потребовал его немедленного расстрела. Против этого безумного приказа выступили практически все министры и вообще все, кто о нем узнал, и Буш был вынужден отменить приказ. Эта история хорошо демонстрирует экспансивность и политическую незрелость Буша и вообще военных социалистов, которые пытались решать политические и экономические проблемы, мечась между экстремизмом и нерешительностью.

«Барон» Патиньо. Фото 1930-е гг.

В то время шел уже третий год правления Буша, а бурного экономического роста все не наблюдалось, и уровень жизни простых боливийцев не рос: в стране пришлось ввести карточную систему распределения продуктов, но карточки отоваривались плохо. Буш в ярости призывал «расстреливать спекулянтов, как в Советской России», но на это у власти не было политической воли. Олигархия не сдавала своих позиций, а социалисты у власти окончательно погрязли в склоках, интригах и прожектерстве.

Надо отметить, что Буш и его команда были очень молодыми людьми (президенту тогда исполнилось всего 35 лет), и они хотели всего и сразу, что свойственно молодым людям, да еще с недостаточным образованием. Буш начал впадать в депрессию; 23 августа 1939 г. родные едва удержали его от попытки самоубийства. В тот же день Буш был обнаружен в своем кабинете с огнестрельной раной головы и в тот же день скончался. Было ли это самоубийством или молодого президента застрелили политические противники, так и осталось неизвестным. Однако после его смерти к власти пришли гораздо более умеренные лидеры, заявившие, что «боливийцы устали от социализма».

Новые власти Боливии начали сближение с олигархами и американским бизнесом, хотя левые настроения в стране не ослабевали, и либерально-консервативная группировка, захватившая власть после смерти Буша, вплоть до переворота 1943 г. приглашала в правительство и социалистов.

«Социалистический милитаризм» после смерти Буша не исчез, а на время «ушел в тень». Олигархия продолжала вызывать всеобщую ненависть боливийцев, а после начала Второй Мировой войны, когда боливийское правительство обязалось продавать стратегическое сырье, в первую очередь олово, Соединенным Штатам по низким ценам, усилилась и ненависть к американцам. 20 декабря 1943 г. в стране произошел очередной военный переворот, спланированный тайной военной организацией РАДЕПА, и новым президентом страны стал майор Гуальберто Вильярроэль. В его правительство вошли социалисты, ранее поддерживавшие Торо и Буша; они сформировали коалицию, принявшую название «Революционное националистическое движение» (НРД, исп. – МНР), которому довелось играть значительную роль в истории страны на протяжении более чем полувека. В состав правительства вошли также фашистские элементы, которых в Боливии того времени плохо отличали от других социалистов, что вызвало ярость в Вашингтоне. Это неудивительно: правительственные документы 1943-44 гг. подтверждают контакты боливийских властей с нацистской агентурой.

Программа нового правительства практически повторяла программы Торо-Буша: она включала защиту национального суверенитета, особенно в части природных ресурсов, лишение олигархов власти и аграрную реформу. И, как и предыдущие левые правительства, команда Вильярроэля не сумела провести никаких серьезных реформ – олигархи сохранили свои позиции, а провести аграрную реформу вновь не получилось. Причины этого были теми же, которые затормозили модернизацию страны в 1936-39 гг.: отсутствие квалифицированных управленческих кадров, боязнь экономического краха в случае национализации собственности олигархов и страх перед хаосом в деревне в случае передачи земель крестьянам. Так, «второе лицо» в правительстве Вильярроэля, лидер МНР и будущий многократный президент Боливии Виктор Пас Эстенссоро, заявлял: «МНР не против национализации олова, но в данный момент это невозможно технически» (Foreign Relations, 1943. Vol. 5. P.543.).

Неудивительно, что в условиях стагнации в экономике и социальной сфере активизировалось оппозиционное движение, причем против президента, последнего представителя «социалистического милитаризма», объединились не только консерваторы и либералы, но и набиравшая Боливийская социалистическая фаланга, и марксистская Левая рабочая партия (исп. – ПИР). Правые и левые создали Антифашистский демократический фронт (исп. - ФДА), который поддержали США.

На активизацию оппозиции Вильярроэль отреагировал традиционным для латиноамериканских военных способом – расстрелами. В июле 1946 г. военные арестовали несколько десятков известных оппозиционеров в Ла-Пасе, которые были вывезены за город и расстреляны без суда и следствия, а их тела были закопаны в безымянных могилах. Это зверство вызвало народное восстание: 21 июля 1946 г. восставшие взяли штурмом президентский дворец и линчевали Вильярроэля и тех его сподвижников, которые находились во дворце. Тело забитого насмерть президента выбросили из окна и повесили на фонарном столбе. На соседних столбах вздернули людей из его окружения.

Фашизоидный «социалистический милитаризм» в Боливии закончился. Военные, исповедовавшие весьма путаную идеологию, вобравшую в себя элементы марксизма, фашизма, социал-демократии и утопического социализма, не смогли сформулировать внятную программу реформирования экономики и общества Боливии, не сумели лишить власти олигархию, оказались не способны провести аграрную реформу. Для этого, как и при других социалистических экспериментах в Латинской Америке, им не хватило квалифицированных кадров и денег. В результате революционное движение в Боливии перехватила растущая гражданская интеллигенция, которая сказала свое слово очень скоро – в 1952 г.

* * *

После падения военно-социалистического режима в Боливии создалась чрезвычайно странная ситуация: к власти пришли представители традиционной олигархии в союзе с левыми: ведь последние в лице марксистской Левой революционной партии (ПИР) сыграли большую, если не решающую, роль в свержении и убийстве президента Вильярроэля. Этот период истории Боливии получил название «Кровавого шестилетия». В 1947 г. президентом стал представитель Партии республиканцев-социалистов Энрике Эрцог Гарайсабаль (стоит отметить, что в названии этой откровенно проолигархической партии тоже имелось слово «социализм»!), но в правительство были приглашены и либералы, и марксисты из ПИР. Однако ситуация в стране только осложнялась: локальные восстания крестьян и забастовки рабочих следовали одно за другим, экономика находилась в упадке. Попытки Эрцога проводить реформистский курс (он пытался преобразовать крестьянские эхидос в кооперативы) откровенно саботировались олигархами и латифундистами, поверивших в свое всевластие после свержения Вильярроэля. В результате настроение народа резко изменилось: погибший президент Вильярроэль больше не воспринимался в качестве тирана и фашиста – он стал мучеником в глазах рабочих и крестьян. ПИР, активно участвовавшая в его свержении и убийстве, быстро теряла влияние, а МНР – бывшая опора военных социалистов, набирала все большую популярность. Лидер «рабочего крыла» этой партии, Хуан Лечин Окендо, по взглядам близкий к троцкистам, на долгие годы стал непререкаемым главой рабочего класса Боливии. В рабочем движении также росло влияние троцкистской Революционной рабочей партии (исп. – ПОР). В 1950 г. бывшими активистами ПИР в глубоком подполье была создана промосковская Коммунистическая партия; правда, большого влияния она так никогда и не приобрела. Одновременно среди средних слоев набирала влияние Боливийская социалистическая фаланга (БСФ, исп. – FSB) – открыто профашистская; показательно, что и в ее названии имелся термин «социализм»!

По свидетельству перуанского журналиста Хенаро Карнеро Чека, после падения Вильярроэля столичные люмпен-пролетарии распевали:

Движению конец [МНР – прим. авт.] –

Вильярроэль мертвец,

А Паса Эстенссоро

Тоже вздернут скоро.

В 1952 текст, который пели на ту же мелодию, носил противоположный характер:

Кипит Движенье лавой,

Вильярроэлю слава,

А Пас Эстенсоро

У власти будет скоро. (Википедия, ст. «Виктор Пас Эстенссоро»).

Эрцог ушел в отставку, передав власть вице-президенту Мамерто Урриолагойтиа, который первым делом изгнал из правительства марксистов из ПИР и усилил террор. «Олигархический социализм» 1946-52 гг. ярко характеризует позорное решение властей запретить индейцам в традиционной одежде появляться на центральной площади Ла-Паса Мурильо, в свое время отмененное военным режимом. В ответ по стране прокатилась очередная волна восстаний. Оппозиционеры, находившиеся в эмиграции в Аргентине, консолидировали партию Националистическое революционное движение (МНР) и, опираясь на поддержку президента Аргентины Хуана Доминго Перона, активизировали борьбу с режимом.

В 1949 г. формально нелегальная (!) МНР завоевала несколько депутатских мест в муниципалитетах, в том числе столичном. Партия явочным порядком выходила из подполья, создавая органы параллельной власти в крупных городах и рабочих поселках. В мае в Ла-Пасе, Санта-Крусе, Кочабамбе и на крупнейшем руднике «Сигло ХХ» вспыхнуло восстание, а отряды эмигрантов из Аргентины вновь, как в 1930 г., захватили приграничный Вильясон. Армия для подавления восстания впервые применила авиацию. Восстание удалось подавить, но олигархический режим уже агонизировал.

Цвет зеленый: рабоче-крестьянский социализм

В 1951 г. режим провел президентские выборы, к которым был вынужден допустить МНР. Кандидатом партии стал Пас Эстенссоро, получивший 42%, а ставленник олигархов Г. Гонсалвис (Республиканский социалистический союз) получил 32%. По Конституции страны в условиях, когда ни один кандидат не получил абсолютного большинства голосов, президента должен выбирать Конгресс. Начались политические игры, в ходе которых кандидат от олигархии отказался принять власть, и правящая группировка передала власть военным.

В этих условиях оппозиции оставался только дин путь – вооруженное восстание, так как власть закрыла все возможности мирного урегулирования.

Весной 1952 г. в условиях фактического коллапса власти лидеры МНР договорились о свержении власти с начальником столичной полиции генералом Селеме. 9 апреля в Ла-Пасе началось восстание, быстро охватившее все крупные города и шахтерские районы страны. Армия оказала ожесточенное сопротивление, но на стороне восставших выступили не только часть армии и полиции, но и десятки тысяч рабочих и крестьян, вооруженных маузеровскими винтовками. После трехдневных боев революция в Боливии победила.

Баррикады на улицах Ла Паса. Фото 1952 г.

МНР стала правящей партией, а Пас Эстенссоро – президентом. Военный разгром противостоявших ей сил сделал возможным проведение самых радикальных реформ. Не будем забывать, что МНР, несмотря на присутствие в ее рядах группировок самых разных взглядов, была фактически марксистской партией: ее лидеры, Пас Эстенссоро, Силес Суасо и Лечин в то время придерживались марксистских взглядов.

Виктор Пас Эстенссоро. Фото: 1958 г.

Разгромленная в боях армия была официально упразднена и заменена рабоче-крестьянской милицией – в полном соответствии с марксисткой программой. Олигархические компании 31 октября 1952 г. были национализированы, а весь горнодобывающий сектор подчинен вновь созданной государственной компании КОМИБОЛ. Мелкий и средний бизнес, в том числе и в горнодобыче, национализации не подвергся, и это тоже вполне соответствовало марксистским постулатам, согласно которым на первом этапе строительства социализма частная собственность ограничивается, но не ликвидируется.

Образование стало всеобщим, бесплатным и обязательным (правда, количество школ росло медленно из-за нехватки денег и учителей).

В январе 1953 г. при помощи мексиканских специалистов началась аграрная реформа, в ходе которой латифундии подверглись упразднению, а земли закреплялись за крестьянами. В рамках аграрной реформы 185 тысяч крестьянских семей (45% всех сельских семей) получили в общей сложности 263 земельных наделов, всего 3,8 млн га пашни – в среднем 20,5 га каждая. Мелкие и средние частные землевладения, как и в промышленности, сохранили свои земли, но большая часть земли оказалась в собственности крестьян, в основном объединенных в эхидос.

Как и положено марксистской партии, МНР намеревалась создать на бывших землях латифундий высокотоварные, современные хозяйства, для чего инициировала объединение крестьян в кооперативы (синдикато), но по сути крестьяне, получив землю, просто восстановили общины, прирезав к ним бывшие помещичьи земли.

В ходе аграрной реформы на политическую арену внезапно вышла Фаланга, которая выступала категорически против раздела латифундий и за превращение их в мощные, современные государственные хозяйства наподобие советских совхозов. В ноябре 1953 г. фалангисты подняли восстание и даже на короткое время захватили центр Восточной Боливии Санта-Крус. Однако восстание было подавлено. Крестьянская милиция полностью разгромила «белый» городок Тарата, объявленный оплотом Фаланги. Он был разгромлен и разграблен, жителей массами расстреливали, женщин насиловали. Повторились ужасы индейских восстаний XVIII века и походы индейцев на «белые города» времен президентства Бельсу.

Аграрная реформа затронула и местное население (индейцев). Фото: 1952 г.

Рабочие, объединившиеся после революции в единый Боливийский рабочий центр (БРЦ, исп. – КОБ) и крестьянские профсоюзы стали частью власти в Боливии: согласно новому законодательству, в стране вводилось т.н. «соправление», в соответствии с которым профсоюзные деятели вошли в состав министерств и ведомств. Профсоюзы получили право вето на все государственные решения.

Таким образом, в Боливии в 1952-56 гг. революционная власть провела в жизнь все основные постулаты марксистской программы, причем в гораздо более «чистом» виде, чем советская власть в СССР – например, в плане участия рабочих в управлении экономикой и вообще во власти, а также в превращении народной милиции в официальную вооруженную силу государства: только крестьянских милиционных полков было сформировано 16, в состав которых вошло 110 тысяч человек – грозная, неуправляемая сила.

Даже пенитенциарная система была подчинена профсоюзам: при заводах и рудниках создавались «народные тюрьмы» и концлагеря, в которых часто без суда и следствия содержались истинные и мнимые контрреволюционеры. Условия содержания в них мало отличались от нацистских концлагерей или ГУЛАГа. А милиционеры обращались с арестованными не лучше, чем гестаповцы с «унтерменшами» или чекисты с «врагами народа».

«Национализация монополий олова фактически уничтожила единственно реально существовавшую буржуазию. Диктатура профсоюзов, право вето рабочих и соправление серьезно подрывали основу капиталистической модернизации, к чему стремилась МНР [в качестве истинно марксистского первого шага к социализму в отсталой, зависимой, феодальной стране – прим. авт.]. Однако у революции не хватило силы для углубления процесса трансформации общества, не удалось перейти ту границу, когда антисистемный, антикапиталистический, разрушающий элемент стал бы преобладающим. Политическая гегемония осталась у реформистов МНР, которым удалось свернуть революцию. В результате революции возникло корпоративно-патерналистское государство, в основе политической структуры которого лежало разделение власти между партбюрократией МНР и профбюрократией КОБ» (История Боливии с древнейших времен до начала XXI века, «Наука», 2015, стр. 502).

Приведенная цитата из фундаментального труда по истории Боливии совершенно точно отражает марксистский, точнее, советский исторический подход к проблеме, однако зададимся вопросом: а могло ли быть иначе? И сильно ли отличаются результаты боливийской революции от идеала советских коммунистов – октябрьской революции в России?

Результаты реформ такого рода не замедлили сказаться: экономика начала буксовать. Шахты и вообще промышленные предприятия работали с чрезвычайно низкой производительностью, так как увольнять бездельников было невозможно, новая власть поднимала зарплаты, не считаясь с финансовыми возможностями предприятий, а средств на обновление оборудования взять было неоткуда. В 1953-56 гг. песо обесценился в 20 раз, инфляция составила 900%. Крестьяне, не имевшие средств для закупок семян, орудий труда и удобрений, также уменьшали производство, что вызвало бурный рост цен на продовольствие. Стоимость произведенной продукции сельского хозяйства снизилась с $113,1 миллионов (в постоянных ценах 1958 г.) в 1952 г. до $101,7 миллионов в 1954 г. В результате Боливии уже через год после революции пришлось начать импорт продуктов питания. Программа колонизации необработанных земель, широко разрекламированная правительством Паса Эстенссоро, провалилась из-за отсутствия средств и специалистов.

Рабочие и крестьянские ополчения быстро превратились в вооруженные банды, творившие произвол, занимавшиеся террором, вымогательством и насилиями «во имя революции», а их вожаки стали классическими латиноамериканскими каудильо. Они вовсю занимались шантажом, спекуляцией и погрязли в коррупции. В результате в городах и сельской местности к 1954 г. воцарилась анархия. В сельской местности постоянно шли т.н. «малые войны» между различными отрядами милиции, причины которых были в борьбе за землю, но больше – в личных амбициях местных каудильо. Под Ла-Пасом воевали между собой общины Ачакачи и Варисата, в долине Кочабамбы шла многолетняя война между местными группировками МНР, в Санта-Крусе бились сторонники крестьянских каудильо Рубена Хулио и Сандоваля Морона (оба, естественно, были членами МНР). Вооруженные столкновения устраивала и рабочая силиция в городах и рабочих поселках.

При правлении Силеса Суасо Боливия стала уникальным государством: левое правительство, проведшее радикальнейшие социалистические преобразования, все сильнее опиралось на США. Банкротство экономики и анархия привела к тому, что «социалистическая» Боливия начала искать помощи у ненавистных Соединенных Штатов. Политика МНР окончательно стала лояльной по отношению к Вашингтону в 1956 г., когда президентом стал Силес Суасо. В 1957 г. американская помощь составила более чем 30% центрального бюджета боливийского правительства. Европейские и американские историки справедливо полагают, что Боливийский революция была единственной подлинной социальной революцией, которой Соединенные Штаты с самого начала предоставляли постоянную поддержку. Тогда же Боливия приняла предложения МВФ о замораживании заработной платы и ликвидации специальных, дотируемых правительством магазинов для шахтеров. Это объясняется просто: реформы требуют больших средств, которых у Боливии не было и взять их было неоткуда (коммунисты предлагали наладить связи с СССР, но у Москвы в то время отсутствовал интерес к далекой Латинской Америке, и контакты ограничились взаимными поздравлениями).

Принятие правительством Силеса Суасо американской помощи вызвало гневную реакцию КОБ и персонально его лидера Лечина – сильнейшей фигуры в боливийской власти того периода. В Боливии произошла серия мощнейших забастовок, прекращенных только после серии невыполнимых обещаний, данных лично президентом. Позиция КОБ и Лечина была идеальной: они ни за что не отвечали, но постоянно требовали проведения сильной социальной политики. Откуда взять на нее деньги и специалистов, их совершенно не интересовало.

В 1960 г. из МНР вышла группа партийных бюрократов во главе с бывшим министром иностранных дел Вальтером Геварой Арсе: созданная ими Подлинная революционная партия в советской политической литературе почему-то именуется правой, хотя она возникла как движение ортодоксальных последователей принципов социалистической революции и бичевала правительство как раз за отход от них. Дело в том, что Гевара Арсе сам надеялся унаследовать президентский пост у Паса Эстенссоро, и то, что партия выбрала Силеса Суасо, толкнула Гевару Арсе в оппозицию.

Силес Суасо. Фото: 1950-е гг.

Анархия в экономике и социальной сфере, и особенно хаос, порождаемый вооруженными милициями, побудил правительство начать восстановление армии. В этом деле опять же было невозможно обойтись без помощи США: нужно было откуда-то получать оружие и военную технику, а также инструкторов. США были обязаны оказывать военную помощь латиноамериканским странам в соответствии с договорами в рамках Организации американских государств (ОАГ); кроме того, Вашингтон был готов предоставлять союзникам вооружение с большими скидками, а то и вообще бесплатно.

Помогая боливийским социалистам воссоздавать армию, США поставили правительству необычное для «агрессивных империалистических хищников» условие: армия, получая американскую помощь, обязывалась помогать крестьянам в строительстве дорог и мостов, школ и больниц, предоставлять технику для обработки целинных земель, организовывать курсы повышения аграрной квалификации. Программа помощи армии крестьянам получила название «Гуманитарная миссия армии», в рамках которой формировались «аграрные» полки и батальоны, направлявшиеся в различные районы страны для помощи крестьянству. При этом «Гражданская миссия» не только открыто финансировалась американцами, но и контролировалась ЦРУ. Постепенно крестьянские милиции лишались самостоятельности и переходили в подчинение армейским командирам.

Таким образом, на рубеже 1950-60-х гг. в Боливии возникли т.н. «военно-крестьянские пакты», положившие основу новой социальной структуры Боливии, просуществовавшей много лет. При этом рабочие оказались исключенными из этой системы, так как рабочие профсоюзы требовали повышения зарплат и увеличения социальной помощи, что было разрушительным для экономики и на что власти пойти не могли. Поэтому в начале 1960-х гг. власти стали все чаще прибегать к помощи крестьянской милиции для подавления милиции рабочей. Так, в 1963 г. крестьянские милиционеры разгромили рабочую милицию крупнейшего рудника Катави: между ними под селением Ирупана произошел настоящий бой с использованием артиллерии.

С 1960 г. президентское кресло вновь занял Пас Эстенссоро: он, предоставив Силесу Суасу неблагодарную роль «подмораживания» революции, воссоздания армии и налаживания отношений с США, вернулся к власти, чтобы в спокойной обстановке продолжать «термидорианскую» политику. Однако режим МНР все глубже проваливался в кризис: рабочие профсоюзы стали в жесткую оппозицию власти, которая не могла ни подчинить их без больших катаклизмов, ни принять их требования, потому что это окончательно добило бы экономику.

На выборах в Конгресс в 1962 г. на первое место по числу полученных голосов вышла Фаланга, подорвав единовластие МНР, а на третьем месте оказалась ПРП Гевары Арсе. Заключив между собой союз, оппозиция получила большинство в Конгрессе. В 1964 г., накануне очередных президентских выборов, левое крыло МНР во главе с Лечином вышло из партии, создав собственную Левую национально-революционную партию (исп. – ПРИН), идеология которой представляла собой смесь троцкизма и анархо-синдикализма. Тем не менее Пас Эстенссоро вновь занял президентское кресло, но только за счет того, что оппозиция выборы бойкотировала, а сам он вице-президентом назначил популярного генерала, индейца-кечуа Рене Баррьентоса Ортуньо, отвечавшего за помощь армии крестьянам – они называли его «крестьянским генералом».

После выборов все партии Боливии, от старой либеральной партии и коммунистов до Фаланги включительно, за исключением правящей МНР, объединились в Революционный комитет народа под лозунгом «Кто угодно, кроме Виктора Паса [Эстенссоро – прим. авт.]». На востоке страны, в провинции Санта-Крус, отряды Фаланги вновь начали партизанскую войну против правительства.

4 ноября 1964 г. армия во главе с вице-президентом Баррьентосом и командующим вооруженными силами генералом Альфредо Овандо Кандиа отстранили от власти президента Эстенссоро и выслали его из страны. Очередной социалистический эксперимент, на этот раз наиболее «чистый» и полностью соответствовавший марксистской теории, был прерван.

* * *

Президентство Баррьентоса левые историки и публицисты считают самым реакционным в истории Боливии. Однако это неправда: никаких реакционных идей он не исповедовал и никаких контрреволюционных действий не производил (всерьез считать таковыми разоружение отрядов рабочей милиции нельзя, поскольку она давно превратилась в вооруженные банды). Кстати, именно Баррьентос во время революции 1952 г. привез в Ла-Пас лидера МНР Паса Эстенссоро, а в период правления МНР активно занимался аграрной реформой. Будучи президентом, он еще больше увеличил помощь крестьянам. «Мы сделаем хорошо то, что МНР делала плохо» – таков был девиз дуумвирата Баррьентос-Овандо, т.е. они продолжили революцию, но попытались устранить ее искривления и опасные загибы, такие как соправление правительства с профсоюзами, наличие вооруженной и неуправляемой милиции (при этом крестьянская милиция, подчиненная армии, сохранялась) и контроль профбоссов над государственными предприятиями. Более того, генерал-президент, нарушая латиноамериканскую традицию, предпочитающую вооруженное насилие переговорам, долгие месяцы лично объезжал рабочие поселки, уговаривая рабочих-милиционеров сдать оружие и прекратить бандитские действия. При этом недра Боливии остались в руках государства, и даже показавшие свою полную неэффективность государственные компании КОМИБОЛ (горная промышленность) и ЯПФБ (нефтяная отрасль) были сохранены.

Баррьентоса левые называют «проамериканским диктатором» за то, что он допустил иностранный капитал в экономику Боливии (правда, он туда не слишком стремился), но львиную долю американской помощи (до 32% бюджета) Боливия получала как раз при правлении социалистов, а при Баррьентосе, в 1965 г., она сократилась до 4,5%.

Ненависть левых, объявивших Баррьентоса «фашистским диктатором», объясняется тем, что при его правлении, в 1967 г., аргентинец Эрнесто Че Гевара организовал партизанское движение в стране, которое было подавлено, а сам он, ставший кумиром левых всего мира, попал в плен и был расстрелян. Не вдаваясь в подробности геваровской авантюры, напомним, что компартия Боливии была категорически против вооруженных действий на территории страны, и Че опирался на троцкистов и анархистов. Показательно также, что на вопрос генерального секретаря компартии Марио Монхе, от кого и от чего, собственно, партизаны собираются освобождать Боливию, Гевара ответил, что «Боливия должна пожертвовать собой (!) ради континентальной революции», т.е. стать базой для военных действий против властей его родной Аргентины, а также Перу и, возможно, Бразилии. Неудивительно, что из боливийских крестьян, почти поголовно поддерживавших Баррьентоса, к отряду Че примкнул только один, да и тот, как выяснилось, сделал это по приказу боливийской военной разведки, агентом которой он являлся.

В апреле 1969 г. вертолет, на котором Баррьентос летел на встречу с крестьянами, разбился, и президент погиб. На Кубе никто не сомневается в том, что катастрофа была устроена кубинскими спецслужбами, что весьма правдоподобно, учитывая засоренность боливийской армии и вообще государственных структур ультралевыми (в 1968 г. министр внутренних дел Боливии Антонио Аргедас, считавшийся близким другом и соратником Баррьентоса, бежал в Гавану вместе с дневниками Че Гевары).

После гибели Баррьентоса страну возглавил командующий армией Овандо Кандиа – и сразу выяснилось, что революционный социалистический режим в Боливии сохранился, пережив короткое правление «крестьянского генерала». Овандо при Баррьетосе командовал сухопутными силами, и именно под его руководством армия уничтожила отряд Че Гевары. Он также руководил разоружением рабочей милиции, сопровождавшимся в ряде случаев кровавыми столкновениями и расстрелами. Тем не менее он полностью сохранил социалистические убеждения, что и доказал, придя к власти.

Овандо заявил, что будет проводить «народную, националистическую и революционную политику», т.е. продолжит дело «военных социалистов» Буша и Вильярроэля и традиции революции 1952 г. Правительство Овандо возобновило государственную монополию на экспорт минерального сырья, обязало экспортеров передавать государству получаемую валюту, ввело налог в 25% на доходы горнорудных компаний США, упразднило невыгодный для страны нефтяной кодекс и восстановило свободу профсоюзов. Собственность американской «Боливиен галф ойл», вернувшейся в страну еще при втором правлении Паса Эстенссоро, была национализирована. Армия была выведена из горнорудных центров и шахтерских поселков, а Коммунистическая партия легализована. Овандо также восстановил дипломатические отношения с Советским Союзом. В правительство вошли левые гражданские политики, в том числе марксисты и некоторые активисты МНР. Жесткую оппозицию правительству Овандо составляли большая часть МНР (сторонники Паса Эстенссоро), Фаланга, социал-демократы и либералы.

Однако восстановить революционный режим в стиле 1953-54 гг. оказалось невозможным: профсоюзы, контролируемые ультралевыми, поставили задачу немедленного «перехода к социализму», спровоцировав конфликт с Овандо. Ультралевые – троцкисты, маоисты, сторонники Лечина и последователи Че Гевары – атаковали правительство слева: в 1970 г. они создали т.н. Армию национального освобождения (ранее так же назывался партизанский отряд Че Гевары) во главе с «Чато» Передо и начали партизанскую войну. Повстанцы заняли поселок Теопонте и взяли в заложники нескольких находившихся там граждан ФРГ. Овандо бросил против повстанцев армию и уничтожил движение.

Таким образом, Овандо оказался между двух огней: правые не принимали его левой политики, а левые считали «фашистским диктатором», к тому же персонально виновным в гибели обожаемого ими Че Гевары. На улицах боливийских городов множились кровавые столкновения между правыми и левыми, армия также была расколота. Потеряв опору, Овандо 6 октября 1970 г. был вынужден подать в отставку.

Президентом стал генерал Хуан Хосе Торрес – еще более левый по взглядам, чем Овандо. Правил он всего десять месяцев, и его правление стало «лебединой песней» «рабоче-крестьянского» варианта боливийского социализма. Торрес национализировал те активы горнодобывающей отрасли, которые успели перейти в 1960-е гг. в частные руки, изгнал из страны представителей американского Корпуса Мира и повысил социальные расходы. Он также созвал Народную ассамблею, в состав которой вошли радикальные марксисты из числа профсоюзов и левых партий, которая должна была заменить собой Конгресс. Однако вошедшие в состав ассамблеи троцкисты и сторонники Фиделя Кастро и Че Гевары, к вящему удивлению Торреса, выступили против него: они требовали немедленного установления социалистического режима кубинского типа, чего невозможно было достичь без полномасштабной гражданской войны. А Торрес, будучи генералом, прекрасно понимал, что выиграть ее у боливийских левых нет ни малейшего шанса. Ультралевые попытались создать альтернативное правительство по типу большевистских советов в России в период двоевластия 1917 г.

Хуан Хосе Торрес Гонсалес. Фото: 1971 г.

В результате Торрес потерял опору в обществе – так же, как Буш в 1939-м, Вильярроэль в 1946-м, Пас Эстенссоро в 1964-м и Овандо в 1970-м. МНР, поступившись своими принципами, составила коалицию с набиравшей влияние Фалангой, объединившись в Националистический народный фронт (ННФ). В 1971 г. в Боливии произошел очередной военный переворот, который возглавил генерал Уго Бансер, равнодушный к социалистическим идеям. Армия под его руководством разгромила рабочие и крестьянские профсоюзы, ликвидировав народную милицию, бывшую бичом страны на протяжении 19 лет. В ожесточенных боях с левыми большую роль сыграли боевики МНР и особенно Фаланги. Торрес эмигрировал в Аргентину, где в 1976 г. был похищен и убит агентами аргентинских спецслужб в рамках «операции Кондор», которую совместно осуществляли контрразведки Чили, Аргентины, Уругвая, Парагвая и Боливии, направленной против революционеров и террористов этих стран.

Уго Бансер. Фото: 1970-е гг.

История социалистического движения Боливии в 1971 г. совершила очередной виток по замкнутому кругу. Строительство социализма в крайне отсталой стране, общество в которой к тому же разобщено социальными и расовыми противоречиями («белые» – индейцы), оказалось невозможным. Даже уникальный исторический эксперимент конца 1950-х – первой половины 1960-х гг., когда социалистическая политика в Боливии велась при опоре на помощь США, оказался бесплодным. Надежды левых на то, что, копируя советский опыт, Боливия сможет достигнуть таких же результатов в смысле индустриализации, как СССР и КНР, не оправдались. Точно так же они не оправдались и в других странах Латинской Америки, пытавшихся идти по радикально-социалистическому пути (Чили, Куба, Никарагуа). Апологеты советского строя в Западном полушарии не понимали, что российские большевики унаследовали от царской России не отсталую аграрную страну, а современную индустриальную державу, заводы которой производили все самые современные виды промышленность продукции, включая самые высокотехнологичные. Царская Россия оставила «в наследство» СССР не только заводы, но и тысячи высококлассных специалистов. Кроме того, Советский Союз располагал природными богатствами такого масштаба, которых не имеет ни одна другая страна мира, исключая США и Канаду. Поэтому повторить советский опыт латиноамериканские страны были просто не в состоянии. Не могли они и пойти по пути восточноевропейских социалистических стран, поскольку те были на стартовой точке левого эксперимента, в 1945 г., несравненно более развитыми, а СССР поставлял им необходимые ресурсы по низким ценам. А то, что индустриальное развитие не обеспечивало самим советским людям сколько-нибудь приличного уровня жизни, латиноамериканским левым, переживавшим от того, что их страны не двинулись по советскому пути развития, было попросту неизвестно.

Цвет голубой: фашизм

Совершив переворот, по сути боливийская армия в 1971 г. повторила то же, что она делала в 1939, 1946 и 1964 г., т.е. взяла власть в условиях жесточайшего политического кризиса и экономической анархии. Она, как и в предыдущих случаях, оставалась единственным организованным государственным институтом, и к ней апеллировали все группы населения, уставшие от анархии, а вовсе не только «эксплуататоры» и «пособники империалистов», как утверждают левые. Такую же роль играла армия в переворотах 1961 г. в Южной Корее, 1964 г. в Бразилии, 1965 г. в Индонезии, 1973 г. в Чили, 1976 г. в Аргентине, в 1980 г. в Турции: армии были вынуждены брать власть в условиях безвластия и коллапса государственных институтов.

Новый президент, Уго Бансер, восстанавливал разваленные госструктуры Боливии, все больше тяготясь союзниками армии по ННФ в лице МНР и Фаланги. В 1974 г. он запретил деятельность всех партий, а лидеров МНР и Фаланги выслал из страны. Тогда же Бансер упразднил военно-крестьянские пакты, лишив крестьянских каудильо власти в провинции. Это прошло безболезненно, поскольку к тому времени государственная власть стала достаточно эффективной, а экономика впервые после 1920-х гг. росла быстрыми темпами (5,86% в 1971-77 гг.). В отличие от «социалистического» периода, Бансеру удалось успешно проводить колонизацию малонаселенных восточных районов страны (у правительства Боливии наконец появились деньги): в частности, в провинции Санта-Крус возникло мощное хлопковое производство, а сам город из захолустного городка превратился в быстроразвивающийся промышленный и торговый центр.

Ребенок занятый на хлопковой плантации в Санта-Крус. Фото 1970-е гг.

Бансер не покушался ни на результаты аграрной реформы, ни на государственную собственность большей части горнодобывающей и нефтяной отраслей, так что основополагающие итоги революции им не пересматривались. Другое дело, что от власти была отстранена партийная и профсоюзная бюрократия, лишены власти «социалистические» каудильо.

В ослаблении и последовавшем крушении военного режима Бансера решающую роль сыграл внешний фактор. В силу особенностей боливийской политической культуры, военный режим не очень церемонился с противниками, которые тоже к церемониям и вегетарианству склонны не были. Поэтому в США режим Бансера расценивался как крайне правый и репрессивный; хотя для этого были основания, но какой другой режим мог сохранять стабильность в хронически нестабильной стране?

Во второй половине 1970-х в США, страдавших от жестокой рефлексии в связи с поражением во Вьетнамской войне, правили ультрарадикальные демократы мессианского толка – таковым был президент Джимми Картер. При нем началось сильное давление на правые, особенно военные, режимы со стороны Вашингтона: они лишались помощи. В результате американских санкций в Никарагуа была свергнута диктатура семьи Сомоса, зашатались режимы в Сальвадоре и Гватемале (там левые силы перешли к активной партизанской войне), бразильские маршалы объявили о скором переходе к демократии, рухнула даже многовековая монархия в Иране. Закачался и военный режим в Боливии: под давлением США в 1977 г. Бансер согласился провести выборы. Поспешно восстановленный ННФ выдвинул кандидатом в президенты генерала Хуана Переду Асбуна, а вышедшие из подполья левые, сформировавшие избирательный блок Фронт демократического и народного единства (ФДНЕ) – старого левонационалистического лидера Эрнана Силеса Суасо. Выборы сопровождались массовыми нарушениями, но генерал Переда объявил себя победителем, и 21 июля 1978 г. присягу как новый президент Боливии. Показательно, что главной политической силой, поддержавшей его, стала Фаланга.

Хуан Переда Асбун. Фото: 1978 г.

В Боливии воцарился полный хаос: левые и правые имели примерно одинаковую поддержку населения, и в стране произошло несколько переворотов. 24 ноября 1978 г. Переда был свергнут военными во главе с генералом Давидом Падильей, который 1 июля 1979 г. провел новые президентские выборы, на которых никто из кандидатов не получил абсолютного большинства, но лидер ФДНЕ Силес Суасо набрал относительное большинство голосов – 35,65% (второе место занял лидер МНР Пас Эстенссоро с 32,43%, третье – поддержанный Фалангой Бансер с 13,54%). В отсутствие законных победителей временным президентом стал председатель сената Вальтер Гевара Арсе – тоже из плеяды вождей революции 1952 г. 1 ноября 1979 г. совершил переворот полковник Альберто Натуш Буш – племянник левого президента Хермана Буша. Он выступил с настолько путаной и противоречивой программой, что боливийцы и иностранные наблюдатели просто не поняли, зачем он, собственно, захватил власть: скорее всего, он был из тех военных, которые, увидев, что власть «валяется на улице», решил ее поднять – чем он хуже других? Демонстрации протеста подавлялись при Натуше Буше с редкостной даже по боливийским меркам жестокостью: демонстрантов расстреливали даже с вертолетов. Однако боливийское общество его не приняло, американцы – осудили, и неудачливый полковник передал власть председателю палаты депутатов Лидии Гейлер Техада. Участница революции 1952 г., в юности близкая к троцкистам, в конце 1970-х – член партии ПРИН Силеса Суасо, она сумела в июне 1980 г. провести новые президентские выборы, на которых побеждает Силес Суасо.

Но президентское кресло ему занять не удалось: сразу после выборов генерал Луис Гарсиа Меса (двоюродный брат и непримиримый враг президента Лидии Гейлер) совершает переворот, 189-й в истории Боливии. Он напрямую опирается на Фалангу и делает ее главной политической силой своего режима.

В истории Боливии начинается фашистский эксперимент. Левые, в том числе советские, СМИ фашистскими диктатурами называли режимы Пиночета, Трухильо, Переса Хименеса, Стресснера, Сомосы, Дювалье и все прочие, возглавлявшиеся людьми в погонах и неугодные Москве. Однако режим Гарсиа Месы был единственным в Латинской Америке настоящим, а не выдуманным пропагандистами фашистским режимом. В ходе переворота Гарсиа Меса сказал поддержавшему его неудачливому путчисту Натушу Бушу: «Ваша ошибка, полковник, в том, что вы оставили в живых и на свободе лидеров, способных возглавить сопротивление. Она не должна быть повторена».

В день переворота боевики Фаланги взяли штурмом штаб-квартиру Боливийского рабочего центра. Популярный лидер Социалистической партии Марсело Кирога Санта-Крус был расстрелян на месте схватившими его военными, а избранный вице-президент, секретарь ЦК Коммунистической партии Боливии Симон Рейес, отправлен в концлагерь «Мирафлорес». Террор обрушился на всех несогласных: оппозиционеров хватали по заранее составленным спискам и тут же расстреливали. Шахтерские поселки армии пришлось брать штурмом один за другим (сопротивление было отчаянным), и военные операции продлились до ноября 1980 г. Большую роль в проведении террора играла Фаланга.

Режим Гарсиа Месы был самым кровавым в истории Боливии и, как уже отмечалось, единственным настоящим фашистским режимом в Латинской Америке. Но он не был ни крайне правым, ни тем более проимпериалистическим или проамериканским. Его социальная политика была лево-фашистского типа: в формировании идеологии, получившей название «гарсиамесизма», активно участвовали европейские фашисты и нацисты, в частности, известный нацистский преступник Клаус Барбье, разыскивавшийся Францией за совершение военных преступлений в годы оккупации Франции гитлеровскими войсками, и известный итальянский неофашист Стефано делле Кьяйе. Они старались придать боливийскому режиму черты «третьего пути» между капитализмом и коммунизмом, пропагандировали националистические идеи и опирались на рабочих и крестьян, точнее – на люмпен-пролетариев города и деревни. Экономической опорой режима стала набравшая силу в конце 1970-х гг. кокаиновая наркомафия, которая имела своих представителей в правительстве: режим Гарсиа Месы заслуженно получил название «кокаинового».

США не только отказали режиму Гарсиа Месы в признании: они развернули против него экономическую войну, сравнимую по масштабам только с противостоянием режиму Фиделя Кастро на Кубе. Вашингтон ввел полный запрет на все контакты с Боливией, включая абсолютное экономическое эмбарго. Такую же политику вел и Международный валютный фонд. В ответ фалангисты совершили ряд нападений на американцев в Боливии, включая даже атаку американского посольства, и обратились за помощью… к СССР! Гарсиа Меса, в частности, пытался продать советским организациям акции боливийских государственных предприятий. На протяжении нескольких месяцев советская пропаганда весьма позитивно отзывалась о боливийском фашистском режиме, чем поражала воображение не только латиноамериканских левых, но и американцев. «Поздравление с праздником Великого Октября поступило от президента Боливии Луиса Гарсиа Месы», – сообщает Всесоюзное радио 7 ноября 1980 г. (это о «кровавом палаче»)» (Н. Кольский, Я. Орецкий «Чёрная легенда Стефано Делле Кьяйе», Sensus novus). Однако в конце концов Кремлю пришлось отказаться от «романа» с боливийскими фашистами: это означало бы полное крушение авторитета СССР в латиноамериканском и вообще мировом левом движении. По этой же причине отказал в помощи Гарсиа Месе и «лидер ливийской революции» Муаммар Каддафи.

В условиях полной международной изоляции, приведшей к экономическому краху, в ноябре 1981 г. режим Гарсиа Месы пал. Фашистский эксперимент оказался недолгим. При всей своей экзотичности приход к власти в Боливии фашистов был естественным: фашистские идеи были популярными в стране с 1930-х гг., а Фаланга с конца 1950-х являлась одной из наиболее многочисленных и популярных политических сил. Крушение левых экспериментов 1930-70-х гг., крах олигархических и либеральных правительств 1939-43 и 1946-52 гг., неудача «военно-крестьянского» режима Баррьентоса в 1965-69 гг. и аполитичного правительства Бансера 1971-78 гг. последовательно дискредитировали в глазах боливийцев все политические силы: либералов, социалистов, социал-демократов, олигархов. А фашисты до 1980 г. оставались не замешанными ни в каких неудачах, поэтому казались многим боливийцам новой политической силой, способной вывести Боливию из замкнутого круга бесконечных кризисов и неудач.

Цвет синий: демократический социализм

В октябре 1982 г. вновь собрался боливийский Конгресс, признавший итоги президентских выборов 1980 г., и к власти пришло гражданское правительство ФДНЕ (8 министров от ПРИН и по 2 от компартии и левацкого Левого революционного движения (МИР), президентом стал Силес Суасо. Вице-президентом стал лидер МИР Хайме Пас Самора (бывший партизан-геварист, троюродный брат Паса Эстенссоро).

Боливия в 1982-85 гг. весьма напоминала Чили времен Альенде 1970-73 гг., а также Францию и Испанию периода правления Народных фронтов (1936-39 гг.). Экономика страны после нескольких лет хаоса, американского эмбарго и фактического правления наркомафии была в состоянии полнейшего развала. На востоке страны в эти годы армия и полиция вели непрерывные боевые действия с отрядами наркокартелей, денег в бюджете не было, а США и МВФ не спешили выделять Боливии кредиты, поскольку экономический курс левых властей был крайне путаным. По инициативе МИР новая власть приняла решение о дедолларизации экономики, выразившейся в запрете валютных операций. Это вызвало крах финансовой системы страны и коллапс мелкой и средней промышленности, в первую очередь торговли. Развалив экономику, МИР вышла и правительства и ушла в оппозицию, не желая нести ответственность за то, что сама же и сотворила.

Тяжелейший кризис, однако, не остановил левое правительство в его социалистическом экспериментаторстве: так, на государственные средства были построены металлургические заводы в Карачипампе и Ла-Пальке, которые так и не были запущены из-за отсутствия сырья (История Боливии, М., «Наука», 2015, с. 553). Что это было – обычная «социалистическая» безответственность или тоже свойственное левым режимам расхищение госсредств? По-видимому, и то, и другое.

Металлургический завод в Карачипампе (в настоящее время не эксплуатируется)

После бегства МИР из правительства политику стали определять коммунисты, которые, не имея возможности получать деньги из-за рубежа, вынужденно проводили либеральный и монетаристский курс, чему отчаянно сопротивлялся возродившейся Боливийский рабочий центр во главе со своим вечным лидером Лечином. Инфляция достигла небывалых высот, начался товарный голод и дефицит. Силес Суасо не представлял себе, как вывести страну из небывалого по глубине и масштабам кризиса. Он вел тайные переговоры с крупнейшим наркобароном Р. Суаресом, выпрашивая у него 1 миллиард долларов для спасения экономики, но тот ему отказал (эту скандальную информацию обнародовал президент Совета по борьбе с наркоторговлей Рафаэль Отасо, объявленный после этого сумасшедшим). Дошло до того, что Силес Суасо предложил иностранным государствам, имея в виду США и, возможно, Бразилию, взять в аренду всю Восточную Боливию (!) с ее нефтегазовыми и земельными богатствами в обмен на финансовую помощь, но это нелепое предложение было отвергнуто. Компартия и МИР распались на части и полностью потеряли влияние в рабочем движении, а силесовская ПРИН уменьшилась в численности из-за массового бегства своих активистов. ФДНЕ развалился, и в 1985 г. Силес Суасо досрочно ушел в отставку, оставив страну в состоянии полного краха экономики, социальной сферы и всей структуры государственного управления. «Народофронтовский» эксперимент в Боливии провалился точно так же, как до этого подобные попытки проваливались во Франции, Испании и Чили. Однако в Боливии это не вызвало ни гражданской войны, ни военного переворота, что связано с накопившейся к тому времени крайней усталостью боливийцев от политического насилия.

В июле 1985 г. Пас Эстенссоро в четвертый раз занял президентский пост Боливии. Вице-президентом вновь стал глава МИР Пас Самора. К тому времени социально-экономическая ситуация в стране была столь тяжелой, что лидер МНР во всеуслышание заявил: «Боливия умирает». Никаких попыток вернуться к социалистическому направлению развитию Пас Эстенссоро и Пас Самора не предпринимали, полностью отринув прежние левые идеалы. Они приняли программу, разработанную МВФ. Началась массовая приватизация госпредприятий и масштабные сокращения рабочих. КОМИБОЛ практически перестал существовать. К тому времени активистам не только левоцентристского МНР, но еще недавно ультралевого МИР был понятно, что госпредприятия остаются неэффективными, в то время как частные предприятия, в основном небольшие, демонстрируют рентабельность, и никакая вера в социалистические идеи заставить не замечать этого не могла. Боливийский рабочий центр не мог больше мобилизовывать трудящихся (они перестали ему доверять) и фактически распался. Двоевластие госструктур и профсоюзов, просуществовавшее больше 30 лет, рухнуло. Единственное, чем «отличилось» бывшее ультралевое МИР, это обнаружило тесные связи с наркомафией: лидер партии Оскар Эйд попал в тюрьму по обвинению в наркобизнесе, а вице-президенту Саморе был запрещен въезд в США. Тем не менее в 1989 г. Пас Самора стал президентом Боливии, сохранив приверженность как либеральному курсу, так и связям с наркомафией (в 1994 г. стали известны факты тесного сотрудничества Паса Саморы с И. Чаваррия – крупнейшим наркотрафикантом того времени).

Таким образом, правление левых партий и коалиций в 1982-87 гг. стало правлением социалистов без всякого стремления к социализму; пожалуй, его было бы правильнее назвать властью бывших социалистов. Но в социально-экономическом смысле его последний этап был относительно удачным: экономика сначала замедлила падение, а затем даже начался экономический рост. Инфляция сократилась с трехзначных цифр в 1984 до 7%; в 1996 г. рост производства в 1987 г. по 1998 г. составил в среднем 4,1%, что для Боливии, переживавшей непрерывные кризисы в течение нескольких десятилетий, было совсем неплохо.

Однако плодами экономического подъема экс-социалисты уже не воспользовались: в 1997 г. президентом страны был избран генерал Бансер, продолживший прежний курс, принятый при правлении коалиции МНР-МИР.

Цвет лиловый: архаический социализм

Либеральное правление, обеспечившее экономический рост в Боливии, не смогло, что обычно для слаборазвитых стран, обеспечить рост социальный: реальные доходы трудящихся, и до того очень низкие, резко упали, выросла безработица. Поэтому боливийцы, мирившиеся с либеральным правлением в силу того, что оно хоть как-то обеспечило экономический рост, а значит, и надежды на лучшее будущее, не были готовы бесконечно терпеть социальные невзгоды. В течение нескольких лет достаточно хрупкий социальный мир поддерживался только тем, что все политические силы прошлых времен полностью себя дискредитировали, и никаких понятных населению программ реконструкции общества никто не предлагал.

Однако напряжение в обществе постепенно росло, и в самом начале XXI века оно вышло на поверхность. В 2002 г. президентом Боливии был избран Гонсало Санчес де Лосада – «отец экономического чуда» конца ХХ века, но повторить свои успехи он уже не сумел. В октябре 2003 г. в Ла-Пасе произошли небывалые со времен диктатуры Гарсиа Месы столкновения между полицией и армией и демонстрантами, которые унесли жизни 76 человек. В результате Санчес де Лосада ушел в отставку, и президентом стал вице-президент Карлос Меса. Но и он не смог стабилизировать ситуацию в стране, население которой все активнее выступало против всевластия нуворишей, появившихся в результате проведения либеральной политики, и ушел в отставку в июне 2005 г. Временным президентом стал председатель Верховного суда Эдуардо Родригес Вельтце, целью которого стало проведение новых президентских выборов.

Гонсало Санчес де Лосада. Фото: 2003 г.

18 декабря 2005 г. президентом страны стал Хуан Эво Моралес – индеец аймара, лидер партии Движение к социализму (МАС) и руководитель профсоюза кокалерос – крестьян-производителей коки. МАС получило и устойчивое большинство в Конгрессе. Первым делом он отменил запрет на выращивание коки и объявил о повторной национализации нефтегазовой отрасли.

Моралес представлял собой лидера принципиально нового политического движения, мало связанного с предшествовавшими партиями и течениями левого толка. Собственно, партия МАС имеет вовсе не левую политическую генетику: она представляет собой осколок Фаланги, точнее, то ее части, которая в 1980 г. отказалась поддержать фашистский режим Гарсиа Месы – из-за того, что он в недостаточной степени опирался на индейцев (индейский расизм с самого начла присутствовал в идеологии Фаланги, но различные группы фалангистов исповедовали его с разной степенью радикальности, и отколовшаяся МАС была подвержена его влиянию в наибольшей степени).

Эво Моралес. Фото: 2011 г.

Новая политическая сила, вышедшая на поверхность боливийской истории в начале XXI века – это индеанизм (иначе – индихенизм). Это чрезвычайно широкое течение сформировалось в андских странах с высоким процентом индейского населения и памятью о великой цивилизации инков, включающее в себя как изучение истории и культуры индейцев, так и политическую тенденцию, заключающуюся в стремлении воссоздать традиционное индейское бытие на технически новом уровне. Политический индеанизм по сути является индейским расизмом, отвергающим всю «белую» цивилизацию и отрицающим любые связанные с ней положительные моменты. По сути, индейский расизм в Боливии, Перу и Эквадоре стал ответом на «белый» расизм испаноязычных элит андских стран, хотя от этого он вовсе не становится более привлекательным.

Если для левых и демократов Боливии – военных социалистов, МНР, коммунистов, троцкистов, как и для Фаланги, индейцы подлежали социально-культурной реабилитации, включающей политическое равноправие, сохранение аборигенных языков и уважение к культуре коренных жителей, крайне радикальный индеанизм отвергал любые формы сотрудничества с «белыми». Крайние индеанисты считали (не без определенного на то основания), что «белые» политики просто используют индейцев в своих целях. При этом появление социалистических учений для индеанистов стало обоснованием «правильности» индейского общинного уклада, который воспринимался ими как истинный, автохтонный социализм.

В начале ХХ века, наряду с «антиболивианизмом» Альсидеса Аргедаса, проповедовавшего неполноценность не только индейцев как расы, но и метисов, появился противоположный ему политический индеанизм, отцом-основателем которого стал писатель, поэт и публицист Франс Тамайо. «Его позиция в отношении коренного населения страны изложена в «Создании национальной педагогики» (1910), где впервые в андских странах прозвучала концепция «индейской самобытности» в ее крайне националистическом, можно оказать, расистском варианте. Именно в индейских массах, приниженных, отсталых и нищих, Тамайо усматривал «единственно возможный источник» самостоятельности и самобытности боливийской нации. Выступая против идеологии испанизма, против «европеизации» как единственного пути дальнейшего национального развития, он утверждал, что боливийская нация должна формироваться прежде всего на индейской основе. Его работа «Создание национальной педагогики» – это проповедь «обновления» Боливии посредством приобщения к «автохтонным истокам». И если «Больной народ» [основополагающая книга-манифест антиболиваниста Аргедаса – прим. авт.] – это несомненное проявление антииндеанизма, в определенной мере белого расизма правящей олигархии, то книга Тамайо имеет окраску «индейского расизма». Не будучи сам индейцем, он видел, однако, в них некую «высшую расу», которой, подобно арийцам в Европе, предназначена великая судьба в Америке. Он утверждал, что необходимо уничтожить, подавить «испанский элемент», – и это будет последней битвой за независимость, которая принесет освобождение Боливии Он также резко выступал против метисации, но уже с той позиции, что этот процесс разрушает «расовое превосходство индейцев». Развитие индеанизма в Боливии в последующие десятилетия было в значительной степени обусловлено радикализацией националистической интеллигенции в связи с общим подъемом освободительно-демократических настроений в стране» (Гончарова Т. В. Индеанизм: идеология и политика (Боливия, Перу, Эквадор. 50-60 годы XX века, М.: Наука, 1979.).

В 1960-е политический индеанизм в Боливии и Перу начал проявляться в открытой форме: его носителями стали бывшие марксисты и социалисты различного толка, разочаровавшиеся в «пролетарском интернационализме» и социал-демократии, которые, по их мнению, не способны освободить индейцев и обеспечить возвращение их к изначальным культурным и социальным ценностям. В 1962 г. бывший член Компартии Боливии Фаусто Рейнага основал Индейскую партию, принявшую участие в президентских выборах. Однако длительное время радикальные индеанисты оставались все же политическими маргиналами: индейские массы в основном следовали за «белыми» политиками, акцентировавшими внимание на равенстве и уважении к индейцам, а не на расовом и культурном превосходстве коренного населения над «пришельцами».

Радикальный индеанизм стал в Боливии грозной силой на рубеже 1980-90-х гг., когда в горах Альтиплано начала действовать Партизанская армия им. Тупака Катари (по имени лидера крупнейшего индейского восстания XVIII века) во главе с Фелипе Криспе, к которой примкнула группа городских интеллигентов – бывших марксистов во главе с математиком Альваро Гарсиа Линерой. На ее появление подействовало находившееся тогда на пике активности террористическое движение в соседнем Перу, организованное группировкой «Сендеро луминосо» (Коммунистическая партия Перу – Сияющий путь). Эта организация, отколовшаяся от маоистской компартии, исповедовала идеологию индейского расизма и тоталитарного устройства общества, образцом которого считала государство инков (при этом сендеристы считали своими ближайшими соратниками «красных кхмеров» Пол Пота).

«Сендеро луминосо» принципиально отвергал права человека и вообще принципы гуманизма: «Мы начинаем с отрицания всеобщей декларации прав человека или американской конвенции по правам человека, но мы использовали их правовой девиз для разоблачения и осуждения старого перуанского государства… Для нас права человека противоречат правам народа, так как мы полагаем права в человеке как социальный продукт, нет абстрактного человека с врожденными правами. «Права человека» не существуют исключительно для буржуев, позиции, бывшей краеугольным камнем феодализма, подобно тому, как буржуазия в прошлом выдвигала понятия свободы, равенства и братства. Но сегодня с появлением пролетариата, как организованного коммунистической партией класса, с опытом триумфальных революций с построением социализма, новой демократии и диктатуры пролетариата доказано, что права человека служат угнетающему классу и эксплуататорам, которые основали государства буржуазии и землевладельцев… Наша позиция кристально ясна. Мы отвергаем и осуждаем права человека, потому что они буржуазные, реакционные, контрреволюционные права и сейчас они являются оружием ревизионистов и империалистов, главным образом империалистов-янки» (Communist Party of Peru. «Sobre las Dos Colinas» Part 3 and Part 5 available online. Accessed January 13, 2008).

«Сендеро луминосо» откровенно обещало физически уничтожить все неиндейское население Перу (примерно 70% жителей страны). Однако столь зверский радикализм был притягателен для некоторых боливийцев, видевших в перуанских террористах честных и откровенных поборников интересов индейцев – ведь крайности всегда привлекают малообразованных и эмоционально неустойчивых людей.

На протяжении примерно десяти лет повстанческая война сендеристов нарастала, и часть индейцев горного Перу оказывала им поддержку. Однако зверства повстанцев и активизация карательных мер армии в 1990-х гг. привели к постепенному распаду организации (тем не менее и в настоящее время в некоторых районах Перу действуют небольшие отряды сендеристов). «Сендеро луминосо» пыталось распространить свою деятельность и на Боливию: по-видимому, сендеристы оказали «катаристам» военную, финансовую и организационную помощь. Однако инфильтрация сендеристов в Боливию успеха не имела: возможно, потому, что ее ниша постепенно занималась типологически близкими ему боливийскими организациями, избегавшими ультраэкстремистской риторики и боровшимися за власть с использованием легальных и демократических методов.

Если политической причиной роста индеанизма стало разочарование индейских масс в левых партиях, неспособных добиться ни социального равенства, ни экономического прогресса, то непосредственным поводом для всплеска массового движения стала борьба боливийских властей с производством наркотиков. В период гарсиамесизма производство кокаина стало важнейшей частью национальной экономики Боливии и основным источником существования для огромного числа крестьян, в основном индейцев. После увольнения десятков тысяч рабочих с предприятий горнодобывающей отрасли многие из уволенных перебрались в сельскую местность, где занялись выращиванием коки, приносившим наибольший доход изо всех сельскохозяйственных культур. Для боливийцев кока стала и символом индейских традиций, и источником доходов, поэтому уничтожение посевов коки и ликвидация мощностей по ее переработки армейскими подразделениями воспринималось как «империалистическая агрессия». Ликвидация посевов коки вызвала ожесточенное вооруженное сопротивление крестьян-индейцев, в ходе которого их организации еще более сплачивались, обретая боевой и политический опыт, а также решимость бороться за власть в общенациональном масштабе.

Плантация коки в Боливии. Современное фото

В силу всего этого даже разгром Партизанской армии им. Тупака Катари в 1992 г. не остановил бурный рост радикального индеанизма. Как грибы, одна за другой появляются массовые индейские организации, исповедующие мало различающиеся между собой версии индеанизма (точнее, индеанистского социализма). Одной из них стала созданная в 1997 г. «Ассамблея суверенитета народов», одним из лидеров которой стал руководитель профсоюза крестьян – производителей коки (кокалерос) Эво Моралес. Через год он преобразовал ориентированную на него часть бывшей Фаланги, уже носившей название МАС, в отдельную политическую партию. При этом Моралес опирался все-таки в основном на массовые, преимущественно профсоюзные организации, создавая своеобразную сетевую, очень пластичную и неиерархическую структуру, в которой был только один постоянный и непререкаемый вождь – он сам.

Эво Моралис на одной из пресс-конференций с листьями коки

В 2000 г. влияние новых индеанистских структур проявилась в т.н. «войне за воду» – вооруженном восстании в Кочабамбе, направленном против приватизации системы водоснабжения города и прилегающих поселков (в который раз сыграли свою роль старые маузеровские винтовки времен Чакской войны!). В двухдневных боях полиция и армия потерпели поражение, и приватизация была отменена.

В сентябре 2003 г. вооруженные действия возобновились уже по довольно необычной причине – соглашении Боливии с Чили о поставках газа. Боливийцы не забыли, что Чили в конце XIX века отторгла у их страны выход к морю, и популистам-индеанистам во главе с Моралесом не составило труда поднять народ на новое восстание. Оно вспыхнуло в Ла-Пасе, который к тому же был блокирован массами вооруженных индейцев. Президент Санчес де Лосада бежал на вертолете из мятежного города, а затем и из страны. Победив третьей по счету локальной войне (за сохранение посевов коки, за воду в Кочабамбе и за газ в Ла-Пасе) Моралес стал беспрекословным каудильо всех боливийских индейцев и вообще бедняков – он стал просто обречен на победу.

Приход к власти Эво Моралеса и его партии МАС, к которой присоединились многочисленные обломки левых сил, открыли новую эпоху в истории Боливии. Бывший лидер кокалерос провел реформу конституции, запрещавшей главе государства избираться дважды подряд. 14 августа 2008 г., по требованию оппозиции, был проведен референдум об отзыве президента со своего поста: Моралес получил поддержку 67% избирателей и остался на своём посту. В декабре 2009 г. он вновь завоевал президентский пост, получив 63% голосов, и в 2014 г. повторил свой триумф. На референдуме Моралес добился права в 2019 г. в четвертый раз участвовать в выборах. Так малограмотный индейский вожак впервые за многие десятилетия возглавляет страну год за годом, укрепляя свою власть.

Нет сомнения в том, что Моралес сумел создать стабильную и устойчивую политическую систему, которая пользуется поддержкой большинства населения. Не приходится сомневаться и в том, что главной причиной этой устойчивости является обращенность боливийской власти в прошлое, к общественным институтам, восходящим ко времени государства инков (или же ассоциирующихся с таковыми в народном сознании). Боливийские индейцы впервые в истории ощутили себя свободными людьми, более того – хозяевами своей страны.

Моралес позиционирует себя как левый социалист. Он заявляет: «Худшим врагом человечества является капитализм. Он то, что провоцирует восстания, подобные нашему, протест против системы, против неолиберальной модели, являющейся представлением дикого капитализма. Если весь мир не признает эту реальность, – что государства не предоставляют даже минимального здравоохранения, образования и питания, – то каждый день будут нарушаться фундаментальные права человека… Человечество находится перед альтернативой: следовать по капиталистическому пути, ведущему к смерти, или жить в гармонии с природой. Мы должны сделать выбор: погибнет капитализм или мать-Земля. Развитые страны грабят природные ресурсы, отравляют реки и озера в поисках максимальной прибыли».

При этом Моралес быстро отмежевался от ультрарадикальных концепций крайних социалистов-индеанистов. Так, вице-президентом он сделал «белого» марксиста Альваро Гарсия Линеру – бывшего участника партизанской эпопеи Партизанской армии им. Тупака Катари. Национализировав нефтегазовую отрасль, он привлек к работе в ней иностранные компании на правах подрядчиков. Громогласно отвергая требования США прекратить выращивать коку, Моралес предпринимает некоторые действия с целью воспрепятствования переработки ее в кокаин, чем даже заслужил благодарность Вашингтона. Левая риторика и тесная, до самой их смерти, дружба с Фиделем Кастро и Уго Чавесом не мешает Моралесу проводить экономическую политику, вполне соответствующую принципам МВФ и Мирового банка, за что Боливия даже получила награду «СNN деньги» за либеральный курс. Шумно, с большой помпой возведя индейские языки в ранг государственных, он де-факто использует испанский язык в качестве языка межнационального общения, а с такой же помпой узаконив индейский культ Пачамамы (матери-Земли), не притесняет католическую церковь.

Моралес с Уго Чавесом

Во внешней политике Моралес был одним из инициаторов создания блока «революционных» стран Латинской Америки и Карибского бассейна «Боливарианский альянс для народов нашей Америки» (исп. Alianza Bolivariana para los Pueblos de Nuestra América; сокращенно АЛБА, исп. ALBA), во главе которого стоял идейно и политически близкий ему венесуэльский каудильо Уго Чавес. Правда, участие Боливии в АЛБА и горячая дружба с чавистской Венесуэлой, судя по всему, диктовались прежде всего прагматическими интересами Моралеса: Венесуэла щедро раздавала финансовую помощь союзникам, среди которых Боливия занимала первое место. После смерти Чавеса и впадения Венесуэлы в экономическую кому изъявления дружбы со стороны боливийского руководства в отношении Каракаса заметно поутихли. Одно время Моралес демонстрировал близкие отношения с Россией и даже подписал крупные контракты с «Газпромом», однако со временем обе стороны почему-то потеряли друг к другу интерес. Вспыхнувшая в то же время «дружба» с Китаем в конце концов ограничилась покупкой и последнего нескольких учебно-тренировочных самолетов «Каракорум» и несколькими другими довольно мелкими контрактами. С левыми правительствами Аргентины и этнически близкого Перу особенно теплых отношений у Моралеса отчего-то не было; с левым правительством Чили отношения до сих пор крайне плохие из-за вопроса выхода к морю и газового конфликта начала 2000-х.

11 саммит АЛБА. Фото: 2012 г.

С Бразилией, крупнейшей и самой развитой страной Латинской Америки, в которой долгие годы у власти находились левые правительства, у Боливии отношения тоже не заладились. С конца 1970-х бразильские компании планировали построить на востоке Боливии, вблизи месторождения Мутун, огромный металлургический завод с тем, чтобы продавать его продукцию преимущественно в страны Тихоокеанского региона. Кроме того, освоение Мутунского месторождения предполагало строительство супермагистрали из Боливии к перуанскому побережью Тихого океана, которым стала бы пользоваться и Бразилия для экспорта своих товаров – только транзит приносил бы Боливии сотни миллионов долларов. После прихода к власти Моралеса политическая ситуация в Боливии наконец-то стала способствовать реализации этого проекта, но Моралес вдруг выступил против – формально по экологическим причинам, хотя современные технологии (бразильские компании ими владеют) позволяют минимизировать ущерб природе при металлургическом производстве. Более того, при национализации иностранных нефтяных компаний Моралес лично осуществил «захват» имущества бразильской государственной компании «Петробраз», превратив это в максимально оскорбительное для бразильцев шоу. Гонениям подверглись и бразильские граждане, купившие или арендующие земли на востоке Боливии, а это десятки тысяч успешных фермеров, работа которых приносит Боливии и массу продовольственных продуктов, и экспортные доходы, и налоговые поступления. Однако Моралес предпочитает отбирать у них землю, ссылаясь на опасность присутствия иностранцев на приграничной территории (заодно, видимо, в силу «большой дружбы» с Россией, из этого региона были изгнаны и русские крестьяне-старообрядцы, жившие в боливийском Серрадо больше столетия).

Если сопоставить все эти странные, на первый взгляд, действия Моралеса с «войной за газ», экспорт которого тоже приносил бы Боливии большие доходы, получается более или менее ясная картина: Моралес в принципе не заинтересован в экономическом развитии страны. Между тем Боливия остается крайне бедной страной: ВВП на душу населения в 2016 г. составил $3276, что меньше, чем во всегда отстававших от нее Парагвае ($3986) и Гондурасе ($5264) – ниже в списке доходов латиноамериканских стран располагается только Гаити ($761).

При этом умеренная экономическая политика Моралеса обеспечивает устойчивость экономики: голода в стране все-таки нет. Необходимые реформы, прежде всего аграрная, давно проведены, Боливия получает не очень большой, но стабильный доход от экспорта нефти, газа и руд цветных металлов и худо-бедно обеспечивает себя продовольствием и самой простой одеждой. А усложнение социально-экономической структуры, неизбежное при серьезном экономическом развитии (например, при строительстве металлургического комбината в Мутуне и супермагистрали к побережью Тихого океана) приведет к изменениям в обществе. А это означает рост и диверсификацию социальных запросов населения и, как следствие, появление новых политических сил, опирающихся на более «продвинутые» слои населения. Это подорвет единовластие МАС и лично Моралеса. В частности, быстрый рост средних слоев за счет уменьшения численности пауперов в Бразилии при президентах Луле да Силве и Дилме Русефф привело к росту недовольства населения непорядками, которые оно, будучи нищим, просто не замечало (например, рост коммунальных тарифов, плохая работа общественного транспорта, высокая стоимость автомобилей и т.д.). В результате отстранение от власти Русефф коррумпированными парламентариями в 2016 г. прошло при безразличии большинства бразильцев: они уже забыли заслуги социалистов в искоренении бедности, но остро воспринимали недостатки национальной жизни и связывали их с левыми властями. Точно так же проиграли перонисты Кристины Киршнер в Аргентине: социальные пособия беднякам не затрагивали интересы большинства граждан, недовольных высокой преступностью, инфляцией, политическими скандалами и невнятной экономической политикой. В противоположность бразильским социалистам и аргентинским перонистам, Уго Чавес в Венесуэле за полтора десятилетия своего правления спровоцировал абсолютную деградацию довольно развитой и диверсифицированной экономики страны (там имелась развитая металлургия, автомобильная промышленность и мощный строительный сектор). Однако нефтяные доходы позволили властям даже в условиях жесточайшего кризиса подбрасывать кое-какие подачки массам люмпенов, в которых превратилась большая часть населения совершенно разоренной страной.

Дело в том, что нищие, получающие подачки (продукты по карточкам, копеечные денежные выплаты) от власти, этим вполне довольны, особенно если им разрешается где-то подворовывать, по мере возможности бездельничать, и при этом обязательно льстить их самолюбию, система получается очень устойчивой. У Моралеса перед глазами – примеры Кубы и Никарагуа, где именно так и поддерживаются долголетние левые режимы. С этими странами у боливийской власти налажены тесные связи, и ее руководителям наверняка подробно объяснили, как поддерживать стабильность левого режима. Искусственное сдерживание развития – это давно апробированная политика: помимо Кубы, аналогично действует режим близкого, в том числе культурно и этнически, Эквадора, где тоже правит президент, опирающийся на массовые индейские движения, и не такой уж отдаленной Гайаны, где марксисты правят аж с 1953 г. В идеально чистом варианте стратегия неразвития использовалась режимом Пол Пота в Камбодже, и она была вполне устойчивой и могла существовать долгие годы, если бы не внешнеполитические амбиции «красных кхмеров», напавших на гораздо более развитый и сильный Вьетнам.

Тем не менее стабильность и пусть замедленное, но все же имеющее место развитие страны неизбежно влечет за собой усложнение социальной структуры боливийского общества. Поэтому архаический социализм Эво Моралеса, опирающийся на индейские общины и массовые движения и не заинтересованный в развитии, будет неизбежно размываться. Важную роль в этом процессе уже играют массовые коммуникации, особенно связывающие Боливию с другими странами Латинской Америки, с которыми сохраняется единство языка и культуры. Боливия всегда реагировала на события в соседних странах, особенно в Перу и Аргентине, а там в последний год наблюдается откат от левых позиций (то же самое, правда, в совсем не демократичной и весьма драматичной форме, произошло и в совсем не чужой боливийцам Бразилии).

Застыть в сохранении государства, базирующегося на индейских традициях, в длительной перспективе не получится – если, конечно, в горах Анд не произойдет нечто подобное захвату власти Пол Потом в Камбодже. Но такого не допустят соседние страны, да и в самой Боливии политических сил, подобных «красным кхмерам», пока нет, а их подобие в Перу – «Сендеро луминосо» - на грани уничтожения правительственной армией. Так что трансформация архаического социализма неизбежна и в Боливии, и в других странах Латинской Америки, где существуют подобные режимы (Куба, Никарагуа, Венесуэла, Эквадор и Гайана).

Что последует дальше – покажет время. По-видимому, так же, как и в других странах региона, либерально-демократические силы будут соперничать за власть с либерально-социалистическими движениями. Во всяком случае тот факт, что Боливии удается избежать и кровопролитной гражданской войны, подобной никарагуанской или перуанской, и чудовищного криминального насилия, как в Мексике, Гватемале или Венесуэле, позволяет надеяться, что эта страна, многое испытавшая за двести лет независимости, сможет использовать свои немалые природные ресурсы и человеческий потенциал для успешного и поступательного развития.

Заключение

Боливия – чрезвычайно своеобразная страна. Она в самой большой степени не только сохранила свой индейский этнический компонент, но и пронесла сквозь века испанского колониального владычества и господства европеизированной элиты периода независимости наследие древней инкской цивилизации. В силу этого, а также вследствие трагических внешнеполитических событий (три проигранные войны, превратившие страну в «страдальца» и «изгоя» в глазах собственного населения) Боливия оказалась весьма восприимчивой к европейским социалистическим идеям самого различного толка – от марксизма до фашизма, от социал-демократии до христианского социализма. С 1930-х гг. боливийцы пытались претворять эти теории в жизнь, однако для успеха стране не хватало средств и кадров, а главное – мешал традиционализм индейского большинства, упорно придерживающегося инкских ценностей, основанных на первобытно-коммунистическом общественном укладе.

В результате в Боливии пришел к власти режим индейских социалистов-фундаменталистов, пытающихся вернуть страну к инкским временам, пусть и в сильно модифицированном варианте.

Подобный режим, как показывает история, имеет большой запас прочности и способен существовать очень долго, тем более что его принципы реализуются достаточно гибко, с использованием современных политических и экономических технологий и с оглядкой на окружающий мир.

При этом не вызывает сомнения, что общественное развитие будет неизбежно размывать боливийский социализм, постепенно трансформируя его в более современные социальные структуры, лучше приспособленные к требованиям развития страны.

После того, как Боливия последовательно перепробовала в качестве стратегий развития все возможные типы социализма, можно надеяться, что больше эта страна не вернется к тому, что уже показало свою деструктивность и бесперспективность, и позаимствует из всех социалистических теорий и практик то, что достойно быть взятым на вооружение – социальную направленность государственной политики, демократию, свободу, уважение и к национальной культуре, и к правам человека.

Автор: Трифонов Е. [email protected]

Обсудить статью на форуме