Лица и тени Центральноамериканской войны
На рубеже 1950-60-х гг. отсталые, аграрные страны Центральной Америки, где всю постколониальную историю происходили восстания и перевороты, где боролись за власть более или менее кровожадные и алчные генералы, латифундисты и компрадоры, охватила революционная волна. Внимание общественности и прессы мира на многие годы оказалось приковано к странам, названия которых незадолго до того могли запомнить только профессиональные дипломаты. Именно тогда в Советском Союзе появился знаменитый анекдот − один мужик говорит другому: «Что-то меня Гондурас беспокоит», а тот отвечает: «А ты не чеши».
История – это люди, их деятельность, их идеи, легенды о них (часто необоснованные). Это их тени – плоды их трудов и эхо произнесенных ими слов. И великая Центральноамериканская война, разразившаяся на стыке 1950-60 гг. и закончившаяся на границе 1980-90-х – это прежде всего история людей (истинная или мифическая), это их следы и тени.
Как все начиналось
В конце 1950-х гг., Гондурас никого в мире не беспокоил, как и Никарагуа, и Сальвадор. Не беспокоила и Гватемала, пережившая романтическую революционную бурю 1944-54 гг.; впрочем, для большинства гватемальцев тогдашняя революционная суета прошла не слишком заметно (индейское большинство населения страны считало все происходящее за пределами своих поселков делами «белых», не имеющими к ним отношения). Особняком стояла лишь Коста-Рика, но ее история еще в конце 1940-х гг. пошла по пути, совершенно нетрадиционному для Центральной Америки, и ее в контексте региональных событий конца 1950-х стоит вынести за скобки.
Страны Центральной Америки были отсталыми в социальном, экономическом и политическом отношении. Большинство населения крестьянствовало, было малограмотным и состояло в основном из испано-индейских метисов, а в Гватемале – наполовину из индейцев. Сельское хозяйство было механизированным только во владениях крупных латифундистов и на иностранных плантациях, промышленность ограничивалась переработкой сельхозсырья, производством простейшей одежды и обуви. Вся техника (машины всех типов, станки), разумеется, импортировалась, и на 90% − из США. Политические партии представляли собой небольшие группы, состоявшие из среднего класса и ориентировавшиеся на различные помещичье-компрадорские кланы. Верховными арбитрами в странах региона были армии, время от времени свергавшие гражданские правительства – обычно неэффективные и коррумпированные. Численность армий составляла примерно по 7 тысяч человек и представляла собой несколько пехотных батальонов, две-три артиллерийские и минометные батареи и по нескольку единиц авиа- и бронетехники. Только гватемальские вооруженные силы были несколько многочисленнее – 11-12 тысяч солдат и офицеров – население этой страны самое многочисленное в регионе. Этих небольших сил хватало для выполнения жандармских функций, так как никакой внешней агрессии в зоне полного влияния США не ожидалось.
Реальными проблемами Центральной Америки было отсутствие финансовых источников для развития (из-за отсутствия заинтересованных инвесторов), а также начавшийся в 1930-е гг. мощнейший демографический взрыв, связанный с улучшением ситуации в здравоохранении. Экономика стран региона росла, и даже неплохими темпами, но вширь, а не вглубь – за счет расширения сельскохозяйственных угодий, роста переработки сельхозсырья и торговли, но стремительный рост населения не позволял расти уровню жизни. В 1950-59 гг. экономика региона ежегодно вырастала на 4,9%, а население – на 3,3%, т.е. рост на душу населения не превышал 1,6%. Население чувствует положительные последствия экономического роста, если он превышает 2,8% на человека в год, но этот показатель составлял в Никарагуа 2,4%, в Сальвадоре – 1,8%, в Гватемале − 0,7%, а в Гондурасе – всего 0,1%. Это не могло не стать детонатором для социального взрыва.
Полная зависимость республик Центральной Америки от США раздражала средний класс и значительно меньше – трудящихся, которые, говоря просто, считали, что «гринго» им мало платят. Ненависть образованных молодых людей к «гринго» базировалась на простом недоумении: почему это американцы богатые и у них все есть, а мы, работящие и талантливые, ничего не имеем? Проще всего увидеть в этом заговор: проклятые «гринго» не дают нам развиваться, чтобы по дешевке скупать наши бананы и навязывать нам свои автомобили, джинсы и все прочее. Элита, чье богатство было связано с отношениями с американцами, комплексовала по этому поводу гораздо меньше. Антиимпериалистические (левые) силы в регионе были представлены исключительно компартиями, которые насчитывали по несколько сотен человек, и их влияние было почти незаметно.
В 1956 г. молодой никарагуанец, сторонник либералов Ригоберто Лопес Перес застрелил диктатора Анастасио Сомосу. Он не представлял никакой политической организации и действовал из ненависти к тирану (а его мало кто любил). Через год, служащий президентского дворца в Гватемале застрелил президента этой страны Кастильо Армаса, ранее свергнувшего при помощи ЦРУ левого лидера Арбенса. Стрелявший тоже действовал в одиночку. Эти два громких убийства – оба погибших были харизматичными правыми, и у обоих руки были по локоть в крови – показались миру случайностями, связанными в основном с искрометным латиноамериканским темпераментом. Скорее всего, так оно и было. Но вскоре последовали гораздо более серьезные подземные толчки: Центральная Америка подтвердила свою репутацию сейсмоопасной зоны, и не только в геологическом смысле.
Диктатор Сомоса
«Батька Махно» (Аугусто Сесар Сандино)
Центральной Америке не повезло с героями антииспанской революции 1810-24 гг., потому что таковой в регионе не было. Восставшие мексиканцы, новогранадцы (после революции − колумбийцы), венесуэльцы, чилийцы и лаплатцы (ныне − аргентинцы) изгнали войска Испании, в результате чего Центральная Америка (генерал-капитанство Гватемала в составе вице-королевства Новая Испания, ныне Мексика) стала независимой: удерживать эти малонаселенные, не приносящие никаких доходов земли Мадриду было ни к чему. Поэтому своих Идальго, Боливаров, Сан-Мартинов и О’Хиггинсов (лидеры антииспанского движения в Мексике, Венесуэле, Аргентине и Чили) в регионе не появилось. Главным героем местных националистов стал гондурасец Франсиско Морасан, либерал и основатель недолговечной Федеративной Республики Центральной Америки, объединившей регион. После его свержения и расстрела в 1842 г. страны Центральной Америки разошлись навсегда, хотя попытки вновь объединиться и предпринимались.
Памятник Ф. Морасану на центральной площади столицы Гондураса Тегусигальпы
Главной иконой латиноамериканского антиамериканизма является никарагуанец Аугусто Сесар Сандино, который не был ни коммунистом, ни вообще девым. Он был просто врагом США. Движение Сандино – аналог махновщины: бандитизма, слегка прикрытого самыми простыми политическими лозунгами. Да и сам Сандино напоминает Нестора Махно – не шибко грамотного, смелого, харизматичного и жестокого «романтика с большой дороги», искренне верившего, что его бандитские рейды – это и есть революционная (в данном случае – национально-освободительная) война.
Аугусто Сесару Сандино. Фото: 1928 г.
Этот человек участвовал в гражданской войне между либералами и консерваторами, а затем, когда воюющие стороны под нажимом американцев заключили мир, отказался складывать оружие и начал борьбу против тех и других, а главное – против США (американцы оккупировали страну с 1912 г.). С 1927 по 1933 г. партизаны Садино вели войну с американскими оккупантами и сформированной с помощью США Национальной гвардией – военизированной полицией, заменившей армию и полицию. Его борьба была посвящена одной идее: изгнанию американцев и отмене всех договоров с США, ограничивающих суверенитет Никарагуа. Коммунисты и социалисты пытались обратить Сандино в свою «веру», но он отказался; антиамериканизм остался его единственным знаменем.
Нынешние левые пишут об ожесточенных боях, массовой поддержке Сандино никарагуанцами, и о тяжелых потерях американцев. Однако война Сандино была локальной: он оперировал в основном в малонаселенном северном департаменте Нуэва-Сеговия, и частично – в соседних Матагальпе и Хинотеге. За шесть лет войны в отрядах Сандино повоевало меньше 4000 никарагуанцев, почти все сражались короткое время, а затем расходились по домам; единовременно его силы обычно составляли 300-400 партизан.
О степени интенсивности «национально-освободительной войны» Сандино свидетельствуют цифры: американские морские пехотинцы за 6 лет потеряли убитыми 32 человека (5 человек в год) и 15 умерших от ран, Национальная гвардия – 75 убитыми и умершими от ран (около 12 в год). Потери же отряда Сандино составили 1115 партизан (186 в год), хотя в это число наверняка входят погибшие мирные жители и казненные как гвардейцами, так и партизанами.
В 1933 г. войска США покинули Никарагуа, и Сандино прекратил сопротивление. Его бойцам выделили пустующие земли на берегах реки Коко для создания сельскохозяйственного кооператива. Однако Сандино о мирной жизни не помышлял: он требовал распустить гвардию как созданную оккупантами, и сделать костяком новой армии его партизан. Вопреки соглашениям, он вооружил 600 человек − по сути, он создал государство в государстве с собственной армией и требовал передать ему управление четырьмя северными департаментами Никарагуа. Были у Сандино и глобальные планы: он решил восстановить Центральноамериканскую федерацию, армией которой он намеревался командовать сам; это, разумеется, сильно обеспокоило власти Гондураса, Сальвадора, Гватемалы и Коста-Рики.
В конце концов Сандино был схвачен гвардейцами и убит. Этот человек, к которому в горы пробирались десятки добровольцев из разных стран, у которого брали интервью ведущие американские, французские и английские газеты, «генерал свободных людей», которого славили Анри Барбюс и Ромен Роллан, остался только в памяти крестьян Нуэва-Сеговии. О нем вспомнили только в 1960-е гг., когда лидер Фронта национального освобождения Карлос Фонсека Амадор заявил, что необходимо создать образ великого патриота Никарагуа наподобие Хосе Марти на Кубе, и за неимением такового придется сделать им полузабытого партизана 1920-30-х гг. по фамилии Сандино. Так, через 30 лет после гибели, Сандино начал превращаться в революционную икону в Никарагуа и во всей Латинской Америке.
Сандино ненавидел американцев за то, что они навязывали Никарагуа демократическую политическую систему, силой прекращали гражданские войны и репрессии. К началу американской оккупации Никарагуа была независимой уже 90 лет, и там постоянно шли войны и террор (каудильо дрались за власть и деньги). За двадцать лет оккупации американцы построили в стране в несколько раз больше школ, больниц, дорог и мостов, чем за предшествовавшие 90 лет независимости. Распустив неуправляемые и необученные банды, именовавшиеся «армией» и «полицией», американцы на свои деньги сформировали Национальную гвардию, наведшую в стране хоть какой-то порядок. Оккупанты начали платить зарплаты чиновникам, врачам и учителям, чего раньше национальные власти не делали. Американцы давали Никарагуа льготные кредиты, без чего в стране просто не было бы денег. Американские капиталисты начали инвестировать в кое-какие предприятия и стали закупать местную сельскохозяйственную продукцию. Конечно, они занимали никарагуанские земли, они мало платили местным трудящимся – но без них эти трудящиеся не получали бы никаких денег вообще, а земли оставались бы необработанными. Сандино требовал роспуска Национальной гвардии; но стране нужны силовые структуры, а их надо содержать, вооружать и обучать. У Никарагуа для этого не было ни средств, ни специалистов. Когда Сандино требовал у президента Сакасы распустить гвардию и создать армию на основе его отряда, Сакаса прямо указывал на несерьезные результаты боевой деятельности «армии свободных людей», и напоминал, что из них можно сформировать что-то боеспособное только с привлечением иностранных денежных вливаний и иностранных же инструкторов. Президент Сакаса не любил американцев, но задавался резонным вопросом: откуда взять деньги, оружие и инструкторов, кроме как из США?
Президент Х. Б. Сакаса (слева) и генерал А. С. Сандино позируют перед фотографами 2 февраля 1934 г.
Американцы довольно грубо учили никарагуанцев говорить «а» и «б»; они «пороли» их за непослушание и плохое поведение. И, разумеется, не забывали о собственных коммерческих интересах; а кто сказал, что помощь и обучение ничего не стоят? И почему не думал Сандино о том, что его соотечественники за десятилетия независимости ничего не создавали, ничему не учились, а только дрались за власть, превращая страну в еще более отсталую и нищую, чем при испанском владычестве?
Прошли десятилетия: в регионе помнили о лидерах, боровшихся с американцами за суверенитет своих стран – Сандино, Фарабундо Марти в Сальвадоре и Хакобо Арбенс в Гватемале. Однако они представали в народной памяти чем-то вроде былинных персонажей или местночтимых святых, каковыми в Латинской Америке являются известные «бандидос». Антиимпериализм (точнее, антиамериканизм) в Центральной Америке оставался вялотекущим в первую очередь потому, что только американские компании, работавшие в странах региона, платили налоги, строили дороги и мосты, школы и больницы в местах своей производственной деятельности. Кроме них, Центральной Америкой, лишенной серьезных минеральных богатств, никто не интересовался.
Фарабундо Марти
«Лже-Христос» (Эрнесто Гевара де ла Серна, он же «Че»)
Повстанческая война против режима Батисты на Кубе потрясла Латинскую Америку до основания. Восстания и повстанческие войны на континенте – штука частая и привычная, но никогда до движения, возглавлявшегося Фиделем Кастро и Че Геварой, она так широко не освещалась в СМИ. В частности, в конце 1940-х и 1950-х гг. шла гораздо более масштабная повстанческая война в Колумбии (La Violencia, т.е. «Насилие»), но сведения о ней очень скупо просачивались за пределы Колумбии. А войну на Кубе широко освещали ведущие мировые газеты и телевидение; Фидель Кастро задолго до победы стал настоящей телезвездой.
Фидель Кастро (слева) и Че Гевара, фото 1959 г.
У центральноамериканской образованной молодежи появилось ощущение, что небольшая группа храбрецов способна победить хорошо вооруженную армию (армия Батисты превышала 20 тысяч солдат и офицеров) и режим, поддерживаемый всемогущим Вашингтоном. То, что картинки, рисуемые прессой и телевидением, далеки от реальности (США негласно поддерживали повстанцев, а основную тяжесть войны вынесли не «барбудос» Фиделя, а антикоммунисты-демократы из «Революционного директората») не могли повлиять на настроения взбудораженных латиноамериканцев. Уже в 1958 г., еще до победы повстанцев на Кубе, в Никарагуа произошли вооруженные выступления против диктатора Сомосы, организованные под явным впечатлением кубинских событий: одно из них организовал престарелый сандинистский «генерал» Рамон Раудалес, а второе устроено… консервативной (!) партией. Показательно, что молодые консерваторы, прежде чем вторгнуться в Никарагуа (операция проводилась с территории Коста-Рики с тайного благословения посла США в этой стране), ухитрились пробраться на охваченную войной Кубу и встретиться с самим Че Геварой, чтобы испросить его благословения на восстание, а заодно выпросить оружия и денег (Zimmerman M. Sandinista. Carlos Fonseca and Nicaraguan Revolution. Durham and London, Duke University Press, 2000, P. 53). Однако молодые консерваторы не знали, что Че – коммунист, и Че отказал в поддержке первой волне никарагуанских rebeldes (повстанцев).
После захвата власти на Кубе Фидель Кастро и Че Гевара начали активно помогать латиноамериканским активистам, жаждущим разжечь в своих странах пожар гражданской войны. Сотни молодых людей прибывали на Кубу, получали деньги и оружие, проходили кое-какую подготовку в военных лагерях и отправлялись в родные страны, чтобы «делать революцию». Во главе повстанцев становились кубинские добровольцы, некоторые из которых имели опыт повстанческой войны, что, конечно, не делало их квалифицированными военными специалистами.
«Крестным отцом» латиноамериканской герильи был Че Гевара; Фиделю Кастро, по большому счету, было достаточно править родной Кубой. Че Гевара же в силу личных качеств претендовал на роль ни больше, ни меньше, как вождя мировой революции. Он выступил с теорией «фокизма» (исп. foco − очаг) − захвата власти путем создания «партизанского очага». Согласно этой теории, для совершения революции в любой латиноамериканской стране достаточно 20-30 «решительно настроенных революционеров»; сам Че после революции на Кубе поверил в то, что группы плохо вооруженных, необученных и недисциплинированных «героев» действительно победили в боях многотысячную армию (Гевара Э., Че. Статьи, выступления, письма. −М.: Культурная революция, 2006. −С. 331). «В отличие от марксизма, фокизм подразумевает под собой революцию без подготовки или каких-либо вызревших предпосылок, то есть народного восстания. Можно сразу переходить к вооруженной борьбе против не устраивающих факторов. Если сказать коротко и понятно, то небольшое количество «революционеров» – это уже начало революции. Их вполне достаточно для того, чтобы начать войну. Положив начало, они сагитируют остальных. Народные массы, в свою очередь, присоединятся к войне уже в ее ходе. Именно поэтому, за теорией фокизма, восстания и агитация народа – это лишнее. Если менять что-то, то кардинально и сразу» (Фокизм, интернет-сайт «Культ Че Гевары»).
Торжественный въезд в Гавану Фиделя Кастро и Че Гевары, январь 1959 г.
Фокизм (и геваризм в целом) − путаная смесь анархизма, троцкизма и маоизма. В их основе лежит отсутствие серьезных знаний в какой-либо области (военной, политической, социальной, экономической, психологической и т.д.). Некоторые исследователи считают, что фокизм – это развитие «теории народной войны» Мао Цзэдуна (хотя есть версия, что фокизм – это развитие «теории перманентной революции» Троцкого). Однако копирайт на фокизм принадлежит Че и больше никому: концепция Мао – хорошо разработанная, четко структурированная и грамотная стратегия, а фокизм с его победой кучки «героев» − это наследие то ли рыцарских романов, то ли латиноамериканского каудильизма.
Не нужно иметь ни военного, ни вообще высшего образования для того, чтобы понять: пара дюжин «героев», будь они хоть все круче Рэмбо, может в лучшем случае скрываться от регулярной армии, пусть она состоит из нескольких кое-как вооруженных и обученных батальонов. Как не понимать того, что деревенские парни (во многих латиноамериканских странах – индейцы) никогда не пойдут за городскими «белыми», которые не отличают сохи от плуга и не знают, с какой стороны подходить к корове? Как можно надеяться, что городской пролетариат пойдет на баррикады по зову студентов, не отличающих плотника от столяра?
Понять это логически невозможно, но факт остается фактом: в звезду Че Гевары поверили миллионы латиноамериканцев, а тысячи, бросив дома и родных, потянулись кто на Кубу – перенимать повстанческий опыт «барбудос», а кто – сразу в леса и горы своих стран, чтобы сражаться с «прислужниками империализма, олигархии и латифундистов».
Повстанческое движение, охватившее Латинскую, в частности Центральную, Америку после победы повстанцев на Кубе, было связано не с какими-то объективными факторами (резкое обнищание населения, усиление гнета, умножившиеся зверства диктаторских режимов, голод и т.д.). Не наблюдалось и сильных политических кризисов, когда «…низы не хотят, а верхи не могут». Все было как обычно, кроме одного: появилась легенда о кучке «героев», захвативших (т.е. освободивших) целую десятимиллионную страну. И это чудо можно было увидеть своими глазами, приехав на Кубу, вживую пообщаться с этими «героями», которые направо и налево сыпали небылицами о том, как они, аки защитники Сталинграда, отбивали танковые атаки и авианалеты.
Массовая истерия была мощнейшей. В сторонники Че Гевары толпами записывались коммунисты и троцкисты, социал-демократы и христиане, нищие и очень богатые, неграмотные и обладатели ученых степеней, правозащитники и человеконенавистники, фашисты и расисты, и еще вчера аполитичные люди (последних было большинство). Это была вспышка коллективной социопатии, подобно началу Крестовых походов, охоты на «ведьм» или эпидемий страха, бушевавших во Франции перед Великой французской революцией.
И еще была воистину великая фотография, ставшая иконой нового культа, сделанная с живого «мессии». «5 марта 1960 г. Альберто Корда (он же Альберто Диас Гутьеррес), репортер ежедневной кубинской газеты Revolución, приехал по заданию редакции на траурный митинг. Митинг проходил в память о жертвах теракта – накануне в порту Гаваны взорвалось грузовое судно La Coubre и погибло больше 100 человек.
Среди собравшихся фотограф увидел команданте Эрнесто Че Гевару – он стоял на сцене молча, в заднем ряду. Выступал Фидель Кастро, неподалеку от него расположились известные политики и общественные деятели, а Че Гевару зрителям было практически не видно. Но в какой-то момент революционер сделал шаг вперед, и Корда успел трижды щелкнуть затвором – причем, вместе с Че Геварой в кадр попали другие люди и пальма. Позже фотограф назвал эту серию снимков Guerrillero Heroico («Героический партизан»), а все «ненужное» обрезал, оставив на фото лишь портрет команданте» (Е. Меньшенина История одной фотографии: самый известный портрет Че Гевары. Аргументы и факты, 05.03.2014). Задумчивый облик, непослушная шевелюра, лихо заломленный берет – все это превратило бездельника и недоучку, страдавшего комплексом Наполеона в тяжелейшей форме, если не в самого Бога, то в первейшего из апостолов.
Портрет Че Гевары «героический партизан». Фотограф: А. Корда
Че Гевара стал новым Мессией: и сейчас во многих латиноамериканских селениях его изображения – по сути, иконы; неграмотные индейцы ему поклоняются, как Богу. Бунтовавшие в мае 1968-го парижские студенты шествовали по французской столице, крича: «Че – Иисус Христос!». В христианской эсхатологии такой человек именуется Лже-Христом, в православии – Антихристом (противник Иисуса Христа, выдающий себя за Мессию (Мф. 24:4), но имеющий злую сущность). Тень этого Антихриста, многомиллиардно размноженная на постерах, календарях, майках, в виде граффити на улицах городов до сих пор нависает над миром.
* * *
13 ноября 1960 г. группа молодых гватемальских офицеров подняла восстание против правительства. Восставшим удалось занять военную базу в Сакапе, но через два дня выступление было подавлено. Однако нескольким мятежникам удалось скрыться, покинуть страну и добраться до Кубы, где они получили военную, техническую и финансовую помощь правительства Фиделя Кастро – Че Гевары. Гватемальские коммунисты, как и другие марксисты Латинской Америки, поначалу не симпатизировали кубинским революционерам, считая их опасными авантюристами, но после начала сближения Гаваны с Москвой и Пекином они все же решили объединиться с военными мятежниками. Интересно, что, помимо коммунистов, в создании геваристского «Движения 13 ноября» (МR-13), помимо беглых военных, подпольщиков-коммунистов и эмигрантов-троцкистов принимают участие… боевики ультраправого, полуфашистского Движения национального освобождения (MLN), активно участвовавшего в 1954 г. в свержении левого президента Арбенса при помощи ЦРУ! После организационного периода, в начале февраля 1962 г., появился первый «фоко» − партизанский очаг, а затем и второй. Повстанцы объединили несколько вооруженных групп разной политической ориентации и создали рыхлое, но полное революционного энтузиазма движение – Повстанческие вооруженные силы.
После неудачного восстания экс-сандиниста Раудалеса и вооруженного рейда группы консерваторов в Никарагуа вооруженная борьба уже не затихала. В 1959 г. произошло новое вооруженное вторжение, на сей раз прямо с Кубы, с прямым участием кубинских военных. В 1961 г. операция повторилась, и тогда же молодые марксисты во главе с Карлосом Фонсекой, Сильвио Майоргой и Томасом Борхе создали Сандинистский фронт национального освобождения (СФНО), с тех пор играющий огромную роль в истории Никарагуа.
В 1959 г. группа повстанцев (и кубинцев) предприняла неудачную высадку в Гондурасе – самой бедной стране Центральной Америки. «В конце 1963 г. возникает первая группа герильи Гондураса «Фронт Народного Действия» (Frente de Acción Popular), которая в начале следующего года уходит в горы в окрестностях Эль Прогрессо. На самом деле, эта группа не имела ни руководства, ни дисциплины, ни надежной материально-технической сети для осуществления крупномасштабных повстанческих операций. План действия FAP заключался в налаживании связей с оппозиционными правительству вооруженными группами Либеральной Партии, так же подвергшейся ударам со стороны военной хунты (…) Примерно к тому же моменту относится и деятельность «Революционного Движения имени Франсиско Морасана» (Movimiento Revolucionario Francisco Morazan): группы членов Коммунистической Партии Гондураса, подготовленной на Кубе и тайно вернувшейся в страну в начале 1964 г.» (Р. К. Вириль Movimiento Popular de Liberacion Cinchonero, интернет-сайт «Теология освобождения»).
В феврале 1961 г. решение начать вооруженную борьбу принимает руководство компартии Сальвадора. К 1964 г. попытки создать «очаг» окончательно проваливаются: в маленькой, густонаселенной стране мест для создания «фоко» слишком мало, а крестьяне не поддерживают повстанцев. Однако в 1970-75 гг. в Сальвадоре возникают несколько подпольных военно-политических организаций (Народные силы освобождения имени Фарабундо Марти, Революционная партия трудящихся Центральной Америки, Революционная армия народа, Национальное сопротивление), принявших другую стратегию – создания вооруженного городского подполья.
Таким образом, с конца 1950-х гг. Центральную Америку накрывают тени Че Гевары и кубинской революции. В странах региона появляются повстанческие группы, в состав которых входят люди самых разных убеждений, плохо вооруженные, слабо обученные и не имевшие внятной военной и политической программы. Правда, эти слабости отчасти компенсируются поставками оружия с Кубы, обучением боевиков в военных лагерях кубинской армии, а также финансовой помощью Гаваны.
«Граф Монтекристо» (Джон Кеннеди)
Самый популярный президент США, Джон Кеннеди, возглавил сильнейшую в мире страну уже после того, как кубинская революционная власть объявила о строительстве социализма и союзе с СССР и красным Китаем. Не успели «барбудос» Фиделя Кастро и Че Гевары вошли в Гавану (2 января 1959 г.), как влияние кубинской революции начало захлестывать Латинскую, в первую очередь Центральную, Америку: левые лихорадочно формировали повстанческие отряды, пытаясь повторить кубинский успех в своих странах. К 1961 г. угроза общеконтинентальной революции и перехода всей Латинской Америки на сторону Москвы казалась реальной.
Что делать в этих условиях, американцы не знали. Введение санкций против фиделистской Кубы хотя и подорвало ее экономику (хотя куда больше ее подорвали безграмотные эксперименты нового руководства страны), отнюдь не сделало Фиделя Кастро и Че Гевару послушными. Наоборот, столкнувшись с противодействием Вашингтона, Гавана окончательно стала непримиримым врагом США, помогая любым вооруженным группировкам в Латинской Америке, которые называли себя антиимпериалистическими.
В этих условиях администрация Кеннеди принимает единственно верное (единственно возможное) решение: решительно подталкивать власти латиноамериканских стран к проведению социально-экономических реформ, частично финансируя эти реформы из американских источников. Так в 1961 г. родилась масштабная программа, названная «Союзом ради прогресса» (СРП) - новый «План Маршалла» для Латинской Америки. Целью СРП было увеличение темпов развития Латинской Америки и уменьшение разрыва в уровне жизни между странами региона и развитыми государствами. Программа предполагала индустриализацию, создание многоотраслевой экономики, уменьшение зависимости от экспорта аграрно-сырьевых товаров и импорта промышленного оборудования. Ее осуществление было рассчитано на 10 лет и должно было обеспечить рост валового национального продукта стран региона не менее чем на 2,5% на душу населения в год. Необходимыми условиями реализации СРП объявлялись экономическая интеграция региона, демократизация общественно-политической жизни, аграрная реформа, ускоренное жилищное строительство, улучшение систем здравоохранения и образования.
В СССР, а, следовательно, и в мировом левом движении к программе относились, разумеется, отрицательно. «Программа [СРП − прим. авт.] использовалась для усиления зависимости Лат. Америки от США и противодействия революционным переменам в этом регионе. Предоставление помощи обусловливалось обязательством лат.-амер. стран стимулировать частные инвестиции и гарантировать от национализации уже вложенные в этих странах капиталы северо-американских монополий, а также обязательным контролем со стороны правительства США за использованием ассигнованных сумм. Значительная доля вложений шла на оплату поставок американских товаров, покрытие бюджетного дефицита. К концу 60-х гг. стала очевидной неэффективность программы «Союз ради прогресса»». Рост доходов на душу населения в странах Латинской Америки за период с 1960 по 1969 г. составил 1,7% вместо намечавшихся 2,5%; внешний долг стран Латинской Америки возрос с 10 млрд. долл. в 1960 до 17,6 млрд. долл. в 1970; обострилась проблема экспорта. Доля Латинской Америки на рынке США снизилась с 21% в 1960 до 13% в 1970. Серьезным ударом по империалистической политике США явилось проведение в начале 70-х гг. в ряде латиноамериканских стран важных социально-экономических реформ, включая национализацию. В начале 70-х гг. правительство США по существу отказалось от «Союза ради прогресса» (БСЭ, «Союз ради прогресса»).
Однако СРП – вовсе не американское, а латиноамериканское изобретение.
«Теоретическим обоснованием реформистской политики послужила «Доктрина ЭКЛА», разработанная в 50-е годы группой латиноамериканских экономистов и социологов – сотрудников созданной в 1948 г. Экономической комиссии ООН для Латинской Америки (ЭКЛА). Основные положения этой доктрины были изложены в трудах выдающегося аргентинского экономиста Рауля Пребиша (1901-1986), а также Альдо Феррера (Аргентина), Фелипе Эрреры (Чили), Селсу Фуртаду (Бразилия), Хосе Антонио Майобре (Венесуэла). Рауль Пребиш окончил университет Буэнос-Айреса, где затем с 1925 по 1948 г. преподавал политэкономию. Одновременно в 1930-1935 гг. он работал в министерстве финансов, а с 1935 по 1943 г. был директором Центрального банка Аргентины. Он принял активное участие в создании ЭКЛА в 1948 г. и с 1950 по 1962 г. возглавлял ЭКЛА, занимая пост ее исполнительного секретаря. В 1964 г. Р. Пребиш стал одним из инициаторов создания Конференции ООН по торговле и развитию (ЮНКТАД) и был ее генеральным секретарем с 1964 по 1969 г., затем возглавил Латиноамериканский институт экономического и социального планирования при ЭКЛА.
Пребиш и другие авторы «Доктрины ЭКЛА» исходили из концепции о принадлежности стран Латинской Америки к сырьевой периферийной зоне мировой экономики, что обрекает их на зависимость и эксплуатацию со стороны индустриальных центров, на хроническое отставание от развитых государств. Преодолеть это состояние страны региона могут только на путях ускоренной модернизации своей экономической и социальной структуры и завоевания на этой основе экономической самостоятельности и равноправного положения в мире. Чтобы добиться таких целей, нужно обеспечить индустриализацию и интенсивное развитие сельского хозяйства, изменить структуру и географию внешнеэкономических связей. Необходимой предпосылкой успеха модернизаторской политики, по их мнению, является осуществление ряда экономических и социальных преобразований, прежде всего аграрной реформы, которая бы покончила с отсталыми аграрными отношениями. Большое значение придавалось региональной экономической интеграции и выработке новых, равноправных принципов мировой торговли и международных экономических отношений. Во имя осуществления намеченных целей и обеспечения на этой основе социальной справедливости выдвигался лозунг единства нации.
«Доктрина ЭКЛА» получила известность как теория «десаррольизма» (по-испански «развития»). Ее сторонники стали называться «десаррольистами». Это была национал-реформистская концепция. Среди десаррольистов наметились, наряду с общим направлением, более радикальное крыло, делавшее акцент на социальные и антиимпериалистические преобразования (С. Фуртаду), и правое крыло, ставившее на первый план собственно экономические цели развития (Р. Фрихерио в Аргентине, рецептам которого следовало правительство Фрондиси в 1958-1962 гг.). Правые десаррольисты большие надежды возлагали на привлечение иностранного капитала и режим экономии, в том числе за счет трудящихся.
Правящие круги США также стали осознавать необходимость определенных перемен в Латинской Америке и в политике самих США в отношении этого региона, особенно в условиях падения здесь престижа США и победы Кубинской революции, вызвавшей широкие отклики на континенте. Еще в 1958 г. президент Бразилии Кубичек выдвинул план ускорения экономического развития латиноамериканских стран на основе усиленного притока финансовых средств из США и других развитых государств. После победы революции на Кубе президент США Д. Эйзенхауэр предложил экономическую помощь в размере 500 млн. долл. и содействие латиноамериканским республикам в проведении необходимых экономических и социальных реформ. Но нужна была гораздо более широкая и эффективная программа.
Такая программа в рамках курса «новых рубежей» была выдвинута новым президентом США Джоном Кеннеди (1961-1963) в марте 1961 г. под названием «Союз ради прогресса». Она была принята 19 латиноамериканскими государствами на Межамериканской экономической конференции в курортном уругвайском городе Пунта-дель-Эсте в августе 1961 г. В программе «Союза ради прогресса» нашла отражение десаррольистская «Доктрина ЭКЛА». Р. Пребиш во главе комитета экспертов непосредственно участвовал в осуществлении программы» ( Строганов А. И. Реформистская альтернатива. Союз ради прогресса, интернет-сайт «Мир индейцев»).
Таким образом, сама концепция СРП – привлечение американских денег для реформирования и модернизации отсталой социально-экономической структуры Латинской Америки – была разработана аргентинцем Пребишем, а в конкретные проектные формы ее облек бразилец – президент Кубичек.
До кубинской революции американцы не видели необходимости тратить огромные средства на развитие Латинской Америки, но после нее американцы решили вновь использовать опыт «Плана Маршалла», тем более что он был вполне успешен. Не имея собственных разработок, они пошли на принятие аргентинско-бразильской концепции, частично взяв на себя ее финансирование. На выполнение программы СРП США должны были предоставить латиноамериканским странам в течение 10 лет $20 млрд., еще $80 млрд. латиноамериканские государства обязались изыскать самостоятельно.
Безусловно, столь масштабный и многосторонний проект, к тому же осуществлявшийся в условиях политической нестабильности (перевороты, повстанческие выступления и т.д.) не мог быть реализован в полном объеме. Тем более что в 1962 г. начала расти напряженность в Индокитае, вылившаяся в 1965 г. в крупномасштабную войну, и внимание США к СРП резко ослабло. Тем не менее за 7 лет реализации проекта (1961-1967 гг.) американцы выделили в виде кредитов и займов около $7,7 млрд., сами страны региона тоже выделили гораздо меньше средств, чем планировалось.
В отношении Латинской Америки президент Кеннеди выступил в роли этакого графа Монтекристо – очень богатого «дядюшки», карающего несправедливость и одаривающего бедных, но честных.
Стали план СРП провальным? Судите сами. В рамках программы было открыто 186 тыс. новых школ и обучено 800 тыс. учителей, построено много медицинских учреждений, значительно улучшилось продовольственное обеспечение бедных слоев населения. В рамках СРП были построены сотни тысяч квартир и домов, десятки новых электростанций и портов, сотни мостов, тысячи километров современных автомагистралей.
Среди социальных реформ, осуществлявшихся в рамках СРП, важнейшей была аграрная. В 1961-1964 гг. законы об аграрной реформе были приняты в 14 странах Латинской Америки. В Мексике, Боливии и Венесуэле, Колумбии и Гватемале они начались раньше, а в Аргентине, Бразилии, Уругвае и Парагвае реформы не проводились - благодаря огромному количеству свободных земель они не были актуальны. Реформы носили колонизационный характер: крестьян наделяли землей за счет неосвоенных государственных и не обрабатывавшихся помещичьих земель, которые государство отчуждало у латифундистов. Колонизационный характер реформы позволял сохранить эффективные современные хозяйства, использовавшие технику и удобрения, а также заставить латифундистов под угрозой конфискации земель начать применение современных аграрных технологий. Крестьяне, получавшие землю, обеспечивались льготными кредитами, техникой и удобрениями, в районах колонизации создавалась инфраструктура, ускорилась кооперация крестьянства. В результате, хотя землю получило меньшинство нуждающихся крестьян, а денег и техники не хватало, в целом уровень доходов земледельцев вырос. Рост затронул также пищевую промышленность и строительство, а также торговлю. Увеличились и масштабы профессионального обучения крестьян.
Важным направлением деятельности СРП стало планирование ускоренного развития наиболее отсталых сельских районов, особенно в зонах партизанского движения и аграрных волнений (в Боливии, Колумбии, Венесуэле, Гватемале и Перу). В соответствии с планами СРП, основной силой в осуществлении этих проектов стали «гражданские действия» вооруженных сил; особенно эффективными они были в Боливии, где начало им было положено еще в 1956 г. – до принятия плана СРП.
Аграрные реформы, проводившиеся в Латинской Америке в предшествовавшие периоды (в Мексике – в 1917-40 гг., Колумбии – в 1936-38 гг., Гватемале – в 1951-54 гг., в Боливии – в 1953-56 гг.) из-за нехватки денег, специалистов и техники сопровождались резким падением сельскохозяйственного производства, ростом цен на продовольствие и обнищанием трудящихся, то в 1960-е гг. благодаря СРП аграрные преобразования не повлекли за собой негативных последствий.
В рамках СРП были созданы интеграционные структуры: Гватемала, Гондурас, Сальвадор, Никарагуа и Коста-Рика образовали Центральноамериканский общий рынок (ЦАОР). Хотя это объединение было хрупким и недостаточно эффективным, оно, благодаря снижению таможенных барьеров и росту внутрирегиональной торговли, все же несколько ускорило экономическое развитие стран региона.
В политическом плане СРП принес меньшие плоды. В 1964 г. произошел военный переворот в Бразилии, в 1966 г. – в Аргентине, в 1965 г. произошла короткая, но ожесточенная гражданская война в Доминиканской Республике. Даже в тех странах, где существовала демократическая система правления, она оставалась неустойчивой. Несколько лет, в течение которых реализовывалась программа СРП, естественно, не могли изменить ни социально-экономическую структуру латиноамериканских стран, ни политическую ментальность латиноамериканцев.
Получали ли американцы выгоду от финансовых вложений в СРП? Безусловно. Любые инвестиции, в том числе социальные, при капитализме должны быть выгодными инвесторам. Да и с какой стати американцам бесплатно помогать соседям? И капитализм тут ни при чем: все страны при любом строе помогают другим в расчете на выгоду (в крайнем случае – политическую, но в большинстве случаев − финансовую). Так что пенять Вашингтону за то, что вложенные в СРП средства американцы пытались хотя бы частично вернуть, несерьезно. А уж упреки в адрес США в том, что они в ходе реализации СРП заставляли латиноамериканские страны «следовать в фарватере своей политики», поддерживая блокаду Кубы, вообще нелепо. Шла Холодная война, и обе сверхдержавы требовали лояльности от тех стран, которые получали от них помощь.
Тем не менее создание антикубинского фронта в Латинской Америке проходило отнюдь не гладко. В январе 1962 г. в уругвайском городе Пунта-дель-Эсте состоялось Консультативное совещание министров иностранных дел государств – членов Организации американских государств (ОАГ), на котором Вашингтон требовал принятия резолюции о «несовместимости коммунистических принципов с принципами межамериканской системы» и исключения из организации Кубы. Резолюция была принята, но важнейшие страны региона − Мексика, Аргентина и Бразилия, Чили, Боливия и Эквадор – при голосовании воздержались. Левые публицисты пишут, что затем под давлением американцев в 1964 г. эти страны все-таки поддержали резолюцию (кроме Мексики, так никогда и не поддержавшей антикубинские санкции).
Но что произошло на самом деле? Под давлением ли страны Латинской Америки в конце концов заняли антикубинскую позицию, и если да, то было ли это давление американским?
В Боливии в 1963 г. у власти находился левый социалистический режим, симпатизировавший кубинской революции. Однако правительство Кастро и в особенности Че Гевара отвечали на симпатии боливийских властей, мягко говоря, своеобразно. «Коммунистическая партия Боливии (КПБ) действовала в стране вполне легально, и ее лидеры, как и руководители многих других родственных партий в соседних странах, сторонились вооруженной борьбы за власть, навязываемой Кубой - и особенно Че, − предпочитая укреплять свои позиции путем участия в выборах. Боливийские коммунисты установили дружеские отношения с правительством Паса Эстенсоро и рассчитывали двигаться и дальше в том же направлении. (…)
И до Монхе, и до других его товарищей уже начинали долетать слухи о том, что и Боливию Гавана тоже хочет охватить войной. На заседании Политбюро КПБ было принято единогласное решение выступить против идеи вооруженной борьбы в их стране, после чего Монхе с другим членом Политбюро, Иларио Клауре, выехал в Гавану. По словам Монхе, их целью было выразить официальную позицию боливийской партии, выступавшей против кубинского «интервенционизма» в регионе, а также попытаться «стать посредниками» между Гаваной и негодующими перуанцами. (…)
Во время следующего визита Монхе в Гавану ему довелось провести один день с Че за городом, и вот, когда они лежали на траве и разговаривали, Че вдруг повернулся к нему и сказал: «Эй, Монхе, а почему бы нам не начать партизанскую войну в Боливии?» Тот ответил: «А зачем? Что нам это даст?» Тогда Че сказал вызывающе: «Ты просто боишься, да?» Монхе, если верить его словам, принял вызов: «Нет, это у тебя в голове одни пулеметы, и ты просто не можешь представить себе другого способа вести борьбу с империалистами». Че рассмеялся и закрыл тему.
Помимо расхождений с кубинскими властями в отношении революционной теории, Монхе и его товарищи по боливийской компартии принимали во внимание еще и то, что лично им инициированная Кубой партизанская борьба не обещает никаких особенных выгод и будет больше на руку Кубе. Как рассказывает Монхе, довольно скоро после описанной беседы с Че «высокопоставленный кубинский чиновник» заявил ему, что «будет великолепно», если его партия начнет вооруженную борьбу в Боливии, «поскольку это отвлечет внимание империалистов и снизит их давление на нас» (Андерсон Д. Л. Че Гевара. Важна только революция. Амфора, СПб, 2009. с. 135).
Разумеется, после этой истории боливийские власти охладели к кубинским революционерам. Особенно насторожилась армия, что неудивительно: в любой стране вооруженные силы ревностно охраняют свою монополию на оружие и болезненно реагируют на попытки иностранного вмешательства. Как известно, волновались боливийцы не напрасно: в 1966 г. Че Гевара все-таки вторгся в Боливию, где и нашел свой конец.
Че Гевара в Боливии, фото 1967 г.
В 1963 г. Че Гевара хотел оказать через Боливию помощь повстанческой группе своего соотечественника Мазетти. Этот бывший фашист после революции на Кубе стал ее горячим поклонником, и в начале 1963 г. при помощи Че Гевары, с кубинским оружием и деньгами начал партизанскую войну в северной аргентинской провинции Сальта. Кстати, в то время в Аргентине, как и в Боливии, существовал демократический режим, не симпатизировавший американцам. Тем более повстанческая война, начатая, по сути, кубинцами при помощи своих аргентинских ставленников, потрясла Буэнос-Айрес. Хотя отряд Мазетти был быстро разгромлен, а сам он то ли погиб, то ли скрылся с кубинскими деньгами, аргентинские политики резко изменили свое отношение к Кубе. В какую сторону – догадаться нетрудно. Буэнос-Айрес больше не надо было уговаривать разорвать отношения с Гаваной.
В Бразилии в 1962 г. полиция уничтожила повстанческую базу в штате Гояс, а в течение последовавших двух лет подобные базы были обнаружены в штатах Байя, Акри и Пернамбуку; там полицейские изымали оружие, деньги и документы, изготовленные на Кубе. Основной левый претендент на пост президента Бразилии, Леонель Бризола, открыто говорил, что после победы на выборах он «превратит Бразилию в огромную Кубу». Чтобы не допустить этого, бразильская армия в марте 1964 г. совершила превентивный переворот, отстранив от власти покровителя и тестя Бризолы – президента Гуларта, тесно связанного с компартией и Кубой. Можно ли удивляться тому, что после переворота Бразилия прервала отношения с Кубой?
Такими же методами Куба раздувала пожар повстанческой войны в Венесуэле, Колумбии, Перу, Парагвае, Уругвае, и в Центральной Америке – в Гватемале, Никарагуа, Сальвадоре и Гондурасе. Так под чьим все-таки давлением страны Латинской Америки разорвали отношения с Кубой – американским или же кубинским?
* * *
В 1960-70-е гг. в Латинской Америке фактически противоборствовали две тенденции: Че Гевары («Континентальная герилья») и Джона Кеннеди («Революция в условиях свободы», осуществлявшаяся при помощи СРП). Победила стратегия Кеннеди. В 1966 г. потухли последние партизанские «очаги» в Перу. Повстанческий «очаг» в Боливии, созданный лично Че Геварой, погас, не разгоревшись, а сам неистовый аргентинец попал в плен и погиб в 1967-м. В 1968 г., после нескольких лет ожесточенных боев, были разгромлены последние повстанческие отряды в Венесуэле. В том же году остатки двух повстанческих группировок Колумбии после серии тяжелых поражений укрылись в горных лесах и несколько лет практически бездействовали. В Бразилии повстанческие группы и городские «герильерос» оставались крайне малочисленными и к 1974 г. были окончательно ликвидированы. В Чили после падения социалистического правительства Альенде в течение двух лет активно воевали левые партизаны, но весной 1976 г. они были разгромлены. В Аргентине и Уругвае в 1970-е гг. война городских партизан была бурной и жестокой, но к 1980 г. в обеих странах повстанцы потерпели полное поражение.
В Центральной Америке в целом наблюдалась похожая картина. В 1968 г. в Гватемале к власти пришел относительно умеренный режим гражданского политика Мендеса Монтенегро, и симпатии населения к левым повстанцам ослабели; этому способствовали экономический рост и аграрные преобразования. На территории Гватемалы в то время насчитывалось не более 400 повстанцев во всех группировках. Остатки повстанцев уходят на территорию Мексики; в 1970 г. мексиканские солдаты убивают лидера повстанцев Иона Сосу. Сменивший его Хуана Луиса Молина Лоса с последним отрядом бесцельно блуждает по сельве Юкатана; в 1971 г. они бесследно пропадают в непроходимых лесах. В 1970-е гг. сохраняется только городская подпольная структура гватемальской герильи – несколько десятков боевиков, деятельность которых ограничивается одиночными терактами.
Мендес Монтенегро на пресс-конференции. Фото: 1966 г.
В Сальвадоре до конца 1970-х гг. имелись лишь небольшие городские подпольные группы и происходили отдельные акты саботажа. В этой маленькой, густонаселенной стране большая часть земли принадлежала латифундистам («14 семейств»), и они в большинстве своем вели хозяйство по-современному, с использованием техники и удобрений. Следовательно, наемные работники получали больше, чем арендаторы в самых слаборазвитых странах региона. Кроме того, по плану СРП Сальвадор получил самые крупные денежные вливания - $63 млн., которые тратились на модернизацию сельского хозяйства, создание кооперативов, строительство школ, больниц и дешевого жилья. В результате экономический рост в этой стране в 1964-65 гг. составил рекордные 12% (История Латинской Америки: вторая половина ХХ века / Отв. Редактор Е.А.Ларин; Ин-т всеобщей истории. – М., Наука, 2004, с. 157.). Развитию повстанческого движения препятствовала и дальновидность сальвадорской элиты. В 1961 г. сальвадорские офицеры сформировали организацию вооруженных резервистов ORDEN (Organizacion Democratica Nacionalista) – преимущественно из крестьян, призванную поддерживать порядок, бороться с преступностью, а главное − выслеживать и ликвидировать повстанцев и терроризировать сочувствующих левым. Крестьяне-резервисты завоевали популярность в сельской местности успешным искоренением преступности. К 1970 г. численность боевиков ORDEN достигла 100 тысяч человек; в такой ситуации повстанческое движение было мало реально.
В Гондурасе аграрная реформа проходила самыми быстрыми темпами в Центральной Америке, чему способствовало также изгнание 300 тысяч сальвадорских мигрантов, занимавших приграничные земли. Решение проблемы «земельного голода» сделало крестьян лояльными режиму, а городское население – рабочие и студенты – в Гондурасе были крайне малочисленны и потому мало активны политически. Повстанческое движение, заглохшее в 1964 г., не возрождалось примерно 20 лет.
В Никарагуа с ее традициями Сандино и активным Сандинистским фронтом национального освобождения (СФНО) ситуация была острее. Клан Сомосы, правивший страной с 1936 г., действительно состоял из «сукиных сынов»: к началу 1970-х гг. ему принадлежало около 50% всех активов никарагуанской экономики и 15% плодородных земель. Безусловно, это не могло не вызывать ненависти никарагуанцев из всех социальных групп. Но глупцом правивший страной в 1967-79 гг. Анастасио Сомоса не был: разворовывая богатства страны, он все же обеспечивал экономический рост, в результате которого Никарагуа по уровню развития и доходам трудящихся занимала в Центральной Америке второе место после вполне благополучной Коста-Рики. В 1960-70 гг. темпы экономического развития страны составляли 6,9% в год (второе место в Латинской Америке после Панамы), что положительно отражалось на жизни населения. В результате в 1967 г. в горах Панкасан повстанцы-сандинисты, не сумев привлечь на свою сторону крестьян, потерпели тяжелое поражение: крупнейшая повстанческая колонна была уничтожена гвардией; в бою погибли лидеры сандинистов Майорга и Крус. Сельская герилья превратилась в мелкие стычки маленьких повстанческих групп с гвардейцами. А в 1969 г. гвардия нанесла сильный удар по городскому подполью: в Манагуа был убит глава подполья Хулио Буитраго. Большое количество повстанцев оказались в тюрьмах.
В 1972 г. в Никарагуа произошло сильнейшее землетрясение, практически разрушившее столицу страны. Никарагуа начала получать большую помощь от мирового сообщества; несмотря на то, что часть ее оказалась разворована Сомосой и его приближенными, землетрясение сыграло на руку «сукину сыну»: в 1974 г. экономика страны в результате восстановительных работ выросла на 12,7%. Несмотря на несколько ярких акций СФНО, поднять никарагуанцев на восстание или развернуть масштабную партизанскую войну у сандинистов не получалось. Неудачи привели к расколу фронта на три группы: «пролетариев», выступавших за пропагандистскую работу в городах, сторонников «длительной народной войны», продолжавших придерживаться геваристской «теории очага», и «терсеристов» (третьей силы), старавшейся примирить обе тенденции. В этих условиях СФНО был нанесен новый тяжелейший удар: в стычке с гвардейцами погиб лидер фронта Фонсека. Сандинистское движение оказалось парализованным.
Разрушения в Манагуа после землетрясения 1972 г.
К 1977 г. повстанческое движение в странах Центральной Америки агонизировало: в горах Гватемалы и Никарагуа скрывались мелкие группы боевиков (около 100 человек в первой и не более 50 во второй из этих стран), в городах имелись частично вооруженные группы подпольщиков. Но такая ситуация была характерна для всех стран Латинской Америки, и о каком-либо приближающемся народном восстании или крупномасштабной войне в регионе, казалось, не было и речи.
«Отец герильи» Че Гевара был убит в Боливии в 1967 г., «отец» плана СРП Джон Кеннеди погиб гораздо раньше – в 1963-м. Но спор двух концепций – насильственного революционного переустройства и «революции в условиях свободы», спор между тенями двух «крестных отцов» − продолжался. В 1977 г. тень Кеннеди справедливо казалась абсолютным победителем.
Но в том же году все в корне изменилось: в «игру» вступил новый президент США Джимми Картер.
Джимми и Розалин Картер (слева), 21 января 1977 г. В ходе президентской инаугурации
«Кот Леопольд» (Джимми Картер)
Президентские выборы 1976 г. в США были особенными. За год до этого северовьетнамские танки ворвались в Сайгон, «красные кхмеры» заняли столицу Камбоджи, а лаосские коммунисты – Вьентьян. Американцы с ужасом обнаружили, что войну в Индокитае они проиграли − точнее, не они сами, а их союзники, оставленные «на хозяйстве» после вывода американских войск в 1973 г. Поначалу американцы не сомневались в том, что они с почетом ушли, заставив неприятеля подписать мирные соглашения, а о продолжении военных действий в Индокитае, только усилившихся после их ухода, американская общественность просто не желала знать. До страшной весны 1975-го, когда телеканалы всего мира показали последние вертолеты, взлетавшие с крыши посольства США в Сайгоне, на которых висели гроздья отчаявшихся беженцев, один за другим срывавшихся вниз.
Эвакуация Сайгона, 30 апреля 1975 года. Американсец бьет вьетнамца, не давая зайти в последний вертолет из посольства США
А ведь до падения Сайгона американцы считали себя если не победителями, то по крайней мере не проигравшими. Поскольку переговоры с Ханоем ни к чему не приводили, в декабре 1972 г. президент Никсон, потеряв терпение, приказал начать неограниченные бомбардировки Северного Вьетнама с тем, чтобы сделать Ханой сговорчивее. «В результате двенадцатидневной кампании военный потенциал Северного Вьетнама, его промышленность и экономика оказались практически уничтоженными. Фактически на территории страны уже не осталось объектов, по которым можно было бы нанести удары на законных основаниях. Кроме того, коммунисты лишились возможности защищаться от налетов в дальнейшем. Все аэродромы лежали в руинах, к тому же у ПВО кончились ракеты, и в последние три дня операции американские самолеты выполняли боевые задания в условиях практически полного отсутствия зенитного и истребительного противодействия» (Ф. Дэвидсон «Война во Вьетнаме», интернет-версия). 29 декабря 1972 г. Ханой официально попросил Вашингтон прекратить огонь и начать переговоры.
За 12 дней американская авиация сделал то, что все три рода войск армии США не смогли сделать за шесть лет. Одержав военную победу, американцы могли бы выставить вьетнамским коммунистам довольно жесткие условия. Но они не стали этого делать: во-первых, им не терпелось поскорее уйти; во-вторых, они очень хотели укреплять дружбу с новым союзником – Китаем.
Американцы ушли, бросив союзный Южный Вьетнам, правительство Лон Нола в Камбодже и королевские силы в Лаосе на съедение коммунистам. Договор США с ДРВ предполагал взаимный отвод войск и прекращение помощи американцами – Южному Вьетнаму, а Северным Вьетнамом – южновьетнамским партизанам. Естественно, как только американцы начали покидать Вьетнам и в Ханое поняли, что страшный враг точно вмешиваться не будет, северовьетнамская армия развернула полномасштабное наступление. Она даже договор не очень нарушала – ведь никаких южновьетнамских партизан, которым она обязывалась не помогать, уже четыре года как не существовало (они разбежались или перешли на сторону сайгонского режима в 1968 г., во время безумного «Наступления Тет»). Зато американцы, придерживаясь договора, перестали поставлять вчерашним соратникам по борьбе не только оружие и боеприпасы, но запчасти к технике и ГСМ.
Как бы то ни было, в 1975 г. Америка пребывала в шоке. Справедливая война в Индокитае, которую она, казалось, успешно вела и почти победно закончила, обернулась унизительной катастрофой. Американцы в те годы еще были верующими христианами, и они начали искать в этом промысел Божий, и пытаться понять, в чем их грехи как великой державы.
И нашелся политик, который указал им и на грехи, и на промысел Божий. Им стал баптист из Джорджии, фермерский сын и бывший офицер-подводник Джеймс Картер, который, чтобы не отличаться от простонародья, изменил имя на «Джимми». Он объяснил соотечественникам, что Господь гневается на Америку за то, что она ведет войны (а война – это страшный грех!) и поддерживает всяких диктаторов. Что нужно по всему миру поддерживать только демократию, а даже с самыми плохими режимами и вооруженными группировками – не воевать, а договариваться. Для него, буквально воспринимавшего Библию, было ясно, что мир нуждался в исправлении, а США − инструмент промысла Божьего. В этом проявилось и американское высокомерие, и протестантская претензия на богоизбранность («США – это Новый Израиль»). Прочие страны, бедные и отягощенные тяжелыми проблемами, воспринимались как «малые сии», которых надо воспитывать. В принципе, такое ультра-христианское отношение к миру было свойственно США с самого начала их существования и особенно усилилось после двух победных мировых войн. «Свои сукины дети» были отвергнуты; отныне «своими» стали только демократы. Враги демократии – коммунисты, нацисты вроде целой плеяды арабских лидеров, исламские радикалы – отныне признавались не врагами свободы и Запада, а «заблудшими овцами», которых надо не давить танками, а просвещать и «очеловечивать». Растерявшаяся после поражения в Индокитае и мучимая вопросом – что она сделала не так, и как быть дальше, американская элита предложила поставить во главу угла политику христианской любви к ближнему, надеясь, что у Америки хватит влияния, сил и средств для того, чтобы превратить в «ближних» даже самых «дальних», вроде Ким Ир Сена, Фиделя Кастро или Ясира Арафата.
Внешняя политика президента Картера представляла собой идеалистическую политику, которая не отражала реальных сложностей мира и не могла быть реализована без геополитических катастроф. Ее формировала команда, созданная политиком провинциального масштаба с провинциальным же кругозором, и состоявшая из людей столь же профессионально малопригодных, как и сам президент.
Президентство Картера стало тотальным отступлением США по всем геополитическим фронтам. В этом не было бы ничего плохого (в конце концов, что хорошего в однополярном мире и мировой гегемонии?), если бы освободившаяся пустота заполнялась сколько-нибудь пристойными политическими режимами и движениями. Однако оставленные американцами политические «окопы» занимались экстремистскими движениями, жаждавшими уничтожить демократию и установить собственное господство – кто над всем миром, кто − над тем или иным регионом или страной. Политика «раскрытых объятий» Картера воспринималась «малыми сими» как слабость и глупость, которыми надо воспользоваться, пока в Белый дом не придет кто-нибудь поумнее и пожестче. Отношение к США как к ослабленной, растерянной, готовой сдаться стране усиливалось тем, что политика «раскрытых объятий» началась после ухода американских войск из Вьетнама, который левые всего мира трактовали как поражение «империализма».
Стоит посмотреть на глобальные итоги политики «объятий» президента Картера. Ее главное направление – политика разрядки международной напряженности, т.е. «умиротворение» СССР. Летом 1979 г. Москва и Вашингтон подписали казавшийся эпохальным Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений (ОСВ-2), а всего через полгода советские войска в нарушение всех договоренностей оккупировали Афганистан, убив президента этой страны. «Разрядка» привела к острейшему витку противостояния. «Кремлевские старцы» решили, что одрябшая и отупевшая Америка сдуру повернулась к ним спиной, и настало время дать ей хорошего пинка. Пинок вылился в проигранную афганскую войну, крах советской экономики и в конечном итоге – развал СССР, ставший геополитической катастрофой. Но это произошло далеко не сразу.
В 1978 г. администрация Картера внезапно отказала в поддержке шаху Ирана Мухаммеду Реза Пехлеви, столкнувшемуся с восстанием исламских и левых террористов; Картеру «доложили», что этой стране, о которой он не имел представления (как, впрочем, и об остальных странах) нет демократии, а «шахская охранка» убивает несогласных то ли десятками, то ли сотнями тысяч (эта «информация» основывалась на измышлениях самих исламских и левых террористов), и Вашингтон потребовал от шаха легализовать оппозицию, назначить выборы и покинуть страну. В разгар боев, в январе 1979 г., в Тегеран прибыл представитель Картера американский генерал Роберт Хайзер, потребовавший от иранских генералов прекратить сопротивление. «Шах в мемуарах привел предсмертные слова, якобы сказанные казненным фундаменталистами командующим шахской авиацией генералом Амиром Хосейном Рабием: «Генерал Хайзер выбросил шаха из страны, как дохлую мышь» (Кургинян С.Е. Радикальный ислам. Взгляд из Индии и России, ЛитМир - Электронная Библиотека, с. 95). «Объятия» США привели к установлению в Иране режима «бешеных мулл», терзающего страну и окружающие государства уже 38 лет, и принесшего тем же американцам огромное количество неприятностей разного масштаба.
Администрация Картера начала оказывать давление на Израиль с тем, чтобы побудить его подписать мир с террористами из Организации освобождения Палестины (ООП), созданной в 1956 г. видным нацистом, муфтием Иерусалима и одновременно генералом СС аль-Хусейни. Картер поверил в «страдания несчастных палестинцев» от рук «израильских агрессоров», но у него не хватило серьезного отношения к изучению незнакомых проблем, чтобы сообразить, что мучения палестинцев – дело рук их собственных лидеров − кровожадных, алчных, коррумпированных нацистов. При Картере начался медленный процесс международного признания ООП, этого арабо-мусульманского ответвления НСДАП, «рукопожатной» политической организацией. В результате к настоящему времени палестинские нацисты получили возможность создать свое частично признанное государство, ведущее непрестанную войну с Израилем террористическими методами.
* * *
Особенно активна американская администрация президента Картера была в «мягком подбрюшье» США – Латинской Америке. Уже в 1977 г., едва покопавшись в аналитике, отчетах, статистике и литературе о «пылающем континенте», картеровские провинциалы сформулировали новую латиноамериканскую политику. Она была проста, как библейские заповеди: никакой поддержки диктаторским режимам. Введение против них экономических санкций, резкое сокращение военной поддержки (а если сразу не демократизируются – ее прекращение), поддержка всех сил, борющихся за демократию (включая крайне левые и даже террористические). Санкции затронули Гаити, Гватемалу, Сальвадор, Гондурас, Никарагуа, Перу, Боливию, Парагвай, Уругвай, Чили и Аргентину. Показательно, что они распространились даже на Бразилию, которая еще в 1974 г. объявила о «дорожной карте» по переходу к демократии; в Вашингтоне заявления бразильского правительства то ли не читали, то ли им не верили. Аргентинские военные, в то время сражавшиеся с многочисленными и отлично вооруженными террористами, были в ярости из-за несправедливости американцев. Да и остальные военные режимы оскорбились: после того как администрация Картера опубликовала критический доклад о ситуации с правами человека в Гватемале, президент Лаугеруд Гарсиа осудил грубое вмешательство во внутренние дела своей страны и заявил, что Гватемала больше не будет принимать американскую военную помощь.
Президент Л. Гарсия обращается к народу после гватемальского землетрясения 1976 г.
Проблема была в сильнейшем психологическом воздействии позиции американцев на сознание латиноамериканцев, и в особенности жителей маленьких и отсталых стран Центральной Америки. При всех своих антиамериканских рефлексиях США были для всех них, включая крайне левых, супергигантом политики и экономики, мнение которого крайне важно. Активизировалась умеренная оппозиция диктатурам. В Сальвадоре и Гватемале громче зазвучали голоса христианских демократов, требовавших перехода к демократии, в Никарагуа под теми же лозунгами организовали Широкий оппозиционный фронт. Воодушевление охватило кубинских (и советских) покровителей герильи, решивших, что теперь можно превратить бесперспективные вылазки маленьких групп в победные гражданские войны: ведь отказ США от поддержки Батисты привел к победе кубинских «барбудос»! Поток денег и оружия повстанцам с Кубы, довольно тощий после гибели Че Гевары, резко усилился.
В мае 1977 г. все три «тенденции», на которые был расколот Сандинистский фронт национального освобождения Никарагуа, под давлением Фиделя Кастро объединились и активизировали боевые действия, но гвардейцы Сомосы довольно легко отбивали партизанские атаки. Все изменилось 10 января 1978 г., когда был застрелен Педро Хоакин Чаморро − лидер легальной оппозиции и главный редактор самой популярной в стране газеты, «Ла Пренсы». Жители никарагуанских трущоб восстали, и во главе восстания, разумеется, встали не соратники демократа Чаморро, а сандинисты. В Никарагуа началась полномасштабная гражданская война.
«В любом случае убивать Чаморро Сомосе было никак не выгодно. (…) Уже через день после убийства Чаморро Сомоса объявил об аресте четырех подозреваемых. (…) Власти представили организатором убийства кубинского эмигранта Педро Рамоса, который продавал за границу кровь, собранную у никарагуанских бедняков и бомжей (по 5,5 доллара за литр). «Ла Пренса» посвятила его фирме «Плазмафересис» ряд критических материалов. Рамос подал в суд за клевету и за день до убийства уехал в США, где он постоянно проживал» (Платошкин Н. Н. Сандинистская революция в Никарагуа, Ун-т Дмитрия Пожарского, М., 2015, с. 313-314).
Таким образом, реальным толчком к войне в Никарагуа и во всей Центральной Америке стала личная месть мелкого, никому не известного проходимца. Но в этом нет ничего удивительного: гражданская война в Колумбии, не прекращающаяся с 1948 г. и унесшая жизни сотен тысяч людей, тоже была спровоцирована убийством либерала Гайтана, застреленного психопатом, которого тот не взял на работу. Однако большинство колумбийцев до сих пор уверены, что их национальный герой погиб в результате заговора правых, как и никарагуанцы не сомневаются в том, что Чаморро стал жертвой Сомосы.
Восстание разрасталось. На сторону сандинистов, заявлявших о своей приверженности демократии, перешли социал-демократические правительства Венесуэлы, Панамы и, что особенно важно – граничащей с Никарагуа Коста-Рики. Последняя разрешила создать на своей территории повстанческие лагеря и атаковать с них никарагуанскую территорию. На коста-риканских аэродромах беспрепятственно разгружались самолеты с кубинским оружием, венесуэльским продовольствием и панамской униформой. То, что в случае бездействия США Никарагуа ожидает участь новой Кубы, уже не оставалось сомнений. А американская администрация не предпринимала ничего, боясь любых действий как по защите режима Сомосы, так и по его сокрушению. В самый разгар боевых действий в Никарагуа президент Картер вызвал посла США в этой стране Броудера и задал ему вопрос: «Господин посол, является ли Сомоса морально чистым человеком?», на что тот честно ответил: «Ни в коем случае, господин президент» (Платошкин Н. Н. Сандинистская революция в Никарагуа, Ун-т Дмитрия Пожарского, М., 2015, с. 333). Этот вопрос надо было задавать во всяком случае до того, как в Никарагуа запылала гражданская война, а в 1978 г. он не имел значения – вопрос был в том, сменит ли его вменяемый политик или же страну возглавят люди типа Фиделя Кастро.
Какое-то время на принятие решений у американцев было: в сентябре 1978 г. гвардия Сомосы все-таки подавила восстание, и сандинисты вновь ушли из разрушенных городов в горы – часть населения продолжала поддерживать режим, а небольших поставок оружия из Аргентины и Израиля хватало для продолжения войны.
К лету 1979 г. сандинисты зализали раны; они получили от Кубы уже не только «калашниковы», но и крупнокалиберные пулеметы, гранатометы и минометы, и вновь перешли в наступление. Израиль под давлением Картера прекратил поставки гвардейцам Сомосы, и те испытывали острую нехватку боеприпасов. Гвардия все равно сумела разгромить сандинистов, атаковавших в июне города Ривас и Эстели и очистить восставшие кварталы столицы и городов Масайя и Леон. Но у режима Сомосы уже не было шансов: американцы пребывали к растерянности, а мировое сообщество поддерживало повстанцев. Даже сочувствовавшие Сомосе латиноамериканские режимы абстрагировались от событий в Никарагуа, понимая обреченность «сукина сына».
Американский посол Браудер вступил в контакты с руководством СФНО, пообещавшим установить демократию. Сандинисты сформировали «Хунту национальной реконструкции», в котором сами получили только один пост (Томас Борхе стал главой МВД). Хотя это была обчная «разводка», американцы «повелись» − и 15 июля 1979 г. пообещали сандинистской хунте свою поддержку. А 17 июля Сомоса подал в отставку и улетел в США.
Режим Сомосы пал. Сандинистам так и не удалось сломить в бою сопротивление Национальной гвардии: часть гвардейцев с боем пробилась через всю территорию страны в Гондурас, другая часть прорвалась в порт Коринто и на захваченных судах ушла в Сальвадор.
* * *
В Сальвадоре дела обстояли не лучше. В 1977 г. правые и военная верхушка в очередной раз сорвали демократические выборы, назначив «победителем» генерала Карлоса Ромеро. Это было вдвойне глупо: помимо того, что сами сальвадорцы устали от выходок правых, на них ополчились Штаты. После заявлений вашингтонской администрации, грозившей врагам демократии (среди которых повстанцы странным образом не упоминались), левые резко активизировались. Их акции состояли в ограблениях банков и магазинов, нападениях на предпринимателей и землевладельцев – преимущественно мелких, так как крупные имели охрану; захватов заложников за выкуп; обложении бизнесменов и фермеров «революционным налогом», т.е. рэкете. Убивали также постоянно обнаруживавшихся «ревизионистов и оппортунистов» в собственных рядах. Так, боевики группировки «Революционная партия Сальвадора – Революционная армия народа» (РПС-РАН) в 1975 г. «казнила» своего основателя – талантливого поэта Роке Дальтона и профсоюзного лидера Армандо Артеаго. Их «вина» состояла в том, что они поддержали решение Фиделя Кастро отказаться от поддержки доказавшей свою неэффективность геваровской теории «очага». Через год, в 1976 г., убийцы из РПС-РАН выследили и убили скрывшегося в подполье вождя своей боевой структуры (т.е. собственно РАН) Владимиро Рохеля – за то же «преступление». Летом 1979 г. из Никарагуа в Сальвадор вернулись (с оружием и боевым опытом) десятки добровольцев, воевавших на стороне сандинистов, и кровь, текшая уже 9 лет тонкими ручейками, полилась рекой.
Роке Дальтон
В ответ нарастал правый террор: фермеры и лавочники, полицейские и отставные офицеры, в основном из милиции ORDEN, убивали явных и мнимых оппозиционеров, проявляя не меньшую жестокость, чем повстанцы. Католическая церковь и средний класс, поддерживавший христианских демократов и социал-демократов, отчаянно пытались двинуть страну на путь мирной эволюции путем установления демократии, ограничения власти помещичье-торговой олигархии и проведения структурных реформ. Пули сыпались на головы реформаторов и слева, и справа.
15 октября 1979 г. в условиях нараставшего хаоса группа офицеров («Военная молодежь») совершила переворот. «Военные свергли генерала Ромеро и образовали правящую хунту из двух военных и трех гражданских лиц. Одним из военных стал известный своими социал-демократическими взглядами полковник Адольфо Махано, другим − полковник инженерных войск Хайме Абдул Гутьеррес. (…) Полковник Махано как формальный лидер «молодых военных» и руководитель переворота сосредоточил в своих руках основную часть функций главы государства и пост главнокомандующего вооруженными силами. Однако присоединившаяся к перевороту группа консервативных полковников добилась назначения на пост министра обороны полковника Хосе Гильермо Гарсии, который стал проводить самостоятельную политику. Пока Адольфо Махано и гражданские члены хунты пытались найти пути к национальному примирению и реформированию общества, министерство обороны и поощряемые им полувоенные формирования продолжили вести открытую войну против левой оппозиции, как вооруженной, так и вполне легальной. В Сальвадоре возникла ситуация двоевластия: формальный руководитель хунты и главнокомандующий Адольфо Махано не обладал полным контролем над армией и спецслужбами и был вынужден согласовывать свои решения с полковником Гутьерресом.
Первая хунта «молодых военных» во главе с полковником Адольфо Махано объявляет реформистскую программу: прекратить насилие, восстановить истинную демократию, уважать права человека и содействовать аграрной и финансовой реформе. Она сразу же принимает меры. Военизированная организация ORDEN (эскадроны смерти) была официально распущена, хотя реально не прекратила своего существования. Экспорт кофе был национализирован и был введен указ о замораживании аграрной собственности как предварительного условия для проведения аграрной реформы. Хунта предложила левым партиям и движениям, объединенным в «Народный форум», войти в правительство. Там был, среди прочих, и Шафик Хандаль, генеральный секретарь Коммунистической партии.
Реформистская платформа хунты встретила двойную оппозицию.
С одной стороны, эта программа была интерпретирована олигархией и консервативной частью армии, которая не признавала авторитет «молодых военных», как слишком революционная. Формально не они управляли государством, но они делали все возможное, чтобы предотвратить реформы. Финансовая олигархия и эскадроны смерти опирались на диссидентов армейского корпуса, которые не подчинялись правительству. Насилие приняло головокружительные масштабы: в среднем 800 убийств месяц против 200 за целый год, предшествующий перевороту. Их тактикой являлся террор, посредством которого они стремились свергнуть хунту.
С другой стороны, повстанцы тоже не приняли хунту. На следующий день после переворота, они заявили: «Это был упреждающий удар, организованный американским империализмом и буржуазией (...) хунта захватила власть за спиной собственного народа». ERP (Революционная армия народа), вторая по значению повстанческая организация страны, сразу же начала серию боевых операций, представлявших собой настоящие провокации и порождавшие массовые репрессии. Их цель? Хоакин Вильялобос, лидер ERP, так писал об этом: «Речь идет о варианте империализма (...), с целью обмануть народ Сальвадора: если хунта укрепится, то это означало бы разгром революционного варианта, пусть даже временный, но разгром в любом случае. Необходимо противодействовать этому, даже если это повлечет за собой соответствующий риск, включая потерю наших кадров. Независимо от хороших намерений персоналий правящей хунты, наша политика состоит в постоянном использовании военного давления, которое вынудит тех, кто реально имеет власть, защищать свои позиции, а также позиции империализма, олигархии и их союзников. Военное давление масс и революционные боевые действия ускорили кризис первого правительства хунты; входившие в ее состав демократы подали в отставку и народу, таким образом, стал ясен маневр его врагов».
Результат активизации сальвадорских повстанцев, в частности из ERP, таков: в начале января 1980 г. три гражданских члена хунты вышли из ее состава в знак протеста против проводимых Гарсией репрессий. Слабовольный, как оказалось, полковник Махано не решился на еще один, действительно революционный государственный переворот, к которому его непрерывно призывал лидер Панамы Омар Торрихос.
Омар Торрихос (слева) и Фидель Кастро
В сентябре 1980 г. полковника Махано отстранили от вмешательства в государственные дела, а в декабре того же года вынудили уйти в подполье. Он скрывался, но к повстанцам не примкнул» (Сивов А. Как сальвадорские повстанцы свой «минский сговор» сорвали, АПН Северо-Запад, 2015-08-04).
На самом деле повстанцы, объединившие к тому времени свои ряды, не ограничились заявлениями. 16 и 17 декабря они впервые захватили целые городки − Мехиканос, Кускатансинго, Сан-Маркос и Эль-Матасано, пытаясь разоблачить путчистов и призвать народ на борьбу с «революционной хунтой». Ультраправые ответили серией терактов.
Вдумаемся: впервые в Сальвадоре к власти пришли сторонники радикальных реформ (неважно, что Гутьеррес был несколько правее Махано, он тоже был реформатором), а сам глава хунты – умеренный социалист, друг и единомышленник выдающегося социалистического деятеля, панамца Омара Торрихоса. И что же? Левые активизируют военные действия, срывая реформы. Это типичная коммунистическая политика «Чем хуже – тем лучше»; так же действовали коммунисты в Мексике при Кальесе, леваки из МИР в Чили при Альенде и троцкисты в Аргентине при втором президентстве Перона. Полковник Махано ничего не смог сделать и ушел в подполье: у него не было собственных вооруженных сил, он опирался только на безоружных христианских демократов и демократических социалистов. А в условиях развернувшейся войны этого было совершенно недостаточно.
В январе 1980 г. по прямому требованию Фиделя Кастро вооруженные левые объединились во Фронт национального освобождения имени Фарабундо Марти (ФНОФМ). Гражданская война в Сальвадоре стала реальностью.
* * *
Похожая ситуация сложилась и в Гватемале. Там после десятилетнего затишья тоже активизировались выступления повстанцев, вдохновленных лишением правых сил американской поддержки и неожиданным успехом сандинистской революции в Никарагуа. В 1978 г. три крупнейшие повстанческие группы (Партизанская Армия Бедноты, Вооруженные Повстанческие Силы и Гватемальская партия труда, позднее к ним примкнула и Организация вооруженного народа − ORPA) создают единое командование. В этом тоже большую роль сыграла Куба, указавшая гватемальцам, что появился уникальный шанс все-таки совершить революцию, пока Вашингтон назидательно грозит пальцем правым силам. Кубинцы обещали значительно увеличить военную и финансовую помощь, и это обещание сдержали: в 1979 г. в горах Сальвадора и Гватемалы впервые появились «калашниковы».
С мая 1980 г. герилья начинает постоянные атаки на полицию и армию, которые отвечают с крайней жестокостью. Армия Гватемалы по примеру сальвадорского антикоммунистического ополчения ORDEN приступает к созданию «патрулерос» − (Добровольческие комитеты гражданской самообороны, исп. Comites voluntarios de Autodefensa Civil) из крестьян, которые со временем станут важнейшей стороной военного конфликта.
Военный конфликт в Гватемале принял особо зверские формы потому, что и повстанцы, и ультраправые активно использовали для разжигания ненависти расизм: первые подстрекали индейцев истреблять «белых угнетателей», т.е. испаноязычных крестьян и латифундистов, вторые же натравливали «цивилизованных белых католиков» на «дикарей-язычников». Только массовое вовлечение индейцев в ряды «патрулерос» уберегло Гватемалу от полномасштабной межрасовой резни. Но тем не менее гватемальская герилья унесла огромное для небольшой страны количество жертв.
«Пантократор» (Рональд Рейган)
В 1980 г., когда в США проходили очередные президентские выборы, в трех странах Центральной Америки – Сальвадоре, Гватемале и Никарагуа, где началось восстание уже против сандинистов – начались гражданские войны. Или, точнее, это была одна война, охватившая три страны (Гондурас ее почти избежал – там несколько раз появлялись мелкие группы левых повстанцев и ультраправых боевиков, но их деятельность оставалась почти незаметной для населения. Избежала войны и благополучная и демократическая Коста-Рика). Центральноамериканская война была одним из фронтов «холодной войны» между СССР и США. Она также была следствием общего кризиса социально-экономического развития в регионе и кризиса архаичной политической системы, но все же вмешательство внешних сил (в первую очередь СССР и Кубы, а также США) играло главную роль с центральноамериканской трагедии.
С «левой» стороны в войне участвовали многие фигуры: Фидель Кастро, советские генеральные секретари, Муаммар Каддафи, Ясир Арафат, аргентинские террористы Горриарана Мерло и панамский социал-демократ − каудильо Омар Торрихос. С «правой» стороны было вполне достаточно участия одного человека, поскольку этот человек занимал пост президента США.
40-й президент США разом покончил с картеровской политикой «кота Леопольда»: он объявил СССР «империей зла» и поставил своей целью его уничтожение (к концу своего 8-летнего правления он этого практически добился). Для него война в Центральной Америке была одним из фронтов противоборства с «империей зла». Левые аналитики не понимали ни этого человека, ни его политики. Рейгана считали ультраправым, чуть ли не фашистом, и обвиняли в поддержке «самых реакционных сил в Центральной Америке – латифундистов, олигархов, фашиствующих «эскадронов смерти». Однако все было наоборот: 40-й президент, вслед за Картером, избавил Америку от поддержки «своих сукиных сынов». Его политика в отношении левых повстанцев предусматривала их военное подавление, но при этом он жестко обусловливал поддержку антиповстанческих сил восстановлением демократии и проведением либеральных реформ. Феодализм и олигархия должны были быть выброшены на свалку истории, фашисты к власти не допускались, «эскадроны смерти» подлежали роспуску. Создатель и лидер сальвадорских «эскадронов смерти», майор Роберто Д`Обюссон, при всей эффективности его отрядов в борьбе с повстанцами, к власти в Сальвадоре так никогда и не был допущен, а созданная им партия Националистический республиканский альянс (ARENA) получила признание от американской администрации (иначе она бы просто не выжила) только после того, как изменила свою программу на либеральную и избавилась от связанных с «эскадронами смерти» «отцов-основателей», в том числе и самого Д`Обюссона.
Рональд Рейган
В Гватемале Рейган не допустил до президентства харизматичного фашистского каудильо Сандоваля Аларкона – лидера сильнейшей в Центральной Америке ультраправой партии Движение национального освобождения. Когда в этой стране в 1981 г. власть захватил крайне правый генерал Риос Монтт, развернувший жесточайшую войну с повстанцами и не брезговавший массовым террором против невооруженных оппозиционеров, Вашингтон так сильно надавил на гватемальскую армию, что она в 1983 г. была вынуждена свергнуть своего вождя, пользовавшегося огромной популярностью среди солдат и крестьян. И в Сальвадоре, и в Гватемале, несмотря на непрекращающиеся военные действия, развернулись социальные реформы, крестьяне получали землю, и вообще экономика росла.
Генерал Риос Монтт (в центре) объявляет о военном перевороте. Гватемала. 23 марта 1982 г. Фото Bettman/Corbis
Рейган в своей центральноамериканской деятельности был не ультраправым; он просто был последовательным. Повстанцам – пули, демократически избранным политикам − власть, экономике – реформы. Поскольку за этими лозунгами стояла гигантская финансовая и военная мощь США, они в конце концов были реализованы во всем регионе. Точно такую же политику администрация Рейгана вела и в других странах Латинской Америки. Под ее сильнейшим давлением были демонтированы почти все военные диктатуры континента – в Бразилии, Аргентине, Уругвае, Гаити и Гватемале. Против Боливии, где в 1980-81 гг. у власти находился реальный, а не выдуманный пропагандистами, фашистский режим генерала Гарсиа Месы, были введены самые жесткие санкции – такие же, как против Кубы (режим, разумеется, рухнул – его ведь не поддерживал Советский Союз, хотя генерал-фашист об этом просил). Дольше всех сопротивлялся Аугусто Пиночет в Чили, опираясь на экономические успехи своего режима, но и ему пришлось в 1988 г. провести референдум о доверии народа, который он проиграл. Присутствие Рейгана в Белом доме пережил (политически, разумеется) только престарелый Альфредо Стресснер в Парагвае: слишком уж никому не интересен был Парагвай, слишком сильна была поддержка диктатора со стороны крестьян, слишком много внешних атрибутов демократии имел его режим (выборы, многопартийность и т.д.). Тем более что сам тиран к концу рейгановского правления окончательно впал в маразм и, не понимая, что происходит вокруг, с утра до вечера смотрел мультфильмы. В 1989 г., уже при президенте Буше, армия его все-таки свергла – так он даже не понял, что больше не президент, только просил не выключать телевизор…
Политика республиканца Рейгана в Латинской Америке поразительным образом копировала политику демократа Кеннеди. Разница состояла в том, что при Кеннеди США были сильнейшей страной в мире, но их экономическое и военное превосходство над всеми остальными было еще не абсолютным. Наверное, главным было то, что сами американцы, в том числе и руководство страны, не чувствовали себя самыми сильными. При Рейгане американская экономика оставила далеко позади все прочие страны, причем не только социалистические. К тому времени экономическое, социальное, военное и нравственное отставание СССР от США стало разительным и уже было ясно всем. Поэтому Рейган чувствовал себя Пантократором – Вседержителем (т.е. не Богом, а одной из его ипостасей, связанных с могуществом), и твердо и уверенно вел соответствующую политику.
«Дон Рэба» (Даниэль Ортега)
Революционную власть в Никарагуа возглавил Даниэль Ортега, до начала массового восстания мало кому в стране известный. Он, подобно Сталину – внешне далеко не Аполлон, слабый оратор, никудышный теоретик, в боях тоже особыми подвигами не прославился, зато умен, циничен и обладает талантом администратора. Ему отлично подходит характеристика, данная братьями Стругацкими дону Рэбе: «Не высокий, но и не низенький, не толстый и не очень тощий, не слишком густоволос, но и далеко не лыс. В движениях не резок, но и не медлителен, с лицом, которое не запоминается. Которое похоже сразу на тысячи лиц. Вежливый, галантный с дамами, внимательный собеседник, не блещущий, впрочем, никакими особенными мыслями...».
Именно он смог договориться сначала с Фиделем Кастро – о поддержке революционной войны; затем – с беспокойными «товарищами по партии» и убедить их кубинскую помощь принять; потом – с либералами, консерваторами и прочими антисомосистами, доказав им, что сандинисты устраивать в Никарагуа «вторую Кубу» с колхозами, экспортом революции и местным вариантом ГУЛАГа не намерены.
Даниэль Ортега (справа) с Фиделем Кастро
Ортега и все руководство СФНО были убежденными коммунистами, и обещания, данные «попутчикам» из буржуазного лагеря, американцам (чтобы отстали) и мировой социал-демократии они блюсти вовсе не собирались. Сразу после победы революции на основе боевых отрядов сандинистов была создана Сандинистская народная армия и милиция – тоже, разумеется, сандинистская. Таким образом, силовые структуры изначально создавались как политические. Опорой режима стали и Комитеты сандинистской защиты – аналог кубинских Комитетов защиты революции, совмещавшие функции партийного ополчения и тотальной слежки за населением. Сандинистским стал и ведущий профцентр Никарагуа.
Но режим Ортеги не пошел по кубинскому пути, национализируя всю экономику и уничтожая независимые политические и общественные структуры. После революции была экспроприирована собственность клана Сомосы и его приближенных, и на этой основе создан государственный сектор. Национализации подверглись банковская система, транспорт, энергетика, внешняя торговля. Всего в руках государства оказалось около 40% ВВП. Земли клана Сомосы и крупных латифундистов сандинисты распределили между государственными, кооперативными и индивидуальными хозяйствами; 90% из них получили кооперативные хозяйства. Революционное правительство занималось и ликвидацией неграмотности, кое-что делалось и для уменьшения безработицы и решения жилищной проблемы.
Сандинистская революция с самого начала приобрела странный характер. Обычные для социалистических режимов раздувание бюрократического аппарата, хаос на государственных предприятиях, порождающий нерентабельность, низкие дисциплину и производительность труда, сопровождались непосильными для бюджета социальными расходами. Сохранению частного сектора и экономике и оппозиции в политике сопутствовали с постоянными угрозами сандинистских властей в их адрес. Политика сандинистов в отношении оппозиции в течение всего их правления заключалась в постоянных напоминаниях, что Никарагуа идет по социалистическому пути, и им – либералам, консерваторам, независимым фермерам, торговцам и ремесленникам – места в ней не будет. Сандинисты все время угрожали, что вскоре, подобно российским большевикам, покончат с «частными лавочками». Но при этом ничего для ликвидации частного сектора и оппозиции не предпринималось! Этот парадокс объясняется просто: Даниэль Ортега, при слабой образованности и отсутствии управленческого опыта − умный человек. Он прекрасно понимал, что национализация частного сектора уничтожит экономику страны. Никарагуанская экономика – это сельское хозяйство, переработка сельхозпродукции, легкая и пищевая промышленность – но в первую очередь это торговля. Причем торговля в основном внешняя: все промышленное оборудование, машины, запчасти, ГСМ, товары длительного пользования и повседневного спроса, значительная часть продовольствия – все это закупалось за рубежом. Советский Союз, для которого сандинистская революция была неожиданностью, сразу дал понять, что брать на себя содержание Никарагуа не собирается. Значит, торговлю было необходимо оставить в частных руках, приходилось смириться и со свободным въездом, и с выездом за границу, и с обменом валюты; ведь Никарагуа – не остров, где можно закрыть границы и посадить население на голодный паек, как кубинцев.
Сандинисты сохранили многопартийность и частную собственность, однако они непрерывно конфликтовали с частным сектором и оппозицией, вплоть до убийств политически активных «буржуев». Конфискованная у клана Сомосы земля в основном передавалась крупным акционерным обществам, гораздо меньше – кооперативам, а крестьянам-индивидуалам досталась ничтожная часть. Крестьян принуждали вступать в кооперативы – не путем грубого насилия, как в СССР или на Кубе, но при помощи кредитной политики, закупочных цен и т.д. Англоязычных индейцев Москитии насильственно загоняли в укрупненные поселения – по отношению к ним политика сандинистов в первые годы носила откровенно расистский характер. Поэтому, несмотря на умеренность сандинистского «социализма», экономика Никарагуа, все равно рушилась, хотя и рухнула так стремительно, как в Советской России в 1917 г. или на Кубе в 1960 г. «Коммерсантъ» так охарактеризовал сандинистское правление в Никарагуа: «[Даниэль Ортега] полностью разрушил экономику, ввел карточки на продовольствие, довел внешний долг до громадных размеров, годовой доход на душу населения − до $400, а темпы инфляции − до 13 500% в год» (А. Алексеев «Страна четырех семей», Коммерсантъ-Власть, 22.02.2000). На самом деле в 1988 г. инфляция составила 34000%, а безработица охватила половину работоспособного населения.
С демократией плохо сочеталось создание Генерального директората государственной безопасности (исп. DGSE) – аналога КГБ. В его создании участвовали собственно КГБ, восточногерманское «Штази», кубинские, чехословацкие и болгарские коммунистические спецслужбы. Возглавлял DGSE некто Ленин Серна (такое имя ему дали родители – сальвадорские коммунисты) – ярый сталинист, любитель «красивой жизни», бабник и пьяница. Сандинистская спецслужба работала так же, как и в других соцстранах: запугивание, шантаж, насилие, дискредитация политических противников, убийства особенно ярких оппозиционеров. Самым громким стало убийство харизматичного бизнесмена, лидера предпринимательских объединений UPANIC и COSEP Хорхе Саласара 17 ноября 1980 г. В Никарагуа это восприняли как объявление курса сандинистов на террор. DGSE занималось и откровенной уголовщиной: присваивало имущество репрессированных, использовало конфискованные капиталы для создания своих коммерческих структур, участвовало в колумбийском наркотрафике, занималось контрабандой оружия и формировала банды для заброски в богатую Коста-Рику.
Режим Ортеги все время его правления (1979-90 гг.) пользовался поддержкой части населения, но что это была за часть? Он опирался на люмпенов – неквалифицированных рабочих и крестьян-батраков. Буржуазия, большая часть среднего класса, крестьяне-землевладельцы, а также католики, оскорблявшиеся подчеркнуто антирелигиозной политикой революционеров (от этого сандинистов не удерживало даже присутствие в правительстве священников), очень быстро стали в оппозицию режиму. В Никарагуа развернулась гражданская война.
В этой войне сошлись крестьяне и рабочие с обеих сторон; вмешательство США, СССР и Кубы сделало ее бурной и ожесточенной. Ортега, официально избранный президентом в 1984 г. под грохот выстрелов и при помощи безальтернативных выборов, проиграть войну не мог. США помогало повстанцам-«контрас» только по каналам ЦРУ, т.е. открыто поставлять им деньги и оружие оно не могло, в то время как советское оружие и военная помощь от стран Варшавского блока текли сандинистам рекой. В результате они создали почти 100-тысячную армию с мощной бронетехникой и артиллерией (вспомним, что численность гвардии Сомосы вместе с полицией никогда не превосходила 12 тысяч, а армии других центральноамериканских государств колебались в пределах 7-15 тысяч). Численность «контрас» к концу войны достигала 22 тысяч, но оружия и военной техники им не хватало. В конце концов СССР, ослабленный перестройкой, обессиленный жесточайшим социально-экономическим кризисом и убаюканный переговорами с США в 1988 г. сообщил Ортеге, что больше помогать ему не намерен. Ортега пошел на заключение мира с «контрас», которые сложили оружие в обмен на проведение честных выборов.
Выборы состоялись в 1990 г., и сандинисты их проиграли. Но не победили и «контрас»: президентский пост достался «мирной» либеральной оппозиции, и президентом стала Виолетта Чаморро, участвовавшая в антисомосовской борьбе и в первом революционном правительстве. Для стабилизации ситуации она заключила договор с сандинистами, в соответствии с которым те не подлежали судебным преследованиям за преступления, совершенные за годы нахождения у власти, и сохраняли контроль над армией (которую сократили до 28 тысяч).
Президент Виолетта Чаморро (вторая справа) и Вацлав Гавел в аэропорту Манагуа. Фото: 13 августа 1990 г.
Почему все-таки Ортега, марксист-ленинец, пошел на переговоры с «контрас» и на выборы? Потому, что он не был безумцем, подобно Че Геваре, фанатиком-идеалистом типа Пол Пота, самовлюбленным властолюбцем-нарциссом, как Фидель Кастро. Он больше похож на Николае Чаушеску с его золотыми унитазами, а еще больше – на своего земляка Сомосу. Ортега – нормальный каудильо, любитель «красивой жизни», денег, дорогих вещей (в 1985 г. он купил в Манхэттене солнцезащитные очки ценой в $3500, Дж. Андерсон, Д. Ван Атта «Демократия умирает во тьме: Марксистские миллионеры Никарагуа», The Washington Post, 29.03.1990) − и женщин. (Приемная дочь Ортеги, Зойламерика Нарвес Мурильо, заявила, что Даниэль Ортега впервые ее изнасиловал, когда ей было 11 лет, а затем, на протяжении всего периода своего правления принуждал к сожительству). «В переходный период, то есть при переходе от революционной диктатуры к многопартийной демократии, многие сандинисты разбогатели. Функционеры-сандинисты получили земельные участки и дома. Самые активные не довольствовались тем, что им давали, и начали красть сами − фабрики, лесозаготовки, отели, фермы. Они удачливые обзавелись и счетами в швейцарских банках. Доходило до курьезов: так, «защищавшая интересы рабочего класса», фронт отказался поддержать забастовку сборщиков бананов, поскольку владельцем крупнейшей банановой плантации был один из партийных лидеров.
Проиграв выборы, пострадали сандинисты несильно. «Сам команданте Ортега до сих пор живет в своей бывшей резиденции, которую обязан был покинуть еще 10 лет назад, и заодно владеет целым коттеджным поселком, в котором располагается штаб-квартира FSLN. Однако в богатстве Даниэль уступает брату. Покидая минобороны, Умберто Ортега сказал: «Я был не настолько глуп, чтобы выходить на пенсию на велосипеде». Из министров Умберто переквалифицировался в специалиста по иностранным инвестициям. Теперь он чаще бывает в Нью-Йорке, чем в родном Манагуа. Ездит в кадиллаке, носит дорогие костюмы и ссужает деньгами брата-генсека» (А. Алексеев «Страна четырех семей», Коммерсантъ-Власть, 22.02.2000).
В начале правления сандинистская верхушка, наверное, и вправду считала себя авангардом рабочего класса и намеревались построить в Никарагуа социализм. Однако, управляя страной, она управляла и финансовыми потоками, и вступала во всевозможные (в том числе корыстные) отношения с буржуазией и иностранными компаниями, и сама контролировала большую часть экономики. «Внезапно мужчины, которые подвергались опасностям в горах, стали получать не только зарплату, но и автомобили, и дома. Парк автомобилей Mercedes-Benz Сомосы перешел в руки командования СФНО. Фронт также забрал себе особняки буржуазии и использовал их не столько для офисов, сколько для резиденций своих лидеров. (…) В последние дни перед тем, как Виолетта Чаморро вступила в должность, правительство СФНО приняло ряд законов, передающих национализированные земли и многие общественные здания лидерам сандинистов в частную собственность. Сандинисты обосновывали это тем, что они будут защищать социальную собственность от захвата правыми, но практически сандинистские лидеры использовали законы, чтобы обогащаться, приобретать дома и другую недвижимость. Многие никарагуанцы убедились в алчности сандинистов» (Дэн Ла Ботц «Даниэль Ортега, выборы в Никарагуа 6 ноября и предательство революции», NewPolitics, 17.10.2016). По данным ЦРУ, госсобственность в частные руки получили около 10 тысяч сандинистских функционеров. В 1990 г. ЦРУ утверждало, что на швейцарских счетах Ортеги находилось около $3 миллионов, у твердокаменного сталиниста и главы МВД Томаса Борхе − $1 миллион, а министр экономики Байардо Арсе (тоже сталинист и организатор сандинистской приватизации) славился тем, что носил в качестве украшений целые килограммы золота. При этом официальная зарплата всех троих в то время не превышала $50 в месяц!
* * *
Даниэль Ортега побыл в оппозиции (в полной мере сохраняя богатство и влияние), затем он вновь побывал в президентах в 2006-10 гг., а потом снова возглавил страну в 2016-м. Из тщедушного вихрастого марксиста в камуфляже он стал толстым, солидным пожилым сеньором, постоянно поминающим Бога. Его жена Росарио Мурильо – вице-президент и влиятельнейший человек в стране. Ортеги-младшие возглавляют различные фонды и НПО, через которые прокачиваются средства международных финансовых организаций и никарагуанского бизнеса, управляют радиотелевизионными компаниями, заседают в высших судебных и избирательных органах страны. Бывший команданте, бесцветный аппаратчик, «человек ниоткуда», попросту добавил свою семью в короткий список богатейших никарагуанских семей, которые правят страной. Он создал свою династию, которая, подобно свергнутой сандинистами династии Сомосы, намеревается долго править несчастной страной.
Ортега с супругой Росарио Мурильо
«Никто и не думает менять систему – жестокость, коррупцию, варварство на всех уровнях. Каждый, напротив, стремится использовать ее, чтобы обеспечить себе теплое местечко» (Гранже Ж.-К. Конго реквием, СПб, «Азбука-Аттикус», 2016, с. 265) − эти слова в полной мере могут характеризовать Никарагуа.
Никарагуа, в 1960-70-е гг. – вторая по уровню развития и доходам населения страна Центральной Америки (после Коста-Рики), сейчас – первое государство Западного полушария по уровню нищеты, «обогнав» в этом отношении даже такой всемирный символ нищеты, как Гаити. Она в 2015 г. занимала 125-е место из 188 стран по Индексу человеческого развития Организации Объединенных Наций. 12 семей, в том числе Ортега, контролируют финансовые группы стоимостью более $1 миллиарда каждая, в то время как учителя получают не более $200 в месяц. А в никарагуанских горах с 2010 г. вновь стреляют: новые повстанцы, «реконтрас», ведут войну против «псевдомарксистского олигархического режима»…
Тень крестоносца (Исраэль Галеано)
Восстание никарагуанцев против сандинистского режима разгоралось медленно: после революции их все-таки большинство населения воспринимало СФНО в первую очередь как главного борца и победителя Сомосы. Первые шаги сандинистов – помощь беднякам, ликвидация неграмотности, национализация имущества Сомосы – пользовались поддержкой практически всех граждан Никарагуа.
22 июля 1979 г., через три дня после победы революции, эмигрировавшие в Гватемалу бывшие офицеры сомосовской гвардии создали первую вооруженную антисандинистскую организацию – Легион 15 сентября. Его численность не превосходила полсотни человек, и поддержки среди населения он не имел. Хотя левая пресса в течение всей гражданской войны в Никарагуа утверждала, что «против никарагуанского народа сражаются ослепленные ненавистью к народу гвардейцы Сомосы», их роль была крайне ограниченной: они имели большой боевой опыт и стали инструкторами, и гораздо реже − командирами повстанческих «контрас» (т.е. контрреволюционеров). Восстание против СФНО охватило не бывших гвардейцев, не «помещиков и капиталистов», а самые что ни на есть трудящиеся массы. И эта история остается не во всем понятной.
В далеком 1972 г. маленькая группа революционеров во главе с Марвином Ортегой вышла из состава СФНО и организовала Народное движение действия (НДД), занявшее крайние маоистские позиции (впоследствии они присягнули на верность лидеру Албании, ультрасталинисту Энверу Ходже). Ходжаисты сформировали профсоюз – Рабочий фронт, а в 1976 г. начали создавать партизанские отряды на севере страны под названием МИЛПАС – Народная антисомоситская милиция. Малограмотных крестьян привлекало это название, созвучное с местным понятием «мильпа» (участок земли, на котором крестьянин выращивал кукурузу для личного пользования). Крестьяне-единоличники северна Никарагуа – ярые индивидуалисты, не чуждые разбойным вылазкам – в свое время были ядром вольницы Сандино, и там, в департаментах Нуэва-Сеговия, Матагальпа и Хинотега, была жива память о «генерале свободных людей». Понятное дело, что идеи маоизма-ходжаизма крестьян не интересовали, они воевали с сомосовской гвардией за землю, и при этом оставались верующими католиками.
В 1976 г. СФНО формирует Северный фронт, во главе которого становится один из «отцов-основателей» фронта, опытный и харизматичный Герман Помарес. Ядро фронта составили отряды МИЛПАС, сохранившие политическую автономию. В мае 1979 г., в разгар боев, Помарес погибает от пуль неизвестных; его бойцы заключают, что командира убили лидеры СФНО, боявшиеся популярности Помареса, и после революции МИЛПАС отказывается сдать оружие. А сандинисты начинают раздавать землю не отдельным семьям, на что рассчитывали крестьяне, а кооперативам, да еще создают отряды милиции и Комитеты сандинистской защиты, возглавляемые чужаками. В Сандинистской народной армии атаманы МИЛПАС получают только низшие командные должности. Одновременно формально связанные с МИЛПАС Рабочий фронт и НДД в столице выступают против СФНО (под ультралевыми лозунгами) и подвергаются разгрому. Крестьянам из МИЛПАС на ходжаистов-горожан наплевать, но для них это очень тревожный сигнал. В ноябре 1979 г. на севере Никарагуа начинается крестьянская забастовка (из-за низких закупочных цен на сахар), которую сандинисты пытаются подавить силой – и впервые натыкаются на вооруженное сопротивление партизан МИЛПАС. Показательно, что первый бой между сандинистской милицией и МИЛПАС произошел на холме Эль-Чипоте, где в начале 1930-х гг. была ставка Сандино.
Герман Помарес на национальной банкноте Никарагуа
«Война «контрас» началась, и начали ее не сомосисты и не «империалисты», а левые революционеры и ветераны войны с Сомосой. Впоследствии, когда война, как гигантская воронка, затянула в себя всю страну, когда МИЛПАС было уже не до всяких «измов», они вступили в союз с бывшими гвардейцами Сомосы и вообще со всеми, кто боролся против сандинистов. Но с начла и до конца войны именно крестьяне, в сознании которых причудливым образом соседствовали левые идеи и верность христианским идеалам, составляли большую часть отрядов «контрас». Новые повстанцы создали базы на территории Гондураса, откуда совершали вооруженные рейды в Никарагуа. ЦРУ поставляло им стрелковое оружие и гранатометы, чего было недостаточно для разгрома Сандинистской народной армии, оснащенной бронетехникой, артиллерией и вертолетами.
Лидерами МИЛПАС, ставшей основой «контрас», были бывшие повстанцы-сандинисты, перешедшие на сторону врага – такие, как Педро Хоакин Гонсалес, Рамон Морено и Оскар Собальварро. Гораздо меньшую по численности часть «контрас» составляли бывшие гвардейцы, такие как офицеры Энрике Бермудес и Роберто Кальдерон, а также бизнесмены Адольфо Калеро и Артуро Крус. Но самым ярким и известным партизанским лидером «контрас» стал 20-летний крестьянский парень, не имевший никакого боевого опыта Исраэль Галеано Корнехо («команданте Франклин»).
В 1981 г. против сандинистского режима восстали бывшие активисты СФНО, не приемлющие коммунистическую идеологию и практику – они сформировали собственную группировку под названием Революционно-демократический фронт с социал-демократической программой, создали базы в Коста-Рике и начали войну на юге страны. На востоке Никарагуа, в Москитии, против сандинистов взбунтовались англоязычные индейцы и негры, исповедующие протестантизм в отличие от испаноязычных никарагуанцев-католиков. В 1982 г. война охватила большую часть Никарагуа, хотя повстанцы не имели единого командования, были плохо вооружены и недостаточно многочисленны (в отличие от Сандинистской народной армии, они не имели возможности проводить мобилизации, и многие добровольцы гибли или попадали в плен еще до того, как добирались до повстанческих лагерей).
В 1986 г. «южные» повстанцы-социалисты все-таки объединились с «северным» блоком МИЛПАС и экс-гвардейцев Сомосы; на какое-то время примкнули к ним и индейцы Москитии. Поразительно, что главой объединенного штаба «контрас» стал не один из опытных, образованных, обученных американцами офицеров из бывших гвардейцев, а 26-летний малограмотный крестьянин Галеано. Его авторитет был огромен в силу исключительных личных способностей: талант военачальника-«самородка» уживался в нем с абсолютной честностью, простой и ясной программой борьбы. «Команданте Франклин» участвовал в более чем 300 боях с сандинистами, трижды был ранен; пропаганда СФНО шесть раз торжественно объявляла о его гибели. Галеано, верный идее и абсолютно бескомпромиссный, представлял собой тип рыцаря-крестоносца, по прихоти судьбы занесенный в циничный ХХ век.
Именно он возглавил генеральное наступление «контрас» в конце 1987 – начале 1988 гг., в ходе которого они не смогли разгромить Сандинистскую народную армию, но нанесли ей огромный урон, а экономике Никарагуа – колоссальный ущерб. Это наступление, вкупе с сокращением советской помощи и нараставшим давлением со стороны США, Западной Европы и латиноамериканских стран, и вынудило режим Ортеги подписать мирный договор с «контрас» и объявить о выборах.
Договор, подписанный между СФНО и оппозицией, глубоко возмутил Галеано. «Лидер контрас Исраэль Галеано, известный как Команданте Франклин, заявляет, что они не сдадут оружие, пока 75-тысячная сандинистская армия не будет заменена гражданскими полицейскими силами - предположительно, без офицеров-сандинистов» (An Uneasy Peace Among The Contras, The Philadelphia Inquirer, 26.02.1990).
Однако победительница, донья Виолетта Чаморро, заключила договор с Ортегой о сохранении сандинистского контроля над армией, а земляки «команданте Франклина» договор поддержали. И Галеано сдался: в день инаугурации нового президента 25 апреля 1990 г. он торжественно сдал автомат сеньоре Чаморро, что символизировало окончание гражданской войны. Более того: он согласился занять должность – не слишком заметную – в администрации Чаморро. Его основной соратник/соперник, экс-гвардеец Бермудес, страстно обличал Галеано и требовал возобновить войну и сражаться до изгнания сандинистов из госаппарата. Но «контрас» уже сложили оружие и вернулись к своим, в основном крестьянским, делам, и призыв Бермудеса остался гласом вопиющего в пустыне.
Кто был прав в этом споре – крестьянин Галеано или кадровый офицер Бермудес? Это неважно: 4 мая 1992 г. бывший «команданте Франклин» − ему было 32 года – погиб с явно подстроенной автомобильной катастрофе (шофер-сандинист остался жив). А Бермудеса застрелили «неизвестные» еще раньше, в 1991 г. Новая олигархия – семьи Чаморро и Ортега – зачищали политическое пространство…
Тень Робин Гуда (Эден Пастора)
В отличие от вождя «контрас» Галеано, Эден Анастасио Пастора Гомес уже в молодости был самым известным сандинистским полевым командиром, заслужившим прозвище «команданте Зеро». А в годы «войны «контрас» − видным вождем антисандинистского сопротивления, хотя с последним определением все непросто – сам Пастора антисандинистом себя не считал. Повстанцем он стал по личным причинам: гвардейцы Сомосы убили отца Эдена, когда тому было семь лет. Незавершенная учеба на медицинском факультете Гвадалахарского университета в Мексике не сделала его врачом, а вот учеба в иезуитском колледже навсегда привила молодому никарагуанцу приверженность христианским ценностям и бунтарскую готовность бороться за справедливость и права бедняков (в то время иезуиты занимали левые позиции в католицизме). Формирование личности Пасторы восходит к иезуитам, в то время как почти все остальные лидеры СФНО начинали политическую карьеру в рядах коммунистической партии (она официально называлась социалистической). Это глубинное различие с самого начала сделало Пастору «белой вороной» в рядах сандинистского руководства.
Эден Пастора
Примкнув к СФНО в середине 1960-х гг., Пастора воевал, подобно средневековому «благородному разбойнику» или казацкому атаману: его отряд совершал самые отчаянные налеты, но между ними Пасторе становилось скучно, и он где-нибудь работал, развлекался, охотился, ловил акул, а в какой-то момент собирал свой отряд и опять отправлялся в бой. Как положено типичному каудильо XIX века, «команданте Зеро» вовсю пользовался благосклонностью селянок (еще Симону Боливару в занятых его армией поселках горожане приводили своих дочерей для услады героя): после революции он признал своими 22 ребенка от 22 женщин – и разорился, выплачивая алименты.
Пастора руководил самой громкой акцией повстанцев: 22 августа 1978 г. его отряд захватил Национальный дворец и взял нескольких десятков заложников из числа никарагуанской элиты. Сомоса вынужден был выполнить требования Пасторы и освободить из тюрем большую группу лидеров СФНО во главе с Томасом Борхе – впоследствии одного из самых ярых противников «команданте Зеро».
В решающие месяцы 1979 г. Пастора командовал Южным фронтом сандинистов, атаковавшим режим Сомосы со своих баз в Коста-Рике. Тут сыграл роль тот факт, что Пастора объявлял себя приверженцем социал-демократии и противником коммунизма; в Коста-Рике правила социал-демократическая Партия национального освобождения. Еще большее значение имел тот факт, что в недалекой Панаме с 1968 г. правил генерал Омар Торрихос – социал-демократ и популярнейший леводемократический лидер Латинской Америки. Он оказывал помощь сандинистскому движению, но предпочитал содействовать не марксистам, а социал-демократам, а среди сандинистов таковым был как раз Пастора. Через Торрихоса сандинистам (то есть Пасторе) оказывал помощь и другой выдающийся социал-демократический лидер – президент Венесуэлы Карлос Андрес Перес, а Венесуэла того времени – это нефтедоллары и даже оружие собственного производства (первой партией иностранного оружия, полученного сандинистами, стали бельгийские винтовки FAL, изготовленные в Венесуэле по лицензии и подаренные Пересом Пасторе).
Южный фронт также получал пополнение не только из никарагуанских крестьян, но и благодаря притоку добровольцев из разных стран Латинской Америки (большая часть приезжала из Колумбии, Панамы, Мексики, Чили и Аргентины). Благодаря всему этому Южный фронт сыграл выдающуюся роль в войне против Сомосы: сотни отлично вооруженных повстанцев Пасторы непрерывно атаковали гвардейцев на берегах озера Никарагуа и вблизи города Ривас. На последнем этапе войны Сомосе приходилось держать под Ривасом от 2/3 до 3/4 своей гвардии, что позволяло более слабым фронтам – Центральному и Северному – наносить диктатуре сильные удары. Части Пасторы, оттягивая на себя основные силы гвардии, не могли сломить ее сопротивление (сказывалась отличная выучка гвардейцев), неся огромные потери, но они таким образом обеспечивали политический успех других фронтов.
Хитрые марксисты – братья Ортега, Борхе и Серна – решали таким образом три политические задачи. Во-первых, подчиненные им отряды занимали города и поселки, гарнизоны которых уходили на юг отражать бешеные атаки страшного «команданте Зеро». Во-вторых, сам Пастора, подобно римскому полководцу, лишался триумфа: столицу страны заняли части братьев Ортега и Борхе. В-третьих, большие потери повстанцев Южного фронта уменьшали количество бойцов, готовых в огонь и в воду за своего командира – социал-демократа.
Ортеги и Борхе − в первую очередь политики. А Пастора политикой принципиально не занимался (как и организационной, и административной работой), ограничиваясь пламенными речами перед своими бойцами и населением, и интервью журналистам. Всем он говорил одно и то же: что он будет насмерть биться против тирании и не позволит установить в Никарагуа коммунистический режим. Неудивительно, что после победы революции Пастора оказался на должности, явно не соответствовавшей его военным заслугам − заместителя военного министра, отвечающим за народную милицию (в Никарагуа это ополчение, вооружаемое и снабжаемое в последнюю очередь).
В 1980 г. разрыв Пасторы с СФНО стал неизбежен. Объявление сандинистами курса на «строительство реального социализма», прибытие огромного числа разнообразных советников из СССР, Кубы, ГДР, сонмища каких-то темных личностей – палестинцев, басков из ЭТА, аргентинских террористов, ливийских «революционных исламистов»; вызывающая роскошь таких деятелей, как братья Ортега и Серна; изгнание из правительства всех немарксистов; первые репрессии (включая убийства) оппозиционеров сделали пребывание главного героя сандинистской революции в рядах сандинистов невозможным. «Я не покидал СФНО − они покинули меня», − заявил Пастора, оставляя фронт.
7 июля 1981 г. он организовал оппозиционный «Сандинистский революционный фронт» (FRS), а в 1982 г. в дружественной Коста-Рике организовал «Революционно-демократический альянс» (ARDE). Альянс начал формировать отряды из бывших бойцов Южного фронта для войны с режимом СФНО.
Оказавшись в оппозиции, Пастора очутился в тяжелом положении. С северными «контрас», среди которых были гвардейцы Сомосы, он категорически отказался иметь дело, хотя такой союз открыл бы ему доступ к американским деньгам и оружию. Помощь обещал разочаровавшийся в сандинистах Торрихос, но… 31 марта 1981 г. самолет, на котором летел панамский лидер, разбился, и фактический вождь латиноамериканских социал-демократов погиб. Левые в убийстве Торрихоса обвинили ЦРУ, считая, что это месть американцев генералу за возвращение национального суверенитета над Панамским каналом, которого он добился в 1977 г. и за его прогрессивную политику в мире, прежде всего в Центральной Америке. Однако эту точку зрения нельзя рассматривать всерьез. Если бы США не хотели подписать договор о Панамском канале, они бы его просто не подписывали; Вашингтон сделал это потому, что он был выгоден США (военные базы на территории канала сохранялись, большой пакет акций канала оставался в руках американцев). От поддержки сандинистов Торрихос перешел к помощи антисандинистскому оппозиционному движению, в Сальвадоре и Гватемале он не захотел поддерживать повстанцев-коммунистов, сосредоточившись на помощи невооруженной социал-демократической оппозиции. Так что у американцев не было никаких причин желать смерти Торрихосу – наоборот, они должны были с него пылинки сдувать. А вот у сандинистов и Кубы, для которых переход чрезвычайно популярного и влиятельного в левом движении Торрихоса на сторону противников СФНО (а значит, и Кубы), был тяжелейшим ударом. Уж если кому и было выгодно его уничтожить, так это братьям Ортега и братьям Кастро.
В Венесуэле в 1980 г. социал-демократы лишились власти, проиграв выборы. Пастора со своим альянсом остался без внешней поддержки, но тем не менее начал войну с сандинистами. Южный, социал-демократический фронт «контрас» был менее активен, чем Северный, так как Пасторе катастрофически не хватало денег и оружия. Тем не менее на юге Никарагуа, где так недавно партизаны Пасторы бились с гвардейцами Сомосы, развернулась новая война: те же партизаны под тем же руководством воевали с вчерашними братьями по оружию. Сандинисты утверждали, что Пастора пополнял бюджет ARDE контрабандой наркотиков, но это не доказано. Хотя почему бы и нет – наркотрафиком «баловались» и сандинисты, и режим Фиделя Кастро, и правые «гориллы» из Сальвадора и Гватемалы, и колумбийские повстанцы-коммунисты, и колумбийские же военные-антикоммунисты… «Сидеть на берегу ручья – и не напиться!», − сказали бы на это сибиряки. А наркотрафик в те годы на «Пылающем континенте» был очень полноводным, и не пил из этого источника только ленивый…
30 мая 1984 г. во время пресс-конференции Пасторы в коста-риканском городке Ла-Пенка прогремел взрыв: погибли 7 человек, Пастора остался жив, но был тяжело ранен. Теракт совершили аргентинские «специалисты» из троцкистской Революционной народной армии (во время войны с Сомосой они сражались в рядах Южного фронта под командованием Пасторы). Организовал взрыв, разумеется, сандинистский DGSE.
Ранение Пасторы с облегчением восприняли не только в Манагуа и Гаване: соратники «команданте Зеро» тяготились отсутствием денег и оружия, а значит – и перспектив в войне с режимом Ортеги. Пока Пастора лечился, они заключили союз с «северянами» и начали получать американскую помощь. Сандинистский режим зашатался под ударами с севера, юга и востока. Но Пастора так не смог принять союз с сомосовскими гвардейцами: 16 мая 1986 г. он заявил о прекращении вооруженной борьбы, сдался коста-риканским властям и попросил политического убежища в Коста-Рике.
И звезда никарагуанского Робин Гуда закатилась. После заключения мира между сандинистским правительством и «контрас», в 1989 г., Пастора вернулся в Никарагуа. Он попытался заняться политикой под своим традиционным лозунгом – «против империализма Москвы и Вашингтона, за правительство без советских танков и американских долларов», и вступил в альянс с маргинальной Социал-христианской партией, затем организовал собственное Движение демократического действия, но у него ничего не получалось. Его харизма за годы, проведенные в окопах не слишком удачной для него войны, померкла. Латиноамериканская «улица» любит каудильо и мачо, пока они на волне славы и успеха, и охладевают к ним после поражений. Он два раза женился/разводился, занимался рыбной ловлей, распродавал имущество, чтобы платить алименты, помогал мексиканским повстанцам-сапатистам «субкоманданте Маркоса» договариваться с властями Мексики о мире…
…История никарагуанского Робин Гуда – вечного и неудачливого борца за справедливость – не трагична; она просто печальна, как латиноамериканская музыка. Получив на президентских выборах 2006 г. 0,27% голосов, Пастора заявил о примирении с сандинистами. «Лидер только один: Даниэль Ортега. Он продолжает революционный путь к свободе и демократии. Только он может гарантировать социальные программы. Если не он, антисандинисты разрушат все», − заявил он. Оправдывая свой поступок, Пастора напомнил, что Ортега давно не поддерживает коммунизм, участвует в рыночной экономике и каждый день ходит в церковь. Ортега, в свою очередь, не стал мстить легендарному партизану − и назначил его министром по развитию бассейна реки Сан-Хуан, где планируется построить новый трансокеанский канал. В этой должности Пастора вступил в конфликт с правительством Коста-Рики, считающей, что строительство канала нарушает суверенные права Коста-Рики, а также экологию региона. Против Пасторы в Сан-Хосе завели уголовное дело, и в 2013 г. он был объявлен в международный розыск по линии Интерпола.
Что ж, «бароны стареют, бароны жиреют...». Да и Робин Гуд когда-то ведь пошел служить «доброму» королю Ричарду Львиное Сердце…
Тень Павла, бывшего Савлом (Хоакин Вильялобос)
В Сальвадоре умеренные силы – христианские демократы и социал-демократы – невзирая на помощь США, не сумели удержать ситуацию от сползания к гражданской войне. Однако они сохранили немалое влияние, и в 1981 г. военно-гражданская Революционная хунта назначила главой правительства лидера Христианско-демократической партии (ХДП) Наполеона Дуарте. Центристы правили Сальвадором с перерывами до 1990 г. на фоне жестокой гражданской войны, которую вели между собой армия, поддерживаемая ультраправыми отрядами, с ультралевыми повстанцами, объединенными во Фронт национального освобождения имени Фарабундо Марти (ФНОФМ).
Н. Дуарте целует флаг Сальвадора во время собственной инаугурации
Лидером фронта стал руководитель крупнейшего военно-политического объединения «Народные силы освобождения им. Фарабундо Марти» Кайетано Карпио, бывший генеральный секретарь компартии, покинувший ее в 1970 г. из-за несогласия партийного руководства с его решимостью начать повстанческую войну. После создания ФНОФМ в 1980 г. большая часть его бойцов и структур городского подполья подчинялись Карпио, прозванного «сальвадорским Хо Ши Мином»; через него повстанцы получали советские, кубинские и никарагуанские деньги и оружие. Разумеется, ни Москве, ни Гаване не могло нравиться, что главой повстанцев стал человек, в свое время порвавший с компартией и долгое время считавшийся маоистом. Правда, в составе ФНОФМ были и еще менее приятные для СССР и Кубы личности – в частности, троцкисты.
Кайетано Карпио
Одной из структур, вошедших в ФНОФМ, была троцкистская Революционная партия Сальвадора – Революционная народная армия (РПС-РНА), во главе которой стоял Хоакин Вильялобос. Это он в 1975 г. организовал казнь создателей организации Роке Дальтона и Артеагу, став единоличным вождем троцкистского движения. Разумеется, он (как и другие лидеры ФНОФМ) был недоволен тем, что у руля оказался Карпио, распределявший деньги и оружие, разумеется, в пользу подчиненных лично ему отрядов. И Вильялобос использовал опыт 1975 г.: в 1983 г. ФНОФМ оказался обезглавленным при загадочных обстоятельствах. В то время Карпио находился в Ливии, обсуждая с Муаммаром Каддафи объемы ливийской помощи повстанцам, а его заместительница, Мелида Монтес, находилась в Манагуа. Неожиданно для всех начальник охраны Карпио, пребывавший вместе с Монтес в никарагуанской столице, зверски убил ее, изрезав ножом. Дальше события развивались, как в плохом триллере: Карпио, узнав о трагедии, немедленно прибыл из Триполи в Манагуа и узнал, что лидеры ФНОФМ обвиняют его в убийстве своей заместительницы. «Не перенеся обвинений, он совершил самоубийство в собственном доме, оставив записку», − гласит официальная версия трагедии. Выглядит все это неубедительно: у Карпио с Монтес никаких разногласий не было, и если убийство Монтес в доме, охранявшимся сандинистским (возможно, и кубинским) спецназом, выглядит странно, то самоубийство Карпио уже после гибели второго человека в организации, в еще надежнее охраняемом помещении – это уже точно не может быть случайностью. Кто стоял за этими убийствами – Гавана, Москва и/или Вильялобос – мы вряд ли узнаем. Возможно, вся триада, хотя и по разным причинам. Советское КГБ и кубинцы желали отдать поток денег и оружия из рук маоиста своему человеку, но Вильялобос таковым не был (Дальтона он убил как раз из-за его преданности Гаване); по косвенным признакам, спонсоры ФНОФМ хотели, чтобы во главе повстанческой армии встал Шафик Хорхе Хандаль – генсек компартии, лояльный и Москве, и Гаване (к тому же женатый на русской). Однако организационные и военные структуры компартии были гораздо слабее, чем у «товарищей по оружию», и единоличным главой ФНОФМ стал Вильялобос. Впрочем, он сразу забыл о троцкизме и нелюбви к СССР и Фиделю Кастро, так как без денег и оружия воевать невозможно.
Вильялобосу удалось создать из разрозненных повстанческих отрядов довольно эффективную армию, несколько лет противостоявшую гораздо более многочисленным войскам и правым ополченцам (в 1984-87 гг. в боевых порядках ФНОФМ насчитывалось примерно 7-10 тысяч бойцов и до 40 тысяч сочувствующих, в то время как в армии, национальной гвардии, полиции и ополчении ORDEN –130-150 тысяч). Хотя социологические опросы в условиях войны бессмысленны, можно утверждать, что повстанцев поддерживало меньшинство населения (хотя и значительное); большинство же либо сочувствовало правым и центристам, либо пыталось сохранить нейтралитет. Кроме того, помощь США властям и армии Сальвадора превосходила по всем параметрам помощь СССР, Кубы и Ливии силам ФНОФМ. Тем не менее война продолжалась, десятки тысяч людей гибли, а армии никак не удавалось разгромить повстанцев (о победе ФНОФМ речи вообще не было в силу перечисленных выше причин).
Повстанцы не могли победить еще и потому, что правительство Сальвадора, невзирая на войну, проводило реформы. Государство национализировало банки и приняло закон об аграрной реформе: земли, сдававшиеся латифундистами в аренду крестьянам, передавались последним во владение. При правлении Дуарте крестьяне получили земли 200 латифундий – 224 тысячи гектаров, что немало для крохотного Сальвадора. Государство оказывало помощь и в создании кооперативов (в отличие от сандинистской Никарагуа, они формировались на добровольных началах). Американская финансовая помощь, составившая в 1981-88 г. более $3,5 миллиардов, способствовала росту экономики, в некоторой степени смягчавшему социальные проблемы.
В 1989 г. политический ландшафт Сальвадора изменился: ХДП проиграла выборы (ее лидер, Дуарте, находился при смерти), и к власти пришла правая партия Националистический республиканский альянс (ARENA), сменившая ультраправую программу и фашистский имидж на умеренно-консервативный. К тому времени помощь повстанцам со стороны СССР окончательно прекратилась, а со стороны Кубы резко уменьшилась; война потеряла не только перспективы военной победы той или иной стороны, но и самих интересантов. Сальвадорская власть и армия, как и Москва, Гавана, Вашингтон и Манагуа, хотели ее поскорее закончить, и повстанцы желали того же, но беспокоились по поводу гарантий собственной безопасности и политической судьбы после подписания мира.
С 1989 г. война в Сальвадоре затухала, и 31 декабря 1991 г. в Чапультепекском дворце в Мехико правительство и повстанцы подписали соглашения об окончании гражданской войны. Но от имени ФНОФМ подписал его уже не Вильялобос, а сервильный просоветский генсек компартии Хандаль: брутальный троцкист был отстранен от командования фронтом еще в 1987 г. при довольно загадочных обстоятельствах. В то время в Венесуэле шли переговоры о мире между правительством и повстанцами, на которые Вильялобос, по-видимому, согласился только под давлением СССР, который искал сближения с Вашингтоном (еще раньше, в 1985-м, «коммандос» Вильялобоса сорвали переговоры о мире с тогдашним президентом Дуарте, похитив его дочь). В 1987-м переговорщиком от ФНОФМ был известный правозащитник, член РПС-РНА Херберт Эрнесто Анайя Санабрия. Во время переговоров его застрелили трое неизвестных, и повстанцы, обвинив в этом сальвадорские власти и ЦРУ, прервали переговоры. А через два месяца сальвадорская полиция арестовала члена руководства РПС-РНА Хорхе Альберто Миранда Аревало, показавшего, что это он организовал убийство Санабрии по приказу Вильялобоса. Впоследствии, уже в заключении, он утверждал, что признание было сделано под давлением следствия, но… отчего-то Вильялобос после этой истории был отстранен от руководства ФНОФМ и ушел в тень.
Чапультепекский дворец. Мехико, Мексика
После наступления мира Вильялобос повел себя неожиданно: он начал публично критиковать – нет, не своих товарищей по повстанческой войне, а сам принцип вооруженной революционной борьбы, утверждая, что социальный прогресс может быть достигнут только в результате мирной демократической деятельности. Он создал Демократическую партию, которой было нечего предложить избирателям: миротворцы, еще не отмывшиеся от крови – это чересчур экзотично даже для не слишком миролюбивой Центральной Америки.
Партия вскоре распалась, и Вильялобос сделался публицистом: он начал писать аналитические труды, посвященные проблемам социальных конфликтов, повстанчества и антиповстанческой борьбы. Что это – прозрение, раскаяние? Нравственное преображение? Повторение истории некрасовского Кудеяра-атамана, или, точнее, Савла, ставшего Павлом? Господь ведает. Все-таки Вильялобос – центральноамериканец, т.е. представитель глубоко христианского региона, и подобные метаморфозы не кажутся невозможными.
Бывшие соратники прокляли Вильялобоса, и ему пришлось бежать из Сальвадора, опасаясь за свою жизнь. Но латиноамериканские и американские военные зачитывались его трудами, и без работы он не остался. В конце 1990-х гг. бывший повстанческий вождь объявился в охваченной гражданской войной Колумбии, где стал советником армейского командования по антиповстанческой деятельности. Его советы не пропали даром: после десятилетий безуспешной борьбы с повстанцами колумбийская армия в начале XXI века начала один за другим наносить им сокрушительные удары, сопровождая их сильной социальной политикой и эффективными реформами. В 2016 г. крупнейшая повстанческая группировка FARC торжественно сложила оружие: война, длившаяся с 1948 г., близка к завершению. И в этом есть какая-то доля труда и таланта бывшего выдающегося повстанческого командира, бывшего свирепого террориста, обратившегося в Богу и миру.
Тень Кромвеля (Эфраин Риос Монтт)
Активизация повстанческих действий в Гватемале пришлась, как и в Сальвадоре, на 1979-81 гг. В 1981 г. повстанческие отряды объединились в Национальное революционное единство Гватемалы (НРЕГ), которому, помимо студентов, удалось привлечь на свою сторону и часть индейцев. Численность повстанческих отрядов достигла 3,5 тыс. человек (численность армии превысила 54 тысячи, не меньшее количество состояло в «эскадронах смерти»). Тем не менее бои в горах стали ощутимым фактором национальной жизни.
Если в Сальвадоре до конца гражданской войны у власти находились имеющие массовую опору центристские организации (прежде всего ХДП), то в Гватемале они были слабы и малочисленны. Зато сильны были ультраправые, такие, как Движение национального освобождения (ДНО) и Mano Blanca («белая рука») – неофашистские партии, имевшие массовую базу среди средних слоев и части испаноязычных рабочих. Администрации Картера, а потом Рейгана, в отличие от Сальвадора, никак не могли найти в Гватемале достаточно сильные демократические силы, которых можно было бы поддерживать в борьбе с ультралевыми и ультраправыми.
В этих условиях гватемальская военная элита решила разрубить «гордиев узел» войны. 23 марта 1982 г. в стране произошел очередной переворот: власть захватил генерал Эфраин Риос Монтт. Он был необычным для Гватемалы генералом: во-первых, в католической стране к власти пришел фанатически верующий протестант. Во-вторых, он не доверял традиционной гватемальской политической, экономической и военной элите. Придя к власти, он резко активизировал военные действия против повстанцев, причем опирался не только и не столько на армию, сколько на крестьян, в том числе индейцев. «Эскадронам смерти» он тоже не доверял и отбросил их на обочину политики и войны.
Риос Монтт традиционно считается ультраправым, но это не совсем верно. В 1974 г. он баллотировался в президенты от Национального оппозиционного фронта – левоцентристского объединения христианских демократов и социал-демократов. Это не был просто циничный договор левых демократов, которым был нужен сильный лидер, и этого лидера, нуждавшегося в политической поддержке. Риос Монтт хотел опереться на новые силы, не связанные с традиционной элитой, поэтому союз был естественным. Другое дело, что партии оказались слабыми, а генерал – неопытен, и в президенты он не прошел.
В 1977 г. Риос Монтт еще раз попытал судьбу – и снова в качестве левоцентриста, но опять проиграл. А в следующем году он перешел в протестантизм, став членом Церкви слова, т.е. пятидесятником. Протестантские церкви вели в католической Латинской Америке активную прозелитическую деятельность, апеллируя прежде всего к беднякам, особенно индейцам. Они оказывали финансовую и консультационную помощь возникающим протестантским общинам и не без успеха соперничали в правозащитной работе с католиками. Культ труда, столь непривычный в регионе, обретал все больше сторонников; особенно успешно протестанты работали как раз в Гватемале и в Бразилии (там им было проще благодаря многочисленным общинам протестантов – немцев, швейцарцев и голландцев). Переход в протестантизм определил разрыв Риоса Монтта с левоцентристами, среди которых была популярна «теология освобождения»: его «духовным отцом» стал известный американский правый проповедник Джерри Фалуэлл.
Джерри Фалуэлл (справа) и Рональд Рейган
Придя к власти, Риос Монтт заявил о переходе Гватемалы к подлинной демократии: под ней он понимал восстановление порядка, а значит – уничтожение повстанческого движения. Военные суда приговаривали к смерти всех подозревавшихся в симпатиях к повстанцам, и за первые полгода правления генерала погибло 10 тысяч человек – огромная цифра для небольшой страны. Новый режим начал усиливать и множить создававшиеся еще с 1979 г. Патрули гражданской самообороны − «патрулерос», численность которых вскоре превысила 900 тысяч человек. Во главе патрулей стояли отставные и действующие офицеры, оружие выдавалось с армейских складов; его не хватало, но «патрулерос» вооружались устаревшим, охотничьим и самодельным оружием, даже мачете и дубинами. «Через сельскую самооборону правительство старалось включить гватемальских индейцев в общегосударственную систему, преодолеть разрыв между коренным населением с одной стороны, креолами и «ладинос» с другой» (Патрули гражданской самообороны, Википедия). «Патрулерос», помимо войны с повстанцами и репрессий, при помощи армии и на деньги правительства строили в сельских районах жилье, дороги и мосты, школы и больницы, привлекая тем самым симпатии населения.
Новая тактика борьбы с повстанцами опиралась на принцип «боба и пули»: если человек поддерживал режим, он получал помощь; если против – пулю. В поселках, контролируемых «патрулерос», а таковыми стало подавляющее большинство населенных пунктов страны, происходили кровавые зачистки, причем «патрулерос» захватывали земли и имущество репрессированных. Нет сомнений в том, что масса людей была убита, ограблена или изгнана не из-за симпатий к повстанцам, а по личным причинам – из-за неприязни, либо просто из желания захватить соседский дом, участок земли, автомашину, трактор и т.д. Всего за год правления Риоса Монтта погибло не менее 100 тысяч человек, хотя убитых никто не считал. Сам генерал говорил, что истинный христианин должен держать Библию в одной руке и автомат − в другой. В этом и заключалась суть его правления. Политика Риоса Монтта получила название «риосмонттизм», который обычно определяют, как «синтез авторитарного популизма, ультраправого антикоммунизма и христианского фундаментализма».
Риос Монтт опирался на протестантское меньшинство населения, а католическое духовенство, которое в Гватемале занимало гораздо более правые позиции, чем в соседних Сальвадоре и Никарагуа, при его правлении считалось неблагонадежным. Неудивительно, что за короткое время значительные массы гватемальских индейцев покинули лоно католичества и перешли в протестантизм (к настоящему времени более 35% гватемальцев – протестанты, что гораздо больше, чем в любой другой латиноамериканской стране). Католики пытались сопротивляться, но безуспешно: так, родной брат генерала, Марио Риос Монтт, католический священник, выступил против режима, установленного братом, и в результате был изгнан из страны.
Американская администрация, несмотря на определенную поддержку, оказывавшуюся режиму Риоса Монтта (что поделать – Холодная война обязывала!), относилась к нему с большим подозрением из-за чересчур свирепого подавления оппозиции, и прощупывала возможности отстранения своевольного генерала от власти. 8 августа 1983 г. очередная, третья попытка такого рода удалась: генерал Оскар Умберто Мехиа Викторес сверг Риоса Монтта.
Однако результаты деятельности генерала-пятидесятника были налицо: повстанческое движение в Гватемале даже близко не достигло такого размаха, как в Сальвадоре или тем более в Никарагуа при Сомосе. В частности, создать сколько-нибудь устойчивые «освобожденные районы», наподобие окрестностей вулкана Гуасапа в Сальвадоре, много лет контролировавшиеся повстанцами, гватемальская герилья так и не сумела. Повстанцы постоянно терпели поражения в боях. Так, в 1982 г. был уничтожен Третий фронт и рассеян Второй фронт повстанцев, полиция ликвидировала и Городской фронт. «Окружение заставляет многих партизан, наряду с мирным населением, бежать в Мексику... Поражение герильи вызывает распри внутри организации. Важные руководители в панике бегут в Никарагуа, оставляя обезглавленными свои фронты. Ширятся расколы» (Organización Revolucionaria del Pueblo en Armas, сайт «Теология освобождения».). После отстранения Риоса Монтта от власти опора на «патрулерос» продолжала приносить плоды: в 1986 г. все крупные повстанческие объединения («фронты») были окончательно рассеяны, а в 1988 г. погибли последние повстанческие группы в столице.
К концу 1980-х гг. гражданская война в Гватемале превратилась в череду мелких стычек в горных районах, и большинство населения узнавало о них только из программ новостей, т.е. война перестала быть заметным политическим и социально-экономическим фактором. О ней просто начали забывать, и многолетние переговоры правительства с повстанцами были, скорее, данью тогдашней международной моде на примирение – чем, в конце концов, Гватемала хуже Никарагуа и Сальвадора, и даже Израиля с Египтом и палестинцами? В 1996 г. мир наконец-то был заключен, и из джунглей вышло 900 повстанцев из всех четырех организаций, что в сравнении с уже сильно сокращенной армией (с 43 до 28 тысяч) и «патрулерос» (с 1 миллиона до 375 тысяч) выглядело откровенно несерьезно.
Гражданская война в Гватемале официально закончилась, хотя после 1986 г. ее скорее можно охарактеризовать как «конфликт низкой интенсивности». И в ее окончании огромную, по-видимому, решающую роль сыграл генерал Риос Монтт – бескомпромиссный солдат, не признающий полутонов фанатичный протестант, ментально похожий на вождя «круглоголовых» солдат-пуритан во время Английской революции, лорда-протектора Оливера Кромвеля. Крайняя жестокость его борьбы с герильей причудливо сочеталась с сильной социальной политикой, направленной на поддержку бедняков и ограничение власти элиты. Эта борьба была эффективной как в военной, так и в социальной составляющей. Свидетельство тому – тот факт, что недолгое правление Риоса Монтта закончилось больше 30 лет назад, а риосмонттизм (Патриотическая партия, Гватемальский республиканский фронт и пр.) жив и представляет собой важную часть политической жизни Гватемалы до сих пор. Причем особенно он популярен как раз в индейских районах, где «патрулерос» истребляли повстанцев и строили школы.
В 2000 г., через 17 лет после свержения Риоса Монтта, Эктор Росада Гранадос, политик и эксперт по национальной безопасности, публично заявил: «Не имейте иллюзий. Настоящий хозяин в Гватемале − генерал Риос Монтт, который стремится консолидировать авторитарный проект».
Безликий мир
В 1990-е гг. в Центральной Америке воцарился мир. Центральноамериканская гражданская война, унеся не менее 300, а может быть, и более 400 тысяч жизней и спровоцировавшая исход за границу (в США и Мексику) не менее 3 миллионов беженцев, догорела, как свеча или костер: просто кончилось топливо. Война к тому времени окончательно потеряла смысл: воевать стало некому и не за что. Началась она вследствие нетерпения кое-как образованной молодежи, зачарованной успехом кубинских «барбудос», воспламененной зажигательными речами Фиделя Кастро и Че Гевары. Этой молодежи казалось, что кубинский народ, «освобожденный» от буржуазии, помещиков и иностранцев, строит светлое, благополучное будущее, и с него надо брать пример. Но шли годы, и светлый образ революционной Кубы начал меркнуть: оказалось, кубинцы, освободившись от эксплуататоров, заодно и избавились от свободы, моральных норм, жизненных перспектив и просто от нормального питания и качественной одежды. Примерно по тому же пути шла и сандинистская революция в Никарагуа: прогнав Сомосу, она прогнала и все признаки комфорта из жизни никарагуанцев, зато в полной мере унаследовала несправедливость, нищету, насилие и коррупцию, которых при революционном режиме стало только больше. А «реакционные» режимы медленно, но проводили социальные и экономические реформы, положительные результаты которых постепенно улучшали жизнь тех самых бедняцких масс, за интересы которых сражались повстанцы. К концу 1980-х гг. два маяка, светившие левым в Центральной Америке – Куба и Никарагуа – окончательно погасли. А в 1991 г. главная надежа и опора левых − Советский Союз − исчез, поставив тем самым под сомнение коммунистическую идею как таковую.
Мир в Центральной Америке получился каким-то безликим. Даниэль Ортега, вновь возвращающийся к власти и окончательно превратившийся в лидера никарагуанских олигархов, правит, опираясь на интриги, подачки бедным и россказни о грядущем процветании Никарагуа, которое наступит после того, как китайцы прокопают Никарагуанский канал между Атлантическим и Тихим океанами. Впрочем, правители этой страны потчуют россказнями об ослепительном будущем после прорытия канала с середины XIX века. А тем временем Никарагуа продолжает нищать, и с 2010 г. «реконтрас» партизанят против сандинистской олигархии. И это – главный итог сандинистской революции и Центральноамериканской войны для Никарагуа.
В Сальвадоре – другая история. После окончания гражданской войны первые годы правили правые силы, а затем там победили левые. На президентских выборах правая партия АРЕНА побеждала до 2009 г., но к проигравшим войну левым ее представители относились вполне лояльно. За эти годы разрушенная страна была в общем и целом восстановлена, и выросло поколение, для которого ужасы 1980-х гг. стали всего лишь набором мифов и рассказами старшего поколения. И оно проголосовало за перемены: 15 марта 2009 г. президентом стал представитель умеренного крыла ФНОФМ Маурисио Фунес. И правая АРЕНА беспрекословно подчинилась народному волеизъявлению, что означало начало новой политической эры в истории Сальвадора. Фунес спокойно отсидел в президентском кресле два срока, после чего уступил его соратнику по ФНОФМ Сальвадору Санчес Серену. При этом примерно половина депутатских мест в парламенте принадлежит правым из АРЕНА, что мешает править страной не более, чем в европейских странах с устоявшейся демократией. Бывшие повстанцы не пытаются установить режим, подобный кубинскому: ни на частную собственность, ни на многопартийность и демократические свободы они не покушаются. Переодевшиеся из verde olivo в строгие костюмы, вчерашние полевые командиры разве что несколько больше, чем правые, говорят о решении социальных проблем, хотя нельзя сказать, что они больше правых делают для их решения.
Маурисио Фунес
В Гватемале после войны ситуация развивается не несколько другому пути. В этой стране тоже, как и в Сальвадоре, после правления нескольких вполне бесцветных президентов в 2007 г. к власти пришел бывший повстанец Альваро Колом из левоцентристской партии Национальный Союз Надежды (любопытно, что свое партизанское прошлое в преддверии выборов он тщательно скрывал, позиционируя себя просто как умеренного социал-демократа и бизнесмена). Однако его правление, в отличие от сальвадорских коллег из числа бывших повстанцев, ознаменовалось лишь бурным ростом преступности, нераскрытыми убийствами политиков и бизнесменов и громкими коррупционными скандалами, а сам он прославился только самой высокой зарплатой среди латиноамериканских президентов. Недолгое пребывание левых у власти в Гватемале оказалось провальным.
В январе 2016 г. страну возглавил политик, представляющий риосмонттизм − Джимми Эрнесто Моралес Кабрера, протестант и лидер правого Фронта национальной конвергенции. Учредили партию бывшие «патрулерос», а сам Моралес – выходец из очень бедной, но трудовой семьи, в детстве торговавший бананами, но потом создавший собственную продюсерскую компанию. За ним – энергичные выходцы из низов, не связанные с элитой и «сделавшие» себя сами. Его программа – жесткое подавление криминала (главный лозунг – «Нет ворам и взяточникам!»), развитие здравоохранения и образования, поддержка социально значимого бизнеса, создающего рабочие места и платящего налоги, поддержка христианских и семейных ценностей, запрет абортов. Это – копия программы самого Риоса Монтта.
Выше упоминалось, что рисмонттизм и личность самого Риоса Монтта после отстранения его от власти сохранили значительное влияние в Гватемале. Генерал до сих пор очень популярен среди крестьян-индейцев, особенно бывших «патрулерос» и членов их семей, а это несколько миллионов человек. Риос Монтт несколько раз пытался избраться на президентский пост, но его кандидатуру отклоняли судебные органы. В 2012 г. Риоса Монтта отдали под суд по обвинениям в военных преступлениях в 1982-83 гг.; суд приговорил его к 80 годам лишения. Сторонники генерала в знак протеста парализовали страну беспорядками и угрожали начать гражданскую войну. Старого каудильо пришлось выпустить на свободу.
Все это не должно удивлять: риосмонттизм в Гватемале представляет собой хорошо структурированное, политически целеустремленное, имеющее ясную идеологию движение, опирающееся на преданных и агрессивных ветеранов войны. А клан Риоса Монтта (у генерала 12 детей!) сохраняет столь сильное влияние в политике, что его называют «королевской династией». Братья Риоса Монтта долгое время работали советниками различных министров (упоминавшийся выше брат Марио Энрике Риос Монтт – левонастроенный католический священник – поддерживает с генералом уважительные отношения). Один из сыновей сам стал генералом и возглавлял Генеральный штаб (правда, сел в тюрьму за растрату); дочь Сури Риос Соса де Уэллер − популярный правый политик и депутат парламента. Внук Хуан Пабло Риос возглавляет правую молодежную организацию. Другие родственники генерала занимают различные государственные посты или являются успешными бизнесменами.
Победа представителя риосмонттизма на президентских выборах в Гватемале логична. Риосу Монтту впервые в истории Гватемалы удалось преодолеть отчуждение индейцев от «белой» цивилизации, и железной рукой, с большой кровью, вовлечь их в современное общество, и это – его историческая заслуга. За ним – и целый набор конкретных, узнаваемых лиц: сам старый генерал Риос Монтт, его боевые соратники, родственники и друзья, все известные и влиятельные. За ним – успехи и на фронтах войны, и в экономике, и в социальной сфере. Наконец, за ним – надежды гватемальцев на прекращение криминального насилия (принцип рисомонттзима – бобы или пуля для врагов – эффективен не только против повстанцев, но и против бандитов).
Гватемала, самая большая и густонаселенная страна Центральной Америки, в результате войны нащупала путь поступательного развития. Конечно, этот путь – неблизкий, и ждать превращения этой страны в центральноамериканскую Швейцарию (точнее, в Коста-Рику, являющуюся маяком для народов региона) не стоит – слишком много социальных, экономических и национальных проблем довлеет над ней. Но Гватемала идет по пути их решения, и главное – при участии индейского большинства, еще недавно исключенного из современной жизни.
* * *
Насколько Центральноамериканская война была богата на яркие личности и громкие сюжеты, настолько мир в Центральной Америке оказался каким-то обезличенным, наполненным фигурами, о которых за пределами региона никто не знает, и политиками, которых в собственных странах очень быстро забывают. Война, развернувшаяся как результат разрыва между отсталостью и крайней бедностью большинства населения и значительно выросшим уровнем образования (а значит – и возросшими ожиданиями, подобно России времен народовольцев), выжгла накопившийся горючий материал. Начавшись под влиянием мощнейшего внешнего иллюстративного примера (кубинская революция) и военной, финансовой и пропагандистской поддержке режима Фиделя Кастро, она затухла, лишившись этой подпитки. В ходе (а не в результате!) войны были ликвидированы архаичные полуфеодальные отношения в сельской местности и ослаблены их городские аналоги – традиционный латиноамериканский каудильизм, основанный на грубой силе и слепой вере в харизматичных лидеров. Параллельно создавались современные политические и управленческие структуры, проводились социальные реформы, в первую очередь аграрные. Ультралевые и крайне правые в ее ходе были обескровлены и принуждены сложить оружие. Окончание слома устаревшей социально-экономической системы и строительство новой стало и окончанием военных действий. Наименее результативными стали изменения в Никарагуа, где сохранилась олигархическая, каудильистская система власти, тормозящая развитие страны, наиболее эффективной – в Гватемале. Сложившаяся в ходе войны система оказалась достаточно устойчивой, благодаря чему даже приход к власти (в результате демократических выборов) представителей крайне левых и крайне правых сил заставляет победителей действовать в рамках новой системы и не приводит к социально-экономическим катастрофам. Развитие Центральной Америки ускорилось, хотя регион очень далек не только от процветания, но и от благополучия: так, развитие современных секторов экономики остается там низким, а уровень бедности и преступности – недопустимо высоким.
Война в Центральной Америке продемонстрировала миру большое число ярких личностей, деятельность которых не только иллюстрировала войну, но в большой мере и являлась сущностью войны. Наступивший же мир сформировал систему, функционирующую самостоятельно, в которой личностный фактор имеет гораздо меньшее значение. Создание устойчивой социально-экономической и политической системы, способной к саморазвитию и самовоспроизведению, блокирующей социальные взрывы и адекватно реагирующей на различные вызовы времени – это и есть основной результат Центральноамериканской войны.
Автор: Трифонов Е. [email protected]