Ханна Арендт о тоталитаризме
Жуковская Д.
Ханна Арендт многое сделала для разработки методологических основ теории тоталитаризма. Можно сказать, что она эмпирически вывела и доказала базовые положения данной теории, сформулировав принцип «банальности зла», встроенного в организационную структуру тоталитарного государства.
Ханна Арендт. Фото 1950-е гг.
Истоки соотношения морали и политики и его проявление в творчестве Х. Арендт
Соотношение морали и политики, а точнее морали и власти, является предметом изучения политической этики.
Истоки соотношения понятий морали и власти были заложены в диалогическом сочинении Платона «Государство». Основной категорией политической этики Платона выступает «справедливость» как свойство наилучшего государства и человека. Высшее назначение власти – объединение разнородного и обеспечение совокупного блага. В справедливом обществе, государстве каждый человек занимается тем, что лучше всего соответствует его видовым обязанностям. Как видно, Платон, несмотря на демократический характер своих воззрений, все же делит людей на типы. Подобным процессом типовой (видовой) дифференциации увлекались и современные тоталитарные государства. О равенстве перед законом, как о высшей форме реализации справедливости, Платон не упоминает.
Фреска «Афинская школа». Фрагмент: Платон (портрет Леонардо да Винчи) и Аристотель. Худ. Рафаэль Санти, 1511 г.
В работе «Истоки тоталитаризма» Арендт подчеркивает, что платоновская концепция законодательства не изжила себя до сих пор, преступления тоталитарных режимов оправдываются под предлогом, что государство есть высшая справедливость и высшее благо, что именно в объединении разнородного (в создании монолитности, как называет этот процесс Арендт) власть видит право не обращать внимание на каждую единицу этого разнородного.
В истории философской мысли к вопросам политической этики обращался и Гегель, который считал, что гражданское общество (союз свободных и равноправных граждан) возможно только если государство самоограничивает властные функции и подчиняется праву. Этика публичной жизни по Гегелю должна синтезироваться с этикой жизни частной. С развитием гражданского общества традиционные моральные нормы и ценности вытесняются рациональными, свободные граждане живут и действуют сообразуясь с собственной волей и собственными целями, а не навязанными властью традициями. Нравственный императив Гегеля: «Будь лицом и уважай других в качестве лиц».
В «Истоках тоталитаризма» Арендт предостерегает от буквального понимания гегелевской теории государства, воспринятой Марксом и вылившейся в идеологию большевизма. Она подчеркивает, что ни Гегель, ни Маркс не прикладывали свою этику к реально существующим государствам и политическим партиям, оба философа писали об этом скорее утопически, предрекая, что когда-нибудь, в далеком или не очень будущем, когда, в связи с поступательным развитием истории, государства «дорастут» до того высокого нравственного уровня, на котором мораль и право (власть) будут взаимодействовать рационально, на благо всех и каждого. Вульгарная интерпретация идей Гегеля и Маркса современными автору политическими лидерами (Гитлером и Сталиным) и выражение идеи о величии человека, только если он принадлежит к определенной группе (фашистской или коммунистической партии) позволили тоталитарным диктаторам манипулировать сознанием миллионов.
Карикатура Клиффорда Берримана, опубликованная в Вашингтон Стар 9 декабря 1939 г., с подписью «Как долго продлиться медовый месяц?»
Вообще, политическая этика как особая составная часть общественной нравственности начала формироваться только в эпоху Нового времени, с приходом эры гуманизма. Связано это, конечно, не только и не столько с ориентацией философско-религиозного мировоззрения на человека, пришедшего вместе с Реформацией, но и с выделением политики в самостоятельную сферу отношений и деятельности. В связи с новой ролью власти появилась и потребность в фиксации механизмов ее реализации. Политика в терминах экономического дискурса – высокорисковая зона, где нравственность и мораль часто становятся разменной монетой, ими пренебрегают для достижения корыстных целей, для облегчения установления коллективной обезличенности.
Истоки метода политической этики находятся и в «Метафизике нравов» И. Канта, где развивается идея о неправомерности сопротивления верховной законодательной власти. По его мнению, властитель в государстве по отношению к своим подданным обладает одними лишь правами и никакими обязанностями. Свод правил устанавливается самим государем и просто доводится до сведения всех граждан. Термин «гражданское общество» Кант, безусловно, не упоминает, но подразумевает, что власть, как и все сущее, подчиняется выведенному им категорическому императиву.
Несмотря на такие «ультраправые» воззрения Канта, Арендт в «Банальности зла. Эйхман в Иерусалиме» подчеркивает, что моральная философия Канта тесно связана с человеческой способностью к суждению и исключает слепое повиновение. Однако, Эйхман на процессе апеллировал именно к кантовому категорическому императиву и говорил, что моральные нормы его воли всегда совпадали с моральными нормами общих законов. Как видно, Эйхман понимает Канта буквально, слепо следуя формулировкам, перекладывая собственную ответственность на плечи «государя». Далее Х. Арендт объясняет кантово взаимоотношение морали и власти, подчеркивая, что каждый человек начиная действовать (активно действовать) сам становится законодателем. Используя свой «практический разум», он самостоятельно находит моральные нормы, которые могли и должны были стать нормами закона, а то, о чем говорит Эйхман – это «Кант для бедных», его вульгаризированные трактовки. Из этих объяснений Арендт видно, что ее политическая этика формировалась вполне в духе кантианства и «Критики практического разума». Можно сказать, что в ее философском творчестве категорический императив синтезирован с новыми политическими реалиями и вполне с ними «уживается».
Эйхман на скамье подсудимых. Фото: апрель 1961 г.
В истории глубокие социально-политические и экономические изменения в жизни общества стали возможны только тогда, когда начали формироваться институты гражданского общества и правового государства, когда стала изживаться коллективная идентичность. Власть начала утрачивать присущую ей сакральность и патерналистичность, но приобрела новые способы собственной легитимизации. Все это привело к выделению политической этики в отдельную научную дисциплину, стали появляться первые целиком научные концепты о соотношении морали и власти.
В ХХ веке, когда мировая политическая карта перекраивалась практически каждые 10 лет, процесс движения к гуманизму застопорился, с развитием капиталистических отношений, и диктатом власти капитала произошел коренной перелом в нравственном мировоззрении общества. Идеалом становится не общество всеобщего благоденствия, но общество совершенной конкуренции, которое самоорганизуется, подчиняясь закону спроса и предложения.
Арендт отмечает в «Истоках тоталитаризма», что деление общества на классы (буржуазия и пролетариат) вылилось в ХХ веке в уродливые формы, поскольку класс как феномен сам по себе обезличен, индивидуальные черты в ним стерты, человек уже не человек, но толпа или дельцы, все вместе они – массовые люди. А жизненные стандарты человека массового определяются тем классом, к которому он принадлежит. И тем не менее классовая система худо-бедно продолжала выполнять свои функции. Да, она действовала больше по инерции, «по обычаю», но человек в рамках своего класса имел хотя бы некоторую идентичность и представление о правах и возможностях. Безусловно, долго подобное продолжаться не могло.
Крушение классовой системы (которую так любил Платон) повлекло за собой и крушение системы политической, – на это указывает Арендт, и это воочию наблюдали в России в 1917 и в Германии в 1933 годах. Падение классовых стен (выражение Х. Арендт) повлекло за собой превращение всех бывших членов в деклассированную, громадную и неорганизованную массу. Что сотворила эта масса в Европе и во всем мире хорошо известно. Виной тому нескончаемое накопление власти для защиты нескончаемого накопления капитала. Теперь уже сам капитал становится средством купли-продажи, порабощая самих империалистов. Как видно, воззрения Арендт в целом были близки марксистским политэкономическим выкладкам.
Революция. Худ. М. Шагал, 1937 г.
Истоки политической этики Арендт прослеживаются в республиканских идеалах, не зря в трактате о тоталитаризме она часто обращается к якобинской риторике, той первой Декларации прав человека, которая нравственным императивом считала: «покушение на права одного является покушением на права всех». Арендт много критикует Гоббса за его Левиафана и Державу, способную защитить своих граждан от произвола друг-друга и только на этом основании легитимизирующем свою власть. Зарождение расизма, национализма и прочих уродливых явлений современности, по мнению Арендт, стало возможным благодаря многочисленным колониальным авантюрам, которым с упоением предавались все европейские державы. Возрастание числа бесправных людей в колониях автоматически приводило к снижению нравственности в буржуазном обществе.
Противопоставление политической нравственности и абсолютной морали
В философском дискурсе Арендт политическое возникает везде, где люди начинают (имеют) упорядоченную совместную жизнь. Поступок (деятельность, делание) есть идеальный политический акт, совместная человеческая жизнь всегда складывается в какой-либо организованной форме, а форма эта может приобретать черты государства, политической власти.
Власть, согласно Арендт, есть то, что зовет к существованию и удерживает существование публичной сферы, социума, наполненного действующими и говорящими людьми. В ее монографии «Vita activa или о деятельной жизни» подчеркивается, что политический организм выживает только если реализуется его властный потенциал, а реализуется он тогда, когда слова не расходятся с делом, когда люди, составляющие этот государственный организм созидают, учреждают и упрочивают существующие связи. Если же политический организм только накапливает средства насилия, для того, чтобы опереться на них в случае необходимости, то такой организм обречен. Никакое богатство мира не способно компенсировать бессилие подобной власти, которая вполне закономерно гибнет.
Согласно философу, единственным назначением бытия власти есть совместное существование людей. Лишь в со-бытии с друг другом, активно действуя (формируя события) люди создают государство. Это государство, основы которого были заложены греческими городами-полисами, сделало возможным процветание европейской цивилизации. Сущность власти в ее безграничности, в тождестве действию, поскольку границы ее не в ней самой, но в той одновременной сущности составляющих ее людей.
Политическая нравственность Арендт – это ницшеанское «сознание силы и свободы», возникающее у того, кто дает и держит слово, на кого можно положиться, потому что он достаточно силен и выдержит, даже если на него обрушаться несчастья. К словам Ницше Арендт добавляет еще способность человеческого существа прощать и позволять себя прощать. Эти нравственные нормы суть естественные правила, возникающие в ходе общечеловеческого общежития.
Классическая философия еще со времен Платона старалась предписать политике некие нравственные критерии, однако, как замечает Арендт, искать эти критерии следовало не вне, а внутри человека. Политическая нравственность заключается в умении со-владать с собой, чтобы не подпасть под чужую власть. Фактически господство над собой оправдывает и обуславливает господство над другими, опыт дарования прощений и сдерживания обещает порождает акт воли, делающий человека способным на поступок.
Уже с эпохи Нового времени формируются в Европе новые нравственные центры – ученые общества и королевские академии, призванные подчинить человеку силы природы, поставить их на службу. Подобная задача потребовала и новых нравственных идеалов (правил поведения, этики), с которыми один человек в одиночку не справится. Только общий политический организм, коим является человеческое общежитие, может сформировать эти нормы. По мнению Арендт, этот процесс вылился в принятие западным обществом таких нравственных критериев существования как успех и прогресс.
Основание Лубранской академии в Познани. Худ. Я. Матейко, 1886 г.
В критических материалах о политической нравственности Арендт подчеркивается, что философ высказывает вполне оправданные опасения тем, что моральные стандарты совершенно буквально переносятся в политическую практику, которая пока не способна синтезировать их в свое со-бытие, а следовательно и реализовать в жизни.
Абсолютную мораль Арендт выводит из пифагоровой и платоновой максимы «человек есть мера всех вещей», однако, предостерегает, что в современном мире так называют человека потребляющего, но не человека говорящего, поступающего и мыслящего. Вещизм – бич современного общества, человеку необходимо все больше и больше вещей, которые он выбрасывает едва только его потребность удовлетворена, во всем подобный человек видит не цель, но средство, он смотрит на дерево, но видит доски для изготовления мебели. Человек теперь не только создатель вещей, он больше приобретатель, поскольку стремиться приобресть власть над вещным миром.
Абсолютная мораль выводится из абсолютного отличия каждой личности от любой другой. В человеке особенное разделяется со всем сущим (политическим организмом), а разность (отличительность) разделяется со всем живым, становится уникальностью. Так создается человеческое множество, основным и парадоксальным свойством которого является то, что каждый из его участников обладает уникальностью. Политическая арена таким образом – место, где эта уникальность переходит в общее пространство и обогащает его, и позволяет ему продолжить существование и тот бесконечный природный круговорот, в котором участвует все сущее. Политическое, согласно Арендт, позволяет преодолеть смертность человека и поколений, создавая пространство, в котором есть место каждому – людям живущим, умершим и тем, кому предстоит родиться. Только государство способно дать человеку бессмертие, и в этом его абсолютная нравственность и абсолютная свобода. Как подчеркивает А. Гусейнов, в этом понимании нравственности Арендт следует за Аристотелем.
Аристотель. Худ. Ф. Айец, 1811 г.
Различия правильного и неправильного, нравственного и безнравственного абсолютны, отмечает Арендт, согласно политическому категорическому императиву «лучше несправедливо страдать, чем несправедливо поступать». Однако, современные реалии, по словам философа, этот императив отвергли. Аксиоматическое следование подобным допущениям требует превращения человеческого разума в некий «правильный разум», что противоречит самой концепции политического. Ведь нельзя в самом деле делить людей на виды с правильным и неправильным мышлением. Моральный крах фашистской Германии произошел именно от этого, люди, попавшие в жернова идеологической машины, полагали, что не запятнали себя никакими действиями, они считали, что вершимые властью преступления таковыми не являются, поскольку правительство не считает их таковыми.
В творчестве Арендт противопоставление политической нравственности и абсолютной морали получило свое особое выражение. Противостояние выражается в том, что политический организм, в рамках которого существует человек, живет в постоянном конфликте со сферой частного, в которой каждый отдельный человек решает собственные задачи, стремится к удовлетворению собственных потребностей. Абсолютные ценности, являющиеся неотъемлемой частью индивида (любовь, сострадание, совесть), неприменимы и невыразимы на уровне коллективном, поскольку блокируют и коррумпируют политическое. Как будет сказано далее, если политическое чувствует ослабление своих позиций, оно почти автоматически прибегает к насилию. Недовольные своим положением, сливаются в большую массу, требующую от власти избавить их от страданий. Для реализации этого власть формирует «козла отпущения», на которого возлагаются страдания жертвенной массы. Сострадание таким образом институционализируется и становится правомерным поводом для применения к внешнему врагу террора, средство становится целью.
Все вышеизложенное логически подводит повествование к размышлению об истоках тоталитаризма и противостояния власти и насилия, которое и последует далее.
Концепция тоталитаризма
Основными постулатами концепции тоталитаризма, разработанными Арендт в «Истоках тоталитаризма», являются следующие :
1. Возникновение тоталитарного государства возможно только в бесклассовом обществе, в котором на тоталитарный период заключается своеобразный временный союз между массами и элитой.
2. Неотъемлемой частью тоталитарного движения являются тоталитарная пропаганда и тоталитарная организация властных институтов.
3. Для реализации власти тоталитарное государство использует тайную полицию и тотальное господство управляющего аппарата.
4. Идеологическая составляющая – главный инструмент поддержания тоталитаризма.
По Арендт, главным критерием наличия тоталитаризма в том или ином обществе является обязательно сопутствующий ему массовый террор, служащий целям нагнетания ужаса среди собственных граждан. С этой точки зрения правление Гитлера в Германии и Сталина в СССР есть, несомненно, тоталитарные правления.
Контрреволюционер-вредитель. Автор плаката В. Н. Дени, 1930 г.
Основной задачей, которую ставит Арендт в своей монографии, является изучение причин, предпосылок и генезиса тоталитаризма. Принципиальный вывод: тоталитаризм возникает тогда, когда в обществе формируется феномен жертвы, который сплачивает вокруг себя множество индивидов. Это массовая жертва практически сразу же начинает искать внешнего (массового) врага, на которого предполагает повесить свои злоключения. Когда этот враг найден (а им часто оказывается целая нация или группа людей), государство применяет к врагу санкции – массовые репрессии, в формулировке Арендт, таким образом массы «задабриваются» и одновременно «устрашаются».
Развивая идею о бесклассовости общества, в котором возможен тоталитаризм, Арендт подчеркивает, что для тоталитарного режима важна еще и массовость населения, большое количество людей, годных для вербовки. Поэтому в малонаселенных и небольших по размеру странах тоталитаризм как таковой невозможен, зато возможна диктатура. Приводится сравнение режима Муссолини и сталинского СССР, после чего заключается, что в Италии по сути была вполне классическая диктатура, тогда как в СССР – полновластный тоталитарный режим. Политическое равнодушие масс к участию в управлении собственным государством – основная причина высокой популярности тоталитарных лидеров.
Поход на Рим итальянских фашистов во главе с Муссолини. Фото: 1927 г.
С приходом в экономическую жизнь европейских стран буржуазии сложившаяся за несколько веков классовая система потерпела крах. Политические партии, выражавшие раньше интересы определенных классов, более не могли осуществлять свою деятельность, структура общества кардинально изменилась, социальный статус заменил социальный класс. В результате падения классовых стен, отделявших аристократов от пролетариев, в обществе сформировалась неорганизованная, бесструктурная масса индивидов, стремящаяся найти общего врага и возложить на него вину за все неудачи.
Та же буржуазия способствовала тому, что элита общества стала увлекаться радикализмом, деятели искусства и культуры прививали себе массовые, обезличенные ценности, погружались в частную жизнь, отказывались от делания и политической жизни. Цели элиты и толпы, которая всегда жила частными интересами и страхом за свою жизнь, таким образом стали сходными. На этом и сыграли тоталитарные лидеры.
В главе 11 своей книги, посвященной тоталитарной пропаганде, Арендт предостерегает от упрощенного взгляда на максиму «пропаганда и террор две стороны одной медали». Она отмечает, что насилие для запугивания тоталитарный режим применяет лишь на первых порах, когда в обществе продолжает существовать политическая оппозиция. Самым главным инструментом реализации тоталитаризма на самом деле является идеологическая обработка, необходимая режиму для постоянного воплощения своих идеологических доктрин и практикуемой лжи. В качестве примера приводится ситуация с пособиями по безработице в Советском Союзе. В 1930-е годы было объявлено, что безработица в СССР полностью ликвидирована, следовательно больше нет необходимости в выплате по ней пособий. Это позволило не только сэкономить на социальных дотациях, но и наглядно продемонстрировать коммунистический принцип «кто не работает, тот не ест». Во что вылилась отмена пособий и преследование неработающих (тунеядцев) хорошо известно из истории. На самом деле организация и пропаганда – две стороны одной медали, а вовсе не террор и пропаганда.
Нет места в рядах строителей социализма прогульщику, лодырю и тунеядцу. Автор плаката Г. Н. Пикалов, 1933 г.
Новая организационная структура тоталитарного государства – это фасадные организации, которые вербуют сторонников и ограждают властную элиту (прежде всего вождей) от сочувствующих. Главный принцип работы таких организаций полная анонимность их членов. Число сторонников этих организаций постоянно увеличивается, тогда как число партийных членов остается неизменным. Организации сочувствующих, по мнению Арендт, покрывают тоталитарные режимы завесой нормальности и респектабельности и формируют своеобразный государственный институт.
Арендт подчеркивает, что пропаганда в тоталитарном государстве есть часть «психологической войны», она всегда направлена вовне, на нетоталитарный мир, в частных случаях на ту часть собственного населения, которая пока не подверглась идеологической обработке. Итак, во внешней политике тоталитаризм действует методами пропаганды, а во внутренней – идеологической обработкой.
Террор, отмечает Арендт, это нечто большее, чем пропаганда, он продолжает использоваться даже тогда, когда психологические цели достигнуты, когда массы скованы страхом. Примером совершенного террора служат концентрационные лагеря нацистов. В них пропаганда отсутствовала в принципе.
Таким образом, пропаганда – это инструмент общения тоталитаризма с нетоталитарными странами, террор – сущность этой формы правления.
Причину популярности и превосходства тоталитарной пропаганды над просто политической пропагандой Арендт видит в том, что содержание этой пропаганды больше не является объективной проблемой для граждан тоталитарного режима (по крайней мере для сочувствующих ему). Им больше не нужно иметь свое мнение, им просто необходимо жить, сообразуясь с указанными принципами и воспринимать их аксиоматически, как данность. Вся жизненная структура общества организуется в связи с идеологией власти, имеет значение только некие характеристики, благодаря которым индивиды получают ту или иную долю прав: в Германии этими характеристиками были расовые корни и арийская внешность, в СССР – рабоче-крестьянское происхождение и партийность.
Лучшие работницы и крестьянки, в Ленинскую Партию! Автор плаката неизвестен, 1925 г.
Основное свойство тоталитарной организационной модели – ее бесконечная воспроизводимость на всех уровнях социально-экономического уклада общества и способность сохранять стабильность, даже в условиях нестабильности. Это некий политический гомеостаз, который размножается делением по вертикали. И действительно, если взглянуть на историю сталинизма и нацизма, то в продолжении всего существования они плодили и ширили новые структурные элементы. В Германии это были СА, потом СС, которые сначала были в подчинении непосредственно у фюрера, потом реструктуризировались и перешли в подчинение к Гиммлеру, затем были сформированы ударные отряды и т.д. и т.п. Подобная же подвижная иерархическая структура характерна для тайной полиции.
Тайная полиция является в тоталитарном государстве ядром власти. Она располагается над государством и за фасадом показной власти (фасадными организациями). Тоталитарный режим всегда уповает на полицию, а не на армию, которая, казалось бы, может решать возникающие проблемы более эффективно. Однако, не все так просто. Неэффективность армии в гражданской войне была многократно подтверждена в истории. Солдаты вполне способны справится с внешним врагом, но очень плохо справляются с врагом внутренним, собственным народом. История знает немало примеров, когда солдаты бросали оружие или поворачивали штыки против командиров, приказывающих им стрелять в собственных граждан.
Противопоставление насилия и власти
Практически все философские и политические работы, так или иначе изучающие вопросы проявления насилия в современном обществе, ссылаются на трактат Арендт «О насилии», в котором содержатся важные уроки о природе этого явления.
Выше уже говорилось, что в этике Аренд насилие и власть две вещи несовместные. В реальности же, подчеркивает философ, нет ничего более обычного чем сочетание насилия и власти и ничего более редкого, чем власть и насилие в своих крайних формах. Однако, никогда не нужно ставить знак тождества между авторитетом, властью и насилием. Развитию этой мысли посвящен труд «О насилии», вышедший в 1969 году.
Арендт считает, что с политической точки зрения власть и насилие противоположны, если наличествует один член этой диады в своем абсолютном (идеальном) выражении, то второй отсутствует. Насилие появляется там и тогда, где власти что-либо угрожает, и если никаких сдерживающих мер к этому насилию применено не будет, то оно уничтожит и саму власть. Поэтому антитеза насилию в политическом дискурсе это не ненасилие, а власть, отсюда чистой тавтологией является выражением «ненасильственная власть». Насилие вполне способно уничтожить власть, однако создать власть оно не может.
В работе «О насилии» говорится, что если власть есть легитимная форма господства, то насилие есть ее полная противоположность. Применение насилия происходит от слабости самой власти, является источником ее уничтожения. Основным моральным принципом «новых бунтов» (в книге речь идет о волне студенческих протестов, прокатившейся в университетах США в 1968 году) она называет «бескорыстность». Однако же и Ленин со Сталиным тоже были бескорыстны, рассуждает далее Арендт, чтобы возглавить бунтарей они должны были отказаться от собственной частной жизни и слиться с народными массами, впитать их ценности, чтобы сделать нравственность масс собственной нравственностью. Только в этом случае власть могла быть легитимной, только тогда возможна победа бунтовщиков. Насилие, заключает философ, возникает только тогда, когда власть уже не способна объединять, насилие – это закономерный итог бессилия власти.
Студенты Северозападного университета во время протестов перед административным зданием кампуса. Фото: 3 мая 1968 года
В вопросе противопоставления власти и насилия Арендт как бы спорит с Марксом и Гегелем, полагавших возможным существование «власти отрицания», благодаря которой противоположности не только и не столько взаимоисключаются, но напротив являются взаимозависимыми и взаимопереходными, и служат целям развития. По аналогии с диалектической властью отрицания вспоминаются слова фаустовскго Мефистофеля, вынесенные эпиграфом булгаковского «Мастера и Маргариты»: «– Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Арендт предостерегает, однако, от чрезмерного увлечения этими освященными временем нравственными предрассудками. Знаменитые слова Маркса о насилии как об «акушерке всякого старого общества, которое беременно новым» показали свою несостоятельность с приходом к власти тоталитарных режимов в Германии и СССР.
Основной опасностью, по мнению Арендт, являются излишние теоретизирования и лингвистические экзерсисы о природе власти и насилия. Никогда насилие не было тем благодатным кровопускательным средством, которое способно излечить больное общество в состоянии стагнации или острого кризиса. Как невозможно с помощью кровопускания вылечить больной организм, но только ослабить его, так невозможно использовать насильственные меры для восстановления законности и порядка. Необходимо искоренять биологическое восприятие политики, не позволять применять на практике «законы джунглей», где выживает сильнейший. В защиту аргументов Арендт в этом споре можно привести тот факт, что эволюционным преимуществом человека является прежде всего интеллект, а не длинные ноги, лучше приспособленные к бегу. Биологическому, безусловно, есть место в человеческом обществе, однако, это место ни в коем случае не центральное.
Тирания есть всегда безуспешная попытка заменить власть насилием. В истории нет примеров существования правительства, опиравшегося исключительно на средства насилия. Даже тоталитарные вожди нуждались в опоре власти – тайной полиции, поскольку армия с ее силой и оружием была неэффективна для реализации властных полномочий. Превосходство диктатора (деспота) основано не на средствах власти (ведь численно ему подчиненные превосходят его по силе), но на организации власти. Поэтому даже в частной жизни насилие никогда не являлось средством власти.
Природа насилия в том, что по сути оно инструментально, то есть нуждается в руководстве и оправдании той целью, для которой предназначено. Совершенно закономерно, что то, что нуждается в оправдании со стороны чего-либо иного (а не самого себя) не может быть какой бы то ни было сущностью. Власть – это абсолют, вещь в себе, у нее нет конечной цели, не является она и средством. Единственное в чем нуждается власть – это в собственной легитимизации.
Если рассматривать насилие в терминах психологии, но оно, по мнению Арендт, появляется там, где власть чувствует себя беспомощной. Применяя психологические категории к политике, можно говорить о том, что потеря власти побуждает к замене власти насилием, а само насилие приводит к беспомощности. Если насилие уже не сдерживается властью, цели и средства меняются местами, то насилие начинает определять цель, которая выражается в уничтожении всякой власти.
Рассматривая феномен насилия ретроспективно, Арендт противопоставляет его «участию и согласию» древнегреческого города-полиса, зачаточным демократическим структурам Нового времени и попыткам его легитимизации в современном философу мире. Арендт подчеркивает феноменологическую родственность понятий «силы» и «насилия» (необходимо отметить и их семантическую схожесть), поскольку «средства, используемые насилием, как и все орудия, используются с целью приумножения его природных сил – вплоть до полной замены этих сил, знаменующей конечную стадию развития данных орудий». Насилие выступает как принудительное ограничение свободы воли политических субъектов, как подавление физических и духовных возможностей участников политического процесса. Из многообразия средств политической деятельности насилие является самым нежелательным для общества. Философу очевидно, что «обманы, поскольку они нередко используются вместо более насильственных действий, можно счесть относительно безвредными орудиями в арсенале политического действия».
Необходимо, как считает Арендт, отказаться от мышления о власти в категориях повеления и повиновения, поскольку подобное автоматически означает уравнивание власти с насилием. На самом деле повеление – повиновение суть частный случай реализации власти в форме правительства. На примерах революционных переворотов хорошо видно, что данное тождество не действует, поскольку в руках у правительства находятся исключительно громадные объемы оружия, однако, несмотря на это, революционные массы побеждают. Государство продолжает сохранять власть до тех пор, пока держится его структура (приказы исполняются), как только структура начинает разрушаться, власть неизменно переходит к восставшим.
Литература
1. Арендт Х. Vita activa, или О деятельной жизни / Пер. с нем. и англ. В. В. Бибихина; Под ред. Д. М. Носова. –СПб.: Алетейя, 2000
2. Арендт Х. Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме. –М.: Издательство Европа, 2008
3. Арендт Х. Истоки тоталитаризма / Пер. с англ. И. В. Борисовой, Ю. А. Кимелева, А. Д. Ковалева, Ю. Б. Мишкенене, Л. А. Седова. Послесл. Ю. Н. Давыдова. Под ред. М. С. Ковалевой, Д. М. Носова. –М.: ЦентрКом, 1996
4. Арендт Х. О насилии / Пер. с англ. Г. М. Дашевского –М.: Новое издательство, 2014
5. Арендт Х. Ответственность и суждение. Электронный ресурс: http://www.fedy-diary.ru/html/012013/20012013-01a.html
6. Гусейнов А. А. Мораль и политика: уроки Аристотеля // Ведомости. Вып. 24: Политическая этика: социокультурный контекст. –Тюмень: НИИ ПЭ, 2004
7. Кант И. Собрание сочинений. Т. 5. –М.: Канон+, 2014
8. Селиверстов В. Уроки правильного понимания насилия по Ханне Арендт // Проект Интелрос. Электронный ресурс: http://intelros.ru/pdf/Kultivator_1/9.pdf
9. Семенова Р. У. Ханна Арендт о политической власти и насилии // Вестник Тюменского государственного университета. Социально-экономические и правовые исследования. 2006. №4 С.62-68
10. Этика: Энциклопедический словарь / Под ред. Р. Г. Апресяна и А. А. Гусейнова. –М.: Гардарики, 2001
11. Этическая мысль. Современные исследования / Сост. О. Артемьева. –М.: Прогресс-Традиция, 2009
Понравилась статья? Отправьте автору вознаграждение: