Недо-верие: принятие христианства на Руси
Русь приняла православие больше тысячелетия назад, и с тех пор оно остается основной конфессией в нашей стране. Тем не менее время от времени возникают споры о том, было ли крещение Руси благом или лучше было бы сохранить верования предков; и почему князь Владимир Святой выбрал именно православие, а не католичество, ислам или иудаизм.
Негативное отношение к крещению Руси проявилось после прихода к власти большевиков: религию пытались уничтожить и заменить культом марксизма-ленинизма. «Принесенное к нам из Византии православие сломило и загубило буйный языческий дух дикого свободолюбивого росса, целые века держало народ в невежестве, было гасителем в русской общественной жизни истинного просвещения, убивало поэтическое творчество народа, глушило в нем звуки живой песни, вольнолюбивые порывы к классовому освобождению. Само пьянствуя и подхалимствуя, древнерусское духовенство приучило к пьянству и подхалимству перед господствующими классами и народ, а своей духовной сивухой − проповедями и обильной церковно-книжной литературой окончательно создало почву для полного закабаления трудящихся во власти князя, боярина и жестокого чиновника княжеского − тиуна, творившего суд и расправу над угнетенными массами» − так характеризовали крещение коммунисты в 1930 г. (А. Дмитрев. Церковь и идея самодержавия в России. Мособлит № 5164-10/III-30 г, стр. 51).
Прошли десятилетия, и религия уже не казалась коммунистам опасной, и ее попытались встроить в историческую канву в качестве одной из опор государственного строительства. «Принятие христианства укрепляло государственную власть и территориальное единство Древнерусского государства. Оно имело большое международное значение, которое заключалось в том, что Русь, отвергнув «примитивное» язычество, становилась теперь равной другим христианским народам», − это уже отношение к православию «поздних» коммунистов (А. С. Орлов, В. А. Георгиев. Пособие по истории СССР для подготовительных отделений вузов. −М.: «Высшая школа», 1979, часть 1, стр. 34-35).
За советское время было воспитано четыре поколения, которым вдалбливалось либо агрессивное неприятие религии, либо – на последнем этапе социализма – настороженное к ней отношение. «Опиум для народа» в 1970-80-е гг. уже воспринимался всего лишь как шутка из «Золотого теленка», но десятилетия воспроизводства негатива о религии в книгах, фильмах и статьях дают о себе знать до сих пор. Затем произошел своего рода ренессанс православия: в церковь потянулись и вчерашние неверующие, и даже те, кто совсем недавно по долгу службы церковь унижал и преследовал; возникла кремлевская группировка т.н. «православных чекистов». И даже лидер компартии под телеобъективы неумело крестился в церкви, путаясь, куда сначала тыкать троеперстием – то ли в левое плечо, то ли в правое…
«Гиперборея»
Для того, чтобы понять, что представляла собой территория, на которой в Х веке сложилось государство под названием «Русь», следует сначала определить, чем были эти земли. Эта обширная страна находилась очень далеко от тогдашнего цивилизованного мира. А им для проживавших на Русской равнине племен были государства – наследники Римской империи. От Византии земли будущей Руси в степях Причерноморья отделял барьер из кочевых народов. Столь же далекие от цивилизованности язычники – балтоязычные, скандинавские и западнославянские обитатели Прибалтики, долин Одера и Эльбы отделяли эти территории от Германии. Таким образом, будущая Русь до Х века была даже не приграничьем цивилизации, а областью, которая лежала за пределами приграничья. Для того, чтобы ее как-то культурно охарактеризовать, уместнее всего вспомнить древнегреческое название этих местностей – «Гиперборея», т.е. лежащая «за Бореем», сверх-северная (точнее, за-северная) страна.
Римляне, древние и средневековые китайцы называли народы, находившиеся вне их границ, но известные им, «варварскими». «Варвары», постоянно контактировавшие с цивилизованным миром, многое у него перенимали, становясь в значительной степени его частью. В то же время племена, жившие за «варварами» (можно назвать их «транс-варварами»), контактировали с культурными странами только через «варваров». Таким образом, если контакты «варваров» с цивилизацией были прямыми, то «транс-варваров» – вторичными и опосредованными.
Чтобы примерно определить, какие народы жили в таком же отдалении от центров цивилизации, уместно сравнить проторусские племена с тунгусами, отделенными от культурного Китая широкой полосой монголов, или народами Гвинейского побережья Африки, которых от бывшего Римского мира отделяла Сахара, контролировавшаяся полукочевыми предками берберов и туарегов. Иными словами, восточнославянские и угро-финские племена Русской равнины имели определенные контакты с цивилизованным миром, но контакты эти были весьма неустойчивыми и спорадическими. А торговые и интеллектуальные контакты между народами всегда и везде определяют уровень и скорость развития стран и народов.
В отсутствие экономических и культурных контактов любое племя останавливается в своем развитии, иногда в течении тысячелетий воспроизводя один и тот же социальный и духовный уровень развития без какого-либо прогресса. Яркие примеры такого застоя в развитии изолированных от внешних влияний племен – это аборигены Австралии и Тасмании, эскимосы, бушмены Калахари и индейцы амазонских дебрей, до второй половины XVIII века не имевшие никаких контактов с внешним миром. В результате в то время как европейцы использовали паровые машины и писали философские трактаты, австралийцы не умели пользоваться даже луком и стрелами.
«Транс-варварские» племена, безусловно, находились на более высоких ступенях развития, чем полностью изолированные. Например, из школьного учебника по истории нам памятна знаменитая «борона-суковатка» – ею древние славяне обрабатывали землю еще при киевских князьях. А в Китае со II века до н.э. уже был известен плуг с чугунным лемехом, и во II веке н.э. он активно использовался в Индии, Иране и Римской империи. А еще примерно через столетие плуг уже был знаком ближайшим к римскому миру германским племенам. Но до предков будущих россиян плуг дошел примерно через тысячу лет после Рима!
Борона-суковатка
Для того, чтобы поддерживать отношения с внешним миром, необходим взаимный интерес. Отсталые народы, желающие что-то получать у более развитых, предлагают им взамен что-либо, интересующее тех; так возникает обмен и торговля, за которыми следуют культурные контакты, заимствование технологий и идеологий. Так, во времена Киевской Руси менее развитые угро-финские племена продавали русам пушнину, воск и мед, получая взамен более совершенные, чем производившиеся их кузнецами, металлические предметы, ткани и более дешевый хлеб. Но для налаживая отношений необходим взаимно понятный понятийный аппарат, наличие приемлемых для обеих сторон ценностей. Трагические истории исчезнувших тасманийцев и вытесненных в малопригодные для жизни места австралийских аборигенов вызваны тем, что сторонам (английским колонистам и туземцам) было нечего предложить друг другу, а никаких объединяющих обе стороны культурных и нравственных ценностей не существовало. Поэтому эти группы были вынуждены либо вообще избегать контактов друг с другом, либо, при необходимости контактов (попытках использования земельных и водных ресурсов, на которые претендовала другая сторона), действовать только силой.
Это, кончено, экстремальный пример взаимного непонимания и ненужности. Но и у народов, находившихся гораздо ближе друг к другу по уровню развития, конфликты, связанные с разницей в мировосприятии также неизбежны. И если народ чувствует необходимость в расширении внешних контактов, ему приходится искать точки соприкосновения с другими. Именно такие ситуации приводят к принятию новых идеологических и мировоззренческих систем, каковыми на протяжении многих веков были системы религиозные.
Одним из последствий советской антирелигиозной пропаганды стало появление т.н. «родноверов» − неонацистов, сконструировавших псевдоязыческую «исконно русскую» религию, основанную на фальшивках, главной из которых является «Велесова книга», грубо и неумело сфальсифицированная эмигрантом-националистом С. Лесным (Лесной С. Откуда ты Русь? / Ростов-н/Д, «Донское слово», 1995). «Родноверы» считают, что дохристианская Русь была могучим, богатым и культурным государством с оригинальной религией и развитой культурой, которую уничтожили предатели-князья, вступившие в союз с иностранными христианами. Христианство, по их мнению, является «чужебесием» − зловредным иностранным заимствованием, придуманным для погубления русского народа.
«Родноверы» считают, что великая княгиня Ольга, Владимир I, Андрей Боголюбский – фигуры, на которых зиждется история Руси – несли только зло. Да, времена были жестокие, и уровень зверства во всем тогдашнем мире, отнюдь не только на Русской равнине, значительно превосходил современный нам. Однако были ли язычники тех времен умнее, патриотичнее, милосерднее?
Нет. Олег Древний, первый достоверно известный русский князь (Рюрик все же – фигура спорная) завоевал Киев, где князьями были некие Аскольд и Дир – первый, судя по всему, был варягом, а второй, наверное, союзный ему славянский вождь. Никоновская летопись так рассказывает об этих событиях: Олег высадил часть своей дружины на берег, обговорив тайный план действий. Сам, сказавшись больным, остался в ладье и послал к Аскольду и Диру извещение, что везет много бисера и украшений, а также имеет важный разговор к князьям. Когда те сели в ладью, будто бы больной Олег сказал: «Аз есмь Олег князь, а се есть Рюриков Игорь княжичь [сын первого князя Новгородской Руси Рюрика, призванного вечем на княжение – прим. авт.]» - и убил Аскольда и Дира.
Смерть Аскольда и Дира. Гравюра Ф. А. Бруни, 1839
С именем Олега сказания связывают успешные походы против Византии (якобы он в знак победы прибил щит на ворота Цареграда), но результаты этих походов почему-то оказались противоположными: старые торговые договоры Киева с Византией при Олеге были византийцами аннулированы, что было бы невозможно при успехах русского оружия. Да и византийские источники, достаточно подробно освещающие события того времени, о каких-либо успехах русов не упоминают, зато отмечают поражения напавших на них «скифов». Что неудивительно: византийцы использовали сифонофоры − мощные огнеметы, неизвестные в Х веке ни в одной другой стране мира. Против них был бессилен любой флот.
По мнению Льва Гумилева (Гумилев Л. Н. От Руси к России, М.: Айрис-пресс, 2003. − 318с.), войско Олега было разгромлено византийцами приблизительно в 911 г., поскольку после этого он уже в качестве союзника Византии воюет с хазарами – и опять терпит поражение. В целом, хотя Олег и присоединил Киев с окрестностями к Новгородской земле, итоги его деятельности для Руси были скорее плачевны: Русь на десятилетия стала данником хазарского Итиля.
Олег у костей коня. Иллюстрация Васнецова к "Песни о вещем Олеге" А. С. Пушкина. Акварель, 1899. Государственный Литературный музей, Москва
Еще больше вреда Руси принес следующий великий князь-язычник – Игорь Рюрикович. В 941 г. он, как и его предшественник, напал на Византию и, естественно, был разбит. После этого финансово-экономическое положение Руси ухудшилось настолько, что нечем стало платить дружинникам. Эту проблему князь Игорь попытался решить в стиле вождя бродячей шайки варягов-разбойников: он, уже собрав дань с племени древлян, повторно пошел «на полюдье» в древлянскую столицу Искоростень. Иными словами, князь решил просто ограбить подданных. Впрочем, и о первом, законном, сборе дани с древлян летописцы рассказывают, как о грабеже, сопровождавшемся всяческими насилиями.
«Поразмыслив, сказал своей дружине: «Идите с данью домой, а я возвращусь и похожу еще». И отпустил дружину свою домой, а сам с малой частью дружины вернулся, желая большего богатства. Древляне же, услышав, что идет снова, держали совет с князем своим Малом: «Если повадится волк к овцам, то вынесет все стадо, пока не убьют его; так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит» [...] и древляне, выйдя из города Искоростеня, убили Игоря [Игорь был привязан к верхушкам деревьев и разорван надвое – прим. авт.] и дружинников его» («Повесть временных лет»).
Князь Святослав Игоревич (945-72 гг.) был намного более удачлив по сравнению со своими предшественниками. Он освободился от хазарской зависимости и, совершив тщательно организованный и беспримерный по дальности поход на Волгу и Кавказ, сравнял с землей обе хазарские столицы − Итиль и Семендер. После этого Хазария перестала существовать.
Однако он, как и его отец Игорь, как и Олег Старый, хотя и стал первым Рюриковичем, получившим не скандинавское, а славянское имя, по сути, оставался предводителем отряда варягов-кондотьеров, и его интересы были крайне слабо связаны с интересами своей страны. В 968 г. он вмешался в войну Византии с Болгарией на стороне первой. Византийский посол Калокир за это передал Святославу 15 кентинариев золота (примерно 455 кг), то есть русы выступили в роли византийских наемников. Часть Болгарии была захвачена русами, но в следующем году им пришлось срочно идти освобождать Киев от печенежской осады.
Но княжить в Киеве Святославу не нравилось. «Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае − ибо там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой земли − золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и из Венгрии серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и рабы [то есть киевский князь считал нормальным продажу в рабство собственных подданных! – прим. авт.]» («Повесть временных лет»). В отсутствие Святослава болгары восстали, а по возвращении его дружины они обратились за помощью к своим вчерашним врагам – византийцам. Восстали они потому, что зверства язычников Святослава намного превосходили жестокость тогдашних христиан – самих болгар, византийцев, сербов и других балканских народов: «Говорят, что с бою взяв Филиппополь, он со свойственной ему бесчеловечной свирепостью посадил на кол двадцать тысяч оставшихся в городе жителей и тем самым смирил и [обуздал] всякое сопротивление и обеспечил покорность» (Лев Диакон, «История», 6.10). В ходе войны Святослав неоднократно, причем предательски убивал болгар: «Поняв по зрелом размышлении, что, если мисяне [болгары – прим. авт.] склонятся к ромеям, дела его закончатся плохо, он созвал около трехсот наиболее родовитых и влиятельных из их числа и с бесчеловечной дикостью расправился с ними − всех их он обезглавил, а многих других заключил в оковы и бросил в тюрьму» (Лев Диакон, «История», 8.9).
Описывать хорошо известные перипетии русско-болгаро-византийской войны 970-71 гг. нет нужды, важнее ее результаты. Русское войско было разбито византийцами и осаждено в крепости Доростол. В результате Святослав согласился покинуть разоренную Болгарию, а византийцы обязались обеспечить его воинов запасом хлеба на два месяца. Святослав также обязался вступить в военный союз с Византией и восстановить прежние торговые отношения. Болгария вновь стала византийской провинцией.
Тризна русских дружинников после битвы под Доростолом в 971 году. Картина Г. Семирадского
Оставив Болгарию, Святослав не пошел в Киев, а остановился на зимовку на пустынном черноморском островке Змеиный. Там он объявил, что в поражении виноваты его воины христианского вероисповедания. Согласно весьма смутным намекам в летописях, «виновники» подверглись жестокой расправе, после чего остатки дружины двинулись вверх по Днепру к Киеву. На днепровских порогах струги русов были расстреляны печенегами из луков, и почти все войско, включая Святослава, погибло.
Каноническая версия этой истории утверждает, что печенеги действовали по наущению Византии и получили за это византийское золото. Однако поверить в это невозможно. Войско Святослава никакой опасности для Константинополя не представляло, договор между Святославом и Византией последней был выгоден, а русов византийцы могли легко сжечь «греческим огнем» сразу после посадки дружины на ладьи в Доростоле. Константинопольский дипломат Иоанн Скилица в книге «О войне с Русью» утверждает, что византийское посольство специально просило печенегов пропустить русских, и это выглядит вполне правдоподобно.
Печенегам тоже было вроде бы невыгодно уничтожать русское войско: они со Святославом вместе ходили на хазар и в Болгарию, и причин нападать на князя у них не было. А вот у киевской православной общины, многочисленной и влиятельной, − были, и немалые. Возглавляла киевских христиан княгиня Ольга – мать князя. Жестокой расправой с древлянами, убившими ее мужа Игоря, княгиня доказала, что весьма изобретательна и крови не боится. После расправ на Змеином ничего хорошего от Святослава ей ждать не приходилось, и она, очевидно, не пожалела красноречия и денег для организации похода печенегов к днепровским порогам. Эту версию косвенно подтверждает и тот факт, что главный воевода Святослава, Свенельд, покровительствовавший христианам, со своим отрядом двинулся раньше князя и отдельно от него − вверх по Южному Бугу (уместно предположить, что его уход был вызван нежеланием участвовать в расправах), и спокойно дошел до Киева – печенеги его не тронули (Такую версию гибели Святослава выдвинул Л. Гумилев в книге «Древняя Русь и Великая Степь»).
Святослав был последним в череде русских великих князей-язычников и последним настоящим варягом на княжении. Стоит ли в противовес «родноверам» очернять Рюрика, Олега, Игоря и Святослава, мазать их черной краской, возвеличивая христиан Ольгу, Владимира, Ярослава, Александра Невского? Ни в коем случае. Князья-язычники были детьми своего времени и действовали в соответствии с менталитетом грабителей-викингов, и их нравственный облик формировался кровавым культом Перуна, которому они поклонялись.
Ярчайший тому пример – Владимир I. До крещения он был точно таким же викингом, как и его предки. Его образ в советских книгах и учебниках всегда рисовался исключительно черными красками. И действительно: престол захватил силой, братьев убил, Рогнеду и неизвестную греческую монахиню − обесчестил. «Был же Владимир побежден похотью, и были у него жены […], а наложниц было у него 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове, в сельце, которое называют сейчас Берестовое. И был он ненасытен в блуде, приводя к себе замужних женщин и растляя девиц» («Повесть временных лет). Брата Ярополка, борясь за киевский престол, он предательски убил. Хотя и убитый не был ангелом: ранее он уничтожил другого брата − Олега…
Но летописец писал отнюдь не в укор великому князю – наоборот, он описывал нравственное преображение человека. До крещения Владимир действовал в соответствии с парадигмами варяжского воина-язычника, мораль которого допускает и братоубийство, и насилие, и распутство. После крещения жизнь Владимира коренным образом изменилась: он отменил смертную казнь, заменив ее вирой – денежной выплатой, что было совершенно уникальным явлением в те века (против отмены смертной казни выступали даже греческие и болгарские священники, приглашенные на Русь, но Владимир настоял на своем: «Ибо зело боюся греха!», т. е. вынесения несправедливого приговора.). Западные христиане (будущие католики), мусульмане и иудеи на Руси во времена Владимира правления гонениям не подвергались, и, что еще более удивительно для того времени, даже получили право проповедовать на Руси. Каждое воскресенье Владимир щедро угощал киевлян на пирах, по его приказу для немощных и больных развозили на телегах еду и питье.
Владимир не просто прозрел, обратившись к христианству, и не только захотел сделать Русь равновеликой современным ему государствам. Он понял, что без принятия одной из великих мировых религий никакого государства попросту не будет. Бессистемные убийства – от гибели Аскольда и Дира до расправы с Ярополком – составляли суть внутренней политики языческой Руси. На такой основе государство просто невозможно создать: это будет непрерывная резня всех со всеми, и энергия распада будет всегда преобладать над энергией созидания. Страны, образовавшиеся на территории бывшей Римской империи, возникли как наследники ее высокой культуры и традиций, к которым добавились культура и традиции «варварских» племен. Они восприняли римское право, римское образование и христианство в качестве интеллектуальной базы своей государственности. Дания, Норвегия, Швеция, Венгрия, Польша, Чехия создавались вне бывшей римской ойкумены, но племенные верхушки народов, формировавших эти страны, постепенно поняли, что бесконечное насилие – слишком неустойчивая основа для создания государства, и приняли христианство. Почему именно его – понятно: культурные традиции связывали эти европейские окраины с бывшим римским миром.
Стоит вспомнить, что на территории будущей Руси еще на закате античности была предпринята попытка создать государственность на точно такой же основе, что и шестью столетиями позже ранняя, дохристианская Русь: речь идет о государстве готов Ойум («Водная страна»). Столицей его был город Данапарстад (Ахеймар) – скорее всего, на месте современного Киева. Во II веке н. э. племя готов переселилось из Скандинавии на берега Вислы, откуда перешло в долины Днепра, Днестра, Прута и Южного Буга, т.е. примерно на те же земли, где впоследствии возникла Русь. Его тоже основал народ скандинавского происхождения, как и русы через полтысячелетия; основным населением тоже были славяне (правда, в те века значительную массу насельников современного юга Украины еще составляли народы иранского происхождения – сарматы и аланы). Помимо непосредственно контролируемых ими земель, называвшихся ими «Данапарстадир» (буквально – «Приднепровье»), готы распространяли в какой-то степени власть на гигантские территории – бассейны Оки, Верхней Волги, Камы с прилегающими уральскими землями, нынешнюю Эстонию, Ленинградскую, Псковскую и Новгородскую области. Жившие там народы платили готам дань – очевидно, непостоянную.
О стране Ойум известно немного, но она была вряд ли менее развитым государством, чем Русь от Рюрика до молодого Владимира. У готов даже была руническая письменность, а в IV веке страна приняла христианство в арианском варианте (сохранилась информация о подвижнике Вульфиле, крестившем готов и составившем готский алфавит на основе синтеза скандинавских рун и латыни). Однако христианство было принято готами формально и, похоже, совсем не прижилось в их буйной, малокультурной среде.
Готы правили славянами примерно так же, как и язычники-русы: при помощи полюдья (т.е. грабежа). Славян (венедов, антов) готы завоевали силой оружия. Германское племя герулов, обитавшее в низовьях Дона, готы также подчинили после многолетней тяжелой войны. Русы (росомоны), часть которых готы силой увели с родной земли на Балтике, тоже испытывали тяжелый гнет со стороны готов. «Вероломному же племени (gens) росомонов, которое в те времена служило ему в числе других племен, подвернулся тут случай повредить ему. Одну женщину из вышеназванного племени росомонов, по имени Сунильда, за изменнический уход [от короля] ее мужа, король [король готов Германарих, или Эрманарих], движимый гневом, приказал разорвать на части, привязав ее к диким коням и пустив их вскачь. Братья же ее, Cap и Аммий, мстя за смерть сестры, поразили его в бок мечом» (Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Getica, 129).
Худ. К. Лебедев Князь Игорь собирает дань с древлян в 945 году. 1903 г.
Так сложилось, что именно в то время, когда конфликт готского короля с непокорными русами (росомонами) привел к покушению и ранению 106-летнего конунга, на восточной границе королевства Ойум появились воинственные пришельцы из степей Центральной Азии – гунны. Надо сказать, что гунны были весьма немногочисленны, и шансов на победу над громадной, густонаселенной готской державой у них не было. Однако правление Германариха было настолько жестоким, что на сторону азиатских кочевников перешли русы (росомоны), и, скорее всего, славяне и герулы. Более того: одно из основных собственно готских племен, вестготы, не поддержало Германариха: «…От них [готов] вестготы, следуя какому-то своему намерению, уже отделились» (Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Getica, 130). Л. Гумилев обоснованно считал, что вторжение гуннов спровоцировало всеобщее восстание народов, порабощенных готами (и даже часть собственно готов); в результате готское королевство было уничтожено, а сами готы частично покорились гуннам, частью бежали в пределы Византии, а некоторые укрылись в горах Крыма (Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М.: Мысль, 1989. - 766 с.). 110-летний Германарих не вынес позора поражения и покончил собой.
Готское королевство Ойум – прямой предшественник Киевской Руси; даже этнический состав его очень схож. Русы, насильно приведенные готами в Причерноморье во II веке, возможно, частью удержались в Приднепровье после разгрома и бегства готов, либо сохранили торговые связи со славянами (совместное восстание против Германариха наверняка укрепило эти отношения). В этой связи неудивительно, что новгородцы в IX веке призвали с берегов Балтийского моря именно русов – хорошо известный и дружественный народ.
В советское время историки отрицали сам факт существования готского королевства на территории Украины и частично России, несмотря на наличие письменных источников и археологических свидетельств – из-за того, что германские нацисты обосновывали свои претензии на владычество над Восточной Европой наследием готов. Кроме того, жестокий внутренний конфликт и переход подданных Германариха на сторону «диких» гуннов нуждался в объяснении, которое советские историки выдвигать не желали. А ведь объяснение это несложное: готы, весьма поверхностно приняв христианство, оставались, по сути, кровожадными язычниками, и их свирепость отвратила подданных от поддержки Германариха. Крайне примитивное и державшееся на грубой силе государство, а по сути, протогосударство – распалось и исчезло.
Если бы Киевская Русь не стала христианской страной, ее ждала бы аналогичная участь. Например, в XI-XIII веках в Среднем Поволжье существовали мордовские княжества, находившиеся примерно на таком же уровне развития, что дохристианская Русь. Во главе мордовских княжеств стояли деятельные властители (Алабуга, Пуреш, Пургаз), располагавшие сильными дружинами. Однако мордовского государства создать не удалось: не было принято современной религии, а значит, не возникло ни законов, ни системы престолонаследия, ни государственного аппарата; уровень культурного и технического развития оставался очень низким. В XIII веке мордовские протогосударства были разгромлены монголами и навсегда прекратили существование. Показательны и другие примеры судеб племен, упорно придерживавшихся язычества – полабских и поморских славян, пруссов, ятвягов, куршей, ливов, земгалов и латгалов. Они, в отличие от своих западных соседей, собственных государств создать не смогли и были завоеваны и перестали существовать как самостоятельные этносы, подвергшись ассимиляции. А те, что уцелели, либо превратились в немногочисленные этнические осколки (таковы лужичане – потомки полабских славян, и кашубы – потомки поморских славян), либо тысячу лет, до ХХ века, развивались под властью более развитых чужеземцев (латыши – потомки земгалов, куршей и латгалов, эстонцы – потомки эстов, финны – потомки племен сумь и емь).
Русь до крещения также была крайне примитивным протогосударственным образованием − племенным союзом: подобные существовали среди германских и скандинавских племен в первые века нашей эры (одним из самых развитых из них как раз было упоминавшееся выше готское королевство Ойум). Прото-Русь не имела ни письменности, ни законов (а германские племена, обосновавшиеся в Римской империи, имели свои своды законов как минимум с V века), ни структур госуправления, ни денежной системы.
(Современные апологеты язычества считают, что письменность у славян до крещения была. Действительно, на территории Руси найдено несколько дощечек с загадочными знаками, напоминающими письмена. Однако, согласно археологическим данным, они относятся к III-IV векам н. э. и находятся не только на Русской равнине, но и на таких отдаленных от Руси территориях, как Польша, Крым и Болгария. Поэтому уместно предположить, что эти письмена (если это письмена, а не, к примеру, календари) оставлены готами.).
Первые русские князья, начиная с Рюрика и заканчивая Святославом, были, по сути, главами бродячих варяжских дружин, не связанными с коренным населением и не считавшими огромную, покоренную ими страну своей. Материальная и бытовая культура племен, объединенных варягами-русами, отставала по уровню развития даже от скандинавской − самой малоразвитой в тогдашней Европе; землю обрабатывали бороной-суковаткой, железо использовали очень мало, каменное строительство отсутствовало. Племена различного происхождения, проживавшие на территории будущей Руси, не связывало ничего, кроме полюдья – самой примитивной формы взимания дани, больше всего похожей на грабеж.
Выше уже говорилось о том, что язычество не давало сформировать ни законов, ни госструктур, ни принципа наследования, без чего невозможно становление государства. Страшные истории наподобие Рогнедовой, братоубийства сродни резне Владимира с братьями, полный произвол – такой, как неоднократное взимание дани князем Игорем – все это не позволяло сформировать сколько-нибудь устойчивую систему власти.
Особенно жестокие коллизии возникали при взаимодействии примитивных племен с более развитыми народами. А избежать контактов не представлялось возможным: отсталым народам (точнее, их элите) было необходимо современное оружие и предметы быта. Поэтому приходилось налаживать внешние связи, которые часто принимали варварские формы – наподобие продажи русами в рабство собственных подданных – славян. А низкий уровень развития и отсутствие прогресса угрожали существованию протогосударств: тому свидетельство – знаменитая «дань мечами», которую Русь при Игоре была вынуждена уплатить победителям-хазарам. Мечи на Руси тогда не производили (или делали крайне мало), средств на их импорт не было, и русские дружины на долгое время потеряли боеспособность.
Принципы полного произвола, эти неотъемлемые атрибуты язычества, не давали князьям-язычникам вести эффективную внешнюю политику, а это означало неизбежное уничтожение языческих протогосударств более развитыми и сильными соседями, которые не согласны были мириться с тем, что с язычниками невозможно договариваться. О этом свидетельствует тот кошмар, в какой вылилась уже упоминавшаяся болгарская эпопея князя Святослава (967-71 гг.). Князь Святослав был принципиально недоговороспособен, а значит, недоговороспособно было и возглавлявшееся им государство.
Крещение народов Скандинавии имело всеевропейское значение: оно прекратило набеги викингов, терроризировавших Европу от Германии до Португалии и от Ирландии до Предуралья с конца VIII до конца X века. В движении викингов участвовали в первую очередь скандинавы, но не только они: поморские и полабские славяне, пруссы, курши, ливы, эсты и финны составляли немалую часть викингских отрядов, а христианство эти народы, в отличие от датчан, шведов и норвежцев, принимать не желали. После «успокоения» Скандинавии именно восточные викинги славянского, летто-литовского и финского происхождения стали главными пиратами Северной Европы, и христианские народы, искавшие счастье не в военной удаче и грабеже, а в мирном труде и торговле, не могли не вступить с ними в войну.
Худ. Ф. Дикси. Похороны викинга, 1893 г., Манчестерская картинная галерея, Великобритания
В советской исторической литературе утверждалось, что крестовые походы против полабских и поморских славян, прибалтийских племен, финнов и войны против Руси – это захватнические мероприятия, имевшие целью превращение свободолюбивых народов в крепостных и раздел их земель немецкими, датскими и шведскими феодалами. Это верно, но лишь отчасти: конечно, крестоносцы ставили перед собой, помимо оборонительных и религиозных, и чисто завоевательские цели, и проявляли по отношению к побежденным большую жестокость, но причина походов была намного сложнее. Между христианскими землями и языческими территориями шла бесконечная война, которую невозможно было прекратить. В главном святилище славянского племени руян, храме Святовита в городе Аркона, язычники приносили в жертву захваченных христиан; могли ли к этому спокойно относиться немцы и датчане, которых в основном и приносили в жертву? Языческая крепость Бранибор (ныне Бранденбург) был, по выражению Льва Гумилева, «сухопутным пиратским замком», т.е. центром совершения постоянных грабительских набегов. Даже само название крупнейшего племени полабских славян – лютичи, т.е. «лютые», «жестокие» − говорит само за себя (другое самоназвание племени – «вильцы», т.е. волки). Пытаясь содействовать образованию сколько-нибудь договороспособных структур на языческих землях, немецкие феодалы поддерживали крупные государственные образования в Прибалтике, находившиеся на стадии христианизации – такие, как «государство Наконидов» − племенной союз славян-ободритов. Однако, к несчастью для западных славян, подобные объединения были непрочными, а процессы централизации и христианизации сталкивались с сильнейшей языческой реакцией.
Первый крестовый поход против славян-язычников начался после неспровоцированного нападения племени бодричей на христианские города Зегеберг и Любек в 1137 г. и 1147 г. При этом активную роль в военных действиях против язычников играла польская, т.е. славянская, армия, так что обвинять крестоносцев антиславянском расизме несправедливо. Славяне-язычники, сражаясь с крестоносцами, воевали и друг с другом, то переходя на сторону христиан и принимая христианство, то порывая с ним и уничтожая христиан и особенно миссионеров. «Постоянно находились у балтийских славян племена, готовые помочь немцам против своих братьев, отстать от общей обороны и мириться отдельно с завоевателем, как сделал старый князь Драговит. Карл [Великий] утвердил Драговита верховным князем земли Велетской. (…)
Ободритский союз был нестойким племенным союзом, в котором у каждого племени – бодричей, варнов и т.д. – на первом плане были их интересы. Всякая попытка основать у бодричей крепкое государственное единство кончалась неудачей: причиной была неспособность народа к внутреннему развитию, и влияние знати, которая это поддерживала. (…)
Власть короля у ободритов сначала была выборной (его утверждало вече), а со 2-й половины XI века стала наследственной. Готшалк исповедовал христианство и насаждал его у подвластных племен, считая христианизацию необходимым условием существования Ободритского государства. Распространяя христианство, строя церкви в землях ободритов и иногда даже обращаясь к своим подданным с проповедями, Готшлак ничего не предпринимал против языческих святынь. Но даже и такая, достаточно лояльная к язычникам, но все же явно христианская политика нравилась не всем ободритам, веками исповедовавшим язычество. Против внутренней политики князя в 1066 г. вспыхнуло языческое восстание, во время которого Готшалк погиб при Ленце на Эльбе. Из Мекленбурга вместе с другими женщинами нагой была изгнана жена князя Готшалка. Готшалк был женат на дочери датского короля и состоял в самых близких отношениях с датчанами и саксонцами, по всей видимости, основывая свою власть не без помощи последних. «Вендская держава» по форме организации власти, численности населения, территории, развитию городских экономических центров напоминала сложное вождество (вождества представляют собой политические структуры, занимающие промежуточное положение между простыми независимыми общинами и государствами) с элементами раннего государства. Но процессы интеграции (процесс объединения частей в целое) не получили логического завершения, не сложился единый центр управления, строгая административная иерархия, взаимосвязанная экономическая система.
Те, которые убили Готшалка, обойдя его сыновей, которым власть принадлежала по праву, возвели на княжество из руян Крутого. Старший из сыновей Готшлака − Бутуй удалился к бардам (немецкое племя), прося помощи у саксонских князей, которым отец его был всегда предан и верен. Младший – Генрих, затаив злобу, бежал с матерью в Данию. Новый князь Круто почти 30 лет наводил ужас на немцев. Дружины ободритов перешли Лабу, крепость Гамбург и богатейший и многолюдный Шлезвиг были разрушены до основания. (…)
Известны были ободриты и как пираты, грабившие купцов разных стран. Чаще всего славяне делали набеги на Нордалбингию, но еще более страдала Дания. Дания, из-за своих географических особенностей легко делается жертвой нападения, потому что «в изгибах ее берегов необыкновенно удобно скрываться славянам; выходя из засады, они наносят ей внезапные удары». Герцог саксонский Генрих-Лев поссорился с датским королем и договорился с вождями славян, что пропустит их войска через свои владения. «И заняли князья славянские богатые датские острова, пресытились богатствами датчан. В Мекленбурге ежедневно выставляли на торг до 700 душ пленных датчан» (Западные славяне. Ободриты, Вагры, сайт «Народы мира»).
Подобная ситуация была и в других языческих землях. Пруссы непрерывными нападениями на поляков вынудили тех обратиться за помощью к немецким крестоносцам, основавшим специально для разгрома пруссов Тевтонский орден. Пруссы были покорены, христианизированы и в конце концов ассимилированы немцами. Набеги эстонских, ливских и куршских пиратов вызвали нашествие крестоносцев на земли нынешних Латвии и Эстонии, а грабительские набеги сумь, емь и корела (нынешних финнов и карелов) вызвали крестовые походы шведов в Финляндию.
В саге «Об Олаве сыне Трюгги» говорится: «Когда они выехали на восток в море, на них напали викинги. Это были эсты» (Эстонский остров Сааремаа до завоевания крестоносцами был огромной базой пиратов − «восточных викингов»). Хроника Ливонии Генриха Латвийского сообщает об их флоте из 16 кораблей и 500 человек, опустошающем земли на юге современной Швеции, в то время (XII век) датские (Leonid Arbusow, Albert Bauer (Hrsg.): Heinrici Chronicon Livoniae / Heinrichs Livländische Chronik. (Monumenta Germaniae Historica; SS rer. Germ.; 31). 2. Auflage. Hahn, Hannover 1955). «С уходом из Балтики викингов, в ней появились финские пираты. Захваченных в плен людей финны либо продавали за выкуп, либо делали рабами. Так, после убийства короля Норвегии Трюггви его жена Астрид и сын Олаф бежали в Новгород, где в дружине местного князя служил брат Астрид − Сигурд. Их судно по пути были захвачено эстонскими пиратами, которые взяли их в плен. И только случайное появление в землях чуди Сигурда, собиравшего с эстонцев дань для князя Владимира, позволило выкупить Олафа из плена» (История Финляндии, semenidos.com).
В саге «О Харальде Суровом» упоминаются как викинги курши и венды (по-видимому, ильменские словене): «Хакон стал ведать защитой страны от викингов, которые сильно разоряли Датскую Державу, вендов и других людей Восточного Пути, а также куров [куршей – прим. авт.]». По сведениям С. Стурлусона, в Дании в 1049 г., при короле Свейне и в 1051 г., при короле Магнусе в церквях произносили специальную молитву: «О Всемогущий Господь, защити нас от куршей!» (Снорри Стурлусон, Сага о Харальде Суровом. «Древнегерманский героический эпос», Перевод на русский: А. Гуревич, 1980).
Помимо агрессивности языческих племен Прибалтики, завоевание их земель христианскими народами связано с малочисленностью коренного населения: язычество консервировало отсталые общественные отношения и тормозило экономическое и социальное развитие. Непрерывные войны уносили гораздо больше жизней, чем в христианских странах, и смертность по невоенным причинам (в основном голод из-за отсталых типов хозяйствования) среди язычников была намного выше, чем у соседей-христиан, поэтому малочисленнее были и их войска. В частности, литовское племя галиндов из-за постоянной нехватки продуктов питания долгое время уничтожало рождавшихся девочек (жен мужчинам приходилось брать в соседних племенах, и наверняка – не всегда добровольно), что привело к сильному сокращению их численности.
Единственное исключение – это Литва. Литовцы были самыми упорными язычниками в Европе, но сумели создать государство, не принимая христианской веры. Это связано с как национальными особенностями развития литовского этноса, так и с личными качествами литовских князей, в первую очередь Миндаугаса (по-русски – Миндовга) – основателя государства. Однако и Миндаугас был вынужден на время принять христианство в католической версии для того, чтобы получить признание Литвы соседними странами и папским престолом в качестве главы «нормального» государства. Впоследствии, в XIV веке, Литва усиливалась и расширялась за счет присоединения русских православных земель, использования русской письменности и русского законодательства. Так что к моменту официального крещения (1386 г.) в Литве подавляющее большинство населения составляли православные христиане, а язычество оставалось уделом княжеской фамилии и небольших групп литовцев, проживавших на коренной территории Литвы, составлявшей лишь малую часть Великого княжества Литовско-Русского. Жемайтия – северо-западная часть Литвы – стала последней областью Европы, сохранявшей язычество: она была крещена только в 1413 г. Так что языческая Литва, сумевшая создать собственное государство – из тех исключений, которые подтверждают правило.
Владимир I понимал, что сплотить племена Русской равнины может только единая религия. Сначала он попытался унифицировать различные племенные культы, для чего построил в Киеве капище с идолами шести главных богов − Перуна, Хорса, Даждьбога, Стрибога, Семаргла и Мокоши. Однако идея была абсолютно неконструктивной: возведенный Владимиром в ранг верховного божества Перун – не славянское божество, а балто-варяжское; главный же славянский бог Даждьбог оказался на втором месте. Велес, очень почитаемый ильменскими словенами, в пантеон не вошел вообще, равно как и Криве − верховное божество кривичей, не говоря о богах многочисленных угро-финских племен, плативших дань Киеву. Понятно, что такая мешанина не могла понравиться никому. А славянам особенно не нравилось, что Владимир, тесно связанный происхождением и культурой с варягами, продолжал кровавую скандинавскую практику человеческих жертвоприношений.
Таким образом, у Владимира (и у Руси как племенного союза или вождества, стремившегося стать полноценным государством) не было иного выхода, кроме как отказаться от язычества, не позволявшего создать государство и обрекавшего его носителей на уничтожение (покорение, ассимиляцию) носителями одной из мировых религий.
Выбор христианской веры Владимиром не был правильным: он был единственно возможным. В результате племенной союз (вождество) стал Киевской Русью – большим, достаточно сильным и относительно современным государством (хотя пережитки отсталости сохранились и сильно мешали прогрессу страны), с которым считались на Западе и Востоке. При Владимире начинается масштабное каменное строительство на Руси, строились новые современные города − Владимир-на-Клязьме (990 г.), Белгород (991 г.), Переяславль (992 г.) и другие. И хотя каменные соборы и дворцы поначалу строили иностранные мастера (например, величественный Успенский собор во Владимире построили немцы), они создавались в соответствии с особым архитектурным стилем, который навсегда стал основой для русской градостроительной школы. Города из укрепленных усадеб князей-русов и племенной знати становились центрами культуры, ремесел и торговли. Началось строительство монастырей, ставших центрами освоения отдаленных территорий. Был принят алфавит, разработанный Кириллом и Мефодием, появились летописи – первые письменные источники; начала распространяться грамотность, невзирая на недовольство и даже сопротивление костной массы населения («Посылал он [Владимир] собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное. Матери же детей этих плакали о них; ибо не утвердились еще они в вере и плакали о них как о мертвых», «Повесть временных лет»).
Успенский собор во Владимире
Начал складываться единый язык и общая культура племен разного происхождения, объединенных единым вероисповеданием. Владимир начал чеканить золотые и серебряные монеты. Быстро рос технический уровень ремесленного производства; вблизи городов и монастырей постепенно повышался уровень агротехники: на смену подсечно-огневому земледелию постепенно приходило пашенное, борону-суковатку начинала сменять соха – появились и первые сохи с железным сошником. Это позволило значительно повысить урожайность зерновых; следствием повышения сбора зерна стал рост численности населения.
Русь – это Киево-Печерская лавра, Золотые Ворота и величественные соборы Владимира, это церковь Покрова на Нерли, Суздаль, Соловецкий монастырь, это кремли Новгорода и Пскова, это Феофан Грек и Андрей Рублев. Без всего этого Руси и России представить невозможно. А скорбеть по поводу утраченного язычества, которое не оставило после себя ни духовной, ни материальной культуры и о котором мы знаем крайне мало (а то, что знаем, не очень-то приятно) – это все равно что быть патриотом Страны Оз или толкиенской Хоббитании.
Соловетский монастырь. Фото 1915 г.
Почему Константинополь, а не Рим?
Существует каноническая легенда о том, как князь Владимир «выбирал веру», изучая особенности православия, западного христианства, ислама и иудаизма. Однако трудно усомниться в том, что в реальности выбора у него не было: христианство исповедовали европейские народы, с которыми Русь была тесно связана культурно, исторически и экономически. В начале X века (после 922 г.) ислам приняла Волжская Булгария: булгарский балтавар (царь) Алмуш (после принятия ислама − Джафар ибн Абдаллах) пошел на этот шаг для защиты от угнетателей-хазар, исповедовавших иудаизм. Это был практичный выбор: далекие халифы Багдада и близкие, сильные в военном отношении хорезмшахи воевали с хазарами, оттягивая их силы от небольшого, но крепкого государства булгар в Среднем Поволжье. Кроме того, Булгария имела этнические и торговые связи в основном с мусульманскими странами, а не с Европой, так что выбор булгар был совершенно естественен. Но Русь с Булгарией враждовала, и принятие ею ислама стало бы противоестественным шагом.
Хазарские иудеи также не имели шансов склонить Владимира к принятию своей религии. Хазары, которыми правила иудейская династия, в IX-X веках нанесли русам ряд военных поражений и потом долгое время собирали дань с Руси; их владычество было тяжелым и оскорбительным. От хазарской дани Русь освободил князь Святослав – отец Владимира, и память о войнах с хазарами была еще свежа. Согласно «Повести временных лет», Владимир спросил иудеев, где их земля, и те были вынуждены признаться, что своей земли у них нет − Бог рассеял их по другим землям. Разумеется, повторять этот печальный опыт Владимир не пожелал.
Поскольку к моменту крещения Руси христианская церковь формально была единой (отдельно существовали армяно-григорианская, якобитская, коптская и несторианская церкви) − раскол произошел в 1054 г., выбора между православием и католичеством как такового у князя Владимира не было. Скорее, был выбор, откуда и от кого принимать крещение – с Востока, от греков, или с Запада, от немцев (другие западные христиане – итальянцы и французы – были далеко и Русью не интересовались).
Согласно Повести временных лет, во время выбора веры, немецкие священники предлагали Владимиру принять католичество, но он отказал им, сказав: «Идите, откуда пришли, ибо и отцы наши не приняли этого». Имелся в виду эпизод с попыткой обращения Руси через бабушку Владимира княгиню Ольгу, в 959 г. попросившую германского императора Оттона I прислать на Русь епископа для проповеди христианства. С этой миссией в 961 г. в Киев прибыл архиепископ Магдебургский Адальберт, но, как считается, по причине враждебного отношения к христианству сына Ольги князя Святослава и части знати он был вынужден уехать, а некоторые из его спутников были убиты.
Тут следует обратить внимание на следующее обстоятельство. Еще во времена Римской империи жившие на ее территории народы, не считавшие себя римлянами, а также племена и народности, обитавшие за пределами империи, принимали христианство в неканонических, еретических формах. Это очень сложный и крайне мало изученный вопрос. Причиной такого выбора, по-видимому, было стремление не-римлян войти в христианский мир, опираясь на собственную религиозную традицию, отличную от римской. Выгоды – как духовные, так и материальные – от принятия христианства в первые века нашей эры быстро переставали вызывать сомнения у народов римской ойкумены, однако у них существовало желание сохранить собственную идентичность. А совместить и то, и другое можно было только одним способом: исповедовать христианскую, но при этом отдельную от римлян религию. Кроме того, отдельное исповедание позволяло национальному священничеству сохранить духовную, материальную и организационную самостоятельность от Рима. Народы римских «окраин» прекрасно понимали свою слабость по сравнению с мощью Вечного города, поэтому старались опереться на гонимые или слабо контролируемые римлянами христианские течения. «Варварские» вожди полагали, что оппозиционный клир станет лояльным им, а не римлянам. При этом богословские различия между официальной и еретическими ветвями христианства не могли интересовать ни неграмотных германцев, ни образованных не-римлян в самой империи. Для них важны были только религиозная и административная самостоятельность.
Египетская коптская церковь, основанная апостолом Марком в I веке, не признала решения Халкидонского собора, и до настоящего времени сохраняет полную самостоятельность. Это связано с тем, что египтяне, древний и цивилизованный народ, были подданными Римской империи, но дорожили своей «отдельностью», и сохранили ее путем принятия неортодоксальной версии христианства. Показательно, что эфиопы, никогда не входившие в состав Римской империи и ставшие христианами в 330 г., приняли христианство в коптской (египетской) версии, но при этом эфиопская ветвь коптов обрела своеобразие, отличающее ее и от египетских единоверцев.
Армяне, одними из первых в мире принявшие христианство, а в V веке отказались признать решения Халкидонского собора (451 г.), принявшего вероопределение о «двух естествах» Иисуса Христа. Ничего удивительного в этом нет: Армения в то время вела ожесточенную войну с зороастрийской Персией, а единоверная Византия в силу различных причин отказалась помогать армянам. В то же время та часть персов, которая приняла христианство, выбрала для исповедания несторианское течение (что неудивительно – основатель этой ветви христианства, Архиепископ Константинопольский Несторий, был этническим персом). Таким образом, три воевавших между собой народа (греки-византийцы, армяне и персы) нашли каждая собственную версию христианства, что отнюдь не удивительно.
В IV-V веках христианство приняло несколько «варварских» племен, в первую очередь германских. Они жили за пределами Римской империи и имели с ней непростые отношения. Большинство этих племен переселялись в пределы империи, становясь ее федератами (неравноправными подданными), при этом не забывавшими о собственных интересах и испытывавших к Риму весьма противоречивые чувства. Эти племена, стремясь сохранить собственную идентичность, принимали не официальное православно-католическое исповедание, а арианское (Арианство − одно из ранних течений в христианстве в IV-VI веках н. э., утверждавшее начальную тварность Бога-Сына, позднее − неединосущность его с Богом-Отцом (антитринитаризм). Получило название по имени основоположника учения, александрийского священника Ария). Такой выбор помогал франкам, готам, вандалам, бургундам, ругам, свевам, гепидам, лангобардам, аланам оставаться самими собой, при этом войдя в состав римской ойкумены.
Как отмечалось выше, готы, создавшие первое государство на Русской равнине, тоже исповедовали арианство. Невозможно проследить, сохранялось ли оно на территории современных России и Украины после массового исхода готов в Италию и Галлию, но с большой долей вероятности можно предположить, что частично оно удержалось − этой точки зрения придерживается, в части, российский историк А. Г. Кузьмин (Кузьмин А. Г. Начало Руси: Тайны рождения русского народа. − М.: Вече, 2003.). В Италии, Испании и Северной Африке арианство сохранялось еще в VIII веке; значит, могло в некоей остаточной форме присутствовать и на землях будущей Руси. В этом случае христианские общины, жившие среди восточных славян до Крещения Руси, были оппозиционны по отношению к другим христианам, и в первую очередь к более жестким и категоричным в своей вере западноевропейским.
Для подтверждения гипотезы о том, что «варварские» народы предпочитали принимать неортодоксальные течения мировых религий, уместно вспомнить, что завоеванные арабами-мусульманами персы («варвары» по отношению к арабской метрополии) приняли ислам не в его ортодоксальной, суннитской форме, а в оппозиционной шиитской. Точно так же средневековые монголы предпочли принять буддизм не в китайской его версии, а в тибетской: Китай, хотя и был завоеван Чингисханом, оставался могучим, богатым и огромным, а немногочисленные и бедные тибетцы, ставшие духовными наставниками монголов, сами оказывались зависимыми от своих воинственных кочевых учеников. Так что, судя по всему, выбор «варварами» еретических течений является не только христианской, а общемировой традицией.
Логично предположить, что князь Владимир и его окружение, выбирая веру, рассуждали конгениально франкам, армянам и эфиопам. «Что касается церкви, она перешла из Византии в Киев уже ослабленной и разрушенной, потеряв свою моральную силу в лоне греческого упадка. Дух веры ее был поглощен обрядностью, а сущность религии заключена в условную рамку бесконечных проявлений благочестия. Вскоре разбогатевшая, получившая большое влияние благодаря обширной сети монастырей, покрывших всю страну, она пользовалась своим влиянием лишь наподобие Рима во времена упадка папства, для понижения умственного уровня народа, никогда не трудясь, по примеру Рима, над его духовным или экономическим возвышением» (К. Валишевский, Петр Великий. Изд. «Захаров», М., 2004, стр. 318).
Хотя христианская церковь в то время формально и была единой, но между ее восточной и западной частями уже существовали большие различия. В частности, в католической части Европы значительная часть церковных служб проводилась на латыни, которую кое-как понимали итальянцы и испанцы (совсем плохо – французы), и совершенно не понимали немцы, скандинавы, англичане и кельты; это делало христианство сложным для неофитов. Такая политика западной части христианства не могла нравиться новообращенным, но для той части немцев, что приняли христианство поздно (например, саксов), скандинавов и поляков плюсы западного крещения со временем перевесили минусы, хотя и после многих тяжелых коллизий. А чехи и венгры первоначально приняли крещение у греческих священников, и только потом, после разрыва отношений между восточной и западной ветвями христианства и прибытия большого количества германских священнослужителей, эти народы стали католическими.
Помимо этого, Владимир, выбирая веру, не мог не знать, что Чехия, Польша и Венгрия, принявшие христианство от немцев, помимо приобретенных благ и выгод, испытали и колоссальные потрясения. И в хорошо знакомой и культурно близкой Скандинавии христианство приживалось мучительно и кроваво. Дания и Норвегия стали христианскими при короле обеих стран Харальде I Синезубом (Гормссоне) в 965 г. Результатом этого стало восстание норвежцев в 986 г. (за год или два до крещения Руси, и Владимир просто не мог об этом не знать!). Войско Харальда было разбито восставшими, и Норвегия, не желавшая креститься, стала отдельным государством. Датчане предприняли вторжение в Норвегию, закончившееся неудачей. Мало того: против Харальда восстали сами датчане во главе с сыном конунга Свеном Вилобородым – тот был язычником и сторонником продолжения викингских походов. После кровопролитной гражданской войны креститель Дании погиб. Языческая реакция временно восторжествовала.
Новый языческий король Норвегии, Хокон, слав властителем, погрузился в распутство с такой бешеной энергией, что норвежские бонды, опасаясь за своих жен и дочерей (очевидно, что Хокон поступал с ними не лучше, чем Владимир с Рогнедой) в 995 г. восстали; в конце концов свирепый король-язычник был убит своим рабом. Новый король Норвегии, Олав Трюггвасон, стремясь навести порядок в охваченной анархией стране, вновь обратился к христианству. В Дании христианство восторжествовало только при правлении Кнуда Великого – внука Харальда Синезубого и сына его убийцы Свена Вилобородого, в 1020-е гг., уже после смерти Владимира. А самая близкая русскому князю скандинавская страна, Швеция, во время крещения Руси еще оставалась языческой, хотя часть шведских ярлов (вождей) уже приняла христианство.
Не мог не знать Владимир и о том, как происходила христианизация соседней Чехии. Первого князя чехов Боживоя еще в 870-е гг. крестил сам святой Мефодий – один из создателей славянской письменности, однако сразу после крещения влияние далекой Византии в Чехии ослабевает и усиливается приток священников-немцев. После смерти Боживоя его сын Вратислав I, вопреки воле матери – христианки Людмилы, женился на язычнице Драгомире. Вратислав I внезапно умер, и Драгомира, при поддержке одного из сыновей, убежденного язычника Болеслава Грозного, захватила власть. По ее приказу в 921 г. княгиня Людмила была задушена (она стала первой славянкой, причисленной к лику святых). Второй сын Драгомиры, Вацлав, придерживавшийся христианства, стал королем Чехии в 924 г. при помощи немецких интервентов, разгромивших язычников и сместивших Драгомиру. Однако и его правление кончилось трагично: в 935 г. Вацлав был убит братом-язычником Болеславом при освящении церкви в Стара-Болеславе. И только новое военное вмешательство Германии возобновило христианизацию Чехии.
Не менее драматично проходила и христианизация Венгрии, с которой у Руси были весьма тесные отношения. Венгерский князь Геза принял крещение в 972 или 974 г., однако, став христианином, не перестал поклоняться языческим богам. Он говорил, что «достаточно богат, чтобы приносить жертвы как старым богам, так и новому богу». Геза также оставил себе нескольких жен и после принятия христианства. Против христианизации выступила значительная часть венгерской знати, группировавшаяся вокруг некоего Коппаня – князя области Шомодь.
После смерти Гезы (997 г.) между Коппанем и сыном Гезы, христианином Иштваном, разгорелась гражданская война, в которой на помощь христианам пришли немецкие рыцари, и язычники потерпели поражение; Коппань был убит в бою. Таким образом, во время выбора веры Владимиром Венгрия находилась в раздробленном состоянии: полуязычник Геза боролся с язычником Коппанем.
Польский князь Мешко I принял христианство в 966 г. Он вел войны с язычниками-лютичами и конфликтовал с чешским князем-язычником Болеславом I, и, естественно, решил опереться на поддержку германского императора Оттона I. Польша приняла христианство и начала платить дань германскому императору. Но войны с лютичами, не утихали, а после смерти Мешко I испортились и отношения с Германией. Уже в XI веке в Польше произошло несколько крупных языческих восстаний, которые были подавлены только с помощью немецких войск. А во времена Владимира поверхностно христианизированная Польша с трудом сдерживала натиск язычников – лютичей, пруссов, чехов, ятвягов, и одновременно конфликтовала с единоверной Германией.
Немецкие крестители восточноевропейских народов − славян, балтов, венгров и финнов – делали свое дело жестко, иногда жестоко. После принятия христианства язычество запрещалось, его адепты подвергались гонениям вплоть до массовых казней. Сами священники-немцы вкупе с прибывавшими вместе с ними рыцарями, учителями, чиновниками и администраторами получали право экстерриториальности (неподсудности местным законам), что взывало понятный гнев «аборигенов». К местным языкам и культурно-бытовым особенностям немецкие культуртрегеры относились с презрением. В XIX-XX веках эти черты христианизации Восточной Европы историки связывали (многие связывают и сегодня) с расистскими предубеждениями западноевропейцев по отношению к славянам, балтам и угро-финнам, но это перенос идеологических систем последних двух веков на средневековье. Тогда никакого расизма, конечно, не было (принявшие христианство славянские, балтские и угро-финские вожди автоматически получали дворянство и быстро становились «своими»), но общий культурный и социально-экономический уровень Западной Европы, в том числе Германии, значительно превосходил восточноевропейский. И это вызывало презрение со стороны более грамотных и «чистых» немцев к славянам, венграм, пруссам и пр. Именно культурный конфликт лежал в первооснове описанных выше кровавых событий, связанных с христианизацией Восточной Европы. Если учесть, что уровень политического, социально-экономического и культурно-бытового развития Русского протогосударства в Х веке был на порядок ниже, чем в Польше, Чехии и Венгрии, то отрицательные стороны принятия католичества в нашей стране наверняка проявились бы быстрее и в еще более жесткой форме.
На таком фоне принятие христианства в западной версии не должно было казаться Владимиру привлекательным. Другое дело, что необразованные русы не могли понять, что жесткость западных христиан (будущих католиков) была призвана усилить позиции христианства, глубже укоренить его у новообращенных народов, быстрее привить им образованность и цивилизованность, искоренить наследие язычества. И получалось это у них более эффективно, чем у более миролюбивых и терпимых греков.
Следует отметить, что вооруженные конфликты, сопровождавшие христианизацию Польши, Скандинавии, Чехии и Венгрии, равно как и столкновения, сотрясавшие западно-христианский мир, были в первую очередь «стабилизирующими» конфликтами. Таким жестоким путем выстраивалась, укреплялась и закалялась формировавшаяся католическая цивилизация; это напоминает закалку стали в огне и воде, придающей ей гибкость и прочность. Конфликты делали западноевропейскую цивилизацию сильнее, однако со стороны (например, из Киева) войны и восстания в Европе выглядели как опасная нестабильность, угрожающая самому существованию европейских стран.
Нельзя винить Владимира за то, что он, всю жизнь проживший среди неграмотных воинов-варягов и общинников-славян, стремился к стабильности и не мог понять позитивного влияния конфликтов на развитие общества. Для этого нужен совершенно другой уровень знаний и несравненно более широкий кругозор. Кроме того, нам сегодня, зная, какими путями пошла европейская история, легко рассуждать о положительном влиянии конфликтов в средневековой Европе, а они были кровавыми и жестокими, к тому же совсем не соответствовали нормам христианской морали. Владимир всего этого знать не мог, и поэтому льющаяся на Западе кровь и слезы вызывали у него недоверие к западным священникам, с деятельностью которых эти кровь и слезы были, безусловно, связаны.
По-другому должно было выглядеть в глазах Владимира православие – византийское христианство. В «Повести временных лет» говорится, что посланцы Владимира в Константинополе были потрясены красотой и роскошью храмов и дворцов; что неудивительно, если крестоносцы через столетие после Владимира утверждали, что в столице Византии сосредоточена половина всех богатств мира, а остальная половина рассеяна по всем остальным городам и странам. Помимо этого, сам факт перевода христианских книг на славянские языки и создание славянского алфавита Кириллом и Мефодием выглядело в глазах славян проявлением уважения к ним. В отличие от нетерпимых (и менее образованных) немцев, греческий христианский прозелитизм для славян как бы подтверждал христианскую максиму «…нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба» (Новый Завет, Послание к Колоссянам святого апостола Павла, Глава 3). А это чрезвычайно важно для «инородцев», принимающих веру – чувствовать уважение со стороны миссионеров.
Кирилл и Мефодий. Православная икона XIX в.
В странах византийского цивилизационного круга, известных славянам, христианство ко времени крещения Руси победило уже давно. В Болгарии и Сербии христианство окончательно победило в 860-е гг., и негативные последствия (такие, как восстание болгарской кочевой языческой знати, жестоко подавленное) ко временам крещения Руси основательно забылись. На Руси вряд ли знали о еретических движениях, потрясавших Византию – павликианстве и иконоборчестве, а болгарское богомильство, ставшее со временем могучей идеологией, при Владимире только формировалось и было малоизвестно не только в Константинополе, но и в самой Болгарии, и, скорее всего, вообще не известно на Руси.
Таким образом, византийский православный мир представал перед Владимиром и его окружением как стабильный, богатый, прекрасный, мирный и терпимый (сейчас бы сказали – толерантный и политкорректный) мир. Важно и то, что, если немецкие, польские и венгерские войска обладали сходными с русскими боевыми качествами, то византийская армия со своим неодолимым «греческим огнем» представлялась русам самой сильной в мире. А дружба, да еще на равных, с самой могучей державой для Киева была, конечно, более желанной, чем союзы с западными христианами – политически раздробленными, враждующими между собой и никак не могущими завершить подавление язычников. И, конечно, тот факт, что Владимиру I в обмен на крещение удалось вытребовать в жены сестру византийского императора, что поставило его вровень с властелином Второго Рима, сыграло важнейшую роль. Ведь сделки, подобной заключенной между Владимиром и императором Василием II, с западно-христианскими государями просто не могло быть.
В таких условиях выбор Владимира I – принятие христианской веры в ее восточном, православном варианте, а не в западном – представляется логичным.
«Внутренняя» Литва
Ни в одной стране мира христианство, как и любая другая религия, не побеждало быстро и безоговорочно. Всюду этот процесс проходил более или менее длительно, более или менее мучительно; долго (опять же в каждой стране по-разному) сохранялись языческие обычаи. Ситуация зависела от того, насколько быстро развивалась культура и общество в целом. В странах Европы с большой, по сравнению с Русью, плотностью населения и относительно высокой грамотностью (по крайней мере среди элит), христианская вера укоренялась достаточно быстро. Вызывающая смех фраза из фильма «Неоконченная пьеса для механического пианино» − «Вот Германия или Бельгия страны маленькие, люди живут рядом, оттого и философские мысли распространяются быстрее. От одного к другому» − на самом деле очень точная, и касается она не только философии, но и религии.
Большое значение имела также нетерпимость христиан к язычникам, особенно сильная среди католиков: после принятия католичества той или иной страной язычники рассматривались как преступники, и их неутомимо преследовали. Очень важна и постоянная подпитка религии извне, обмен мнениями с образованными единоверцами из других стран: замкнутость, отсутствие канонического общения вкупе с низким уровнем образования (и культуры вообще) неизбежно приводят к культурной, в том числе религиозной, деградации.
Яркий пример такой деградации – судьба христианства в Монголии. Христианство в несторианской версии начало распространяться среди монгольских и тюркских племен в VII веке. В 1006 или 1008 г. хана сильного монгольского племени кереитов Буюрука посетило видение: ему, заблудившемуся в степи, явился святой Сергий и пообещал указать дорогу к его кочевью, взяв с него клятву «креститься вместе с народом». Понятно, что подобные «видения» могут иметь место только у сильно распропагандированного христианскими миссионерами человека: он должен по меньшей мере знать, что такое крещение и кто таков святой Сергий. Свое обещание хан выполнил, приняв новое имя Маркуз (Марк). Кереиты в XI-XII веках возглавляли конфедерацию монгольских племен, а хан кереитов считался вождем всех монголов, так что крещение кереитского племени формально означало принятие христианства всем монгольским народом. Правда, конфедерация была рыхлой, и приказать другим племенам креститься Буюрук-Маркуз не мог. Но христианство приняло и второе крупнейшее монгольское племя – найманы, и также самое культурное племя – онгуты, бывшее вассалом Китая. Другие племена продолжали придерживаться либо сибирской демонолатрии (татары), либо тибетской «черной веры» бон-по (тайчиуты), но количество христиан росло и в этих племенах, и даже среди предков нынешних бурятов – меркитов и хори-туматов, живших очень далеко от основных монгольских групп. Христианство также приняло мощное племя киданей (каракитаев), имевшее собственное государство в Восточном Туркестане – с богатыми городами и развитой культурой.
Однако христианство в Монголии не получило развития. Для этого нужен просвещенный клир, монашество, церкви, соборы, диспуты, теология, духовная литература. Несторианство было гонимой, терявшей влияние церковью на Ближнем и Среднем Востоке, и предоставить всего этого монголам оно не могло. А сами монгольские племена были отсталыми (кроме киданей), грамотных в их среде было крайне мало, а серьезно образованных, скорее всего, не было вообще. После создания гигантской империи Чингисхана христианство стало постепенно деградировать: прервалась и до того слабая связь с единоверцами в более развитых странах, а 1270-1300 гг. разразилась гражданская война между монголами-христианами и язычниками, в которой христиане потерпели поражение.
Не получило развития и духовное, культурное общение монгольских христиан с зарубежными единоверцами. Русские источники, описывающие перипетии монгольского нашествия 1237-41 гг., косвенно отмечают, что монголы были знакомы с христианством, но на наличие в войске Батыя священников и вообще активных христиан не указывается; упоминаются только лишь симпатии к христианам Сартака – сына Батыя. Это свидетельствует о том, что задолго по подавления монгольских христиан Хубилаем христианство в Монголии было укоренено крайне слабо.
«Желтый крестовый поход» − военная экспедиция монголов (среди них было много христиан, включая высшее военное командование) в 1250-х гг. в Месопотамию, Малую Азию, Сирию и Палестину также не привела к их духовному сближению с крестоносцами. Напротив, монголы-несториане и европейцы-католики друг другу активно не понравились, и их военный союз закончился взаимными проклятиями и столкновениями. Монголы в глазах христиан были грубыми дикарями, а сами они для монголов – хитрыми, вероломными интриганами, ведущими богословские споры, монголам непонятные и неинтересные (скорее всего, у монголов-несториан вообще не было ни богословия, ни духовной литературы).
Разрыв с единоверцами сильно ослабил влияние христианства в Монголии. Создание монголами громадной империи парадоксальным образом привело не к ускоренному развитию народа, а к глубокой культурной и экономической деградации – этот сложнейший процесс, вызванный комплексом причин, выходит далеко за рамки данной статьи. Имеет смысл лишь констатировать, что деградация монгольского общества во второй половине XIII–XV веках не встретила противодействия со стороны слабого, мало укоренившегося степного христианства, что, в свою очередь, привело к его разложению и гибели. Еще более отсталые племена, входившие в «монголосферу» (зону культурного и политического влияния монголов) – якуты, хакасы и тувинцы – тоже были затронуты христианством, но в еще меньшей степени, чем сами монголы. После отпадения монголов от христианства оно исчезло и среди соседних с ними народов, сохранившись среди якутов в виде почитания креста, смысл которого был непонятен самим якутам. Христианство в Монголии постепенно исчезало, и в XIV пропало совсем. Его место занял буддизм, принесший степнякам то, что христианство приносило народам Европы – просвещение, литературу, экономическое и социальное развитие. Буддистские страны, в отличие от христианских, располагались рядом с Монголией, и постоянное культурное общение ними не прерывалось.
Если Монголия дает пример полного вырождения и исчезновения христианства, то Эфиопия демонстрирует многовековую консервацию и архаизацию христианства. Эта древняя страна была одной из первых в мире, принявших христианство – еще в 330 г., от римских и греческих миссионеров. В то время Эфиопия (Аксумское царство) была сильной и относительно развитой державой, торговавшей (а значит, и интеллектуально общавшейся) с Римской империей, Персией и Индией. В Эфиопии появилась письменность, строились города, церкви и монастыри. Однако Эфиопия располагалась далеко от тогдашних центров культуры и духовности, поэтому ее внешние связи оставались довольно слабыми, и в результате христианство, пустив глубокие корни в стране, застыло в дособорной, крайне архаичной форме. Это проявляется даже во внешних формах и технических особенностях: так, в эфиопских церквях до сих пор используются не колокола, а т.н. била – плоские металлические (и даже каменные или деревянные) поверхности, которые издавали звук при ударе молотком.
Металлическое било в экспозиции Старорусского краеведческого музея. Старая Русса, Новгородская область
Ситуация в стране осложнялась тем, что на Абиссинское нагорье задолго до христианства, возможно, еще в IX веке до н.э., проникает иудаизм: согласно легенде, библейская царица Савская (правительница государства на территориях современного Йемена и Эритреи) родила сына от иудейского царя Соломона. Во всяком случае, связи Эфиопии с Египтом, Йеменом и Иудеей действительно были обширными, и часть эфиопских племен (фалаша) приняли иудаизм. Как христианство в этой стране осталось дособорным, так и эфиопский иудаизм, отрезанный от общеиудейской культуры, тоже остался очень архаичным – доталмудическим. Но укоренился он в стране прочно, и с VII до XVIII века – больше тысячи лет! – боролся за главенство с христианством: в окрестностях озера Тана существовало сильное иудейское княжество, воевавшее с эфиопской империей Аксум, а после ее распада – с уцелевшими христианскими княжествами. (Сам распад Аксума историки связывают с разгромом Аксумского царства армией иудейской царицы Эсато-Гудит, или Тердаэ-Габац). Восстания иудеев сопровождались переходом христиан в иудаизм, а подавление восстаний − массовым крещением иудаистов. Впоследствии то же самое происходило при войнах между христианством и исламом.
Государственная структура средневековой Эфиопии (а средневековье там затянулось до XX века) оставалась слаборазвитой: даже в начале XIX века императоры не имели постоянной резиденции и объезжали свои владения, собирая дань – чем не копия древнерусского полюдья? На этом параллели между Эфиопией и старой Русью не исчерпываются: в конце XVII − начале XVIII веков в Эфиопии возникла ересь стефанитов, проповедовавших нестяжательство и отделение монашества от государства. В то время эфиопское христианство распадается на два течения: шоанское − тоуахдо (умеренное монофизитство, близкое к православию) и годжамско-тигрейское − кыбат (строгое монофизитство). Между ними в течение полувека шли ожесточенные войны. Разруха и культурная деградация привели к возрождению языческих культов Дэсаку и Дино; на юге страны, помимо христианской империи, мусульманских эмиратов и иудейских княжеств, возникают и языческие образования. Точно так же в Московской Руси церковный раскол в XVII веке тоже спровоцировал вспышки, казалось бы, давно забытого язычества.
Все это происходило на фоне непрерывной и чрезвычайно разрушительной войны Эфиопии с наступавшим исламом. В VII веке ислам распространяется в соседней Аравии, затем мусульмане быстро захватывают Северную Африку, окружив к VIII веку христианскую Эфиопию кольцом своих владений. Первая христианская страна Африки оказывается в военно-политической блокаде на тысячу с лишним лет, превратившись, по сути, в осажденную горную крепость. Законсервировавшееся, застывшее в IV веке эфиопское христианство все более отличалось от соседнего православия, сохраняя связи только с египетскими коптами. И сегодня Эфиопия исповедует коптское христианство, но даже внутри его оно составляет отдельную, еще более архаическую ветвь. Неоднократные попытки наладить каноническое общение западными и восточными христианскими церквями ни к чему не привели. По сути, эфиопская христианская церковь развивалась так же, как и экономика, культура и общественные отношения в этой стране в целом, т.е. крайне замедленно. Эфиопское христианство выстояло в многовековой борьбе с исламом и продолжает сплачивать эфиопскую цивилизацию, однако оно уже долгие столетия не играет прогрессивной, развивающей роли. Отсталость общества архаизирует эфиопскую церковь, а сверхконсервативная церковь, в свою очередь, архаизирует общество – получается система сообщающихся сосудов.
Церковь Пресвятой Богородицы в Аксуме, Эфиопия
История христианства в Монголии и Эфиопии интересны тем, что в первой из них духовная изоляция небольшой, слаборазвитой общины от более развитых и культурных единоверцев привела к исчезновению христианства, а во второй − неполная изоляция более многолюдной и чуть более развитой общины не уничтожила христианство, но привела к его архаизации застою в развитии. Необходимо подчеркнуть: и в Монголии, и в Эфиопии судьба христианства неразрывно связана с общим вектором экономического, социального и культурного развития этих стран. Прекращение земледелия и градостроительства в Монголии с конца XIII века напрямую связаны с исчезновением христианства, а общий упадок хозяйственной и духовной деятельности в Эфиопии привел к остановке развития христианства.
Ситуация на Руси после крещения в определенной степени напоминала эфиопскую. В силу географической изолированности (болота, отсутствие дорог, длительные зимы) торговые пути на Русь и через Русь были не слишком торными. А именно по ним двигались не только товары, но и люди, и идеи.
Во времена, непосредственно последовавшие за крещением, христианство на Руси приживалось очень медленно. Бедным и отсталым славянским и угро-финским племенам было особенно нечем торговать: основным товаром вплоть до крещения были рабы. После принятия христианства церковь запретила торговать рабами, но этот запрет исполнялся плохо, поскольку этот бизнес был, во-первых, привычным, а во-вторых его было просто нечем заменить. Ушкуйники – речные пираты из Новгорода и Вятки продавали соотечественников в рабство вплоть до уничтожения ушкуйничества как явления в XV веке, бросая вызов самим основам христианства даже через полтысячелетия после крещения.
В противоположность католикам, жестко искоренявшим язычество в принявших «латинскую веру» странах, православные иерархи и священники в новообращенной Руси старались не трогать язычников. Во-первых, потому, что тех было очень много, а во-вторых – оттого, что укоренение христианства среди населения и даже элиты была еще очень слабым. Так, в 1016 г. сын Владимира Ярослав, впоследствии прозванный Мудрым, захватил Киев, и его варяжско-новгородская – языческая − дружина разгромила церкви: «Ярослав иде в Киев, и погоре церкви» («Повесть временных лет»). Известная былина о ссоре богатыря Ильи Муромца с князем Владимиром также повествует об антихристианских настроениях этого защитника русской земли:
«Рассердился Илья да поразгневался,
Выходил он на широкий двор,
Тугой лук разрывчатый натягивал,
Калены стрелы да он налаживал;
Он начал по городу похаживать,
Он начал по Киеву похаживать,
На Божьи церкви да он постреливать.
А с церквей-то он кресты повыломал…
Золоты он маковки повыстрелил
С колоколов языки-то он повыдергал» (Илья Муромец в ссоре с князем Владимиром // Илья Муромец. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1958. −С. 243-251).
Почти поголовно неграмотные, консервативные жители Руси плохо понимали основы православия, а образование, энергично насаждавшееся «латинцами» в католических странах, на Руси насаждать было просто некому. В холодную, бедную страну греческие и болгарские священники ехали крайне неохотно, а русские священнослужители были малограмотными (учить их было некому), к тому же их было слишком мало.
Оказывало ли язычество на Руси христианству столь же упорное сопротивление, как в Польше, Чехии, Венгрии и Прибалтике? Ответить на этот вопрос невозможно из-за малочисленности источников. Восстания язычников («волхвов») в Суздале в 1024 г. и Ростове (1071 г.), по мнению ряда исследователей, не были массовыми: по-видимому, язычники не испытывали со стороны христиан серьезного нажима. Об этом свидетельствует тот факт, что т.н. Збручский храмовый (языческий) комплекс, расположенный не очень далеко от Киева, в Болоховской земле, функционировал примерно до первой трети или даже середины XIII века, и был разрушен либо во время монгольского нашествия, либо вскоре после него. О комплексе не могли не знать (он был очень большим по размерам) в Киеве и в Галицко-Волынском княжестве, на территории которого он находился, однако он двести с лишним лет не подвергался нападениям княжеских войск – иначе остались бы следы пожарищ. Значит, власти, включая церковные, были вынуждены закрывать глаза на существование мощного языческого центра в самом центре принявшей христианство Руси. По-видимому, Збручский комплекс был разрушен князем Даниилом Галицким уже после похода Батыя. Болоховцы (возможно даже, не славянское, а латиноязычное племя – как недальние молдаване и румыны) перешли на сторону монголов, и после их ухода подверглись разгрому галицкими войсками.
Однако, как минимум один греческий и один армянский источники повествуют об ожесточенной войне, которую вел Владимир I против язычников; и косвенные данные русских летописей заставляют предположить, что после крещения князю пришлось ходить походами против славян Приднестровского региона и Волыни (белых хорватов, уличей и тиверцев). Раскопки Екимауцкого городища на Днестре свидетельствуют о том, что это был крупный центр язычества, но он, в отличие от Збручского комплекса, в первой половине XI века был уничтожен после жестоких боев (М. Козлов Русские князья и языческие восстания, Родина, №715 (7)).
Рассуждая о том, с каким трудом шел процесс христианизации Руси, необходимо учитывать, что страна и при Владимире I, и даже двести-триста лет позднее, представляла собой, по сути, союз племен (впоследствии – культурно-территориальных сообществ) федеративно-конфедеративного характера, и довольно примитивной организации. Племена, медленно превращавшиеся в субэтносы русского народа, были разного происхождения - славянского, угро-финского, летто-литовского и тюркского. Одно из крупнейших славянских племен, северяне, сами были ославившемся племенем тюркского, а может, смешанного тюрко-угро-самодийского происхождения. Другое славянское племя – кривичи – были находившемся в процессе славянизации племенем литовского происхождения: само его название восходит к Криве-Кривейте - титулу верховного языческого жреца литовских племен. Естественно, у северян принятию христианства противодействовали традиционные тюрко-угорские верования (тенгрианство, демонолатрия), а у кривичей – язычество литовского типа.
Это – крупнейшие собственно славянские племена. А еще труднее христианизировались тюркские, финно-угорские и литовские племена, сохранявшие к моменту крещения собственные языки, культуру, племенную организацию и административную автономию. На юге Руси, в Киевском, Переяславском, Черниговском, Галицко-Волынском и Новгород-Северском княжествах проживало значительное количество тюрок, медленно ассимилировавшихся со славянским населением. Черные клобуки (карапапаки, «черные шапки»), были вассалами киевских князей, имевшими с конца XI века собственную автономную область в Поросье со столицей в городе Торческ (от наименования торков − одного из каракалпакских племен). Каракалпаки были важной военной силой киевских князей, и все государственные решения утверждались формулировкой «приговорили вся земля Руськая и чорные клобуки». Тюркское племя берендеев (от «беринди» − изгнанники) расселились под Киевом, на Волыни и во Владимиро-Суздальском княжестве; у них были собственные города – Берендичев (Бердичев), Саков, Бастиева чадь, Берендеево, Ижеславль, Урнаев и другие. Кроме них, на Руси в большом количестве жили печенеги и особенно половцы, сохранявшие свои национальные, культурные и религиозные особенности. Так, в начале XIII века Черниговское княжество в результате жесточайших междоусобиц обезлюдело, и его территории заселили тюрки: «…Чернигов с семью городами пустыми, в которых сидят только псари да половцы» (Ипатьевская летопись, // Полное собрание русских летописей. Том 2. Санкт-Петербург, 1908, с.84). Тюрки, жившие на Руси, были ценными военными союзниками, но они тщательно оберегали свои привилегии и автономию. Несомненно, после крещения Руси они вряд ли считали себя обязанными принимать православие.
Угро-финские и литовские племена, имевшие собственную языческую религиозную культуру, сопротивлялись христианизации еще упорнее, чем тюрки. Причем в Новгородской, Владимиро-Суздальской и Рязанской землях они составляли очень значительную часть населения. В Новгородской республике, образовавшейся после распада единой Руси (1136 г.), помимо славян, жили корела, водь, ижора, весь, пермь, чудь заволочская, самоядь и югра, обладавшие значительной автономией. Во Владимиро-Суздальском княжестве обитала литовскоязычная голядь, финноязычная весь (ныне – вепсы) и меря; древнейший и крупнейший город края, Ростов, был мерянским; другой крупный город, Галич, официально именовался «Галич-Мерьский». В Муромо-Рязанском княжестве вторая столица – Муром – был городом угорского племени мурома; кроме них, значительную часть населения составляло финское племя мещера.
О том, как непросто складывались отношения русских князей с федератами-финнами, свидетельствует известный Сигтунский поход 1187 г., совершенный карельскими пиратами и приведший к уничтожению крупнейшего шведского города Сигтуна. В то время между Новгородом, в состав которого входила карельская автономия, и Швецией существовали мирные отношения и процветала торговля. Язычники-карелы, судя по всему, воспользовались неготовностью Швеции к нападению со стороны дружественного Новгорода, но с языческой точки зрения, вероломство – это законная военная хитрость. Ужас и ярость, обуявшие новгородцев при получении известий о Сигтунском разгроме, карелам была непонятна и обидна, но Новгород все-таки был их сюзереном, и они решили загладить вину, подарив метрополии Золотые ворота, вывезенные из Сигтуны. Новгородцы, убеждавшие шведских посланников в том, что они не имеют отношения к пиратскому рейду, и что карелы-язычники предприняли его вопреки запрету, оказались в трудном положении. Шведы воспылали ненавистью к русским «клятвопреступникам», и между Новгородской республикой и Швецией завязалась бесконечная война, длившаяся три столетия - вплоть до завоевания Новгорода Московией в 1478 г.
Магдебургские (Сигтунские) врата. Софийский собор в Великом Новгороде, Россия
В 1227 г. новгородский князь Ярослав Всеволодович осуществил крещение карелов. Однако по договору с Ганзейским союзом (1259-1263 гг.), Новгород не взял на себя ответственность за безопасность ганзейских купцов в карельской земле; в результате крупнейший торговый центр Руси так и не смог стать полноценным членом Ганзейского союза. Любопытно, что как раз в 1227 г. (через 239 лет после крещения!) в самом Новгороде начинается движение язычников-волхвов, подавленное только через три года. В этой связи понятно, что Новгород просто не решился гарантировать безопасность ганзейским купцам.
Русь в XI-XIII веках была синкретической, языческо-христианской страной. Это в немалой степени это провоцировало ухудшение отношений с католическим Западом – проблема была не только в ненависти католиков к «схизматикам» и войне между православной Византией и крестоносцами. Иногда католическое нашествие на Прибалтику представляют таким образом, что колонизаторы покоряли в равной степени и язычников, и православных славян, но это не вполне верно. Одновременно с началом германо-католического наступления на прибалтийские племена (с 1185 г.) русские православные князья сами пытались завоевать прибалтийские земли, которые время от времени платили дань Руси (ливы, латгалы, земгалы и курши − Полоцкому княжеству, эсты − Новгородской республике), но постоянно выходили из повиновения. Первоначально крестоносцы предлагали Полоцку и Новгороду сотрудничество, но из этого ничего не вышло. В 1184 г. католический миссионер Майнхард фон Зегеберг обратился за разрешением к полоцкому князю проповедовать в землях ливов и получил на это согласие. Он основал Ливонскую епархию. Однако очередное восстание ливов против Полоцка в 1203 г. и привело к первому столкновению полочан с крестоносцами: усмиряя ливов, полочане захватили замок Икскюль – первое немецкое укрепление в Прибалтике (ливы, постоянно меняя фронты, попытались в борьбе с Полоцком опереться на немцев). Началась война, в ходе которой в 1206 г. Владимир Полоцкий в союзе с ливами осадил Ригу, хотя переговоры полочан с епископом Риги Альбертом фон Буксгевденом время от времени возобновлялись.
Русские князья в Прибалтике вели себя крайне непоследовательно – вовсе не так, как полагается паладинам христианства. В 1207 г. Вячко, князь Кукенойса, небольшого полоцкого удела на земле латгалов, попросил рижского епископа Альберта помочь ему в борьбе с язычниками-литовцами, обещая взамен половину своих земель и замка. Епископ нагнал и разбил литовское войско, а затем отправил в замок Вячко своих рыцарей, чтобы те от его имени вступили во владение обещанной половиной замка. Однако витязи Вячко по его приказу перебили их, после чего князь попросил полоцкого князя Владимира совместно идти брать Ригу. Епископ Альберт с рыцарями и окончательно перешедшими на его сторону ливами разбил Вячко, который поджег свой замок и бежал. Рыцари его схватили, но… через короткое время выпустили на свободу. «Епископ вместе со всеми своими был очень огорчен и не одобрил сделанного, велел вернуть короля в его замок и возвратить ему все имущество, затем, пригласив короля к себе, с почетом принял его, подарил ему коней и много драгоценной одежды…» (Хроника Генриха Латвийского (Хроника Ливонии), Изд-во АН СССР, Москва − Ленинград, 1938 г. −C. 221).
Судя по летописным свидетельствам, немцы в войне с Вячко пытались прекратить вражду между христианскими народами: «Отступавших в замок русских, как христиан, не решились убивать, но угрозив им мечами, одних обратили в бегство, других взяли в плен и связали» (Хроника Генриха Латвийского (Хроника Ливонии), Изд-во АН СССР, Москва − Ленинград, 1938 г. −C. 221).
В 1207-09 гг. немцы в союзе с ливами захватили русские уделы – Кукенойс и Герсик; князь Всеволод Герсикский был разгромлен, как и Вячко, но немцы выделили ему часть бывших его земель в качестве феода. Всеволод признал себя вассалом Ордена, но… в 1215 г. перешел на сторону воевавших с крестоносцами язычников-литовцев. Кстати, при взятии Герсика вожди крестоносцев запретили бесчинствовать в городе, принадлежавшем православному князю − «из уважения к христианству». Не стоит забывать, что раскол христианства на католичество и православие произошел еще слишком недавно (1054 г.), и в сознании людей того времени это было скорее случайное, временное событие, в то время как общность христианской религии продолжала ощущаться.
Поведение русских князей в войне за Прибалтику симпатий не вызывает. В их деятельности мало героизма и последовательности, зато достаточно вероломства, легкомыслия и непоследовательности. Заключая союзы, они постоянно им изменяют, воюют то с католиками против язычников, то с язычниками – против католиков. Думают они явно о сиюминутной выгоде, не умея просчитать долгосрочных последствий. Русские князья-христиане часто по своему менталитету мало отличались от язычников и вели себя очень похоже на язычников − лютичей или бодричей. К примеру, в 1233 г., в разгар войны Новгорода и Пскова с ливонскими рыцарями, часть псковичей неожиданно напала… на новгородцев, и, объединившись с крестоносцами, захватила мощную крепость Изборск. В самом Пскове образовалась сильная пронемецкая партия во главе с Твердилой Иванковичем, сдавшая в 1240 г. эту сильнейшую русскую крепость Ливонскому ордену. Неудивительно, что в таких условиях у русских не было шансов победить крестоносцев.
Длительный и жестокий вооруженный конфликт между католиками-крестоносцами и православными русскими был вызван двумя причинами. Первая – действительно имевшая место агрессивность крестоносцев, их стремление к захватам территорий и расширению феодальных владений. А вторая – недостаточное укоренение христианства на Руси и тесные связи русских княжеств с союзниками-язычниками. При этом языческие союзники русских были (как и положено язычникам!) крайне ненадежными, что постоянно ставило русских в сложное положение.
Тут следует оговориться. Укоренение христианства среди греков, немцев или французов вовсе не делало их добрыми, честными и человеколюбивыми: они нередко совершали преступления, в том числе самые ужасные. Не лучше были в церковные иерархи, включая даже некоторых Римских Пап и Вселенских патриархов. Дело в другом: совершая преступление, они точно знали, что они преступники, что их накажет Бог и осудят люди (последнее, конечно, для многих было гораздо важнее). Удерживало ли это от преступлений? В какой-то степени – безусловно да, хотя бы потому, что, совершив преступление, преступник-христианин ждал наказания от Бога и возмездия от людей. Тот же князь Вячко из Кукенойса, преступив клятву епископу Альберту и изменнически перебив его людей, мог просто не понимать, что совершает преступление. То есть уровень насилия и жестокостей, клятвопреступлений и произвола в странах с укоренившимся христианством был все-таки значительно меньшим.
Даже в XIII веке, во время нашествия монголов, на Руси сохранялись крупные очаги язычества, носители которого были не лояльны православной власти. Таких очагов было немало, помимо упоминавшегося Збручского языческого комплекса и сохранявшего дохристианскую веру Ростова Великого. В частности, языческую веру упорно защищало племя голядь, обитавшее на реках Протва, Десна и Пахра − в самом центре Руси. Черниговский князь Святослав Ольгович совершил поход против этого племени в 1147 г., но, похоже, он не был успешен. Во всяком случае, через столетие голядь снова появляется в исторических хрониках во время монгольского нашествия, и в достаточно неожиданной ипостаси. В 1248 г., когда Владимиро-Суздальское княжество лежало в руинах после нашествия Батыя, сын князя Ярослава и брат Александра Невского Михаил Хоробрит предпринимает поход против «Литвы на Протве», как говорит летопись, т.е. против голяди (были ли там собственно литовские войска – непонятно, но это маловероятно: что им делать так далеко от родных мест, да еще в глухомани?). «И Михаиле Ярославичъ московский убьенъ бысть от Литвы на Поротве» (ПСРЛ, 1925, с. 38). Это свидетельствует как о военной силе языческого племени, так и о том значении, которое ему предавали власти сильнейшего русского княжества. Только в XV веке голядь пропадает со страниц истории, а вместе с ней исчезает и сильный центр язычества.
Война с «Литвой на Протве» показывает, что христианизация Руси проходила совсем не безболезненно, хотя прямых сведений о конфликтах в исторических источниках сохранилось мало (войны с голядью являются редким исключением). Например, в «Истории о Казанском царстве» упоминается, что черемисы (марийцы) в древности жили в Ростовской земле, но они отказались принять крещение и переселились в Волжскую Булгарию. Ряд историков полагают, что именно марийцев славяне называли именем «меря»; если это так, что предки нынешних марийцев когда-то составляли значительную часть населения современных Московской, Владимирской и Ивановской областей, а потом ушли на Восток, протестуя против политики христианизации. Уходили из Руси не только угро-финские племена, и не только в Поволжье. По-видимому, часть упоминавшейся голяди в начале XV века выселилась с берегов Оки и Протвы в немецкую Пруссию, где с того времени существовала область Галиндия.
Бежали из Руси и славяне. В XII-XIII веках на территории современной Румынии, на берегах реки Бырлад сложилось сообщество славянских беглецов под названием «берладники». Эта группа основала собственное княжество: сохранилась грамота берладского князя Ивана Ростиславича Берладника, датированная 1134 г. Русские летописи свидетельствуют, что в 1159 г. шла война между галицким князем Ярославом и Иваном Берладником, которого летопись называет его двоюродным братом. В летописи подчеркивается, что на стороне Ивана Берладника воевали не только берладники, но и половцы. В 1161 г. берладники захватили порт Олешье в низовьях Днепра, отрезав Русь от Черного моря.
По-видимому, берладники являлись западной ветвью более широкого этнического образования, обитавшего в долинах нижнего Днестра, Днепра и Дона – загадочных бродников. Их название, скорее всего, происходит не от слова «бродить», а от слова «брод»: в «Слове о полку Игореве» упоминается племя «деремела», которое, возможно, имеет отношение к бродникам; по-тюркски dermel означает «люди с брода». Бродники говорили по-славянски, они участвовали во многих русско-половецких конфликтах как на русской, так и на половецкой стороне, что свидетельствует об их независимости. Почему какие-то, очевидно, достаточно многочисленные славяноязычные группы оказались в степях, вдалеке от привычных лесных и лесостепных ландшафтов – неизвестно. Можно предположить, что среди причин эмиграции были и религиозные: в послании короля Венгрии Белы Папе Римскому 1254 г. бродники названы «неверными», что в принципе могло означать и православных, но скорее все же язычников. В 1223 г. вождь бродников Плоскиня, выступивший союзником монголов против русских, носит явно языческую кличку. Он мог использовать ее наряду с неизвестным нам христианским именем, но мог быть и язычником. При этом сам факт участия бродников в войне с русскими на стороне монголов заставляет предположить, что это сообщество представляло собой все-таки славянских язычников (возможно, перемешавшихся с тюркскими, ирано- или даже латиноязычными племенами – родственниками галицийских болоховцев): для того, чтобы выступить против единоверцев на стороне незнакомого, чужого народа, должны были быть очень веские причины. Такие, например, как религиозная вражда.
Бродников, по всей видимости, справедливо считают родоначальниками казачества. А у казаков до конца XVIII века в ходу были не столько христианские имена, сколько клички (Разя, Пугач, Ермак, Кривой, Голота, Шелудяк и т.п.), что очевидно сближает их с бродницким атаманом Плоскиней XIII века. Кроме того, казачество христианизировалось медленнее всех на Руси, в течение веков сохраняя дохристианские верования. Степан Разин в 1660-е гг. поклонялся «водяному богу Ивану Горынычу» («Горыныч» − классический образ антихристианской силы в русской мифологии) и даже приносил ему человеческие жертвы – в частности, знаменитую «персидскую княжну». А уже после гибели Разина, в 1680-90-х гг., среди донских казаков, как остававшихся в донских плавнях, так и перебравшихся на Байкал, зафиксирован четко выраженный антихристианский солярный культ.
Итак, по-видимому, немалая часть населения Руси − как неславянские племена, коих было множество, так и часть славян – сопротивлялась христианизации, поднимая восстания или эмигрируя. Но и самая верхушка русской элиты христианизировалась очень медленно, и, судя по всему, довольно поверхностно. О разгроме киевских церквей дружиной Ярослава в 1016 г. выше уже упоминалось, но это произошло всего через 28 лет после крещения Руси, когда язычество было еще сильным. Но и гораздо позже позиции христианства в русской элите были не очень прочны. Так, правнук Владимира I и несчастной Рогнеды, Всеслав Брячиславович Полоцкий (1044-1101 гг.), остался в былинах как чародей (то есть безусловно язычник), способный оборачиваться зверем. «Повесть временных лет» сообщает, что мать родила Всеслава «от волъхвования». На короткое время Всеславу удалось занять Киевский престол и стать великим князем всей Руси (1068-69 гг.); маловероятно, что князь-чародей способствовал углублению христианизации страны. Всеслав довольно легко привел к покорности языческие прибалтийские племена ливов, земгалов, куршей и латгалов; возможно, близость религиозных воззрений полоцкого князя и язычников Прибалтики этому способствовали. Зато с формально православными Новгородом и Псковом Всеслав воевал с чрезвычайной жестокостью (с Софийского собора в Новгороде полочане сняли колокола – деяние, явно противоречащее христианству). Интересно, что Всеслав, будучи захвачен и заточен в темницу («поруб») Изяславом Киевским, пользовался такой популярностью среди киевлян, что они подняли восстание (1068 г.) и освободили полоцкого князя, а Изяслав бежал в Польшу! Возникает подозрение, что странная любовь киевлян к князю-чужаку имеет, как минимум отчасти, и религиозную подоплеку, хотя прямо в летописях о языческом характере восстания ничего не говорится. Зато косвенных свидетельств достаточно: как раз киевские источники именую Всеслава «чародеем». Позже, уже лишившись киевского «Великого стола», Всеслав вновь воюет с Новгородом; показательно, что для похода на город он мобилизует языческое племя водь. Академик Б. А. Рыбаков обоснованно полагал Всеслава язычником; если он был прав, языческая история Руси затянулась дольше, чем считается. «В Слове о полку Игореве описывается захват Всеславом Новгорода и битва на Немиге. Всеслав представлен колдуном и оборотнем… (…) Автор «Слова» приводит также «припевку» о Всеславе, сочиненную его современником Бояном, придворным певцом Ярославичей, где тот грозит Всеславу Божьим судом» (Википедия, ст. «Всеслав Брячиславич»).
Противник Всеслава Владимир Мономах был защитником православия. Однако в борьбе за воссоединение распадавшейся Руси он опирался в основном на половецкие силы, а половцы в то время были язычниками и христианские святыни (как и христианское население) не щадили. Так, воюя с Всеславом, союзные Мономаху половцы уничтожили до основания Минск. В православной Руси языческие сторонники великого киевского князя расправлялись с городом, принадлежащим полоцкому князю-язычнику…
Владимир Мономах на Памятнике «1000-летие России» в Великом Новгороде
В XIII-XIV веках большая часть бывшей Киевской Руси была завоевана Великим княжеством Литовским. Это явление громадного масштаба в источниках описано довольно смутно: в таком-то году такой-то удел перешел во владение литовских князей – и все. Как будто речь идет о неких внутренних и, в общем-то малозначительных разборках, наподобие перехода какой-нибудь сельской волости из Владимиро-Суздальского владения к Рязанскому. Представляется вероятным, что, по сути, так оно и было. Литва в начале своего исторического существования (в первой половине XIII века) мало отличалась от других языческих, бесписьменных племен, которые в немалом числе проживали как внутри Руси, так в ее приграничье. Литовцы (аукшайты и жемайты) платили дань то киевским, то полоцким князьям (на эту тему информации очень мало), и по статусу соответствовали той же голяди или ятвягам. Основатель Литовского государства Миндаугас имел в качестве удела Новогрудок – «Новый городок» или Малый Новгород, маленький город со смешанным славяно-литовским населением на западной границе Полоцкого княжества. Сам Миндаугас, по-видимому, был удельным князем, зависевшим от полоцких князей, и его возвышение рассматривалось полочанами и русами в целом как возвышение именно «своего», русского удельного князя. Уже в середине XIII века одно из самых сильных прежде Полоцкое княжество попадает под власть Миндаугаса и его родственников (обстоятельства этого недостаточно известны), но это тоже расценивается современниками как внутреннее дело Руси, а не как внешнее завоевание. Показательно, что первым в состав языческой Литвы переходит княжество, которым до этого управлял Всеслав Чародей!
Принявший православие литовец Довмонт (возможно, один из сыновей Миндаугаса) был избран князем Пскова – и стал самым выдающимся главой Псковской республики. А русский князь Шварн Данилович, сын Даниила Романовича Галицкого и Анны Мстиславны Смоленской, после смерти Миндаугаса, женившись на его дочери, стал Великим князем литовским. Иными словами, Литва, будучи сама частью Руси (хотя и своеобразной), не столько завоевывала русские земли, сколько присоединяла их в результате внутренних конфликтов и династических браков. В 1321 г. литовцы разбивают на реке Ирпень галицко-волынские войска и занимают Киев – «мать городов русских». Появляется Великое княжество литовское (ВКЛ), монарх которого носил титул «великий князь всее Литовское земли и Жомойтское и многих Руских земель». Государственным языком огромного государства был русский, а славянское население значительно превосходило по численности немногочисленных литовцев. А государственной религии в ВКЛ до 1378 г. не было: среди литовской элиты существовали как католические, так и православные группировки, но главенствовало язычество.
Присоединение, в основном бескровное, русских земель к небольшому литовскому княжеству может быть объяснено противоречиями между язычниками и христианами, в котором язычники получали помощь единоверных литовцев. Если это так, то в XIII-XIV веках мы наблюдаем своего рода языческий реванш на Русской равнине, связанный с общим упадком Руси, ее экономической, социальной и культурной деградацией.
«Погибель Русской земли»
«Слово о полку Игореве» − великий литературно-исторический памятник, посвященный походу Игоря Новгород-Северского против половцев в 1185 г., т.е. почти через два столетия после крещения Руси. Само «Слово…», разумеется, написано значительно позже. И тем не менее оно просто пронизано языческими символами! Боян – по-видимому, известный сказитель − называется внуком Велеса, ветры − внуками Стрибога, а князья − «Даждьбожьими внуками». Во время похода русского войска в Дикую степь, им вслед Див «кличет вверху древа» (Див – птица, посланник языческих богов, предвещающий скорую смерть или серьезные бедствия тому, кто его увидел). Хорс, одно из наименований солнечного божества, именуется в «Слове…» Великим; таково его титулование в иранской мифологии и известное славянским племенам Юга, жившим вблизи Великой Степи – полянам, наверняка – уличам и тиверцам, возможно – и северянам. Упоминаются в «Слове…» и практически неизвестные персонажи, но наверняка из языческого пантеона − Карна и Желя, которых некоторые исследователи считают олицетворениями тоски и печали.
Возникает вопрос: почему «Слово…», великий памятник православной Руси, представляет собой чуть ли не энциклопедию язычества? И почему языческие символы сопровождают русскую рать, идущую в степь? Не потому ли, что цели похода не вполне отвечали христианским принципам? Князь Игорь совершал не только походы против половцев, но и активно участвовал в междоусобных войнах на Руси. Он также предпринимал совместные с половцами походы – например, против Давыда Ростиславича Смоленского под Друцк. Следует указать, что пламенная патриотическая речь Игоря перед своей дружиной в преддверии похода, описанного в «Слове…» («Лучше ведь убитым быть,/Чем плененным быть;/Сядем же, братья,/На борзых коней/Да посмотрим хоть/На синий Дон»), выглядит не слишком убедительно в свете того, что поход планировался несколькими князьями, но Игорь двинулся в степь в одиночку, желая самому стяжать славу победы и, по-видимому, рассчитывая единолично захватить половецкое имущество. Эта речь очень похожа на позднейшую вставку переписчика, что часто бывало при переписывании летописей. Не красит образ князя и тот факт, что его дружинники ударили по половецким кочевьям в отсутствие половецких войск, и «…помчали красных девок половецких, с ними золото и ткани». Это больше похоже на грабительский набег, чем на поход из патриотических побуждений – он напоминает те набеги, что производили в отношении Руси сами половцы. Может быть, обилие языческий символики в «Слове…» как раз является намеком автора на то, что действия князя не вполне соответствуют христианским нравственным нормам?
Зато поведение князя Игоря похоже на то, как вели себя русские князья в Прибалтике двумя десятилетиями позже. О нравственном облике русских князей (а он находился в прямой зависимости от их приверженности христианским ценностям) писал Л. Гумилев: «А славянские князья воевали друг против друга, и Роман Мстиславич − яркий тому пример. Он "устремлялся на поганых, как лев, сердит как рысь, губил, как крокодил, проходил землю их, как орел, а храбр был, как тур". Но эти "поганые" были соседние литовцы, ятвяги и половецкие женщины, которых Роман полонил в то время, когда их мужчины пошли на помощь болгарскому царю Иоаннице, стремившемуся заключить с греками пристойный мир (1201 г.). Набег Романа был совершен в 1202 г., очевидно, в угоду его верным союзникам и заклятым врагам половцев - торкам.
Всю остальную жизнь он проливал русскую кровь, от Новгорода до Галича, предавал друзей и родных и никогда не щадил слабых. Роман был больше похож на римского солдатского императора III в. или на тюркского эмира XV в., чем на графа Аквитании, Ломбардии или Саксонии» (Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. Gumilevica, электронная версия).
И совсем не красят русских князей события, предшествовавшие битве на Калке с монголами в 1223 г., и трагическая история самой битвы. Вспомним, что тогда к Киеву бежали половецкие орды, разбитые войском монгольских полководцев Субэдэя и Джэбэ, и попросили русских о помощи. Поскольку русские князья находились в союзнических, а часто и родственных отношениях с половецкими ханами, к просьбе половцев в Киеве отнеслись предельно серьезно и собрали съезд всех основных князей, чтобы решить, что делать дальше.
Вождем половцев был хан Котян Сутоевич – тесть сильнейшего русского князя Мстислава Галицкого «Удатного»; кстати, свои пламенные призывы о помощи хан сопроводил ценными дарами князьям (т.е. взятками). Русские князья решили выступить на защиту половцев, что, в целом, понятно из-за тесных связей двух народов. Со всей Руси под Киевом собралось громадное войско – такого ранее не собиралось никогда (историки спорят о его численности, но она составляла не меньше 40 тысяч воинов, а возможно, даже 80 тысяч).
Монголы прислали в Киев послов, заявивших: «Слыхали мы, что вы идете против нас, послушавши половцев, а мы вашей земли не трогали, ни городов ваших, ни сел ваших; не на вас пришли, но пришли по воле Божией на холопов и конюхов своих половцев. Вы возьмите с нами мир; коли побегут к вам, − гоните от себя и забирайте их имение; мы слышали, что и вам они наделали много зла; мы их и за это бьем». Конечно, трудно было бы ожидать, что русские князья приняли бы монгольские предложения, но их реакцию назвать разумной тем более нельзя: послов изрубили. Есть версия, что это сделали присутствовавшие на переговорах половцы, но это не меняет сути дела: произошло убийство послов, причем в присутствии ведущих русских князей – преступление, после которого война стала неизбежной. Князья не могли не знать, что убивать послов нельзя – все-таки они не были вождями совсем уж диких племен. Тем более, что, узнав о разгроме монголами половцев – мощнейшей военной силы на востоке Европы и в прилегающих частях Азии − стоило задуматься над целесообразностью нанесения столь жестокого оскорбления народу, обладавшему такой военной силой. Опять, как и в случае с походом Игоря против половцев, и с войнами русских князей с крестоносцами в Прибалтике, несоблюдение христианских нравственных норм, жестокость и крайнее легкомыслие шли рука об руку.
Русско-половецкое войско, двинувшееся на монголов, имело огромное численное превосходство – не менее чем в 4-5 раз, и не сомневалось в победе. Монголы, отбиваясь, медленно отходили на восток; при этом русские и половцы убивали всех пленных и добивали раненых, что значительно превышало общепринятые в то время нормы жестокости. Вскоре это аукнулось не только князьям, но и всей Руси.
На берегах Калки монголы прекратили отступление и изготовились к битве: скорее всего, у них кончились стрелы и продовольствие, а кони настолько устали, что бежать дальше они уже не могли. После истребления послов и убийств пленных и раненых монголы не могли рассчитывать и на переговоры с русами, и решились на бой насмерть. Русско-половецкое войско, вместо того, чтобы сразу обрушиться на малочисленные и измученные монгольские отряды, остановилось на отдых – и дало отдохнуть монголам. Воины Субэдэя и Джэбэ набирались сил, кормили коней и готовились к битве, а русские князья и половецкие ханы устроили грандиозную попойку (в монгольской армии за употребление спиртного во время войны полагалась смертная казнь). И «погуляли» три Мстислава – Киевский, Галицкий и Черниговский – так сильно, что переругались и даже подрались. Побитый Мстислав Киевский (между прочим – великий князь, которого остальные должны были слушаться!), обиженный и похмельный, отказался идти в бой и со своими воинами (не меньше трети всех русских сил!) начал строить укрепление. Он заявил, что в бой не пойдет. При этом место для полевого укрепления от выбрал просто феноменально легкомысленно – в стороне от переправы с лодками и без источников воды!
Но и без киевских полков союзники имели большое преимущество над монголами. Галицкие, черниговские и половецкие войска ринулись в битву − с похмельными князьями и ханами во главе, а возможно, и простые воины тоже перед этим перебрали вина. Монголы применили в бою испытанный прием – ложным отступлением они спровоцировали хаотичное выдвижение русско-половецкого войска вперед и нанесли сильные удары по флангам, раздробляя силы противника.
Битва привела к небывалому разгрому русских и половцев; если половецкие отряды, сразу бросившись прочь с поля боя, понесли относительно небольшие потери, то русское войско потеряло убитыми 80% состава. Пленных монголы не брали, раненых перебили (что естественно после такого же поведения русских и половцев в ходе преследования монголов от берегов Днепра до Калки). Крепость, построенная киевским войском, сдалась монголам через три дня из-за отсутствия воды: все сдавшиеся были убиты.
Показательно, что остатки галицких частей, добежавшие до Днепра, изрубили лодки, чтобы бежавшие следом за ними черниговцы не могли переправиться – таков был уровень общерусской солидарности! И как это не соответствует христианским нормам поведения!
Разгром русских войск монголами на Калке продемонстрировал крайне низкий профессиональный, интеллектуальный, а главное - нравственный уровень русской элиты.
Калка. Худ. П. Рыженко, 1996 г.
Несмотря на решительную победу при Калке, монголы стали готовиться к окончательному разгрому половцев и их союзницы Руси. Яса (Конституция) Чингисхана содержала пункт, предусматривавший ведение войны до полной победы над врагом; кроме того, монголы опасались ответного удара русско-половецких войск (Чингисхан, узнав о битве при Калке, сказал: «Путь от Керулена до Днепра равен пути от Днепра до Керулена», что означало возможность появления врага в самой Монголии). О плачевном состоянии русских войск после поражения хан монголов не знал…
Через 14 лет после поражения на Калке, в 1237 г., мощное монгольское войско, сокрушив основные силы половцев, Волжскую Булгарию и воинственных башкир, вторглось в русские княжества. В течение трех месяцев чудовищному разгрому подверглись Рязанское и Владимиро-Суздальское княжества, после чего монголы отошли в степь, чтобы добить последние отряды половцев, еще продолжавших сопротивление. В 1240 г. монголы нанесли удар по Черниговскому, Киевскому и Галицко-Волынскому княжествам, разгромив их одно за другим (помощи друг другу они не оказали), после чего ураганом прошли по Польше и Венгрии и попутно истребив армию немецких рыцарей, возвратившись в половецкие степи через хорватские, валашские и болгарские земли, также подвергшиеся опустошению.
Винить русских за поражение от монголов не имеет смысла: в силу особенных и до сих пор окончательно не понятных историкам обстоятельств монгольская армия в то время по военной силе превосходила все прочие вооруженные силы. Чингисхану удалось создать чрезвычайно эффективную военно-бюрократическую систему тоталитарного типа и сверхдисциплинированную армию, не знавшую ни феодальных, ни племенных, ни религиозных различий. Подобно римским легионам, монгольская армия состояла из одинаково организованных и единообразно вооруженных частей и соединений, чего в то время нигде в мире не знали. Монголы сумели взять на вооружение все технические новшества Востока (баллисты, катапульты, порох, ракеты, системы связи, единую медико-санитарную службу, с большой вероятностью – артиллерию), чем сами государства Китая, Кореи и Вьетнама по ряду причин воспользоваться не сумели.
В связи с этим спекуляции на тему «если бы русские князья объединились, то тогда Русь бы победила» − бессмысленны. Войну с монголами выиграть было невозможно в принципе, несмотря на относительно небольшую численность их войска. Дело в другом: ее можно было по-другому вести и добиться совершенно других результатов (хотя они в любом случае были бы тяжелыми). Беда в том, что русские князья после Калкинского разгрома не извлекли из него никаких уроков. С 1229 г. (восемь лет!) на Русь поступали сведения о том, что монгольские войска шаг за шагом приближаются к границам Руси, громя своих противников одного за другим. На Руси было известно, что Монголия расценивает истребление посольства и поход русских войск к Калке как объявление войны и намерена эту войну продолжить до победного конца. Известно было и о силе монгольской армии. Но для укрепления обороны не было сделано практически ничего – только с Булгарией велись какие-то переговоры, но, когда монголы ее уничтожали, русские дружины ей не помогли. Не было и попыток объединить силы княжеств; даже когда войско Батыя завоевывало Рязань, черниговский князь Михаил отказался ей помогать, вспомнив, что рязанцы за 14 лет до этого отказались принять участие в походе на Калку. Его обида понятна, что стоило ли ее лелеять в час, когда страшный враг вот-вот разгромит всю Русь? Но имеет ли смысл вообще говорить о равнодушии разных княжеств к судьбе друг друга, если в момент вторжения монголов во Владимиро-Суздальское княжество его соправитель Ярослав с половиной войска, вместо того, чтобы отражать врага, идет воевать с «Литвой» на Протве? А такие крупные города княжества, как Ростов и Углич, отказались сопротивляться монголам и дали им провиант и лошадей. На территории Новгородской республики монголы осадили богатый Торжок, но Новгород отказался послать войска ему на помощь! Стоит ли упоминать о том, что не затронутые нашествием Смоленское и Турово-Пинское княжества ничего не предприняли для помощи соотечественникам?
О том, что успешной борьбе русских дружин с монголами, по крайней мере в какой-то степени, препятствовало противостояние христиан и язычников косвенно свидетельствует эпизод, связанный с осадой Козельска. «…Профессор Н. В.Тимофеев-Ресовский рассказал мне по детским воспоминаниям, что около Козельска есть село Поганкино, жители которого снабжали провиантом монголов, осаждавших "злой город". Память об этом была в XX в. настолько жива, что козляне не сватали поганкинских девиц и своих не отдавали замуж в Поганкино» (Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М.: Мысль, 1989).
Название «Поганкино» означает, что в большом селе под Козельском (а оно должно было быть очень большим, если не только попало в летопись, но и сохранилось до ХХ века) жили «поганые» − либо осевшие там кочевники (половцы или печенеги), либо соплеменники-славяне, сохранившие языческую веру. Совершенно очевидно, что горожане и соседи-поганкинцы испытывали друг к другу сильнейшую неприязнь, иначе селяне не помогали бы уничтожать горожан столь активно, что память об этом сохранилась на века. Резонно предположить, что таких «поганкиных» на Руси в то время было немало.
К 1240 г. большая часть Руси лежала в руинах; владимирские, рязанские, галицкие, киевские и черниговские князья признали вассальную зависимость от монголов. Об этом страшном времени написано выдающееся «Слово о погибели русской земли», неизвестный автор которого справедливо винит в постигшей страну беде не монгольских интервентов, а самих русских князей. Но князья разрушали Русь не только потому, что были «плохими» − глупыми и непатриотичными, а потому, что так хотели их подданные. Черниговцы больше хотели воевать с владимирцами, чем объединяться с ними против внешнего врага; тем же владимирцам был понятнее союз с монголами против галичан, а галичанам – союз с папским престолом против владимирцев и черниговцев.
Получается, что христианская вера в первой половине XIII века уже не объединяла русские земли, если православные галичане предпочли союз с католиками, а владимиро-суздальцы – с монголами и против католиков. А выбор Александра Невского в пользу монголов – отдельная тема, но и он свидетельствует во всяком случае об сильнейшем ослаблении и даже исчезновении христианской солидарности и между народами Европы и Руси, и между русскими княжествами, и между самими князьями.
Русь была на грани гибели еще до монгольского вторжения. Междоусобные войны носили столь ожесточенный характер, что назвать их феодальными совершенно неверно, да и феодализм как уклад на Руси в то время был в зачаточном состоянии. Киев, Галич, Чернигов, Рязань задолго до нашествия Батыя были столько раз и столь зверски разорены, что не успевали отстроиться, и защищать их руины было трудно, а иногда и просто некому, если, как уже упоминалось, в Чернигове оставались лишь «псари да половцы».
Еще в конце XII века на Руси начинается т.н. безмонетный период, характеризовавшийся почти полным отсутствием в обращении монет − как отечественных, так и иностранных. Страна возвращается к натуральному хозяйству. Историки связывают это с наступлением немецких и шведских крестоносцев в Прибалтике, а также с прекращением отношений с Византией, рухнувшей под ударами крестоносцев (1204 г.). К этому можно добавить и ужесточение войн с Польшей и Венгрией на западе и с Волжской Булгарией – на востоке, и потерю выхода к Черному морю, отрезанному половцами и язычниками-берладниками. Да еще Литва присоединяла одну русскую волость за другой. Все это вызвало сильнейший экономический и культурный упадок. Это и была «погибель русской земли».
Крушение такого огромного государства, как Киевская Русь, всегда определяется множеством причин. Помимо усиления внешних войн и внутренних конфликтов, огромную роль сыграла неупорядоченность и архаичность государственного устройства Руси. Приняв первый свод законов («Русскую правду»), русские князья сделали огромный шаг вперед по сравнению с временами, когда писаных законов не было вообще, но он уже тогда отставал от требований времени. «Русская правда» соответствовала родоплеменным сводам законов − таким, как Бургундская, Вестготская и Салическая «правды» бургундов, вестготов и франков. Однако они создавались, во-первых, под влиянием римского права, а во-вторых − они принимались в V-VI веках, а «Русская правда», являвшаяся документом родоплеменного общества в чистом виде – в XI веке. Эффективно регулировать общественные отношения в русском государстве она не могла, так как устарела еще до своего написания. «Правда Ярославичей», принятая позднее, создавалась на той же правовой базе и ничего принципиально не меняла. На Руси сохранялось лествичное право княжеского престолонаследия (замещение престола братьями по старшинству), свойственное догосударственным образованиям (вождествам). Такая устаревшая система власти приводила к бесконечным междоусобицам и расшатывала общественную жизнь. До монгольского нашествия на Руси важным органом власти было вече – племенное собрание без четких прав, функций, регламента и системы выборов. В Новгороде и Пскове даже существовали вечевые республики – при том, что вече, этот реликт родоплеменного строя, к тому времени был фактически недееспособным органом власти! В результате власть в вечевых республиках перешла в руки олигархии, сохранившей древний институт веча только для придания своей тирании видимости законности и публичности.
Псковское вече. Худ. В. М. Васнецов. Источник: Картины по русской истории, изданные под общей редакцией [и объяснительным текстом] С. А. Князькова: Объясн. текст к картине. № 1. Москва: Гроссман и Кнебель, 1908-1913
Сохранение древних родоплеменных обычаев и законов и их кодификация свидетельствуют об отсутствии внешнего влияния на законотворческий процесс. То есть русские князья, принимая «Русскую правду» и «Правду Ярославичей», не были знакомы с византийскими и прочими документами, разработанными в более развитых государствах. И не было при них грамотных советников − греков, болгар или немцев. Значит, и грамотных русов было крайне мало; косвенно это подтверждает предположение, что христианство укоренилось на Руси ко времени монгольского нашествия весьма поверхностно, иначе образованные монахи повлияли бы законодательство.
Уровень культурного развития Руси в конце XII − начале XIII веков вошел в противоречие с потребностями развития государства и общества, что вызвало жестокий кризис, сопровождавшийся гражданскими и внешними войнами, а также, судя по косвенным, но убедительным данным – упадком христианства и возрождением язычества. Эти коллизии поставили Русь на грань гибели, от которой стране пришлось отходить мучительно долго – в течении более трехсот лет.
Монгольское завоевание укрепило положение церкви на Руси, поскольку завоеватели видели в ней организующую силу, на которую можно было опираться для прочного контроля над страной. Благодаря монголам церковь стала мощнейшим государствообразующим институтом и, по сути единственным носителем современной цивилизации, что ставило ее в уникальное положение. Церкви и особенно монастыри были центрами прогресса и единственными источниками образования и вообще знаний.
Монголы и их наследники – исламизированные татары – православную церковь не трогали и даже не облагали налогами. При том, что княжеская власть и боярство были сильно ослаблены в результате ига – в военном, финансовом и в политическом плане – церковь, напротив, окрепла. Свою роль сыграло и то, что во время ига произошел массовый отток непримиримых русских язычников за границу: монголы, а затем татары нанимали в их в свои войска, в отряды налоговиков-баскаков, в казачество – для охраны дорог и борьбы с разбоями. Язычники-наемники уходили с территории Руси на собственно монгольские территории – на Дон, на Волгу, в не входившие в состав Руси низовья Днепра, Днестра и Буга; даже в Пекине при монгольской династии Юань был расквартирован русский гвардейский полк, состоящий из язычников.
Частичная изоляция Руси от культурных центров тогдашней Европы привела к еще большему замедлению и без того неполной христианизации страны. В письме митрополита Макария Ивану Грозному (1534 г.!) сообщается о том, что «скверные мольбища идольские сохранялись и до царства великого князя Василия Ивановича», а также, что в качестве мольбищ используются «лес и камни и реки и болота, источники и горы и холмы, солнце и месяц и звезды и озера». А последние вспышки язычества, как отмечено выше, происходили на русских землях даже во второй половине XVII века. Это оказало серьезное влияние на дальнейшие судьбы страны.
Автор: Трифонов Е.
Обсудить статью на форуме